– Понятно. – Катя задумалась. – Надеешься, у тебя так же получится?
– Выбора нет, – грустно усмехнулся я. – Вернее, он сначала был: тебя, как свидетельницу, камнем по голове и в лесу прикопать. А самому быстро‑быстро бежать за границу.
– Серьезно? – У нее аж голос задрожал.
– Нет, конечно. Шучу, шучу. Отпусти шею! Вот тебе! – Притянул Катю к себе и поцеловал в губы.
Мм! И ответила, держите меня семеро!
Минут через пять Катерина опомнилась:
– Ну вот, отстань!
Как будто я ее держал.
– Не помешаю? – Под ногами подошедшего мужчины скрипнули доски беседки.
– Добрый день, Александр Николаевич, – несмотря на крайне неудачный момент, я вскочил и постарался привести себя в подобающий вид, – в полном вашем распоряжении!
В мужчине легко прослеживалось сходство с портретом из учебника истории. Высокий и широкий лоб, скорее даже начинающаяся лысина, вытянутый овал лица, высокие брови домиком, нос картошкой, прихотливо изломанные губы. Глаза крупные, живые и внимательные. Среднего роста, в хорошей форме. Одет неброско, в совершенно классический темно‑серый костюм с белой рубашкой и нейтральным до незаметности галстуком. Впрочем, вблизи становилось заметно, что костюм хорошо пошит, и ткань на него пошла далеко не из сельского продмага.
– Екатерина, правильно? – Вождь резко, как‑то рывком приблизился. – Пожалуйста, поговори пока с Верой Борисовной, моей женой. Она полностью в курсе событий, ждет тебя. – Не вникая в реакцию девушки, повернулся ко мне: – Петр, то, что ты рассказывал товарищу Музыкину, правда?
– Безусловно, только правда. – Не стал добавлять издевательски‑киношное «и ничего кроме правды», вдруг эта американская формула и тут известна?
– Было бы интересно послушать сию историю…
Я заметил, как при этих словах у уходящей девушки губы вытянулись от едва сдерживаемого смеха. Не иначе, она вспомнила подвиги Шахерезады.
Пришлось не торопясь повторять все рассказанное ранее Петру Степановичу. Особо добавил только срочные вещи, то, что смог вспомнить о середине шестидесятых. Это безвременная смерть Королева на операционном столе при весьма, казалось бы, безобидном диагнозе, затем катастрофа, в которую попал Комаров при спуске нового космического аппарата, и гибель Гагарина в тренировочном авиаполете. Увы, для всех трех трагедий я не вспомнил даже приблизительных дат, мог сказать только, что два случая произошли раньше шестьдесят восьмого года, когда разбился первый космонавт[38].
Кроме того, удалось вспомнить, что из всего состава Президиума ЦК учитель истории особо выделяла Косыгина. Пятилетка шестьдесят пятого – семидесятого вообще называлась «золотой» или «косыгинской». Никогда более экономический рост СССР не был столь велик. Увы, после тысяча девятьсот семидесятого большинство его идей «заматывалось» в Политбюро. Тут мне осталось только сокрушаться – ну не историк я, не повезло вам, товарищ Шелепин, с попаданцем.
На этом Александр Николаевич жестом подозвал охранника и попросил принести поесть чего‑нибудь легкого. Затем опять насел на меня, заставил рассказывать о распаде СССР. Не ожидал, что это будет интересовать Шелепина больше, чем события шестидесятых. Пришлось вспоминать на ходу, склеивать нечто цельное из давно слышанного и благополучно забытого. Причем бутерброды с сыром под крепкий сладкий чай здорово помогали этому процессу.
К моменту смерти Леонида Ильича в восемьдесят втором в Политбюро (так назвали Президиум ЦК) собралась могучая группа руководителей ЦК республик – Алиев, Рашидов, Кунаев, Шеварднадзе, Щербицкий, Пельше. Это из полутора десятков членов с правом голоса, немалая сила и в ключевых комитетах. Не думаю, что они сильно радели об интересах СССР в целом, скорее перетаскивали ценности и ресурсы поближе к своим уделам. Запомнился из‑за своей абсурдности только один факт: в тысяча девятьсот восемьдесят четвертом году Гейдар Алиев возглавлял реформу советской школы. А потом занимался социальным развитием СССР и БАМом. Я долго удивлялся, неужели не было в ЦК КПСС никого, кто лучше разбирался в этих вопросах?
Несменяемые два десятилетия региональные вожди превратились в маленьких царей независимых государств. Они попросту отказались подчиняться новому Генеральному секретарю. Первым был Кунаев, при попытке его замены на «варяга‑русского» в тысяча девятьсот восемьдесят шестом году Алма‑Ата ответила откровенным бунтом со штурмом здания ЦК и человеческими жертвами. Волнения смог погасить Назарбаев, еще бы, они по его сценарию и прошли. Горбачеву пришлось, скрипя зубами, смириться с ним как с первым секретарем ЦК Казахстана[39]. Внешне все выглядело красиво, но пример подали. Москва перестала контролировать регионы, распад СССР стал реальной угрозой.
Сложившийся в Политбюро триумвират Горбачев – Лигачев – Яковлев больше походил на иллюстрацию к известной басне «Лебедь, Рак и Щука». Думаю, Яковлев после десятилетия посольской жизни в Канаде предполагал что‑то типа классической президентской республики с всенародно избранным президентом и несколькими партиями в сенате (в моей реальности так позже и получилось). Лигачев надеялся сохранить диктат КПСС, а для тотального очищения выкинуть весь шлак в «советы», там его постепенно замотать текучкой. Оба варианта были по‑своему неплохи, но…
В результате получилось что‑то среднее. Был реанимирован верховный государственный орган – Съезд народных депутатов СССР, на котором Михаила Сергеевича избрали Председателем Верховного Совета, так он занял два высших государственных поста. Позже Председателя Верховного Совета стали называть Президентом.
С другой стороны, Горбачев смог совершить чудо, буквально за несколько лет, до пленума тысяча девятьсот девяностого года, полностью перекроить состав ЦК КПСС. Списки даже сравнивать невозможно, состав обновился буквально на девяносто девять процентов. Советский Союз стоял нерушимо, и никто даже не мог подумать, что надо спасать не партию, а страну.
Однако предпринимаемые меры помогли, как попытка тушить костер бензином. По СССР покатился вал беспорядков: Чечня, Осетия, Абхазия, Приднестровье, Нагорный Карабах, Таджикистан, Прибалтика… Все разваливалось, в республиках за власть боролись все так же остро. Но в формате Верховных Советов республик, без партийной риторики, это было делать проще. Новый Союзный договор, мягко говоря, буксовал, реально он был вообще никому не нужен. Наивная ставка на «разум» народа оказалась бита.
Более того, предательский удар в сердце Союза был нанесен своими. Борис Ельцин, первый секретарь Свердловского обкома, антагонист Горбачева, выкинутый из Политбюро в тысяча девятьсот восемьдесят восьмом, возглавил Верховный Совет РСФСР. И тут же с немалым энтузиазмом принялся душить давнего оппонента. Кстати подвернувшееся «хлопковое дело» забило последний гвоздь в гроб КПСС, после обнародования материалов начался массовый исход коммунистов из рядов партии. В их числе демонстративно шлепнул партбилетом об стол Борис. Это было начало конца.
Попытки протолкнуть новый Союзный договор, в котором СССР превращался в конфедерацию ССГ (Союз Суверенных Государств), особой поддержки не встретили. Прибалтика уже заявила о независимости, фактически то же самое сделали Грузия, Молдавия и Армения. Все шло к тому, что остальные девять республик все же объединятся и сохранят большую часть Союза. Но в последний момент взыграли амбиции элиты.
Зимой тысяча девятьсот девяносто первого года на сходке в Беловежской пуще СССР попросту разорвали между собой на независимые государства лидеры Белоруссии, России и Украины[40]. Остальных даже не спросили, по сути, сняв с бюджета и отправив в свободное плавание. Президент СССР остался без страны. Он, кстати, до сих пор скитается с лекциями по миру. Тут премию дадут, там в рекламе снимется… Не побирается, но не более того.
По моему скромному мнению (вернее, мнению матери‑историка), особой вины последнего Генерального секретаря ЦК в развале Советского Союза не было. Может быть, на его месте более жестокий и сильный лидер смог бы удержать страну от распада. Но без серьезной войны всех со всеми это было совершенно невозможно. Не думаю, что война – хороший выход, в дело под благовидным миротворческим предлогом могли вмешаться США, и тут вообще недалеко было до потери суверенитета и распила России на удобные для управления кусочки.
В общем, подвел я итог, крушение СССР было запрограммировано именно с тысяча девятьсот семидесятого по тысяча девятьсот восемьдесят пятый год, корень бед – неэффективное номенклатурное управление и безумная национальная политика. Слабый Союз не нужен никому, он обуза. Все остальное – следствия. Товарный и продовольственный голод, закупки зерна в Канаде, устрашающая коррупция, вырождение элит, инфляция… Список можно продолжать бесконечно.
Рассказ произвел серьезное впечатление. Его нельзя было описать словами. Собеседник сидел молча и прямо, «как лом проглотил», но при этом его корежило до зубовного скрежета. Сохраняя невозмутимое выражение лица, он неожиданно поднялся, перебил меня:
– Спасибо. Мне пора. Продолжим немного позже.
– Хотел быть полезен Родине, – я уже убедился, что высокопарный стиль тут воспринимают вполне серьезно, – но плохо представляю себе реалии разработки советских ЭВМ. Если бы получить серьезную аналитическую подборку по этой теме, думаю, попытался бы сделать какие‑то полезные выводы. Да и вообще, наверняка можно многое вспомнить, увидев знакомые по учебникам и книжкам события.
– Хорошо, я подумаю, – бросил Александр Николаевич уже на ходу. – Счастливо оставаться.
После ухода вождя поплелся в дом, искать Катю. Это не заняло много времени, домоуправительница сразу сказала: на балконе чай пьют с хозяйкой. Это новость. Вера Борисовна осталась на даче – неужели еще и ей все рассказывать? Не, пойду‑ка я лучше в спальне поваляюсь.
Задремать не успел. Раздался стук в дверь, и возбужденная Катя потащила меня показывать кино тете Вере. Ну ничего себе, уже докатились до фамильярности! Придется идти на заклание.
На балконе нас ждала интересная, хотя и немолодая дама. Волосы сзади уложены в тугой узел, впереди – немного подзавитые локоны. Лицо – правильный овал. Широкие чувственные губы с приличным слоем помады, небольшой нос, чуть узковатые глаза, от которых разбегались тонкие нити морщинок. Простое темно‑вишневое платье из трикотажа в рельефную полоску с небольшим переливом (отдаленно похожее на мелкий вельвет), брошь с темно‑синим сапфиром в тон сережкам и массивному кольцу. Крупная грудь, немного выпирающая из выреза, чуть пухловатые руки с красивыми, ухоженными ногтями.
Вежливо поздоровался, скромно потупил глаза. Но Катя не дала ни секунды передышки. Сразу потащила к портфелю с оборудованием и буквально заставила включить «Аватара». Эффект оказался вполне ожидаемый, т. е. почти три часа можно было ничего не делать, только щуриться на солнце и потихоньку дремать. Женщины пришли в полный восторг, переживали, в нужных местах чуть слезу не смахивали, надо же, такую лирику видеть в блокбастере!
После кино сдали портфель охране – и на ужин. Все заказывала Вера Борисовна, да я не сильно обращал внимание на еду: устал от бесконечных расспросов о быте и семье. Чем‑то зацепила хозяйку моя родословная, если можно так назвать три более‑менее достоверно известных поколения. Скорее всего хотела найти моих предков в тысяча девятьсот шестьдесят пятом году и еще раз убедиться в достоверности истории. Пусть, все равно это сделать весьма непросто, уже не раз прикидывал, как посмотреть на своих, – и никаких подходов не нашел.
Я не знал девичьей фамилии матери, Татьяны Сергеевны. Как‑то не говорили об этом в семье. Родственники тоже в гости не захаживали. Наверное, за ситуацией скрывалась какая‑то тайна, но вот ее сути, похоже, мне уже не раскрыть никогда.
Наоборот, со стороны отца, Юрия Семеновича, все было более‑менее понятно. Его мать, для меня баба Клава, вышла замуж в пятьдесят шестом, развелась в шестьдесят девятом, осталась с восьмилетним сыном. Названным, кстати, в честь первого космонавта Земли. При этом бабка сменила фамилию на девичью и переехала из Перми в Свердловск. Видать, дед Семен отличался буйным и мстительным нравом, если пришлось идти на такие сложности. Прабабка Нина к тому времени уже умерла, а прадеда Гену Воронова, кроме нее, никто и не видел никогда. Рассказывала только, что был на стройке бригадир‑электрик, красавец и вообще человек хороший, да только в тридцать втором году уехал и адреса не оставил.
…До кровати едва дополз. Вроде ничем, кроме языка, весь день не работал, а устал, будто сотню портов за день смонтировал «в одну каску».
Глава 5
Осознание будущего
Александр Николаевич не сел, а просто свалился на мягкий диван ЗИЛа, обитый тонкой, слегка шелковистой бежевой кожей. Кивнул обернувшемуся водителю – на Старую площадь. Затем приоткрыл заднее стекло и жадно закурил, откинув голову на упругий валик верхнего края дивана.
Шестилитровый восьмицилиндровик плавно стронул трехтонную тушу, и машина, набирая скорость, заскользила в сторону Москвы, едва слышно шелестя бескамерными шинами из натурального каучука. «Волга» охраны привычно оторвалась на пару сотен метров вперед. Опытный водитель лимузина не торопился, за тридцать лет он прекрасно научился понимать состояние высокопоставленных пассажиров. Сейчас главное было не тряхнуть на кочке, иначе едва сдерживаемый гнев в мгновение ока отыскал бы жертву. Терять такое место на старости лет – сущее безумие, на частенько перепадающих излишках пайка секретаря ЦК семья шофера жила почти как при коммунизме.
Мысли буквально жгли Шелепина. Нечеловечески обидно, что потомок представлял себе работу партии как что‑то бесполезное, ненужное стране. Может быть, даже вредное и вызывающее легкую брезгливость. Этот Петр много хуже Даниэля с его «говорящей Москвой», ему в лагере самое место! Отправить лет на пять лес валить, живо мозги на место встанут. Самое жуткое, что он совершенно искренний, в его времени так принято думать, это видно!
Подсознание услужливо подкинуло воспоминание юности, суровой, но бурной и даже яркой жизни в ИФЛИ. Точнее говоря, сцену по‑детски наивного, но от этого не менее злобного издевательства Саши над вахтершей, обрюзгшей теткой лет пятидесяти, вечно ругавшейся сиплым, пропитым голосом. Тогда она в неизменном ватнике грязно‑защитного цвета охраняла вход в общагу от Шелепина, пытающегося прорваться в свое обиталище хорошо за полночь в странной чужой компании.
– Только с пропуском! – в десятый раз ответила защитница проходной, придерживая рукой вертушку.
– Тетя Катя, да мы на часок всего, тихо‑тихо! – пытался договориться Саша по‑хорошему.
– Как в прошлый раз? Нажретесь и окно высадите? Меня комендант тогда на два червонца взгрел!
– Да спит он давно, пусти, говорю!
– Сказано тебе: не велено!!!
– Что за старая дура! – сорвался Шелепин. Выпитое пиво ударило в голову, и, ощутив безусловную поддержку товарищей, он зло добавил: – А ну пусти! Сама сидишь бессмысленно всю жизнь, так нам не мешай!
– Я княгиня Екатерина Федоровна Гагарина! – Вахтерша неожиданно выпрямилась, вздернула голову, в ее обычно тусклых глазах зажегся темный огонь. – Не тебе, крысеныш, меня судить!
– А‑а‑а‑а! Бывшая! У вас тут контра окопалась! – загоготали друзья за спиной. – Куда НКВД смотрит! Ей самое место в лагере!
– Надо было учиться, а не по балам порхать, – поддержал друзей Шелепин. – Попили крови народной, хватит!
– Щенок! Когда я с отличием окончила Медицинскую школу Джона Хопкинса в Балтиморе, тебя еще на свете не было! – Только тут княгиня‑вахтерша вспомнила, что не стоит такого говорить в СССР конца тридцатых годов. – Да пошло все к Богу, скорей бы уж… Может, хоть на том свете своего Андрюшеньку увижу…
Женщина резко развернулась и скрылась в будочке, громко хлопнув дверью. Довольные победой, ребята молодыми козлами прыгали через турникет. Только первокурсник Саша хорошо запомнил, как долго им вслед неслась грубая брань… На английском языке, которого никто в компании и близко не понимал. Больше Шелепин никогда не видел княгиню‑вахтершу, но вот совсем выкинуть ее из памяти никак не получалось.
Безнадежность навалилась на секретаря ЦК. Взобравшегося на самую вершину власти – и уже бывшего! Перед глазами мелькнула дикая картина, как он в форме метрдотеля услужливо помогает усесться за ресторанным столиком юному толстобрюхому буржуйчику, а официант Семичастный в дешевом пиджаке стоит рядом с блокнотом в руках, готовясь немедленно записать заказ.
Что, так и будем доживать старость? В своей чужой стране, под презрительными взглядами как их, олигархов?! С каждодневной угрозой ареста и неправого суда? Без шансов на достойную жизнь? Ведь это, черт возьми, не идиотская антиутопия диссидента, а самая настоящая реальность. Именно в спокойных речах Петра, выстроенных на сведениях из вылощенных учебников будущего, странно обнажился убийственный факт. Так когда‑то уже было. Где‑то он не только состарился и умер, а своими руками похоронил дело всей жизни.
Именно это врезавшееся в подкорку тяжелое знание погнало Александра Николаевича прочь из уютной дачной беседки в привычный и удобный мир еще не случившегося.
Почему произошла катастрофа? Где допущена страшная ошибка? Злословы за спиной шептались – принц партии… Так и есть, партия дала все, она смысл жизни! Александр Николаевич в глубине души был искренне уверен, что заслужил право руководить КПСС. Он лучший и вполне достоин этой высочайшей чести. Не хватает опыта, который приходит только с возрастом? Что за проблема! Нужно подождать, набраться знаний у старших товарищей. Рано или поздно они устанут от груза ответственности, придет его время. В конце концов, это правильно и в интересах всех коммунистов.
Каково было узнать, что времени больше не осталось, важны даже не годы – недели. Скоро брежневские клевреты выдумают заговор «комсомольцев». Начнут искать списки, по которым якобы планировалось назначать соратников на ключевые должности после захвата власти. Растрясут все эти высосанные из пальца «факты» перед членами ЦК… Какая гнусная, немыслимая чепуха, да этой самой власти у него и сейчас… Накатило страшное желание срочно доложить о происшедшем на Президиуме ЦК, созвать внеочередной пленум или даже съезд. Казалось преступлением скрывать от товарищей по партии чудесную возможность исправить допущенные ошибки.
Но… Ведь наш Леонид Ильич не уйдет. И «хлопкового короля» Рашидова не отдаст. И Кунаева. А Мжаванадзе, фронтовой друг Ильича, недавно кричал, что нельзя Рокский туннель строить, экологически опасно. Все же понимают, ему объединение Осетии ножом по сердцу, но молчат! Подгорный горой за Шелеста встанет. Не та уже партия, что была при Сталине. Привыкли грести под себя, настоящие кланы в ЦК сколачивают обманом, лестью, дела друг на друга заводят, шантажисты.
Далеко зашло разложение! Имам Мустафаев, старый коммунист, первый секретарь ЦК Азербайджана… И что? Пять лет назад пришлось срочно снимать за бесстыдное воровство[41]. Только потом его Никита из партии выгнал, поделом, при Сталине за меньшее стреляли. Хорошо сделали? Вроде бы, но ненадолго. Поставили Вели Ахундова, и ведь опять ворует, только чуть поаккуратнее. Семичастный как раз в те времена был вторым секретарем ЦК КП Азербайджана, много интересного рассказывал. Гнездо с гадюками там, а не республиканский ЦК. Даже комитетчики в деле, Гейдар Алиев, зампредседателя КГБ республики, собирает на своего первого секретаря материал по коррупции. Явно разыгрывается сценарий «вор у вора дубинку украл».
«Саш, посмотри вперед, – посоветовал сам себе Шелепин. – Куда могут завести страну такие люди? Отбрось иллюзии! Ты же сам прекрасно знаешь, как нажираются на собраниях актива комсомольцы и коммунисты, и что они при этом вытворяют с именем Ленина на губах».
Дальше будет только хуже. Пройдет всего четверть века, и дворники начнут сметать в кучи мусора листья, собачье дерьмо и красные книжечки. Говорите, списки составлял? Заговор готовил? Ради коммунистической партии товарищ Шелепин сделает все! Пора наконец повзрослеть и заняться настоящим делом. Он с наслаждением вытянул незаметно затекшие ноги поближе к раструбу кондиционера и достал из внутреннего кармана пиджака подаренную на днях записную книжечку в красном сафьяновом переплете с окантованными позолотой уголками.
Никто, даже водитель, не видел выражения лица родившегося в эту минуту Вождя.
В свой кабинет Александр почти вбежал, бросив по дороге референту:
– Пригласи на шестнадцать часов Георгия[42], надо решить вопрос по Балаковскому химкомбинату. Да, и сделай пару бутербродов!
Увы, приходилось отвлекаться на текучку, огромную кучу повседневных дел. Свалить их на заместителя никак не получалось, Кованов товарищ проверенный, но опыта аппаратной работы у него слишком мало. Наломает дров, а отвечать секретарю ЦК. Хотя… Плевать! С сегодняшнего дня мелкие промахи ничего не стоят. Пусть выплывает самостоятельно, учитель! Вернулся, приоткрыл дверь и добавил:
– Павла[43]тоже зови.
Наскоро привел себя в порядок, резко выплеснул в стакан «Боржоми» из холодильника, несколькими глотками выпил, повторил и, уже не торопясь, сел за стол. На блюде с гербом СССР дожидались ломти чуть поджаренного в новомодном тостере хлеба. Рядом ровным рядом лежали кусочки чуть подкопченной семги и порезанный ломтиками свежий огурец. Поодаль соблазнительно дымилась паром большая чашка чая.
Но сначало – дело. Дернул трубку вертушки, крутанул диск, загодя настраивая себя на фальшиво‑бодрое настроение.
– Семичастный у аппарата.
– Володя, привет!
– О, рад тебя слышать! Как настроение?
– Нормально, работы очень много, завалили совсем. Не успеваю.
– Настоящий коммунист не должен жаловаться на трудности.
– Да хоть ты не шути, и так тошно. – Шелепин помедлил секунду. – Поговорил я только что с этим товарищем, все подтверждается. Даже хуже, чем мы с тобой думали.
– Прорвемся, Саш! – Слова звучали бодро и весело, но прекрасная кремлевская связь не скрыла внезапно севший голос.
– Конечно. Впрочем, не обращай внимания, это мелочи. Я что звоню‑то, жена у меня соскучилась, говорит, твоя обещала ей журналов модных подкинуть, да забыла, наверное. А прямо ей как‑то неудобно попросить.
– Всегда у женщин капризы. – Володя натужно рассмеялся. – Разведут этикет, как при царях.
– Не говори. Будь другом, завези ее завтра на дачу погостить. Там тебя подарки ждут, ты не все забрал в прошлый раз.
– Будет сделано. – Семичастный напрягся. – Много тащить‑то?
– Ну… Ты кабан здоровый, унесешь.
– Вот всегда так, как выпить, ты первый, как чего таскать, так Володя.
– Ладно, у меня люди тут подойти должны, пока!
– Звони, если что!
За чаем Шелепин снова вспоминал рассказ Петра. Все же несправедливы потомки к работе ЦК! Нагрузка жуткая, пара совещаний и пять‑шесть встреч за сутки – норма. Иной день заканчивается уже ночью. И постоянный груз ответственности на плечах, ошибки слишком дорого стоят партии и народу. Да еще штатовцы повадились всю информацию на членов Президиума не просто собирать, а еще и анализировать целым отделом в полсотни человек. Ляпнешь что‑нибудь прилюдно, а они сразу на карандаш… В общем, кровать в бытовке стоит не от веселой жизни.
Вспомнил цифры. На дюжину ответственных работников аппарата КПГК под руководством товарища Шелепина приходится почти три миллиона человек, так или иначе занятых в работе Комитета. Только количество освобожденных сотрудников приближается к полутысяче. При этом права им даны огромные, даже простые инспекторы КПГК имеют возможность проводить специальные расследования в контакте с административными органами, в том числе в армии, КГБ и милиции. Невероятно, но факт[44].
Мощь и Сила! Да только мало кто на местах умеет и хочет ее использовать. Ведь председатель КПГК на уровне области – один из секретарей обкома. Зампред КПГК – один из заместителей председателя исполкома. У них, и кроме партгосконтроля, работы навалом. Но главное, не сильно заинтересованы повышать инициативу на местах, если не сказать больше. Зачем им сор из избы выносить? Чуть не каждого приходится прорабатывать, убеждать, будить партийную сознательность. И все равно, дело почти не движется.
Память услужливо подкинула события трехлетней давности. Никита Сергеевич на ноябрьском Пленуме ЦК не скрывал злости и ярости, часто срывался на крик: «Да сколько я могу ездить по стране и все проверять!» «Усатый страх» на местах за десять лет подзабылся, и хозяйственные реформы тонули в бюрократии, задачи срывались, процветали взяточничество, приписки, очковтирательство, местничество и расточительство… При этом наверх по пирамиде партии двигались бодрые рапорты о достижениях, а то и проще – процветали грубая и неприкрытая лесть, готовность исполнить самый идиотский приказ вышестоящего руководителя. И ладно бы еще, если уровня ЦК. Но сколько реальной власти при такой организации оказывалось у тупого алкаша, секретаря парткома забытого в глуши завода…
Никита требовал восстановить (а скорее, создать заново) параллельную вертикаль. Не предусмотрено в СССР реальных механизмов контроля на низовом уровне партийно‑государственной власти, нет и обратной связи типа выборов, как в капиталистическом мире. Товарищи это прекрасно понимали, но Косыгин с Микояном слишком хорошо помнили наркома Госконтроля Льва Мехлиса и его «проверки», частенько заканчивавшиеся арестами. Поэтому сопротивлялись, кто же хочет хомут на шею надевать? Только позиция Шелепина переломила мнение, а так как инициатива наказуема, ему же пришлось руководить созданным Комитетом партийно‑государственного контроля.
Чего стоило заставить шевелиться огромный бюрократический механизм! Сколько бессонных ночей, нервов, разговоров, записок и постановлений. Только сейчас, спустя год, пошли первые результаты, были выявлены недостатки в производстве шин на Ярославском заводе, приписки на Минском радиозаводе, факты местничества со стороны работников СНХ РСФСР, злоупотребления при продаже легковых автомобилей в Москве… И вот, едва КПГК начинает работать, Брежнев собирается все сломать?
Неудивительно, что страна пошла вразнос. Ведь попаданец о деятельности его комитета никогда не слышал, вспомнил только про какой‑то бессмысленный и беззубый народный контроль, который «вроде был». До чего Леня довел СССР! Вредитель он самый настоящий!
После совещания разболелась голова, пришлось пить анальгин. Подкинули товарищи задачку, такой клубок размотался. Вроде бы все просто – не работал отдел партгосконтроля на Балаковском химкомбинате. Руководитель слал пространные рапорты, которые можно было читать, как роман Дюма, если убрать орфографические ошибки. При этом все указания забывал, не соблюдал контрольных сроков сдачи отчетности, раз перенесли, два, три… Сколько можно терпеть такое разгильдяйство? С августа прошлого года группа содействия на предприятии не собиралась.
Стройка всесоюзная, комсомольская, ударная, поэтому на прямом контроле Куйбышевского обкома. Балаковского председателя выдернули на ковер, пропесочили, хотели лишить партбилета, но пожалели. Правильный товарищ, свой, да только не тянет работу на такой должности. Стандартно постановили принять меры к повышению уровня деятельности по контролю за развитием промышленности области, стали назначать преемника, но… Вроде и группа содействия на производстве без малого триста человек, а среди них специалиста‑химика ни одного. Много ли наконтролирует на химическом комбинате электрик или водитель? Да над ними смеяться будут. И над партией – только про себя и под одеялом.
Тут уже встал вопрос соответствия парткома комбината и в первую голову его освобожденных секретарей. Тем более что слушок прошел: не зря специалистов не отпускают в группу КПГК. Уж очень новая продукция, кордовое волокно, по душе цеховикам из Закавказья пришлась. Но первый секретарь в обкоме на хорошем счету, в бюро друзья каждый второй. Просто снять его не получится, поддержка такая, что ни о каком серьезном разбирательстве даже речи быть не может. Хорошо еще, председатель КПГК области принципиальный попался, а то бы вообще в ЦК ничего не узнали о ситуации.
Как решить вопрос? Обком – это компетенция Президиума ЦК. Без согласия членов на него можно только авторитетом надавить. Это, конечно, не мало, открыто никто и возразить не посмеет. Но есть уйма способов замотать дело в согласованиях, начать тихонько жаловаться своим покровителям, выворачивать ситуацию…
Еще недавно Шелепин собирался занять принципиальную позицию, подать записку и постараться обсудить вопрос на ближайшем заседании. Пусть со скандалом, но навести порядок. Последние дни изменили многое. Поэтому после недолгого колебания он поднял трубку телефона:
– Георгий! Ты еще не ушел?
– Вот, собираюсь только…
– Засела у меня в голове балаковская проблема, разобраться нужно.
– Записка в Президиум завтра готова будет, не сомневайся. Пришлю на согласование часам к десяти.
– Да нет, лучше скажи, в Куйбышевском обкоме первый не менялся?
– Нет, с шестьдесят третьего Саша Токарев.
– Хм… – Шелепин на минуту задумался, Енютин не прерывал руководителя. – Его еще хотели в ЦК выдвинуть?
– Да, были разговоры…
– Вторым там Виталий Воротников, так?