В небольшом Борисоглебском монастыре нас привечал молодой игумен, друг отца Анастасия. Там я молился и гулял по длинной монастырской стене со скрипучим деревянным настилом, с бойницами, глядящими в неясный синий сумрак полей. С полей и перелесков тянуло каким-то непередаваемо древним русским духом, духом Родины, который незаметно переливался в мою душу, умиротворяя ее и возвращая в молитвенное состояние. Проникновенная трогательная красота России сняла с души чувство горести и печали. Вновь поверилось, что батюшка поправится и все станет как прежде.
Обратно в Лавру мы возвращались в густом тумане. В какой-то лощине, несмотря на включенные фары, дорога совсем исчезла из виду.
- Отец Анастасий, давай поедем помедленнее, а то еще наткнемся на что-нибудь, - обернувшись к нему, попросил я, устав вглядываться в густую пелену тумана.
- Я тоже уже ничего не вижу, кроме стекол и «дворников»... Нужно молиться... - откликнулся архимандрит. Некоторое время мы ехали в полном молчании. Тревога в моей душе нарастала:
- Отче, лучше остановимся и подождем. К ночи похолодает, и туман обязательно рассеется...
Это предложение было принято. Товарищ остановил машину.
Мы вздрогнули от внезапного стука в окно с той стороны, где сидел Анастасий. В него заглядывал милиционер ГАИ. Водитель опустил стекло.
- Вы что? Пьяные?
Нахмурясь, милиционер внимательно разглядывал нас.
- Нет, - ответил издатель.
- А ну, выходите! - скомандовал страж порядка. - Дыхните.
- Да, не пьяные... - удивился офицер. - А что же вы в нашу машину чуть не врезались?
Мы остолбенели.
- А где ваша машина? - недоверчиво спросил издатель. Инспектор молча ткнул в темноту фонариком. Только теперь нам стал виден автомобиль ГАИ, стоявший на обочине в полуметре от нашей «Нивы». Группа сотрудников дорожной милиции уставилась на нас.
|
|
- Мы потеряли видимость и остановились. И вашу машину не видели. Простите, - пытался объяснить взволнованный архимандрит.
- Благодарите своего Бога, что все так закончилось, - сказал старший из дорожного патруля. - Поезжайте потихоньку и будьте внимательны...
Фигуры милиционеров исчезли в тумане.
Дорога пошла в гору, и постепенно туманная белесая пелена рассеялась.
- Ну, нас Сам Господь Бог спас, а то бы прямиком въехали в гаишную машину! Наверное, живы остались по батюшкиным молитвам... - Архимандрит облегченно перекрестился. Мы с ним были полностью согласны.
В Лавре меня пригласил в келью отец Тарасий, умудренный жизнью архимандрит, который заведовал монастырской трапезной. Седоватый, зрелый монах, с большим даром рассуждения, он вызывал во мне глубокое уважение.
- Как спасаешься, Симон? А у меня теперь послушание - духовник в пересыльной тюрьме. Построили мы там церковь в честь преподобного Сергия, езжу в тюрьму служить литургию и исповедовать заключенных.
- Отец Тарасий, для меня эта сторона жизни совершенно закрыта! Никогда не сталкивался с жизнью уголовников...
- А ты послушай, что они пишут!
Надев очки, он начал перечитывать письма его знакомых, присланные из различных тюрем России. В каждом письме, полном боли и страдания за исковерканную судьбу, звучали искренние слова покаяния и изъявлялось желание жить с верой во Христа. Чтение этих писем вызвало на моих глазах слезы, которые я не сумел скрыть.
|
|
- Отец, представь: то, что эти заключенные уверовали в тюрьме, им не дает никаких привилегий, а даже наоборот - издевательства и оскорбления от сокамерников. То, как они веруют и как живут своей верой, находится за гранью нашего понимания...
- Должно быть, отче... - в раздумье проговорил я.
- Не «должно быть», а так и есть! Я знаю, - внушительным, без всяких сомнений, голосом сказал духовник. - На телевидении недавно показывали документальный фильм о нашей тюрьме. Я тебе потом покажу. Ты читал книгу архимандрита Спиридона «Из виденного и пережитого. Записки миссионера»?
- Нет, отец Тарасий, даже не слыхал о ней, простите...
Он взял с полки книгу и протянул мне:
- Возьми, почитай. Многое в ней трудно принять, но это одно из сокровенных глубоких исследований на тему духовничества, для которого нужен свой читатель. Потом скажешь свое мнение...
Заметив, что я углубился в текст, архимандрит остановил меня:
- Потом почитаешь... Хочешь завтра со мной послужить литургию в тюремном храме?
- Хочу, отче, но мне еще нужно во что бы то ни стало попасть к отцу Кириллу, - засомневался я.
- А он все равно болеет и к нему никого не пропускают, - уверил меня архимандрит. - Я знаю точно. Ну что, согласен?
- Согласен.
Ранним утром нас привезли к тюрьме. Перед нами одна за другой открывались тяжелые металлические двери с множеством замков. Вид суровых, неумолимых лиц надзирателей пробирал до холодка по спине. В длинном узком коридоре с тусклыми лампочками справа и слева шеренгой располагались двери камер. В спертом воздухе стоял крепкий табачный запах.
|
|
- Дымят как паровозы, - пошутил видавший виды архимандрит. - Хочешь взглянуть? Ты такого еще не видел!
Он приоткрыл в одной из камер маленький глазок. Оттуда, сквозь клубы табачного дыма, вырвалось множество голосов, говорящих вразнобой. Я заглянул в отверстие: в крохотной камере размером чуть больше вагонного купе, с нарами в два яруса по всем стенкам, было битком набито всякого народу. Среди взрослых заключенных находились еще совсем мальчишки. Все они сидели
на нарах, свесив ноги и безпрерывно курили. Разговор в основном состоял из ругательств. Не выдержав такого зрелища, я отпрянул назад. Духовник понимающе хмыкнул:
- Вот так-то... Сказать нечего... - Он закрыл металлический глазок. - А мне им еще нужно проповедовать!
На литургию в церковь, сопровождаемые охранниками, пришли с десяток заключенных, с хмурыми изможденными лицами. Надзиратели нетерпеливо подталкивали медлительных. Отец Тарасий служил истово и вкладывал в молитвы всю душу. Я тоже старался молиться, но молитва шла с трудом и очень тяжело, словно душа находилась в аду. К Причастию никто не подошел.
- В этой группе ни один не приготовился. Не понимают ничего, - шепнул мне архимандрит. - Сейчас я им слово скажу...
Пока он говорил, искренне и убедительно, я рассматривал заключенных из-за завесы Царских врат. Многие не слушали и просто переминались с ноги на ногу, словно они пришли в храм размять ноги. Некоторые зевали и посматривали по сторонам. Два или три скорбных лица выказывали внимание и усилие понять смысл того, что говорил им лаврский проповедник. Его проповедь содержала ряд простых и поучительных примеров об обращении души к добру и следовании за Христом. После своей трогательной речи духовник попросил меня:
- Пойди, отец, раздай антидор в храме...
Я взял тарелку с мелко нарезанным антидором и, подойдя к каждому заключенному, предлагал освященный хлеб. Почти все взяли по несколько кусочков сразу, прося разрешения принести святыню сокамерникам. Несколько человек отказались - совсем молодые парни, но уже с испорченными взглядами и лицами. Их было очень жаль.
Когда мы возвращались в монастырь, отец Тарасий спросил:
- Ну, как впечатление?
- Запредельное, отче. Такая мера духовничества выше моего разумения... А увидеть такое для собственного смирения очень полезно. Спасибо.
Мой собеседник согласно кивнул головой.
Удивительную книгу русского миссионера я читал всю ночь. На мой взгляд, это одно из самых невероятных в своей суровой реальности повествований о служении русского священника в сибирских тюрьмах. Под впечатлением этой книги у меня даже родилось стихотворение.
Архимандриту Спиридону, миссионеру.
* * *
Отдаленное ржанье коня,
Летних сумерек синие сколки –
Это стало началом меня,
В ковылях, где кричат перепелки.
Я лежал в ковылях на спине,
Чуя жизни могучую зрелость,
И ее преизбытку во мне
И смеяться, и плакать хотелось.
Целость жизни сливалась со мной
Из груди исторгая рыданье,
Обнимая ковыльный покой
И коня отдаленное ржанье.
Как только отец Анастасий сообщил, что старец принимает, я сразу оказался в его келье.
- Батюшка, я вас не утомлю, если буду спрашивать?
- Нет, не утомишь, спрашивай. Я уже почти здоров, - улыбался отец Кирилл, глядя поверх очков. По-видимому, перед моим приходом он читал Евангелие, так как оно лежало у него на груди поверх одеяла. Тумбочка рядом с диваном была заставлена лекарствами и пузырьками. Что там у тебя накопилось? - Духовник взял епитрахиль, лежащую на столике в головах.
После исповеди я задал свои вопросы.
- Вы благословили мне окормлять верующих на Псху, а теперь там женский скит образовался. Сестры просят помогать им и исповедовать... Какое будет ваше благословение?
- А откуда они взялись? - старец приподнял голову на подушке, внимательно прислушиваясь.
- Они говорят, что их Новоспасский владыка благословил. У меня письмо к нему от сестер.
- Хороший архиерей, знаю его. Он очень почитает Глинских старцев. Помогай сестрам во славу Божию! Нужно сказать, что сестры тоже бывают разные. Те, которые сами стремятся к спасению, жертвенны, служат опорой ближним и помогают им возрастать духовно, такие очень редки. Этим сестрам помогай всемерно, потому что если они спасутся, то и другим помогут! Остальным, которые
живут как умеют и у которых преданность и жертвенность слабы, помогай по мере стремления их к духовной жизни. Так будет хорошо, да... Главное, не малодушествуй!
- Спасибо вам, отче. Теперь мои сомнения рассеялись. Помолитесь, чтобы Господь уберег меня от искушений.
Духовник согласно кивнул головой.
- Еще есть недоумение, батюшка.
- Слушаю, слушаю, отец Симон.
- Мне братья на Псху, а теперь и сестры задают вопросы о молитве и духовной практике. Не знаю, говорить полезное из отцов и из опыта или же лучше молчать, сознавая свое недостоинство поучать людей? Если не говорю, то благодать в сердце становится обильней, но тогда оставляю ближних, страдающих рядом. Если же говорю, она ослабевает, и я вижу, что сам немощен и слаб и даже хуже собратий своих...
- Для того чтобы говорить полезное для спасения самого себя и ближних, имея некоторый молитвенный опыт, необходимо еще иметь духовное мужество не потворствовать немощам ни своим, ни немощам ближних. Только если чувствуешь, что имеешь его, говори. А когда сознаешь, что слаб, то молчи. «Следует сначала научиться, а потом учить, стать светом - и освещать, прикасаться к Богу - и приводить к Нему», по слову святителя Григория Назианзина.
- Ясно, отче. В этом году я начал записывать все, что удалось узнать о действиях Иисусовой молитвы. Когда я пишу, лучше запоминаю. Не знаю, стоит ли вести такие записи, батюшка, или в них нет никакой необходимости?
- Пиши, пиши, когда-нибудь все пригодится, да... - Отец Кирилл снял очки и внимательно посмотрел на меня. - Только всегда себя укоряй... И все сверяй с Евангелием. Заповеди Святого Евангелия являются опорой для просвещения сердца и его разумения. О чем оно говорит? О свободе человеческого духа от греха и смерти, духа, преображенного благодатью, - это высшее призвание человека, когда он становится свободен во Святом Духе от рабства страстей и помыслов: «Так всякий из вас, кто не отрешится от всего, что имеет, не может быть Моим учеником»! Эта свобода приходит к кроткой и смиренной душе, которая не кичится полученным Божественным даром, когда человек прекращает занимать себя построениями своего эгоистического ума и освобождается от густой сети дьявольских помышлений. Такой человек радуется, именно радуется, истинной радостью. Чему же он радуется? Спасению других - и без всякой корысти обращает все силы на помощь ближним словом и делом, а больше всего - молитвой...
- Батюшка, время от времени ум как будто заволакивает какая- то пелена робости и страха перед обстоятельствами, а также неприязни к отдельным людям. Тогда страшно вернуться обратно в безмолитвенное состояние, словно Бог отходит от души, и нет сил преодолеть эти греховные ощущения...
- Когда мы рассмотрим и глубоко осознаем свое чувство страха, робости или неприязни, то увидим, что обретенная нами в молитве благодать, какой бы малой она ни была, тем не менее - это Божественная сила, которая неподвластна унизительным греховным страстям. Рассей на этот счет все сомнения! - Отец Кирилл немного помолчал, прислушиваясь к шагам в коридоре. - Чистый свет благодати не омрачен никакими заблуждениями, он и есть полное просвещение человеческого духа. Чтобы стяжать такое вселение Святого Духа, никогда не увлекайся монастырской суетой, не говоря уже о мирских попечениях, и не ищи в отшельничестве ничего человеческого и земного. Тогда Бог приложит все необходимое, что является мудростью просвещенного сердца. Святой Дух - это исконная наша обитель в просвещенном сердце, исполненная света и совершенной радости... - Говоря эти слова, старец непроизвольно положил припухшую бледную руку на свою грудь. - Только нужно помнить, что, как бы сильны ни были посещения благодати, свободное произволение человека всегда остается с ним, ибо наш Бог есть Бог человеколюбивый... Если ты постигнешь на деле, а не на словах, что единственная истина - это Христос, живущий в нашем сердце, ты постигнешь и то, что такое просвещение сердца, потому что заповедь Его есть жизнь вечная (Ин. 12: 50)...
- Отче, дорогой, это очень высоко для меня. Достаточно и непрестанной молитвы - помолчав, ответил я.
- Когда-то тебе «Лествица» преподобного Иоанна Синайского казалась превосходящей твое разумение... - Старец приподнялся на подушках. Легкая улыбка осветила его худое болезненное лицо. - Нельзя оставаться младенцем по уму, следует расти духовно: Духа не угашайте (1 Фес. 5:19). Что выше дара чудотворений? Безстрастие души, вошедшей в покой Божий. Здесь ты еще сильно хромаешь, и нужно много, очень много поработать над собой, чтобы очистить душу от пагубных страстей. И в этом, конечно, первая помощница- непрестанная молитва, которую ты сподобился получить. Потому что без непрестанной молитвы монах будет блуждать в трех соснах, в трех соснах, да...
Я молча слушал батюшку, затаив дыхание.
- Необходимо идти дальше по духовному пути, Симон, возрастать от силы в силу, как учили отцы! Ведь спасение как начинается? Когда в душе возникает стыд и сильное укорение даже за самый малый дурной проступок и даже помысел. Хочешь возлюбить Христа? Побеждай до конца страсти! Что такое страсти? Та же самая тюрьма. Да что там, хуже любой тюрьмы! Из человеческой тюрьмы выпускают, когда срок окончится. А тюрьма страстей - безсрочная, у нее сроков нет! Может душу навечно упрятать... Вот от этого и надо спасаться всеми силами и помощью Божией, чтобы быть там же, где Господь! Борьба со страстями - это великие скорби, а борьба с помыслами - превеликие страдания... Когда постигаешь, что все люди страдают, то и сам сострадаешь им в молитве и так обретаешь помощь Божию...
- Отче, мне прежде представлялось, что с обретением непрестанной молитвы все скорби закончатся, а они, похоже, только начинаются... Так ли это? Разъясните...
- Мир любит мстить, и более всего он мстит тем, кто отрекся от него. Как ни странно, даже церковные власти могут принимать участие в гонениях на монашество, как показывает история... Ради того, чтобы пребывать свободно во Христе, монах отрекается от мира, дабы стоять в духовной свободе, как говорит апостол Павел (Гал. 5: l), но может вновь попасть в зависимость от политической или идеологической системы, всуе иждивая лета своей жизни...
В дверь, не постучавшись, заглянул хмурый келейник, но батюшка продолжал говорить:
- Истина - это свобода во Святом Духе, и ради нее монах отрекается даже от самого себя, становясь блаженным или юродивым.
Старец потянулся за большой подарочной кружкой, стоявшей на тумбочке. Я привстал, чтобы помочь ему. Но в комнату быстро вошел келейник и налил батюшке горячий чай из термоса, опередив меня. Пока отец Кирилл неторопливо пил чай, помощник ходил по келье, переставляя пузырьки и баночки, при этом недовольно поглядывая в мою сторону. Когда он вышел, батюшка продолжил:
- Многие думают, что Христос приходил на землю и распялся для того, чтобы мы умели правильно свечки зажигать в храме. Избегай этого поверхностного понимания и стремись, отец Симон, пока жив, постичь Евангелие как можно глубже! Христос сказал ученикам в молитве Своей к Отцу Небесному: Освяти их истиною Твоею; слово Твое есть истина (Ин. 17:17). Вот к этой-то истине и следует всемерно устремляться!
Вне церкви невозможно стать христианином. Никакое христианство не может быть безцерковным. Но когда сообщества христиан связывают монаха, идущего к Истине, политическими или идеологическими обязанностями, - это последнее и очень тяжелое искушение после клеветы. Поэтому ради стяжания Истины - Христа, подвижник избирает совершенное удаление от всякого общения и ограничивает себя так, как не могут ограничить его никакие церковные уставы и постановления. Так он приходит к безграничной свободе во Святом Духе и пребывает в ней, словно птица небесная...
Что еще сказать тебе? Нельзя удаляться от исповеди, литургии и причащения. Невозможно выйти из духовной связи со всеми святыми и преподобными. Не отделяясь духовно от Церкви, монах отделяется от навязываемых Церкви мирских установлений, не борясь с ней и с ее внутренними немощами, но молясь о всех членах Православной Церкви! И если он возвращается обратно в мир, то лишь тогда, когда имеет на это прямое веление Божие...
Когда мир сей обнажает свою скрытую суть, то обнаруживается, что он более суров и безжалостен, чем это представляется душе. И только монах, отрекшийся от мира всецело и не находя в нем ничего ценного, не страшится его суровости. Он страшится оскорбить грехом Бога, Который становится для него - все во всем (1 Кор. 15: 28), а не тот мир, который он попрал своей безграничной свободой, отряхнув его прах со своих ног...
- Батюшка, выходит, идут тяжелые времена, о которых предупреждали нас святые отцы?
- Да, отче Симоне, и нужно тем более быть настороже, чтобы не оказаться обманутым этим миром, который есть лжец и нет в нем истины от начала. Сначала штрихкоды введут, потом личный номер, потом печать... Близ уже, при дверех! Берегитесь, берегитесь, да... А вот это старенькое серебряное Евангелие для тебя...
Старец утомленно закрыл глаза, отдыхая. Я тихонько поцеловал его отекшую руку и, взяв книгу, на цыпочках вышел из кельи.
Исстрадавшийся дух мой вопиет к Тебе, Господи, неусыпно и неустанно, дабы, мудро водимый Тобою, обрел он вечное поселение в обетованной земле свободы Твоей - Царстве Святого Духа. Нет для меня ничего притягательного в жизни сей, покрытой тьмой мирского неведения и порождающей тьму. Ищет слезно душа моя света Твоего и видит его восходящим из пределов земли Твоей - земли несказанной духовной свободы, лишенной всех земных пут. Нет жизни у рожденных женами сынов земли сей.
Истинная жизнь зарождается лишь в Духе Твоем Святом. Ожидаю, истомленный тьмой, рождения Твоего, подобного небесному свету, в душе моей, Господи, чтобы стать живым в стране действительно живых, в стране чистых и светлых духом сынов Твоих, Живый Боже. Поистине, во свете Твоем жажду узреть вечный свет непреходящей истины Твоей!
СОМНЕНИЯ
Многознание мира сего отвратно душе моей, ибо суетно оно и страшно тем, что несет гибель всему живущему под небом. Жажду обрести в Тебе единое истинное знание на потребу души - знание Тебя Самого как Ты есть, Единый Боже. И чтобы не было это подлинное знание безплодным, ищу непрестанно в Тебе любви, сошедшей с Небес и напитавшей души, иссохшие от жажды этого Божественного чувства. Пусть бдение мое объемлет день и ночь, не различая их, чтобы не преткнулось сердце мое, запутавшись в земных соблазнах. Пусть скуден я, грешный, в поисках Твоей любви, но Ты, Господи - любвеобилен; пусть несведущ я, слепец, в познании Тебя, но Ты, Боже, - премудр безпредельно и безгранично и милосердием Твоим неистощимым не дашь мне отпасть от предвечности Твоей.
В Лавре меня остановил ризничный, благоговейный монах, ставший впоследствии известным епископом.
- Отец Симон, для пустыни забери старые облачения и кое-какие сосуды. В горах пригодятся!
Мы зашли в монастырскую ризницу, и монах с любовью упаковал в большой пакет несколько красивых священнических облачений и отдельно - сосуды для литургии.
- Спаси вас Господь за помощь и поддержку! - от всего сердца поблагодарил я его.
Оставалось еще выполнить поручение, переданное мне на Псху. С письмом в руках от послушницы Надежды я поднимался по широкой мраморной лестнице, устланной красной ковровой дорожкой, в кабинет наместника Новоспасского монастыря владыки Алексия. «Вот придумала мне задачу послушница! До чего же не хочется по кабинетам архиереев ходить...» - такие чувства тревожили меня, хотя я старался не отвлекать внимания от молитвы. Владыка не заставил себя ждать: дверь отворил его келейник, и я предстал пред действительно светлые и удивительно добрые очи наместника. «Умница!» - это было ясно сразу. Таким он выглядел на первый взгляд и таким оказался впоследствии. Искренно любящий Патриарха Алексия, он служил ему беззаветно, будучи воспитан общением с Глинскими старцами и особо - с отцом Виталием. Но о подробностях его общения со старцами я узнал гораздо позже от батюшки, а пока на меня произвел впечатление его благочестивый и проницательный взгляд. Я, смущаясь своего затрапезного вида, взял у него благословение.
Некоторое время архиерей критически изучал меня, потом переданное ему письмо и наконец сказал:
- Так это вы - отец Симон? Мне Надежда написала о вас. Скит строите на Псху?
- Уже построили, владыка, по благословению наместника Свято-Троицкой Сергиевой Лавры. Теперь пробуем жить и молиться, - отвечал я как можно лаконичней.
- Молиться? Каким же образом вы молитесь? - в его голосе послышалась заинтересованность.
- Неделю молимся по четкам, заменяем ими суточный круг. А литургии служим по воскресеньям и праздникам.
- Так у вас и церковь есть? - Он откинулся на спинку кресла. Ухоженные руки положил на стол перед собой, по-прежнему держа в них письмо.
- Не одна, Владыка. Стараемся служить в обоих.
Я переступил с ноги на ногу, ожидая, когда же мне можно будет уйти.
- А кто строит церковь на Псху? - Епископ заглянул в раскрытое письмо.
- Люди строят сами. Собрали в складчину деньги, из Москвы абхазская община помогает. А мы служим в селе, исповедуем и следим за стройкой. Народ на клиросе поет, послушницы возглавляют.
- Это вы исповедуете сестер? - Настоятель, казалось, решал для себя какой-то вопрос.
- По благословению архимандрита Кирилла мне приходится это делать, Владыка. Есть еще один иеромонах, он меня заменяет, когда я ухожу в горы.
- Так, так...
Епископ взял лист бумаги и начал быстро писать. Закончив письмо, он поднял голову и сказал:
- Святитель Иоанн Златоуст говорит: «Любить Христа - это значит не быть наемником, а быть истинно добродетельным и делать все из одной любви к Богу». Как вы понимаете его высказывание? - Лицо архиерея стало невозмутимо-безстрастным, но по его глазам было заметно, что ему интересен мой ответ. Он неторопливо вложил исписанный лист в конверт.
- Владыка, когда меня отец Кирилл забрал из мира в монастырь, он не поставил мне задачу сделать в Лавре карьеру, получить желтый крест или чин архимандрита, а дал послушание - стать подобным морскому булыжнику, обкатанному волнами, и на деле возлюбить Христа стяжанием смирения и непрестанной покаянной молитвы. Вот этому послушанию я и буду следовать столько, сколько Господь даст мне жизни...
Я сглотнул комок, застрявший в горле. Взгляд Владыки неожиданно потеплел. Он встал из-за стола, достав из ящика другой конверт:
- Так, так, это совсем другое дело! Благословляю вас, отец Симон! Исповедуйте послушниц, помогайте им, пусть попробуют на деле, что такое настоящая пустынь... Передаю вам письмо для них и деньги. С Богом!
Я взял конверты и вышел из кабинета с легким сердцем: «Слава Тебе, Господи, что закончилась эта процедура проверки! Теперь я свободен...»
В душе осталось чувство уважения к этому незаурядному архиерею.
Отец провожал меня в дорогу у калитки: терпеливый мой и родной человек смотрел мне вслед, пока я не скрылся за поворотом со своим рюкзаком и сумкой. На вокзале, из-за тяжелого груза, я сильно утомился, разыскивая свой поезд. На перроне неожиданно мы столкнулись с отцом Харалампием. Он чрезвычайно обрадовался:
- Надо же, как Бог устроил, что мы вместе едем! Вы в каком вагоне?
Узнав номер моего вагона и купе, он пообещал после отправления перейти ко мне, если проводники поменяют ему место. Не знаю каким образом, но все это быстро устроилось, и до самого Сочи мы ехали одни. Инок, глядя в окно на уходящую в осеннюю дымку Москву, поведал мне о своих приключениях:
- Первым делом, батюшка, хотел я попасть к отцу Кириллу на исповедь, а он разболелся. Я тогда отправился к прозорливому отцу Никифору. Выстоял очередь, поисповедовался, а когда уже собрался уходить, смотрю, старец подошел к столику в его исповедальне. А на нем луковицы лежат, штук пять-шесть. Отец Никифор быстро так их рукой-то и поворошил, но ничего не сказал. Только на меня глянул... К чему бы это?
Я промолчал.
- Должно быть, к скорбям, лук же - это скорби, - сделал сам заключение мой товарищ.
- Где же ты был остальное время? - спросил я, заметив, что отец Харалампий задумался и замолчал.
- Услышал я, что старец Херувим, ну, вы его, батюшка, знаете, в северном монастыре принимает, туда и махнул. Причащался и исповедовался у этого смиренного батюшки. - Инок испытующе взглянул на меня, ожидая замечаний.
- Да, хороший духовник, я его тоже люблю.
- Так вот, отец Симон, - продолжал мой попутчик. - Услышал я там тяжелые вести...
- Какие же? Расскажи... - попросил я, зная, что отец Херувим всегда в курсе всех церковных и политических новостей.
- Он говорит, что всем нам готовят личный номер, ИНН называется. И везде его будут ставить. А без этого номера ни купить, ни продать ничего нельзя!
- Может, это и есть штрихкод? - переспросил я.
- Вот-вот, штрихкоды на все товары поставят, затем заставят взять личный номер, а потом уже к чипам перейдут!
Здесь я проявил полную неосведомленность, спросив у отца Харалампия:
- А что это такое - «чип»?
- Как что такое, батюшка? - разволновался он. - Это электронное устройство, которое власти намерены поставить всем на правую руку и на лоб!
- Ясно! Как написано в Апокалипсисе... Значит, время близко: И... никому нельзя будет ни покупать, ни продавать, кроме того, кто имеет это начертание, - вспомнил я пророческие тексты Священного Писания (Откр. 13:17).
- Так, отче, так и есть. Отец Херувим говорит, что даже в Церкви многие примут ИНН, а потом печати и чипы. Поэтому нужно очень, очень остерегаться, чтобы не запечатал нас антихрист...
Тревога инока передалась и мне:
- Вот о чем предупреждал отец Кирилл, говоря о грядущем времени, которое уже при дверех... Конечно, ИНН и печать, тем более чип, ни в коем случае брать нельзя. С этим я совершенно согласен! - Мне пришлось поделиться с иноком тем, что услышал от старца.
- Точно, отец Симон, точно! Лучше сидеть на Кавказе и оттуда ни ногой... Братия у отца Пимена волнуются, и все верующие в сомнениях...
- А у нас на Псху народу прибавилось. На Решевей послушник Георгий попросился жить, бывший помощник капитана. Помнишь? - сообщил я новость своему другу. - Я принял его, что делать? Тебя же долго не было, Харалампий...
- Ничего, батюшка, я его знаю. Мы с ним не ссорились никогда. Он все же для меня получше Евгения, прости Господи! Мы из Сухуми сразу полетим на Псху?
- Нет, не сразу. Нужно навестить чад отца Виталия, монахов стареньких, матушку Ольгу и иеродиакона Григория. Спросим, что старец говорил о последних временах...
- Помню их, как же! Хорошие старички... - отозвался мой попутчик.
Мне не спалось. На стрелках колеса, казалось, выстукивали: ИНН, ИНН, ИНН, навязчиво заглушая сердечную молитву.
- Батюшка, вы не спите?
- Нет, Харалампий.
- У моей родственницы история в Москве приключилась. Хотите расскажу?
- Давай. - Я оперся на локоть, приготовившись слушать.
- Ехала моя тетка прошлой осенью в вагоне метро. Понятно, в теплом пальто с капюшоном и меховой шапке. Уже холода пошли. Задумалась, стоит. Народу полно. Толкаются. Смотрит: напротив женщина стоит в таком же головном уборе, как у нее. Провела тетка рукой по своим волосам - точно, шапки нету! «Ах ты, - думает она, - воровка какая! Надела мою шапку и стоит как ни в чем не бывало! Ну, подожди же...» Дождалась она остановки, быстренько сдернула с воровки свою добычу и выскочила на перрон. А двери закрылись. Она показывает женщине шапку, вертит ее в руках и хохочет: что, мол, видела? Как замечает вдруг, что у нее что-то из капюшона вывалилось. А это ее собственная шапка застряла в нем и только теперь упала...
В Сочи мелкий дождик затянул небо. На пропускном пункте на границе с Абхазией снова пришлось поволноваться. По словам инока, в России вышел новый указ, запрещающий вывоз старинных церковных вещей и книг. Харалампий был наслышан о том, как попались новоафонские монахи, задержанные со стареньким Евангелием. Я сообщил ему о своем ценном грузе.