Что до Ксавье — мне невыносима была мысль, что с ним из-за меня случится беда. Я скорее вынесла бы муки в огненном озере, чем допустила бы такое. Я глядела на его гладкие загорелые руки, на знакомый плетеный ремешок на запястье, на серебряное кольцо — мой подарок… Я всей душой потянулась к нему, к его пальцам.
— Ксавье! Ксавье, я здесь!
И сама удивилась, уловив в кухне слабый отзвук своих слов. Габриель, Айви, Ксавье развернулись ко мне, словно антенны, уловившие радиосигнал. На лице Ксавье мелькнуло недоверие, как будто он усомнился в собственном рассудке.
— Я с ума схожу, или вы тоже слышали?
Брат с сестрой нерешительно переглянулись.
— Слышали, — признал Габриель, в уме уже перебирая возможные объяснения. Только бы не списал все на уловки демона!
Айви прикрыла глаза, и я ощутила нащупывающую меня энергию. Но, дотянувшись до места, где я пребывала, она прошла мимо, и стало ясно: установившаяся связь не продержалась и нескольких секунд.
— Здесь пусто, — сказала сестра.
Ксавье она не убедила.
— Нет, я слышал ее голос… она была здесь.
— Возможно, Бетани ближе, чем мы думаем, — произнес Габриель.
Взгляд Ксавье метался по комнате, шарил в воздухе. Я отчаянно сосредоточилась, пытаясь передать ему свои мысли, но вышло наоборот, комната вытолкнула меня. Сознание мое отступало из знакомой кухни на Байрон-стрит. Я сопротивлялась, как могла, попыталась даже обвиться вокруг спинки стула, однако картинка таяла.
Все потемнело, а когда темнота рассеялась, я увидела свое тело, лежащее у озера Грез. Надо мной склонялся Такер, тряс за плечи.
— Вернись, Бет. Пора идти.
Я рывком вошла в тело. Тепло Байрон-стрит сменилось холодной сыростью канала.
|
|
— Зачем ты это сделал? — громко возмутилась я. — Мне не хватило времени.
— Нас слишком долго не было. Опасно. Ты не волнуйся, магия останется с тобой.
— То есть я смогу переноситься когда захочу?
— Угу, — гордо кивнул Так. — Если кто попил из озера Грез, оно остается внутри. Ты теперь разделяешь его силу. Избавиться от нее можно, только попив из Леты.
— Она и вправду существует? — заинтересовалась я.
— Конечно, — сказал Такер. — Буквально означает «река Забвения». Она заставляет забыть, кто ты есть.
— Ужасно! Это проклятие?
— Когда как. У некоторых в жизни бывало такое, о чем помнить не хочется. Попьешь из Леты, и дурные воспоминания уходят на дно.
Я прищурилась на него:
— Ты так уверенно говоришь… Знаешь кого-нибудь, кто это делал?
— Да. — Такер уставился на свои ботинки. — Я.
— От чего ты хотел сбежать? — не подумав, спросила я, и Такер рассмеялся.
— Теперь уже какой смысл спрашивать?
— Верно, — признала я, взяв его за руку. — Я рада, что река дала тебе покой.
Такер пожал мне руку, но на лице его было сомнение.
Глава 12
РАССКАЗ ГАННЫ
В отель мы вернулись с удвоенной поспешностью — боялись разоблачения. Мои мысли были заняты воспоминанием о руках Ксавье — не таких напряженных, какими я видела их недавно, а прежних, когда он гладил меня по лицу, доказывая нам обоим, что весь мрак мира не затмит нашего счастья. Как же мы были тогда наивны! Теперь-то я знала, как смертоносен бывает мрак. Для сражения с ним понадобится вся наша отвага до последней капли. И даже тогда шансов маловато.
После первой попытки «переноса», как называл его Такер, я ни о чем другом не могла и думать. Теперь, вспомнив вкус дома, я особенно остро ощущала пустоту отеля «Амброзия». Весь день я терпеливо совершала привычные движения, дожидаясь случая вернуться в Венус-Коув, узнать, что там происходит. И пока Ганна причесывала меня или уговаривала поесть, я мысленно стремилась к единственной цели: снова увидеть Ксавье. Такер был начеку, а я отсчитывала минуты: когда же он наконец уляжется и даст мне свободу вернуться на свое место, хотя бы и невидимо.
|
|
Такер понимал меня лучше, чем я думала.
— Словно наркотик, верно? — заметил он. — Поначалу все мало.
Спорить не приходилось. Побывка на Байрон-стрит воодушевила меня как ничто другое.
— Я была совсем рядом, даже запахи чувствовала.
Такер пристально осмотрел меня.
— Видела бы ты свое лицо. Оно светится, стоит тебе заговорить о них.
— Потому что для меня они — всё!
— Понимаю, но имей в виду: между твоими возвращениями жизнь у них продолжается. Со временем ты станешь всего лишь теплым воспоминанием. И в конце концов почувствуешь себя призраком среди незнакомцев.
— Со мной такого никогда не будет, — рассердилась я. Мысль, что Ксавье привыкнет жить без меня, была невыносима, я и думать об этом не хотела. — Кроме того, ты кое-что забыл. Я — не призрак. Я, как ни странно, жива. Смотри! — Я основательно ущипнула его за руку, и на его бледной коже расплылось красное пятно.
Такер слабо улыбнулся.
— Хочешь повторить прямо сейчас, да?
— Конечно. А ты бы не хотел?
— Ты всегда такая нетерпеливая?
— Нет, — резко ответила я, — только в человеческом облике.
|
|
Такер насупился. Как видно, сомневался, сумею ли я ответственно распорядиться новым даром. Я решила его успокоить:
— Еще раз спасибо, что научил меня, Так. Мне тяжело здесь, а от возможности повидать своих стало много легче.
Непривычный к похвалам Такер смутился и принялся ковырять ковер пяткой.
— Да пожалуйста, — промямлил он и тут же помрачнел. — Прошу тебя, будь осторожна. Понятия не имею, что сделает Джейк, если узнает.
— Буду осторожна, — согласилась я, — но обязательно найду способ вытащить нас отсюда.
— Нас?
— Конечно. Мы теперь одна команда.
Такер все правильно сообразил. Я хотела вернуться домой в эту же ночь. Первая попытка только раззадорила мой аппетит. Я не лгала, обещая, что постараюсь нас вытащить, но пока для меня это было не главное. Ради собственного спокойствия мне прежде всего хотелось снова повидать Ксавье, как будто ничего не случилось. Чем бы он ни занимался, я хотела быть рядом, хотела впитать его присутствие сколько сумею и унести с собой. Оно станет моим талисманом на предстоящие бесконечно долгие дни и ночи.
Поэтому, когда в дверях появилась Ганна с ужином, я едва не отослала ее прочь — торопилась залезть в свою слишком просторную постель, чтобы перенестись оттуда домой. Ганна взглянула на меня, как смотрела всегда, жалея, что не в силах помочь. Она, хоть и была моложе, относилась ко мне по-матерински, как к птенцу, которого надо выкармливать и нянчить. Только ради нее я наспех проглотила приготовленный ею ужин — хрустящий хлебец, какое-то жаркое и пирожок с фруктовой начинкой.
Ганна не ушла сразу, очевидно, было у нее что-то на уме.
— Мисс, — заговорила она наконец, — как вы жили, пока не попали сюда?
— Училась в старшем классе школы, в маленьком городке, где все между собой знакомы.
— Но вы ведь не оттуда?
Я удивилась, что Ганна заговорила о моем прежнем доме. Привыкла на земле хранить тайну и все время забывала, что здесь всем известно, кто я такая.
— Я не из Венус-Коув, — признала я, — но он стал моим домом. Я ходила в школу «Брюс Гамильтон», а мою лучшую подругу звали Молли.
— Мои родители работали на фабрике, — выпалили вдруг Ганна. — Они были слишком бедны, чтобы посылать меня в школу.
— У тебя дома были книжки?
— Я не умею читать.
— Еще не поздно, — заверила я. — Хочешь, научу?
Мое утешение оказало на Ганну обратное действие: она опустила глаза, улыбка пропала.
— Какой теперь смысл, мисс.
— Ганна, — начала я, осторожно подбирая слова, — можно тебя спросить?
Она кинула на меня боязливый взгляд, но все же кивнула.
— Ты здесь давно?
— Больше семидесяти лет, — сдержанно ответила девушка.
— Как же вышло, что ты, такая добрая и ласковая, попала сюда?
— Это долгая история.
— Я хочу послушать.
Ганна пожала плечами.
— Что там рассказывать? Я была молода. Спасти одного человека хотела больше, чем спасти душу. Заключила договор, продалась сюда, а когда осознала ошибку, было поздно.
— Сейчас ты бы сделала другой выбор?
— Думаю, я бы попыталась добиться того же другим способом. — Взгляд Ганны затуманился, она с тоской уставилась перед собой, затерялась в воспоминаниях.
— Значит, ты сожалеешь. Ты была слишком молода, чтобы отдавать себе отчет в своих поступках. Когда за мной придут родные, я тебя здесь не брошу.
— Не тратьте время, мисс. Я сама сделала выбор, а такой договор не отменишь.
— Ну не знаю, — легко ответила я. — Всякий договор можно пересмотреть.
Ганна улыбнулась, на миг забыв о вечной настороженности.
— Я бы хотела прощения, — сказала она, — но здесь некому его дать.
— Может, тебе станет легче, если расскажешь мне?
Как я ни спешила к Ксавье, крик о помощи невозможно было не услышать. Ганна заботилась обо мне, нянчилась со мной в самые темные часы. Я была пред ней в долгу. Она носила свой груз десятилетиями. Если возможно, я постараюсь хотя бы облегчить ей ношу.
Подвинувшись, я похлопала по простыне. Для постороннего мы, наверно, выглядели двумя подружками-школьницами, шепчущимися о детских секретах.
Ганна, нерешительно покосившись на дверь, подсела ко мне. Я видела, что ей неловко: глаза в пол, красные от мытья и стирки пальцы нервно перебирают пуговицы униформы. Она прикидывала, можно ли мне доверять. Не удивительно. Она одинока в мире Джейка, ей не к кому обратиться за добрым словом или советом. Она научилась быть благодарной за кусок пищи, за каждую ночь, которую провела, никем не обиженная. Мне казалось, любую боль Ганна принимает как мученица, в уверенности, что другого и не заслуживает.
Она со вздохом откинулась назад.
— Даже не знаю, с чего начать. Я давно ни с кем не говорила о прежней жизни…
— Начни с чего хочешь, — подбодрила я.
— Тогда начну с Бухенвальда… — Ее молодое лицо было бесстрастно, словно она говорила не о себе, а пересказывала старую сказку.
— Ты о концлагере? — не поверила я. — Ты была там?
Я тут же пожалела, что прервала рассказ, сбила Ганну с мысли.
— Продолжай, пожалуйста.
— При жизни меня звали Ганна Шварц. В 1933 году мне исполнилось шестнадцать. Депрессия тяжелей всего ударила по рабочим. У нас не было денег, я ничего не умела, поэтому вступила в гитлерюгенд, и когда открылся Бухенвальд, меня отправили туда на работу. — Она замолчала, перевела дыхание.
— Я видела: то, что там делают, — неправильно. Не просто неправильно — я видела, что вокруг творится зло, но была бессильна что-либо изменить, да и семью подвести боялась. Люди кругом то и дело спрашивали: «Где же Бог? Как он мог допустить такое?» Я старалась об этом не думать, но в глубине души сердилась на Бога — обвиняла его. Я хотела перевестись, вернуться домой к родителям, когда доставили девушку, которую я знала. Мы вместе играли детьми. Она жила на моей улице, ходила в местную школу. Отец ее был врач; когда-то лечил моего брата от кори и денег не взял. Девушку звали Эсфирь. Она делилась со мной школьными учебниками, потому что знала, как я мечтаю учиться. В детстве я не видела между нами никакой разницы. Еврейка, она жила как я, только была богаче и ходила в школу. Я знала, что SS арестовала и выслала ее семью, и больше не видела ее до того дня в Бухенвальде. Туда она угодила вместе с матерью. Я старалась не попадаться им на глаза — не хотела, чтобы они меня там видели. Эсфирь была нездорова, когда ее привезли, и со временем ей делалось все хуже. Что-то с легкими — она не могла дышать. Была слишком слабой, чтобы работать, и я знала, какая судьба ее ждет. Это было только делом времени. А я почему-то не могла этого допустить.
Тогда-то я и познакомилась с Джейком. Он был одним из младших офицеров лагерной охраны, только выглядел иначе, чем сейчас. Волосы светлее, и одевался он не так пышно. Я ему нравилась — он мне улыбался и норовил завести разговор, когда я подавала офицерам еду. Как-то я грустила, думая об Эсфири, а Джейк остановил меня и спросил, что случилось. Я ошиблась, доверилась ему — воспользовалась случаем рассказать, как боюсь за подругу детства. И очень обрадовалась, когда он сказал, что мог бы помочь. Я подумала, что если сделаю хоть одно доброе дело, сумею снова уважать себя.
Карл — так называл тогда себя Джейк — был на редкость красив, прямо завораживал. Мне льстило уже то, что такой мужчина вообще заметил меня, тем более заинтересовался моими проблемами. Он спросил, верю ли я в Бога, и я ответила, что, если судить по моей жизни, Бог отвернулся от нас. Карл сказал, что хочет поделиться секретом, потому что доверяет мне. Сказал, что служит высшему господину, такому, который не оставляет верность без награды. Обещал, что я, если присягну ему на верность, сумею помочь Эсфири. Посоветовал не бояться, сулил, что моя жертва будет вознаграждена вечной жизнью. Теперь, вспоминая об этом, я не понимаю, почему он выделил меня среди других. Думаю, просто скучал и искал себе игрушку. — Ганна помолчала, перебирая в памяти далекое прошлое. — Тогда это звучало очень просто.
— И что? — спросила я, хотя уже знала ответ.
— Эсфирь поправилась. Джейк вернул ей здоровье, чтобы у охраны не было причины ей вредить, а я вошла во тьму. Но я сомневалась, сдержит ли Джейк слово до конца…
— Сдержал? — на одном дыхании произнесла я.
— Он вернул ей здоровье. — Грустные карие глаза Ганны блеснули. — Но это не спасло ее от газовой камеры две недели спустя.
— Он предал тебя! — Я не верила услышанному. — Обманом выманил у тебя жизнь. Это подлость, даже для Джейка!
— Могло быть хуже, — промолвила Ганна. — Брошенная в Аид, я каким-то образом избежала ямы. Меня поставили обслуживать отель, и с тех пор я здесь. Видите, мисс, я сама выбрала свою участь. Жаловаться не приходится.
— У тебя были добрые намерения, Ганна. По-моему, для каждого есть надежда.
— Это пока мы ходим по земле. А здесь — конечная станция. Я уже ни на что не надеюсь и не верю в чудо.
— Ты видела за работой дьявола, почему же не можешь поверить и в силу Неба?
— Небеса беспощадны к таким, как я. Я заключила договор и принадлежу аду. Даже ангел не в силах разорвать эти узы.
Неужели Ганна права? Неужели законы Неба и ада приговорили ее к этой тюрьме? Наверняка ее самопожертвование должно что-то значить. Она, несомненно, заслужила такой приговор — но должен же быть выход? Я надеялась, что смогу сдержать данное ей слово.
Ганна отвлеклась: наводила порядок у меня на туалетном столике, где выстроились французские духи, лосьоны и пудра — вещи, которыми Джейк рассчитывал меня порадовать. Ничего-то он не понимал.
— Ты не веришь, что меня найдут, да? — тихо спросила я.
Ганна не отвечала, еще усерднее занимаясь уборкой. Мне ужасно хотелось схватить ее за плечи и встряхнуть. Если я сумею убедить Ганну, то и сама поверю, что не вечно останусь пленницей.
— Ты не понимаешь, — услышала я собственный крик. — Не понимаешь, что я такое! Меня сейчас ищут все архангелы и серафимы. Они сумеют вызволить меня отсюда.
— Как скажете, мисс, — отрывисто бросила Ганна.
— Не говори так, — накинулась на нее я. — Что ты думаешь на самом деле?
— Хорошо, я скажу, что я думаю. — Ганна отложила тряпку, которой вытирала пыль, и обернулась ко мне. — Если ангелы запросто способны взять штурмом эту тюрьму, то почему они еще не здесь? — Голос ее смягчился. — Если бы они могли освободить страдающие души, разве не сделали бы этого? Разве Бог не вмешался бы? Видите ли, мисс, Небо и ад связаны законами, древними, как само время. Ни один ангел не вправе войти сюда без приглашения. Подумайте, разве демон мог бы попасть на Небеса?
— Никак не мог бы, — нехотя признала я, силясь понять ее мысль. — Ни за миллион лет.
— Единственное, что работает в вашу пользу, — это что Джейк добился вашего доверия обманом. Может, ваши ангелы сумеют найти слабое место, как сумел он. Такое возможно, хотя и очень трудно. Вход в ад хорошо стерегут.
— Я тебе не верю, — громко, словно обращаясь к залу, объявила я. — Где есть воля, будет и способ, а я не знаю более волевого человека, чем Ксавье.
— А, мальчик-смертный из вашего городка… — грустно отозвалась Ганна. — Я слышала, как о нем говорят.
— Что слышала? — воспламенилась я.
— Князь ему завидует, — ответила Ганна. — Он наделен всем, чего может пожелать человек: красотой, силой и храбростью. Он не боится смерти и в союзе с ангелами. И еще он владеет тем, чего Джейк желает больше всего на свете.
— Чем же это?
— Ключом к вашему сердцу. Это делает его опасным.
— Видишь, Ганна, — обрадовалась я, — если Ксавье для них опасен, значит, надежда все же есть. Ксавье придет за нами.
— За вами, — поправила девушка. — И все равно, он всего лишь отважный мальчик. Может ли сила одного человека выстоять против Джейка с воинством демонов?
— Может, — настаивала я, — если сила Неба на его стороне. В конце концов, Христос был человеком.
— И еще — сыном Божьим. Это другое дело.
— Думаешь, его сумели бы распять, не будь он человеком? — спросила я. — Он был из плоти и крови, как и Ксавье. Ты пробыла здесь так долго, что забыла, как сильны смертные. В них — мощь природы.
— Простите, мисс, я не могу надеяться, как надеетесь вы, — смиренно промолвила Ганна. — Не хочу воскрешать из праха мечты только для того, чтобы их вновь растоптали. Вы понимаете?
— Да, Ганна, понимаю, — помедлив, ответила я. — И потому, если ты не против, буду надеяться за двоих.
Когда Ганна ушла, я еще долго обдумывала ее историю. Несмотря на отчаянное желание посмотреть, как дела в Венус-Коув, я неотрывно размышляла о том, как тяжело пришлось этой девушке в молодости. Как мало я знаю человеческое страдание. О самых темных моментах истории мне известны лишь голые факты. Пережитое Ганной было много сложнее. Пожалуй, я могла бы научиться у нее большему, чем предполагала.
Одно точно: Ганна совершила ошибку, но раскаивалась и сожалела о своем поступке. Если она заслужила вечную жизнь в аду, с системой что-то не так. Конечно, Небеса не могут оставить такую несправедливость безнаказанной. «Мне отмщение, — сказал Господь, — и я воздам». Ганна ошибается. Небеса восстановят справедливость. Нужно только терпение.
Глава 13
ПОМЯНИ ДЬЯВОЛА
Я понятия не имела, который час в Венус-Коув, но Ксавье представляла в его спальне, уставленной спортивным снаряжением и покосившимися стопками учебников на ковре. Почему-то мне больше всего хотелось попасть туда. Сердце частило от стремления в его комнату, в окружение его вещей. Где сейчас Ксавье? Счастлив или опечален? Думает ли обо мне? Одно я знала твердо: Ксавье обладает достоинством, делающим из смертных героев. Он никогда не бросал друзей в беде, и меня не бросит.
Стало холодно: угли в камине затухали. Я дотянулась до валявшегося в ногах кровати бордового пледа и завернулась в него. Свечи прогорели, и голые фитили отбрасывали на стены странные тени.
Твердо решив, что меня не оставят гнить в душном царстве Джейка, я успокоилась и, ощутив первые волны сна, сосредоточила всю мысленную энергию на связи с Ксавье. Тело налилось тяжестью, и в то же время я ощущала неописуемую легкость. Невозможно точно указать миг расставания материи с духом, но когда комната отеля расплылась, а у меня перед носом оказалась лепная роза на потолке, я поняла: случилось! Теперь надо только позволить себе свободно плыть.
И я понеслась подобно звуковой волне. Я пронизывала пространство и время, плыла над водами, пока не достигла конечной цели. Я стояла в спальне Ксавье. Проникла в нее, словно ветер в дверную щель. Ксавье в полный рост растянулся на кровати, ничком, зарывшись лицом в подушку. Он даже не снял ботинки. На полу валялись забытые копии «Принстонского обозрения ста лучших колледжей». Его мама, Берни, и мне подарила экземпляр, уговаривая нас выбирать из первой десятки. Я улыбнулась воспоминанию: мы с Ксавье говорили об этом всего за несколько дней до Хэллоуина. Лежали на лужайке, по очереди зачитывая вслух отрывки избранных описаний.
— Поступим в один колледж, да? — спрашивал он, не сомневаясь в ответе.
— Надеюсь, — отвечала я, — только если они согласятся перевести меня на новое место.
— А пошли они! Никаких «если», Бет, — рассердился Ксавье. — Надо сказать им, чего мы хотим. Мы заслужили это право.
— Хорошо, — согласилась я, отобрала у него толстый томик, пролистнула страницы и ткнула пальцем в указатель. — Как насчет Пенсильванского государственного?
— Шутишь? Мои родители на дыбы встанут.
— Почему? Чем он плох?
— Говорят, это партийная школа.
— Я думала, выбор за тобой.
— Так и есть, но они все равно будут горой стоять за «Лигу Плюща». В крайнем случае — за что-нибудь вроде «Вандербильдта».
— Алабамский университет? — предложила я. — Молли с девочками подали туда заявления. Хотят вступить в женское землячество.
— Еще три года с Молли? — наморщил нос Ксавье.
— «Оле Мисс» тоже неплохо звучит, — мечтательно протянула я. — Как по-твоему?
Он улыбнулся.
— Отличная идея. И от дома недалеко. Вносим в список.
Тот разговор прокручивался в голове, словно вчерашний день. Но сейчас лежащий на кровати Ксавье не думал о будущем. Он перевернулся на спину, тупо уставился в потолок. Задумчивый, изможденный. Я так хорошо его знала, что могла прочитать мысли: «Что дальше? Что мне теперь делать? Что еще я могу сделать?» Рациональное мышление было сильной стороной Ксавье, не зря многие обращались к нему со своими проблемами. Даже мало знакомые ученики спрашивали у него совета: какой курс выбрать, каким видом спорта заняться. И редко уходили разочарованными. Ксавье на редкость умело рассматривал вопрос со всех точек зрения. Чем сложнее была задача, тем с большей решимостью он к ней приступал. Но вот та, что встала перед ним теперь, оказалась не по зубам. Все равно, с какой стороны на нее ни взгляни, ответа не было, и я понимала, что его это убивает. Ксавье не привык чувствовать себя беспомощным.
Как многое мне хотелось ему нашептать! «Не тревожься. Мы выберемся. Мы всегда справлялись. Мы непобедимы, помнишь?»
Странно, мы вдруг поменялись ролями. На этот раз мне выпало пробиваться к Ксавье. Я усилием воли потянулась к нему, зависла над самым лицом. Его полуприкрытые глаза светились кусочками неба, однако привычного блеска в них не было. Легкие каштановые волосы рассыпались по подушке, на ресницах блестели непролившиеся слезы. Буря чувств едва не заставила меня отвернуться.
Даже в самые серьезные минуты его взгляд был полон жизни. Едва он входил, в комнате становилось светлее. Недаром старосту выпускного класса «Брюс Гамильтон» любила и уважала вся школа. О нем никто никогда дурного слова не сказал. Не могла я видеть его таким убитым.
От осторожного стука в дверь я шарахнулась через всю комнату: порыв ветра чуть не перевернул стул, однако Ксавье и не заметил. Много погодя дверь приоткрылась, и в щель заглянула Берни. При виде безжизненно лежащего на кровати сына она озабоченно нахмурилась — и тут же скрыла тревогу за натянутой безрадостной улыбкой. В ее лице я читала любовь к Ксавье, острое желание защитить.
— Тебе что-нибудь принести? — спросила Берни. — Ты совсем не ел за ужином.
— Нет, спасибо, мам, — тускло и безжизненно отозвался Ксавье. — Мне бы поспать.
— Что с тобой, милый? — Берни тихонько подошла и осторожно подсела к сыну. Похоже, она колебалась, разумно ли навязываться сыну-подростку, когда тому плохо. Все в Ксавье говорило ей, что он хочет остаться один. — Я никогда не видела тебя таким. Что-то с девочкой?
Оказывается, его мать ничего не знала. Ксав не рассказывал ей, что я пропала. Наверное, чтобы она не бросилась к шерифу, не стала требовать расследования, тщательных поисков.
— Можно сказать и так, — отозвался Ксавье.
— Ну, такие вещи улаживаются сами собой. — Она ласково погладила сына по плечу. — И мы с отцом всегда рядом, если нужны тебе.
— Я знаю, мам. Ты за меня не волнуйся. Все будет хорошо.
— Не переживай, — сказала Берни. — В молодости все представляется в сто раз страшнее, чем на деле. Не знаю, что стряслось у вас с Бет, но наверняка все не так плохо.
У Ксавье вырвался короткий безрадостный смешок. Я угадывала его мысли: «Да, мам, мою девушку похитил демон из бывших одноклассников и на мотоцикле увез в ад. Мы понятия не имеем, как ее вернуть. Так что, да, не так уж все плохо!»
Он повернулся лицом к ней.
— Оставь, мама. Это мои проблемы. Все устроится.
Я по глазам видела, что он не хочет тревожить мать. Мои родные уже были вне себя: не стоило вовлекать еще и Берни. Чем меньше она знает, тем лучше для всех. Объяснить мое исчезновение было бы непросто: не та новость, которую стоит обрушить на обеспокоенных родителей прямо перед выпускным.
— Хорошо. — Берни наклонилась и поцеловала его в лоб. — Только, Ксавье, милый…
— Да? — Он поднял глаза, но не выдержал ее взгляда.
— Она вернется, — понимающе улыбнулась Берни. — Все будет хорошо.
И она выскользнула из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь.
Едва она ушла, Ксавье наконец поддался изнеможению, сбросил ботинки и перекатился на бок. Я порадовалась: сейчас он уснет и хотя бы на несколько часов перестанет мучиться своим бессилием. Ксавье пошарил под подушкой и что-то вытащил. Я сразу узнала свой свитерок, связанный из хлопковой пряжи, — бледного акварельного цвета, с вышитыми по горлу крошечными маргаритками. Отбросив подушку, Ксавье зарылся в свитер лицом, глубоко вдохнул и долго лежал так, пока дыхание не выровнялось, — заснул. Я, поджав ноги, сидела у него на кровати и смотрела, как мать — на больного сына. Стерегла его сон, пока на скомканные простыни не упали рассветные лучи. У Ксавье дрогнули веки.
— Вставай и сияй, милашка!
Кто это? Ксавье еще не проснулся, не шевелился и не говорил во сне. Да и голос не его. Я огляделась, но в спальне никого, кроме нас двоих, не было. Металлический щелчок открывшейся двери заставил меня подскочить, в стене появился дверной проем, к косяку прислонилась темная фигура, и я вдруг поняла, что происходит. Два мира сливались. Надо было действовать, немедленно возвращаться, пока Джейк не задумался, почему я не просыпаюсь. Но как же тяжело мне оторваться от Ксавье!
— Сладких снов, любимый, — шепнула я и, склонившись, прижалась призрачными губами к его лбу.
Он будто ощутил поцелуй: заворочался во сне и невнятно произнес мое имя. Его лицо прояснилось, стало спокойнее.
Я заставила себя вернуться в тело и, открыв глаза, увидела рассматривающего меня Джейка — в узком пиджаке и обтягивающих джинсах.
Я и прежде ощущала болезненное разочарование, возвращаясь в Аид, но при Джейке это оказалось еще тяжелее. Не было сил вытащить себя из постели и встретить новый безрадостный день. И я решила поваляться, свернувшись под одеялом, хотя бы до прихода Ганны.
Джейк не смутился.
— Не знал, что ты еще спишь. Заглянул, чтобы принести тебе знак моей любви.
Я со стоном отвернулась.
Джейк небрежно бросил мне на подушку розу на длинном стебле.
— Ты весь состоишь из штампов!
Он изобразил негодование.
— Зачем ты меня оскорбляешь? Разве так разговаривают со своей второй половиной?
— Ты — не моя половина! Мы враги, и ничего больше, — огрызнулась я.
Джейк схватился за сердце.
— О, какая боль!
— Ты чего-то хочешь? — сердито спросила я.
— Кто-то здесь не в настроении, — отметил Джейк.
— С чего бы это?
Трудно было сдержать сарказм в ответ на его демонстративную тупость.
Джейк тихо рассмеялся, впившись в меня блестящими глазами. И придвинулся таким быстрым движением, что я и моргнуть не успела, как он склонился надо мной. Его лицо в полутьме выглядело прекрасным. Я удивилась, что сквозь ненависть, отнимавшую все оставшиеся силы, замечаю красоту. Бескровные губы Джейка приоткрылись, я услышала частое дыхание; он скользнул взглядом по моему телу, но не ощерился, а насупился.
— Тяжело видеть твою грусть… Почему ты не позволяешь дать тебе счастье?
Я в изумлении уставилась на него.
Мало того что он постоянно, в любое время дня и ночи, вторгался в мое личное пространство, так еще упорно намекал, что мы — будущие супруги!
— Я знаю, что в тебе еще нет эмоциональной привязанности ко мне, но это поправимо. Пожалуй, будет легче, если мы переведем отношения на новый уровень… — Джейк выдержал многозначительную паузу. — В конце концов, у каждого из нас есть потребности…
— Даже не думай, — предупредила я, сев на кровати и оттолкнув его взглядом. — Не смей!
— Почему нет? Это же естественно. Кроме того, это могло бы поправить тебе настроение. — Пальцами он рисовал кружки на моих предплечьях. — О моем искусстве рассказывают чудеса. Тебе и делать ничего не придется, я обо всем позабочусь.
— Не обманывайся — у меня с тобой секса не будет, — с отвращением бросила я. — Да и зачем тебе я? Не хватает девочек по вызову?
— Бетани, милая, я просил не о сексе. Секс я могу получить в любое время. Мне нужна твоя любовь!
— Хватит, уходи!
— Я знаю, что ты считала меня привлекательным. Не забыл еще.
— Это было давно, пока я не узнала, кто ты такой.
Я отвернулась, не пытаясь скрыть презрения.
Джейк выпрямился и бросил на меня злой взгляд.