«Просим великих владык Тай-и, Хунь-юаня и Шан-цина[69], творящих чудеса, наставляющих и поучающих, повелеть духам подвластных им миров снизойти к нашему алтарю и выслушать обращенную к ним смиренную просьбу».
Все обитатели дворцов собрались в саду, поглядеть на торжественную церемонию, и с восхищением говорили:
— Поистине неодолима магическая сила! Оборотням не устоять против таких духов и полководцев!
Все сгрудились перед алтарем, когда даосские послушники подняли флаги и расставили их соответственно пяти сторонам света, ожидая, пока наставники произнесут заклинанье. Три даосских наставника — один из которых держал в руках драгоценный меч и сосуд с наговорной водой, другой — черный флаг с изображением семи звезд, а третий — плеть с рукояткой из персикового дерева[70], — встали перед алтарем. На алтарь водрузили ритуальный даосский сосуд, в котором лежали три пластинки с написанными на них повелениями духам; наставники прочитали повеления, и знамена раздвинулись. Тогда наставники спустились с возвышения и приказали людям из дворца Жунго провести их по всем башням, покоям, залам, беседкам, домам и террасам, павильонам и дворцам, по склонам горок и берегам ручьев, и всюду они кропили наговорной водой и чертили знаки мечом. Затем даосы снова собрались У алтаря. Старший даосский наставник несколько раз взмахнул плетью, разрезая воздух.
Обитатели дворцов решили, что он поймал беса, и бросились к нему, надеясь увидеть нечистую силу собственными глазами, но, как ни вглядывались, увидеть ничего не смогли.
Наставник тем временем велел подать кувшин, загнал в него нечистую силу и запечатал печатью. Красной тушью он написал на кувшине заклинание, велел отнести кувшин в храм, а сам спустился с алтаря и возблагодарил полководцев.
|
|
Цзя Шэ почтительно поклонился даосскому наставнику. А Цзя Жун, посмеиваясь, тихонько говорил своим сверстникам:
— Церемония, конечно, торжественная! Только нечистой силы не видно — неизвестно, изловили ее или нет.
Эти слова случайно услышал Цзя Чжэнь и сказал:
— Как же ты, дурак, можешь увидеть нечистую силу, если здесь собралось столько грозных полководцев. Оборотни и прочая нечисть становятся видимыми, лишь когда собираются вместе. А стоит им рассеяться — превращаются в пар. Главное — всю эту мерзость загнать в кувшин, чтобы не причиняла зла.
Поверить в это было трудно, но возражать никто не стал.
Слуги же, как только узнали, что оборотни пойманы, успокоились и перестали нагонять страх на других. Цзя Чжэнь окончательно выздоровел и больше всех восхвалял даосских наставников.
А один из слуг, сопровождавших Цзя Шэ, когда тот ночью отправился в сад, во всеуслышанье рассказывал:
— Не знаю, из-за чего поднялся переполох! Когда мы со старшим господином ходили в сад, я увидел пролетевшего мимо большого фазана, а Шуаньэр с перепугу повалился на землю и стал уверять старшего господина, будто видел оборотня! Мы нарочно сказали, что тоже видели, и старший господин поверил. Зато теперь нам удалось поглядеть веселую церемонию!
Слуги не очень верили, но не возражали.
Однажды, когда Цзя Шэ собирался распорядиться, чтобы назначили нескольких слуг для присмотра за садом, где всякие мошенники и воры могли найти себе прибежище, вошел Цзя Лянь. Он справился о здоровье отца и сказал:
|
|
— Сегодня я слышал нелепую весть, будто генерал-губернатор провинции, где служит дядюшка Цзя Чжэн, прислал на него государю жалобу за то якобы, что дядюшка перепоручил сбор хлебного налога подчиненным, а те, злоупотребляя властью, взимали налог в двойном размере. И ныне генерал-губернатор просит о снятии дядюшки с должности.
Цзя Шэ не на шутку встревожился, но все же с надеждой спросил:
— Может быть, это просто слухи? Ведь только недавно Цзя Чжэн прислал нам письмо, писал о свадьбе Таньчунь, просил ни о чем не беспокоиться. Сообщал, что генерал-губернатор лично поздравил его и устроил в его честь угощение. Где же это видано, чтобы жаловаться на своего будущего родственника?! Ты пока никому не рассказывай, а постарайся обо всем разузнать в ведомстве чинов.
Цзя Лянь так и сделал и, вернувшись, рассказал:
— В ведомстве чинов мне удалось узнать, что на дядю Цзя Чжэна действительно подана жалоба государю. Но государь оказался столь милостивым, что не велел передавать дело на рассмотрение ведомства, а издал указ, в котором говорится: «Чиновник, который не следит за своими подчиненными и позволяет им в нарушение закона взимать двойной налог, должен быть уволен со службы. Но, принимая во внимание, что вышеупомянутый чиновник служит в провинции недавно и был обманут своими подчиненными, повелеваем понизить его в звании на три ступени и милостиво разрешаем возвратиться в столицу, дабы снова приступить к выполнению обязанностей в ведомстве работ». Сведения эти вполне достоверны. Как раз когда в ведомстве чинов происходил этот разговор, начальник одного из уездов приехал просить аудиенции у государя и рассказал, что дядя очень волнуется. Он отзывался о дяде как о хорошем начальнике, только сказал, что дядя не разбирается в людях, поэтому они стали мошенничать, чем нанесли ущерб доброму имени дяди. Генерал-губернатору все было известно, но он всячески выгораживал дядю, считая его порядочным человеком, а потом вдруг, непонятно почему, вздумал пожаловаться государю. Возможно, он это сделал с умыслом, чтобы предотвратить скандал и добиться для дяди более легкого наказания.
|
|
— Пойди обо всем расскажи тете, только чтобы старая госпожа не слышала, — обратился Цзя Шэ к Цзя Ляню.
Если хотите узнать, о чем разговаривал Цзя Лянь с госпожой Ван, прочтите следующую главу.
Глава сто третья
Цзиньгуй замышляет отравить соперницу, но по воле судьбы погибает сама;
ослепленный Цзя Юйцунь встречается со старым другом, но это не приносит ему прозрения
Итак, Цзя Лянь явился к госпоже Ван и рассказал все, что ему было велено.
На следующий день он снова побывал в ведомстве чинов, узнал, как обстоит дело, и опять явился к госпоже Ван.
— Ты точно все разузнал? — спросила госпожа Ван. — Если дело обстоит так, как ты говоришь, то лучшего и желать нечего. По крайней мере все мы будем спокойны. Ведь господин никогда не служил в провинции, и если бы не жалоба генерал-губернатора, негодяи могли погубить его!
— Почему вы так думаете, госпожа? — удивился Цзя Лянь.
— Потому что твой второй дядя за все это время не прислал домой ни гроша, — ответила госпожа Ван. — Мало того. Приходилось слать ему из дому! А посмотри на тех, кто уехал с господином! За короткое время их жены нарядились в золото и серебро! Наверняка они тайком от твоего дяди вымогали у людей деньги! Из-за них он и пострадал. Хорошо еще, что удалось предотвратить скандал, а то, чего доброго, не только с должности сняли бы, но и наследственный титул отобрали!
— Вы правы, госпожа, — согласился Цзя Лянь. — Но вначале, когда я узнал о жалобе, меня, признаться, обуял страх. А вообще лучше бы дядя служил в столице! Ни забот, ни хлопот, и старой госпоже спокойно. Ведь все равно придется ей рассказать!
— Я сама это сделаю, — проговорила госпожа Ван. — А ты еще раз все хорошенько разузнай!
Цзя Лянь уже собрался уходить, как вдруг вбежала перепуганная служанка тетушки Сюэ. Она даже не поздоровалась с госпожой Ван, а сразу вскричала:
— Наша госпожа велела вам передать: у нас опять случилась беда!
— Какая беда? — спросила госпожа Ван.
— Беда, беда! — только и могла вымолвить служанка.
— Глупая! — рассердилась госпожа Ван. — Чем кричать, объяснила бы толком!
— Господин Сюэ Кэ отлучился из дома, а тут случилось несчастье! Моя госпожа просит вас прислать кого-нибудь из господ ей помочь.
Госпожа Ван разволновалась:
— Говори же, в конце концов, зачем вам господа? В чем надо помочь?
— Умерла наша невестка Цзиньгуй! — выпалила служанка.
Госпожа Ван даже плюнула с досады и сказала в сердцах:
— Туда ей и дорога! Стоило из-за этого поднимать шум!
— Умри она как все люди — еще бы ничего! — проговорила служанка. — А то ведь опять невесть что натворила! Прошу вас, госпожа, пошлите людей, пусть помогут распорядиться!
Госпожа Ван сердилась, и в то же время ей было смешно.
— Служанка совсем свихнулась! — произнесла она. — Братец Цзя Лянь, не слушай ты эту дуру, пойди сам погляди, что там случилось!
Служанка услышала, что ее обозвали дурой, и, рассердившись, убежала.
Между тем тетушка Сюэ пребывала в смятении и, как только служанка вернулась, спросила:
— Ну что, пришлет кого-нибудь госпожа Ван?
— Да разве дождешься от родственников помощи? Мало того что госпожа никого не послала, так еще дурой меня обозвала, — ответила служанка.
— Это моя сестра, а что сказала жена ее сына?
— Уж если ваша сестра знать вас не хочет, что говорить о дочери? — воскликнула служанка. — Я даже не стала к ней обращаться.
— Сестра — это сестра, а дочь роднее! Неужели она отказала бы мне в помощи?!
— Да, да! Вы правы! — спохватилась служанка. — Я сейчас к ней пойду!
В это время вошел Цзя Лянь, справился о здоровье тетушки Сюэ, выразил ей соболезнование и сказал:
— Я только что от тети и там узнал, что умерла жена вашего сына. От служанки мы толку не добились, тетя взволновалась, послала меня разузнать, в чем дело, и, если нужно, помочь. Скажите, чем я могу быть вам полезен?
У тетушки Сюэ от волнения слезы высохли, и она сказала:
— Извините, второй господин, за беспокойство. Я же говорила, сестра у меня очень добрая. Старая карга — моя служанка — не смогла толком ничего объяснить, и чуть не получилось недоразумения. Садитесь, пожалуйста, второй господин, я сейчас все расскажу! — И, немного помолчав, добавила: — Я к вам послала служанку только потому, что невестка моя умерла дурной смертью.
— Может быть, она покончила с собой из-за мужа? — высказал предположение Цзя Лянь.
— Это было бы прекрасно, — воскликнула тетушка Сюэ. — Она так все время скандалила, что мы не знали, куда деваться! Узнав, что Сюэ Паню грозит смертная казнь, Цзиньгуй немного поплакала а затем как ни в чем не бывало стала наряжаться да прихорашиваться. Я пыталась поговорить с ней, но она меня обругала. Однажды, не знаю почему, невестка потребовала, чтобы Сянлин жила с ней. Я ей говорю: «Зачем тебе Сянлин, если ты отказалась от Баочань? К чему терзать девочку, раз ты ее не любишь?» Но она и слушать не стала, и пришлось мне переселить Сянлин к ней. Сянлин как раз болела, но слова не сказала, бедняжка, безропотно покорилась. А невестка переменилась вдруг к девочке, стала с ней ласкова и добра. Я только радовалась. А Баочай говорит: «Боюсь, неспроста это». Я тогда не придала значения ее словам. Пока Сянлин болела, невестка сама все готовила и кормила ее. Но, видимо, несчастная судьба у Сянлин. Однажды, когда Цзиньгуй подавала ей отвар, Сянлин ненароком опрокинула чашку и обварила ей руки. Я думала, уж теперь-то девушке не поздоровится. Ничуть не бывало. Цзиньгуй слова бранного не сказала, даже не рассердилась, подмела осколки, вытерла пол, и все между ними осталось по-прежнему. Вчера вечером Цзиньгуй позвала Баочань и велела ей приготовить две чашки супа, сказав, что будет есть вместе с Сянлин. Спустя некоторое время слышу, поднялся шум; закричала Баочань, а потом, пошатываясь, вышла Сянлин, призывая на помощь. Я поспешила туда и вижу: у невестки кровь из носа идет, а сама она, схватившись руками за грудь, бьет ногами и катается по полу. Я до смерти напугалась! Зову ее — не отвечает, подергалась немного и скончалась. Я сразу поняла, что она отравилась.
Баочань, рыдая, набросилась на Сянлин с кулаками, обвиняя девочку в том, что она отравила свою госпожу. Но я-то была уверена, что Сянлин не виновата. Да и как она могла отравить Цзиньгуй, если не вставала с постели?! Однако Баочань продолжала твердить свое. Ах, второй господин! Что мне оставалось делать? Я вынуждена была приказать старухам связать Сянлин и передать под присмотр Баочань, а слугам велела запереть ворота. Едва дождались мы с Баоцинь утра, и, как только открыли ворота в вашем дворце, я сразу послала служанку сообщить о случившемся сестре. Второй господин! Вы человек умный, скажите, как быть?
— В семье Ся уже знают об этом? — спросил Цзя Лянь.
— Пока нет, — ответила тетушка Сюэ, — прежде чем сообщать, я хотела выяснить обстоятельства дела!
— По-моему, первым долгом следует известить власти, — сказал Цзя Лянь. — Разумеется, все мы подозреваем Баочань, но ведь никто не поймет, почему вдруг она отравила свою хозяйку. Обвинять Сянлин значит выгораживать преступницу.
Тут появились женщины-служанки из дворца Жунго, и разговор прервался.
— Пришла вторая госпожа Баочай, — доложили служанки.
Цзя Лянь не стал избегать встречи, как полагалось по этикету, ибо много раз видел Баочай в детстве.
Баочай поздоровалась с матерью, поклонилась Цзя Ляню, а затем направилась во внутренние комнаты, где жила Баоцинь. Тетушка Сюэ вошла следом за нею и рассказала о случившемся.
— Зачем вы, матушка, приказали связать Сянлин? Ведь это значит, что вы считаете ее виновной! — сказала, выслушав мать, Баочай. — Если суп, как вы говорите, готовила Баочань, то связать следовало ее. А потом допросить. Кроме того, необходимо сообщить о случившемся властям и семье Ся.
Рассуждения дочери показались тетушке Сюэ вполне разумными, и она поделилась ими с Цзя Лянем.
— Вторая сестрица права, — согласился Цзя Лянь. — Я сообщу в ведомство наказаний, пусть расследуют дело. Но если отпустить Сянлин и связать Баочань, не избежать неприятностей.
— Я, собственно, приказала связать Сянлин не потому, что считаю ее виновной. Но она могла покончить с собой оттого, что ее несправедливо подозревают, и я почла за лучшее связать ее и передать под присмотр Баочань.
— И все же этим вы сыграли на руку Баочань, — заметил Цзя Лянь.
— В таком случае освободите Сянлин и свяжите Баочань. Ведь только они знают, что в действительности произошло. А своим людям прикажите успокоить Сянлин!
Тетушка Сюэ приказала отпустить Сянлин, а Баочай послала женщин помочь служанкам связать Баочань. Когда они вошли, Сянлин горько плакала, а Баочань посмеивалась. Но, узнав, что ее собираются связать, подняла страшный шум. Однако служанки из дворца Жунго, не обращая внимания на ее вопли, крепко ее связали.
Тем временем в семью Ся послан был человек сообщить о случившемся.
Семья Ся переехала в столицу недавно. Положение их пошатнулось, и мать желала быть поближе к дочери. В семье кроме Цзиньгуй был еще непутевый приемыш, который промотал все свое наследство и постоянно ездил за подачками в семью Сюэ.
Цзиньгуй была легкомысленной и дня не могла обойтись без плотских утех. Поэтому, потерпев неудачу с Сюэ Кэ, она стала подумывать о своем названом брате. Он был еще невинным юнцом, и Цзиньгуй решила его соблазнить. Всякий раз, приезжая домой, с ним заигрывала, задабривала его. Вот и сейчас, когда приехал слуга из семьи Сюэ, молодой человек подумал: «Интересно, что он привез?» Но, узнав, что барышня отравилась, стал метаться и причитать. Мать Цзиньгуй разразилась рыданиями.
— Почему, попав в их семью, моя девочка вдруг отравилась?
Она хотела ехать к дочери вместе с сыном, но никак не могла дождаться, пока подадут коляску.
Семья Ся принадлежала к купеческому сословию, но сейчас, когда они разорились, где уж было думать о соблюдении приличий и этикета.
Таким образом, приемный сын пошел вперед, а мать в сопровождении старухи служанки последовала за ним.
Добравшись до места, где стояли наемные коляски, старуха Ся влезла в одну из них и приказала ехать как можно скорее.
Едва коляска остановилась у дверей дома Сюэ, старуха, ни с кем не поздоровавшись, бросилась в комнаты и запричитала: «Дитя мое родное!»
Цзя Лянь в это время уехал в ведомство наказаний, и дома оставались тетушка Сюэ, Баочай и Баоцинь. Ошарашенные, смотрели они на ворвавшуюся в дом женщину и слова не могли вымолвить.
Придя понемногу в себя, они стали было объяснять матери Цзиньгуй, что произошло, но та слушать ничего не хотела и во все горло вопила:
— Что хорошего видела у вас моя девочка? Вы ей жить не давали, ругались и скандалили так, что муж из дому сбежал. А потом вы упрятали его в тюрьму, чтобы Цзиньгуй его никогда не видела! Вы возненавидели мою дочь! И при поддержке своих влиятельных родственников творите бесчинства! Это вы велели ее отравить! Зачем бы она стала лишать себя жизни?!
С этими словами она бросилась на тетушку Сюэ, и та невольно попятилась назад.
— Лучше бы поглядели на дочь, а потом спросили, как было дело, у вашей Баочань! — воскликнула тетушка Сюэ. — А то ничего не выяснили и оскорбляете!
Со старухой Ся пришел ее приемный сын, и поэтому Баочай и Баоцинь находились во внутренней комнате и не могли вступиться за тетушку Сюэ. Им оставалось лишь волноваться.
К счастью, в это время появилась жена Чжоу Жуя, ее прислала госпожа Ван. Увидев какую-то старуху, которая, тыча пальцем прямо в лицо тетушке Сюэ, бранила ее, жена Чжоу Жуя сразу догадалась, что это мать Цзиньгуй.
— Вы — мать Цзиньгуй, не так ли? — спросила она. — Ваша дочка отравилась сама. Госпожа Сюэ никакого отношения к этому не имеет, и зря вы на нее нападаете!
Но мать Цзиньгуй схватила тетушку Сюэ за руку и продолжала кричать:
— Говорите, как вы убили мою дочь? Дайте мне посмотреть на нее!
— Смотрите сколько хотите, только руки в ход не пускайте! — сказала жена Чжоу Жуя, оттаскивая мать Цзиньгуй в сторону. Но тут к ней подскочил приемный сын старухи и заорал:
— Не смей бить мать! Думаешь, семье Цзя все позволено?!
Он схватил стул и замахнулся на жену Чжоу Жуя.
На выручку прибежали служанки, находившиеся во внутренней комнате, и подняли невообразимый галдеж. Мать Цзиньгуй с приемным сыном разошлись вовсю и кричали:
— Знаем мы, что вы надеетесь на родственников! Только не запугаете! Нашей Цзиньгуй нет в живых и нам теперь все равно!
И старуха опять бросилась на тетушку Сюэ — служанки ничего не могли поделать. Недаром говорят: «Кто решился биться насмерть, тому и десять тысяч храбрецов не страшны».
Но в тот момент, когда скандал принял угрожающие размеры, вошел Цзя Лянь, сопровождаемый восемью слугами. Он распорядился выставить за дверь сына старухи Ся, а затем сказал:
— Прекратите скандал! Если у вас есть претензии, говорите толком… Надо прибрать помещение, сейчас придут из ведомства наказаний производить расследование!
При виде мужчины, который на нее прикрикнул, и нескольких слуг мать Цзиньгуй сразу притихла. Она не знала, какое положение Цзя Лянь занимает во дворце Жунго, и испугалась, когда сына схватили слуги. Услышав, что должны прийти из ведомства наказаний, она попросила показать ей умершую дочь. Подняв скандал, она и не подозревала, что властям все известно.
Тетушка Сюэ обезумела от страха, а жена Чжоу Жуя сказала:
— Она даже не взглянула на дочь, а сразу начала оскорблять госпожу! Мы стали ее успокаивать, но тут вбежал какой-то нахал и стал при молодых женщинах говорить всякие непотребные слова. Неужто на него не найдется управы?!
— Нечего с ним церемониться! — закричал Цзя Лянь. — Он мужчина и должен знать свое место. Зачем было лезть туда, где находятся женщины?! Может быть, думал, что мать без него не сможет осмотреть тело умершей?! Наверняка хотел что-нибудь стащить! Всыпьте-ка ему как следует!
Слуги бросились выполнять приказание.
А жена Чжоу Жуя, пользуясь тем, что в комнате много народу, говорила:
— Госпожа Ся, вы ничего не знаете! Спросили бы сначала, как все произошло. Ваша дочь либо сама отравилась, либо Баочань ее отравила. На всякий случай Баочань мы связали. Надо было раньше взглянуть на тело дочери, расспросить людей, а потом уже клеветать на невинных! Разве мы допустили бы, чтобы молодая женщина ни с того ни с сего отравилась?! Вашей дочери в последнее время нездоровилось, и она поселила у себя Сянлин. Потому-то мы и велели посадить Сянлин под стражу. Ждали, чтобы вы приехали и сами увидели, как ведомство наказаний будет вести дознание!
Видя, что поддержки здесь не найти, мать Цзиньгуй последовала за женой Чжоу Жуя в комнату дочери и, поглядев на нее, разрыдалась. Покойная, вытянувшись, лежала на кане. Все тело ее было покрыто пятнами.
Баочань, увидев мать своей госпожи, стала причитать:
— Наша барышня относилась к Сянлин как к подруге, у себя поселила. А та взяла и отравила ее!
Тут подоспели все господа и слуги из дома Сюэ.
— Врешь! — закричали они. — Не ты ли готовила суп, которым и отравилась твоя госпожа?
— Суп готовила я, — подтвердила Баочань, — даже по чашкам его разлила. А потом ненадолго отлучилась. В это время Сянлин и могла подсыпать туда отравы.
Услышав это, мать Цзиньгуй бросилась было на Сянлин, но ей загородили дорогу.
— Скорее всего, — сказала тетушка Сюэ, — Цзиньгуй отравлена мышьяком. Но в доме у нас его не было. Значит, кто-то принес. Чиновники из ведомства наказаний выяснят кто. А сейчас положим покойную как полагается — ведь будет идти дознание.
Баочай предупредила служанок:
— Сейчас сюда придут мужчины! Уберите все женские вещи!
При уборке под матрацем на кане была обнаружена сложенная пакетиком бумажка. Мать Цзиньгуй подняла ее, осмотрела и бросила на пол.
— Вот вам доказательство! — воскликнула Баочань. — Этот пакетик я видела! Нам докучали крысы, и моя госпожа в последний раз, когда ездила домой, попросила брата купить яду. Вернувшись, она положила отраву в шкатулку с украшениями. А Сянлин утащила отраву и подсыпала госпоже. Загляните в шкатулку. Там наверняка лежит мышьяк.
Мать Цзиньгуй открыла ящик, но мышьяка не увидела; лишь несколько серебряных шпилек.
— Куда же девались остальные украшения? — удивилась тетушка Сюэ.
Баочай велела осмотреть сундуки и шкаф, но и они оказались пустыми.
— Кто же мог взять вещи? — воскликнула Баочай. — Придется допросить Баочань!
— Откуда знать служанке, где вещи госпожи! — сказала, смутившись, мать Цзиньгуй.
— Как же ей не знать, — возразила жена Чжоу Жуя, — если она постоянно находилась при госпоже?
Баочань понимала, что отвертеться ей вряд ли удастся, но все же попыталась:
— Я и в самом деле не имела понятия, что берет с собой госпожа, когда ездит домой.
— Уважаемая госпожа! — вскричали хором служанки, обращаясь к матери Цзиньгуй. — Это Баочань отравила вашу дочь, украла все вещи, а вину хочет свалить на нас! Так мы и заявим чиновникам на допросе.
Баочай между тем велела служанкам передать Цзя Ляню, чтобы распорядился не выпускать из дому никого, кто приехал из семьи Ся.
Тут уж мать Цзиньгуй обрушилась на Баочань:
— Стерва! Не распускай язык! Когда это было, чтобы моя дочь привозила домой какие-нибудь вещи?
— Вещи — мелочь, — возразила Баочань, — главное — кто отравил мою госпожу!
— У кого найдут ее вещи, тот и отравил! — заявила Баоцинь. — Пусть второй господин Цзя Лянь допросит молодого господина Ся и узнает, откуда тот взял мышьяк. Об этом тоже надо сообщить в ведомство наказаний!
— Баочань спятила! — вне себя от волнения воскликнула мать Цзиньгуй. — Зачем моей дочери понадобился мышьяк? Теперь ясно, что Баочань ее отравила!
Тут Баочань раскричалась:
— Пусть другие сваливают вину на меня! Ну а вы с какой стати? Не вы ли подучивали мою госпожу скандалить, разорить семью мужа, а потом забрать все свои вещи, уйти и выйти замуж за достойного человека?! Ну, что, было такое? Говорите же!
Не успела мать Цзиньгуй рта раскрыть, как в разговор вмешалась жена Чжоу Жуя.
— Это ведь ваша служанка! — сказала она. — Или вы ей не верите?
— Я всегда к ней хорошо относилась! — скрежеща зубами от злости, заорала старуха и обернулась к Баочань: — Ты что, хочешь меня в могилу свести? Погоди! Я всю правду скажу на дознании!
Баочань выпучила глаза и завопила:
— Пусть сейчас же отпустят Сянлин! Незачем губить невинную девочку! Уж я-то знаю, что сказать на суде.
Баочай велела освободить Баочань и сказала:
— Ты ведь девушка правдивая! Говори все начистоту, без утайки! Лучше сразу все выяснить!
Баочань боялась суда и стала рассказывать:
— Моя госпожа без конца твердила: «И зачем только матушка выдала меня за этого негодяя и дурака Сюэ Паня, а не за второго господина Сюэ Кэ? Ведь это надо же слепой быть! Жизни не пожалела бы, чтобы хоть денек побыть со вторым господином!» Сянлин она люто ненавидела. А потом вдруг подружилась с ней. Я сразу поняла, что ничего хорошего это Сянлин не сулит. Но что госпожа может пойти на преступление, такое мне и в голову не приходило.
— Что ты плетешь! — вскричала тут мать Цзиньгуй. — Если Цзиньгуй хотела отравить Сянлин, каким же образом сама отравилась?
— Сянлин, ты ела все, что тебе давала госпожа? — спросила Баочай.
— Вначале я даже не могла поднять головы с подушки, до того плохо себя чувствовала, — отвечала Сянлин, — но когда госпожа поила меня отварами и супами, не смела отказываться. И вот однажды она поднесла мне суп, я хотела подняться, но случайно выбила чашку из ее рук, и суп расплескался по полу. Мне было очень стыдно, что госпоже из-за меня приходится подтирать пол. Вчера госпожа велела мне съесть супу. Я через силу приподнялась, но есть не могла — очень кружилась голова. К счастью, сестра Баочань убрала чашку. Только я закрыла глаза, как госпожа стала есть свой суп и мне велела. Я заставила себя сделать глоток-другой.
— Все так и было! Я правду говорю! — перебила девушку Баочань. — Вчера госпожа велела мне приготовить две чашки супа и сказала, что будет есть вместе с Сянлин. «Не хватало мне еще для Сянлин готовить», — подумала я и со злости высыпала в одну чашку целую пригоршню соли. А на чашке метку сделала, чтобы дать ее Сянлин. Но тут меня позвала госпожа, сказала, что собирается домой, и велела нанять коляску. Я поспешила выполнить приказание, а когда вернулась, то увидела, что чашка с пересоленным супом стоит перед госпожой. В этот момент госпожа отлучилась куда-то, и я поменяла чашки местами. Так, видно, судьбе было угодно. Разве я могла подумать, что в чашку Сянлин госпожа отраву подсыплет? Вскоре госпожа вернулась, и они с Сянлин стали есть. Я про себя смеялась, представляя, какую мину состроит Сянлин, когда попробует суп. Но она ничего не заметила. Вот как все было. А теперь, выходит, я самой же себе навредила!
Наступило молчание. Все было так ясно, что Сянлин тут же освободили и уложили в постель. Но о ней мы пока рассказывать не будем.
Между тем мать Цзиньгуй продолжала шуметь. Некоторые, в том числе и тетушка Сюэ, считали, что в смерти Цзиньгуй повинен приемный сын старухи Ся.
— Не спорьте зря, — послышался из-за двери голос Цзя Ляня, — лучше наведите в доме порядок! Сейчас прибудут чиновники из ведомства наказаний.
Старуха Ся и ее сын не на шутку перепугались и стали молить тетушку Сюэ:
— Теперь мы поняли, что во всем виновата сама Цзиньгуй. Рыла для других яму и сама в нее угодила! Замните, госпожа, это дело! Умоляем вас! Ведь и вы в случае дознания окажетесь в неловком положении!
— Нет! — заявила Баочай. — В ведомство наказаний уже сообщили и сделать ничего нельзя!
— Пусть госпожа Ся сама поговорит с чиновниками, — предложила жена Чжоу Жуя. — Мы мешать не станем.
Цзя Лянь припугнул сына старухи Ся, и тот согласился выйти навстречу чиновникам, чтобы предотвратить дознание. О том, как тетушка Сюэ приказала купить гроб и похоронить умершую, мы рассказывать не будем.
А теперь вернемся к Цзя Юйцуню. Недавно он был повышен в звании, получил должность правителя округа Цзинчжао и ведал сборами налогов.
Однажды он выехал из столицы для проверки вновь распаханных земель и, добравшись до переправы Стремительного потока в уезде Чжиши, где ему предстояло переправиться через реку, в ожидании паромщиков приказал остановить паланкин.
Неподалеку высился небольшой полуразрушенный храм, а за ним росло несколько древних сосен и кипарисов.
Цзя Юйцунь вышел из паланкина и направился к храму. Весь он как-то покосился. Позолота на статуях богов облупилась. Возле главного строения стояла плита со следами иероглифов, но написанное разобрать было невозможно. Цзя Юйцунь уже хотел пройти в глубь храма, но тут заметил камышовую хижину под сенью кипариса, а в хижине — монаха, сидевшего на циновке. Прикрыв глаза, он предавался созерцанию.
Цзя Юйцунь вошел в хижину, пригляделся к монаху, и ему показалось, будто он его уже видел, но где, не мог вспомнить. Слуги хотели окликнуть монаха, но Юйцунь знаком велел им молчать, приблизился к монаху и произнес:
— Почтенный отец!
Монах приоткрыл глаза, беззвучно рассмеялся и спросил:
— Вы по какому делу ко мне, уважаемый начальник?
— Проезжая здесь по делам службы, я, невежественный, узнал, что вы в совершенстве постигли святое учение, — отвечал Цзя Юйцунь, — и жажду послушать ваши наставления.
— Само собой разумеется, что прийти можно лишь из какого-то места, — с усмешкой отвечал монах, — а уйти — только в каком-нибудь направлении.
Цзя Юйцунь сразу понял, что монах этот необычный, и, низко поклонившись, произнес:
— Позвольте вас спросить, святой отец, в каких местах вы начали праведную жизнь и почему построили себе хижину здесь? Как называется этот храм? Сколько в нем людей? Неужели для вас не нашлось священных гор, где вы могли бы познать истину и заниматься самоусовершенствованием? Зачем было останавливаться на перекрестке дорог?