«Вещественность вещи, однако, и не заключается в ее представленной предметности, и не поддается определению через предметность предмета вообще», - пишет Хайдеггер. [24] В своей работе «Вещь» Хайдеггер также пытается переопределить положение и онтологию вещи и подчеркивает, что вещь становится вещью в процессе овеществления, то есть проявления своей вещественности. Это проявление вещи производится нами в следствии воспринятого опыта и помысленного именно таким образом (именем) существа.
На первый взгляд, далекое от рассматриваемых выше материальных теоретизирований объекта, высказывание Хайдеггера проявляет перед нами важный аспект проекционности вещи. С одной стороны, проекционности себя самой (что можно сравнить в кантианской вещью-в-себе), с другой стороны, проекции нарратива социальных акторов.
Вернемся к акторно-сетевой теории Латура. Если объекты создаются взаимодействиями и именно сеть связных взаимодействий определяет стабильность и само существование социального актанта. Тогда каким образом возможно сохранение актора среди многообразия и постоянной изменчивости взаимодействий. Сам Латур в работе «Об интерсубъективности» отвечает, что «посредством работы нарративного творения, которое позволяет «я» сохраняться во времени».[25] Ранее похожую мысль выразил в статье «Материальные объекты в социальных мирах» Ром Харре: «Из простого куска вещества, не обладающего собственной предысторией, материальный предмет способен превращаться в социальный объект благодаря включению его в нарратив».[26]
И здесь, пожалуй, возникает самый интересный и «темный» вопрос в теории. Что такое нарратив и как он работает в акторно-сетевой теории?
Нарратив или субъективное повествование возникло в философии постмодерна. Автор не просто повествует о событии, но рассказывает о своих оценках описываемого. Согласно Полю Рикёру, нарратив включает в себя память о прошлом опыте, а также представление об ожидаемом и будущем.[27] Чтобы иметь образ прошлого, нам необходим образ-впечатление, оставленное событиями, которое сохраняется надолго в памяти. Немного сложнее обстоит дело с нарративом будущего, так как несмотря на то, что ожидание аналогично памяти - состоит из образа, который уже существует, в том смысле, что он предшествует событию, которое еще не существует (не произошло). Однако, это изображение не является впечатлением, оставленным вещью, но только "знаком" и "причиной" будущих вещей, предполагаемых, предвиденных, предсказанных и провозглашенных (рассказчиком) заранее. Рикер утверждается, что с целью внести устойчивость в эту хрупкую систему разорванного прошлого и будущего, слабо укорененного, было создано настоящее, которое соединило память о судьбе вещей прошлого и ожидание того, что из грядущих вещей, мы можем включить в память, настоящее, которое согласно акторно-сетевой теории, укоренилось в объектах, создающих в результате установления актантных взаимоотношений «социальные» пространства.
Таким образом, можно сделать вывод, что, будучи разделенными, разными онтологически, «объективными» социальными пространствами, объекты остаются связными во времени или, другими словами, выступают устойчивой непрерывной мобильностью. Тогда, непрерывная мобильность существует не только благодаря устойчивым взаимосвязям или сетям между объектами, формирующим единую пространственность, но обеспечена во времени, прежде всего, за счет работы единого нарратива.
Стоит отметить, что нарратив, в первую очередь, «действует» на вещь как на инструмент. Нарратив влияет на сценарий (inscription), или действия, которые следует или не следует совершать с объектом, согласно теории фреймов И. Гофмана. С другой стороны, находится афорданс (affordance) или допустимость. Р. Харре определяет допустимость следующим образом: «Один и тот же материальный предмет может использоваться огромным количеством способов. Каждый из этих способов представляет собой пример допустимости. Допустимости характеризуются пространственно-временным расположением, зависящим от утвердившихся идентичностей материальных предметов и социальных ситуаций.»[28] Допустимость во многом обеспечивает возможность встраивания объекта в нарратив и способствует определению места вещи в нарративе.
Нарративы подвижны и не образуют единой системы различений. Они вполне могут быть индивидуальны и не обязательно подвержены влиянию социального или коллективного. Таким пристальным вниманием к взору из индивидуальной точки «здесь и сейчас» как источнику формирования нарратива отличается феноменологический подход. С учетом того, что в акторно-сетевой теории взаимосвязь объектов формирует и конструирует социальное, affordance выступает тем социальным фактором, который влияет на нарратив.
Если продолжить линию Латура, что объекты по своей природе непокорны т. е. «обладают «способностью возражать», которая заключается в том, что сами объекты вводят на сцену новые существа, ставят свои собственные новые вопросы»[29], тогда чтобы быть полноценными равнозначными человеческим «субъектами», объекты должны не только взаимодействовать через сопротивление и установление границ, но и уметь «говорить» и совершать перформативные акты, т.е. сам объект должен содержать в себе нарратив.
Как может выглядить нарратив для объекта не-человека? Такими нарративами не-человеков могут выступать инструкции, сценарии и предписания. В своей работе «Где недостающая масса? Социология одной двери» Латур очень эмоционально описывает, приписанный объекту не-человеку антропоморфизм, в сделанном от руки объявлении на двери: «Доводчик бастует, ради Бога, закрывайте двери». Предписание — это моральное и этическое измерение механизмов. Латур пишет, что «мы смогли делегировать не-человекам не только усилие, но также и ценности, обязанности и этику».[30] Здесь стоит отметить, что инструкцию или сценарий можно назвать «нарративом от человека», а аффорданс (допустимость) выступает «нарративом от вещи», т. е. первый позволяет описать объект через субъективное описание человеческого индивидума, в то время как допустимость сама «говорит» из объекта. Тогда эта допустимость объекта – это часть того, что транслирует объект. Однако невозможно сказать, что это проекция отражает только ее. Так в примере самого Латура объект, например, автомобиль марки «Jaguar» как проектор показывает социальный статус. Чтобы такое понимание прочитывалось всеми и каждом, должна сложиться конвенция, но эта конвенция не принадлежит ни одному из трех пространств, выделенных Джоном Ло. Тем не менее допустимость объекта создает зазоры в проекции «символов» в объекте, что позволяет использовать объект не по одному сценарию, и материальные объекты могут обретать разные свойства. Здесь символ, в отличие от знака, служит не столько для выражения конвенции, сколько для хранения содержания и не могут существовать без объекта. Так, игрушка может выступать как игровой инструмент, коллекционная вещь или напоминание о близком человеке и персонально важном событии в жизни. Например, в мультфильме «Анастасия» музыкальная шкатулка, предназначенная в качестве предмета хранения для украшений, она становится «сокровенной» вещь, хранящей воспоминания о детстве и потерянной семье. Если следовать данной логике о том, что допустимость, оставляя зазор, позволяет людям «наделять» объекты дополнительным содержанием, выражение и связность которого обеспечивается нарративом, то возникает «индивидуальная» культура, располагающая собственным временем и пространством. Эта индивидуальная культура «символического» со временем может стать культурой ассоциаций или социальной культурой, то есть проникнуть в пространство сетей путем установления согласия. Однако следует помнить, что такой процесс проникновения и связывания является болезненным для всех пространств, ввиду их различения в онтологическом статусе.
Отдельный вопрос возникает в отношении положения искусства в теории ANT. Если для Зиммеля искусство создает свою отдельную реальность, например, за счет рамы картины, которая ограничивает проникновение повседневной реальности в мир искусства. В акторно-сетевой теории искусство можно определить к пространству потоков, не имеющая четких границ, а главное центра, и включающая себя и рамку картины, ноты, скульптуру, мебель в музее, портик здания, и даже самого автора. Каждый становится объектом и актантом, создающим текучее пространство искусства.
Формой современного искусства, наиболее близко принявшей положения ANT, является перформанс, где сам человек становится объектом, частью произведения искусства. Одним из самых запоминающихся перформансов является представление Марины Абрамович 1974 года под названием «Ритм Ноль», в рамках которого художница позволила делать с собой все, что зрители захотят. В распоряжении зрителей были такие объекты как тело художницы, и семьдесят два различных предмета, в том числе, роза, виноград, хлеб, черная шляпа, хлыст, фонарик, заряженный пистолет и несколько колюще-режущих инструментов, способных повредить человеческое тело. Во время представления человеческий объект трансформировали «зрители»: были отрезаны волосы, нанесено несколько ранений и порезов. Шесть часов Абрамович стояла почти неподвижно, не оказывая никакого сопротивления, хотя ее порезали и едва не застрелили. Этот сюжет показывает подлинную объективацию «субъекта» когда-то, с одной стороны, локальность и фреймированность взаимодействия, заданного вещами, наиболее сильными по своей «объективности» оказались колюще-режущие предметы (нож, ножницы) и пистолет. С другой стороны, и гибкие и размытые рамки такого текучего объекта как искусство. Сохранение этого потокового объекта потребует от нас включение и развитие нарратива, иначе это пространство исчезнет раз и навсегда.
Еще одна проблема, которая возникает при трактовке искусства как потока, — это возможность поглощения повседневной реальностью текучего пространства искусства ввиду невидимости его границ. Как искусство может фреймировать и локализовать свою объектность и социальность? Посредством установления временных и пространственных (в данном случае мы, прежде всего, говорим о евклидовом пространстве) границ. Если мы проведем перформанс где-то на улицах Москвы, он не будет замечен, если не будет локализован объектами во времени и пространстве, и глобализован за счет нарратива.
Заключение
Акторно-сетевая теория позволила нам пересмотреть дихотомию социального и материального и переописать социальное включив туда ранее невидимые общественными науками материальные объекты. Новая концептуализация вещи ANT, появившаяся благодаря «повороту к материальному», обладает несомненным преимуществом интуитивной достоверности.
Материальные объекты, определяющие структуру социального, выступающие «медиаторами» взаимодействия, одновременно связывая и разделяя человека с другими людьми, и вещи, которые транслируют и проецируют социальные и культурные смыслы, в современном мире неотделимы от нашего интуитивного понимания социальности.
Всеми силами стараясь отбросить понятия взаимодействия и символизма в своей новой теории, Латуру не удается избежать их. Взаимодействие теряет свое место основы социального и становится конечным пунктом теоретизирования. В ANT в основе социального лежат агенты, а взаимодействие людей определяется как совокупность разделенных и распределенных в пространстве и времени агентностей. Символизм исключается из словаря акторно-сетевой теории, но множественность онтологически разных пространственностей вынуждают Латура и Джона Ло оставить зазор для связывания пространств и сохранения неизменной мобильности объектов. Таким зазором становится нарратив.
В данной работе мы попытались рассмотреть роль нарратива, а также взаимодействие элементов объекта и нарратива в процессе глобализирования и локализирования предмета. Показав место и роль нарратива в теоретической рамке ANT, мы увидели возможность для включения «символа» как хранителя образа (и сущности), проецируемого и транслируемого объектом. Идея социальной «ассоциации» совместно с нарративами позволяют посмотреть на индивидуальную культуру, с одной стороны, однако, оставляет размытой текучее потоковое пространство культуры. Механизм работы нарратива в акторно-сетевой теории требует отдельного углубленного изучения.
Тем не менее несмотря на шероховатости и наличие теоретической спорности и не консистентности внутри теории, акторно-сетевая теория оказывает заметное влияние на словарь и оптику дисциплины, открывая горизонты научного воображения для новых метафор.
Библиография
1. Latour B. On interobjectivity. Mind, Culture, and Activity», 1996. Vol. 3. No 4 pp. 228-245.
2. Latour B. The Powers of Association // Power, Action and Belief: a New Sociology of Knowledge? / Ed. by J. Law. London: Routledge and Kegan Pol, 1986.
3. Latour B. Trains of thought: Piaget, formalism and the fifth dimension // Common knowledge. 1997. № 6/3.
4. Latour B. When things strike back: a possible contribution of science studies to the social sciences. British Journal of sociology. Vol.51, N 1, 2000. pp.107-123.
5. Ricoeur P. Time and narrative. The University of Chicago Press, Chicago. 1984. p. 274
6. Вахштайн В.С. «Поворот к материальному»: тридцать лет спустя. Социология власти, vol. 27, no. 1, 2015, C. 8-16.
7. Вахштайн В. С. К микросоциологии игрушек: сценарий, афорданс, транспозиция // Логос. 2013. No 2. C. 3—37.
8. Гофман И. Анализ фреймов: эссе об организации повседневного опыта / Пер. с англ. под ред. Г. С. Батыгина, Л. А. Козловой. М.: Институт социологии РАН, 2003.
9. Латур Б. Где недостающая масса? Социология одной двери. // Социология вещей. Сборник статей. Под редакцией В. Вахштайна. М.: Издательский дом «Территория будущего», 2006. 392 с.
10. Ло Дж. Объекты и пространства. // Социология вещей. Сборник статей. Под редакцией В. Вахштайна. М.: Издательский дом «Территория будущего», 2006. 392 с.
11. Лотман Ю. М. Беседы о русской культуре: Быт и традиции русского дворянства (XVIII – нач. XIX века). СПб. // Искусство. – СПб., 1994. – С. 10–11.
12. Хайдеггер М. Вещь // Хайдеггер М. Время и бытие: статьи и выступления. М.: Республика, 1993.
13. Эпштейн М. Реалогия – наука о вещах // Декоративное искусство СССР. – 1985. – № 6. С. 18-38.
[1] Лотман Ю. М. Беседы о русской культуре: Быт и традиции русского дворянства (XVIII – нач. XIX века). СПб. // Искусство. – СПб., 1994. – С. 10–11.
[2] Хайдеггер М. Вещь // Хайдеггер М. Время и бытие: статьи и выступления. М.: Республика, 1993.
[3] Эпштейн М. Реалогия – наука о вещах // Декоративное искусство СССР. – 1985. – № 6. – С. 24.
[4] Latour B. On interobjectivity. Mind, Culture, and Activity», 1996. Vol. 3. No 4. p. 236.
[5] Latour B. When things strike back: a possible contribution of science studies to the social sciences. British Journal of sociology. Vol.51, N 1, 2000. P. 109.
[6] Ibid. P. 113.
[7] Latour B. On interobjectivity. P. 237.
[8] Latour B. The Powers of Association // Power, Action and Belief: a New Sociology of Knowledge? / Ed. by J. Law. London: Routledge and Kegan Pol, 1986.
[9] Latour B. On interobjectivity. P. 238.
[10] Ibid. P. 235.
[11] Вахштайн В.С. «Поворот к материальному»: тридцать лет спустя. Социология власти, vol. 27, no. 1, 2015. С. 27.
[12] Latour B. On interobjectivity. P. 240.
[13] Latour B. Trains of thought: Piaget, formalism and the fifth dimension // Common knowledge. 1997. № 6/3.
[14] Latour B. On interobjectivity. P. 235.
[15] Latour B. When things strike back: a possible contribution of science studies to the social sciences. P. 115.
[16] Ло Дж. Объекты и пространства. // Социология вещей. Сборник статей. Под редакцией В. Вахштайна. М.: Издательский дом «Территория будущего», 2006. С. 223.
[17] Там же. С. 223.
[18] Там же. С. 225.
[19] Там же. С. 225.
[20] Ло Дж. Объекты и пространства. С. 225.
[21] Там же. С. 234.
[22] Ло Дж. Объекты и пространства. С. 236-237.
[23] Там же. С. 241.
[24] Хайдеггер М. Вещь // Хайдеггер М. Время и бытие: статьи и выступления. М.: Республика, 1993.
[25] Latour B. On interobjectivity. P. 235.
[26] Харре Р. Материальные объекты в социальных мирах. // Социология вещей. Сборник статей. Под редакцией В. Вахштайна. М.: Издательский дом «Территория будущего», 2006. С. 121
[27] Ricoeur P. Time and narrative. The University of Chicago Press, Chicago. 1984. p. 10
[28] Харре Р. Материальные объекты в социальных мирах. С. 124
[29] Latour B. When things strike back: a possible contribution of science studies to the social sciences. P. 115.
[30] Латур Б. Где недостающая масса? Социология одной двери. // Социология вещей. Сборник статей. Под редакцией В. Вахштайна. М.: Издательский дом «Территория будущего», 2006. С. 206