– Я видел много интриг с целью завладеть короной, но ни одной, чтобы от нее избавиться, – сказал он. – Однако вы убедили меня, что этим троим – отцу, сыну и внуку – действительно грозит опасность. Чего же вы хотите от меня?
– Кто был вашим предшественником в 1472 году?
– Позвольте мне взглянуть.
Он встал и вытащил большую книгу, лежавшую на этажерке за его спиной.
– Отец Кристоф Бонгрен.
– Не могли бы вы сделать запись, датированную этим годом и удостоверенную подписью отца Бонгрена о том, что некий путешественник привез из Испании ребенка, которому неверные отрезали язык. Мальчика звали Хоакин… Нужно будет придумать испанскую фамилию.
– Кордовес, – предложил священник. – Но как же он узнал имя ребенка, если тот немой?
– Мальчик написал свое имя на земле.
Священник с улыбкой кивнул:
– Вы могли бы писать романы.
– Отец Бонгрен доверил ребенка художнику Жоффруа Местралю, проживавшему на улице Френе в Анжере. Местралю нужен был помощник, художник усыновил мальчика и воспитал. Как, по‑вашему, вы сумеете внести такую запись под нужной датой?
Отец Лебайи поднялся и достал другую книгу, значительно более толстую, чем предыдущая, и начал ее листать.
– Да, полагаю, смогу, – ответил он, указывая на заполненную до середины страницу. – Вот здесь есть пустое место.
Она положила на стол приготовленный заранее кошель. Он разогрел металлическую чернильницу на пламени свечи.
Всего за час нужная запись была сделана.
– Что вы выигрываете от этого? – спросил отец Лебайи, провожая Жанну до двери.
– Уверенность, что я спасла три жизни.
Она пригласила священника на ужин.
Заморская редиска
Становилось заметно холоднее, особенно по ночам. Путешественники достали из сундуков самые теплые вещи и спали закутавшись. Мигель дал им маленькую деревянную печку, чтобы обогревать каюту: она висела на крюке, ибо ставить на пол ее было нельзя.
Двадцать четыре дня плавания. Куда же они направляются, Боже великий? Внезапно они осознали всю абсурдность своей затеи. Как можно выходить в море, не зная, куда плывешь? Быть может, никуда! Быть может, это море простирается до бесконечности и впереди их ждут лютые морозы. Настанет день, когда «Ависпа» помчится по волнам по воле течений, унося на своем борту обледенелые трупы…
Матросы тоже помрачнели. По ночам они уже не пели. На двадцать шестой день странное происшествие изменило настроение людей.
В пять утра Деодат услышал крик. Потом топот сапог на нижней палубе. И шум голосов. Проснулся не только он один. Жак Адальберт пошевелился в своем гамаке и сонно пробурчал:
– Что там такое?
Несмотря на холод, Деодат взлетел по трапу наверх и выбежал на палубу, завернувшись в одеяло. Там собрался весь экипаж. Перед «Ависпой» возвышался некий огромный призрак – бесформенный, великолепный и пугающий. Хрустальная гора, мерцающая в первых лучах солнца и отбрасывающая голубоватые отблески на море.
Неужели они достигли врат смерти?
Мигель отвел судно подальше. Умолкшие матросы перешли к правому борту. Никто не находил слов, чтобы описать представшее перед ними зрелище.
Гаспар велел раздать горячее вино.
– Мы приближаемся к земле, – сказал он. – Ледяные горы не рождаются в открытом море. Эта оторвалась от какого‑то побережья.
Действительно, то была гора льда.
– Какая высоченная! – сказал Жак Адальберт.
– Мне рассказывали, что такие горы видели у побережья Шотландии. Их подводная часть намного больше. Если они переворачиваются, то утягивают с собой все корабли в окружности половины лье. Никто не может спастись.
Спустя четыре дня, на рассвете, Деодат пытался согреться на палубе с помощью кувшина с горячим вином и вдруг увидел, что Гаспар, стоящий у левого борта, щурит глаза. Португалец вытянул руку:
– Птицы. Чайки. Там земля.
Матросы также заметили чаек. Весь экипаж пришел в лихорадочное возбуждение. Ноги забегали быстрее, руки обрели новую силу. Примерно через три часа после восхода солнца, когда за штурвалом стоял Гаспар, с фок‑мачты раздался крик впередсмотрящего:
– Земля по левому борту!
От волнения у всех сжалось горло. Стоявший возле Деодата матрос схватил его за руку и хрипло прошептал:
– Tierra!
Мигель приказал спустить паруса. Легкий бриз гнал судно вдоль побережья с низкими скалами. Гор не было видно. На камнях ютились мириады птиц. Матросов привели в изумление животные, каких они никогда прежде не видели: похожие на веретено, с атрофированными крыльями, которые не позволяли им покидать землю; они стояли тысячными толпами, словно одетые в черные накидки и белые манишки, как какая‑то корпорация клириков. Среди птиц можно было узнать и знакомые породы – уток и селезней.
Гаспар искал удобную бухту и, в конце концов, нашел. Судно бросило якорь. Пришлось выбрать всю длину цепи. Глухой скрежет показал, что якорь достиг дна, резкий толчок – что он зацепился. Гаспар приказал спустить на воду одну из двух шлюпок, закрепленных на передней палубе.
Приказ был исполнен за несколько минут. Матросы уже не могли сдержать нетерпения. Нужно было назначить тех, кто останется присматривать за кораблем; Гаспар решил, что на землю высадятся все, но не сразу, а по очереди, ибо на «Ависпе» надлежало оставить, по крайней мере, шесть человек. Потом он спустился в шлюпку по веревке с узлами; на перевязи у него висели лук и колчан со стрелами.
Деодат увидел, что все вооружены, кроме него самого, Жака Адальберта и Феррандо; тогда они спустились в свою каюту, чтобы достать из сундука кинжалы. Действительно, никто не знал, что за люди живут на этих землях и каковы будут их намерения. Когда подошла очередь Деодата, он вслед за другими ринулся в пустоту, повис на веревке с узлами и наконец, спрыгнул в шлюпку, задыхаясь больше от волнения, чем от усилия.
Он понял также, что в случае кораблекрушения треть экипажа погибнет, поскольку шлюпка могла принять не больше шести человек. Ей еще предстояло вернуться на судно за остальными. Только Деодат и Феррандо попали в первую группу; Жак Адальберт должен был плыть вторым рейсом, с Вилламорой. Двое матросов, вставив весла в уключины, принялись грести. Деодат дрожал, хотя было не так уж холодно. Всмотревшись в воду за кормой, он убедился, что рыбы здесь очень много.
Через полчаса нос шлюпки заскрипел по каменистому дну. Гаспар, стоявший впереди, спрыгнул, подняв тучу брызг, и в два шага достиг галечного пляжа. Он осмотрелся и жестом приказал остальным следовать за ним.
Деодат ступил на землю в состоянии близком к трансу. Неужели они нашли Великий Северный континент? Внезапно все его тревоги, заботы, страдания исчезли при виде этого унылого берега. Он, перенеся все тяготы странствия, ступил на край мира. Finis terrae.
Деодат вытащил из кармана припасенную на этот случай фляжку с водкой и сделал несколько глотков. Стоявший рядом вихрастый молодой матрос бросил на него красноречивый взгляд – он протянул ему фляжку.
Первая группа дождалась вторую: их стало двенадцать. Куда лучше идти? В глубь земли или вдоль побережья? Они склонились в пользу второго решения и тронулись в путь.
– Мяса у нас будет вдоволь, – сказал Феррандо, указав на уток, рассевшихся на скалах.
– Сначала надо отыскать воду, – отозвался Мигель.
На борту воды почти не осталось – ни в бочках, ни в бутылях, запасенных матросами. Вскоре они подошли к устью впадавшей в море реки. У них с собой был только один бочонок; Мигель решил потом отправить сюда специальную экспедицию за водой, а пока они заполнили бочонок, который захватил Вилламора.
Побережье было скалистым; небольшие утесы сменялись каменистыми пляжами, на которых отдыхали походившие на бурдюк животные с усатыми мордами и собачьими глазами. Сам континент выглядел равнинным, но растительность была обильной. Через какое‑то время путешественники углубились в березовую рощу, начинавшуюся от самого берега.
Они сами не понимали, куда идут и чего ищут. После двух часов ходьбы Вилламора вдруг крикнул:
– Дома!
Они замерли в изумлении. Действительно, за полем, на котором трепетали под легким ветерком красные маки, виднелись какие‑то строения с покатой крышей. Дома! Иными словами – люди! Но кто они такие? Гаспар жестом приказал всем умолкнуть и не двигаться. Он внимательно изучал эти жилища из сероватого дерева, до которых оставалось примерно триста шагов. Деодат решил, что вид у этих домов довольно жалкий – особенно бросались в глаза прохудившиеся крыши.
– Дома нежилые, – сказал, наконец, Гаспар. – Нигде не видно дымка из труб.
Ни собачьего лая, ни ржания лошадей, ни детских криков.
Гаспар возглавил группу и двинулся к деревушке. Через пятьдесят шагов за одним из домов показалась лодка – ее вытащили на берег. Давным‑давно. Она почти сгнила.
– Есть тут кто‑нибудь? – крикнул Гаспар по‑португальски.
Ни единого звука в ответ. Возможно, у этих людей просто нет собак.
Гаспар продолжал идти вперед и, достигнув первого дома, вновь выкрикнул свой вопрос. Тишина. Он взялся за ручку двери. Ручка незнакомой формы, железная. Мигель держал наготове лук, трое путешественников – кинжалы. Гаспар толкнул дверь.
Первая комната была пуста. Стоявший в центре большой стол был загажен птичьим пометом. Прогнивший стул рассыпался, когда один из матросов его задел. Очаг остыл много месяцев тому назад, дров в нем не было, однако котелок все еще висел на цепи над давно угасшим пламенем. Похоже, в этом зловещем месте царили только холод да запустение.
Гаспар вошел в следующую комнату, его спутники следовали за ним по пятам. В открытое окно с легким свистом врывался ветер. Здесь стояли две кровати. Матрасы давно истлели, сквозняк разогнал солому по всем четырем углам рассохшегося дощатого пола.
Гаспар вдруг вскрикнул.
Одна из кроватей была занята. На ней лежал скелет. Выглядел он пугающе: во‑первых, одна нога валялась на земле; во‑вторых, застыл в очень странной позе, словно бы отплясывая танец смерти.
Все замерли, охваченные ужасом. Один из матросов перекрестился. Гаспар склонился над скелетом. На нем не было никаких остатков плоти, однако на черепе сохранились пряди длинных седых волос. Мужчина? Или женщина? Кости выглядели очень тонкими. Одеяло было испачкано и разорвано, особенно ближе к ногам. Из грудной клетки и таза пучками торчали перья. Стервятники, в свое время потрудившиеся над трупом, с особой яростью атаковали ноги и ступни, прикрытые одеялом. Отсюда и странная поза скелета.
Деодат наклонился и поднял порванные четки.
– Христианин, – сказал он.
Кто‑то из матросов вскрикнул. За кроватью валялся скелет ребенка.
Две комнаты, вот и все. Еще чулан, где лежало сгнившее дотла белье, некогда тщательно уложенное. Гаспар поспешно отступил. На него ринулась белая сова. Он расставил руки, и птица вылетела в окно. Она свила себе в чулане гнездо.
– Но что же здесь произошло? – воскликнул потрясенный Феррандо. – Наверное, вся деревня вымерла!
Он не ошибся. Одно потрясение следовало за другим.
Когда Гаспар открыл дверь следующего дома, ему на грудь упал скелет. Несмотря на испуг, он сел на корточки, чтобы его рассмотреть: неужели карлик? Бедренные и плечевые кости были искривлены, голова огромная.
Ничего полезного в деревне не нашлось. Ножи проржавели, ткани прогнили, мебель рассыпалась. Один из матросов все же раздобыл трофей: рога, каких никто никогда не видел. Впрочем, в хлеву нашлись и кости самых обыкновенных коров.
В центре деревушки возвышался большой дом. Двери его хлопали на ветру, открывая взору большую залу со скамьями, расставленными в несколько рядов. Церковь. Стало быть, эти люди действительно были христианами. Распятие рухнуло на землю. Скамьи и подсвечники были опрокинуты порывами штормового ветра.
– Уйдем из этого проклятого места! – вскричал один из матросов.
Они шли сюда три часа, столько же понадобится, чтобы вернуться туда, где стояла на якоре «Ависпа».
Гаспар кивнул, но все же обогнул церковь, вышел на кладбище, склонился к могильным плитам и крестам. Торстен Иварссен, 1415–1476… Фрейя Тальберг, 1407–1469…
– Северные люди, – сказал он.
Самой свежей датой был 1487 год.
Они двинулись в обратный путь понурив голову. Пьянящая радость открытия исчезла. Страшные видения оставляли во рту вкус пепла.
– Подумаем об ужине! – воскликнул Вилламора, заметив скалу, где сидели утки.
Эти птицы отличались доверчивостью: их руками можно было ловить. В гонке за ужином приняли участие все, и настроение матросов заметно изменилось к лучшему. Они поймали двадцать одну утку. В течение часа шла резня – уткам сворачивали шею, затем ощипывали их и потрошили. Потом Гаспар с помощью Деодата и Феррандо соорудил костер и очистил ветки от коры, чтобы сделать из них вертела.
Вилламора послал за бочонком вина и чарками, отправив взамен сторожевому экипажу несколько уток.
От жаркого вмиг ничего не осталось: почти месяц никто из них не ел горячей пищи. Совместная трапеза помогла вернуть почти утраченный энтузиазм.
– Значит, мы нашли землю, – сказал Жак Адальберт, – но она безлюдна.
– Стала безлюдной, – поправил Деодат.
– Эти люди были больны, – сказал Гаспар. – Кости у скелетов неправильной формы. Наверняка их скосила какая‑то эпидемия. Завтра мы продолжим исследовать берег.
Что до христиан, приплывших на далекую землю, чтобы там умереть, о них можно было сказать одно – это люди с Севера.[23]
Они поднялись на борт в сумерках небывало розового цвета, сразу же легли спать, и ночью всем снились страшные сны.
На следующее утро Гаспар организовал вторую экспедицию, чтобы запастись пресной водой. Он предложил наполнить и бочку троих путешественников. Спустить ее вниз оказалось гораздо легче, чем поднять на борт. Деодат попробовал воду – более чистой ему пить не доводилось.
Члены экспедиции воспользовались случаем, чтобы добыть еще уток.
В полдень, установив, что судно находится на шестьдесят втором градусе северной широты, Гаспар велел поднять якорь и принял решение плыть вдоль побережья, ведя шлюпку на буксире. Через несколько часов он обнаружил, что никогда не видел более изрезанного берега: глубокие бухты сменялись высокими отрогами, похожими на гигантские молы; везде были островки и скалы, явно тревожившие капитана.
– Под водой наверняка есть рифы, на которые мы можем напороться, – объяснил он Феррандо.
Гаспар сравнил прибрежный рельеф с рисунком на портулане, уже весьма потрепанном, и пришел к выводу, что побывавшие здесь раньше мореплаватели не смогли должным образом изучить открытые ими земли, поскольку допустили слишком много неточностей: мыс этого нового континента – если, конечно, это был новый континент – оказался куда более острым, чем на карте, а заливы гораздо глубже врезались в берег. Дважды он сделал попытку бросить якорь на рейде, чтобы затем послать на разведку шлюпку, но здесь было слишком глубоко для якорной цепи «Ависпы». Тем, кто мечтал об очередной высадке на землю, пришлось разочароваться. Деодат вновь занялся рыбной ловлей и вытащил одного за другим трех прекрасных лососей.
Поскольку ветер не менялся и все время дул с севера, «Ависпа» вынуждена была плыть против ветра; даже с убранными парусами, оставив только бизань, она продвигалась вперед очень медленно.[24]Гаспар решил сменить направление и взял курс на запад.
Очередная авантюра, ибо они вновь не знали, куда плывут.
Вдали показались два ледяных островка. Однако Деодат смотрел на небо, наблюдая за птицами.
Через два дня, в два часа пополудни, с фок‑мачты раздался долгожданный крик впередсмотрящего:
– Впереди земля!
По правде говоря, с палубы видна была только сероватая линия, которая вполне могла оказаться грядой облаков. Но внезапно небо пересекла летящая с юга птичья стая.
Три часа спустя они смогли ясно разглядеть эту новую землю – она походила на предыдущую, как родная сестра, но выглядела более лесистой. Для высадки час был поздний. Гаспар вел судно вдоль скал, пока не отыскал бухту, где решился бросить якорь, чтобы спокойно переночевать. Похоже, это было устье громадной реки, чьи берега едва просматривались вдали. Якорь, наконец, достиг дна. Деодат смотрел, как со скрипом разматываются кольца цепи, и звуки эти казались ему голосом судьбы.
Ночь была короткой не только из‑за близости к полярному кругу, который окрашивал ее голубоватой акварелью, но и потому, что все очень мало спали.
Открытие первой земли выглядело как бы случайным. Они уже были близки к отчаянию, однако милосердное Провидение подарило им девственный край и тут же – по природной своей скаредности – отняло радость, омрачив ее зловещими находками. Memento mori. А что они хотели, эти дерзкие мореплаватели? Думали, есть нечто новое под солнцем?
Они почти слышали, как насмехаются над ними духи за облаками.
Но еще один берег, примерно в одном кабельтовом, укрепил их в уверенности, что они совершили открытие. Нет, Провидение, мы нашли не только истлевшие останки. Ты не все знаешь. Быть может, это просто второе имя Слепой распутницы, которую называют Фортуной? К западу от старого континента, от этой Европы с ее залитыми кровью полями и утраченными иллюзиями, действительно существуют другие земли. И новый мир не может быть пристанищем уродливых скелетов. Если он заселен, то живыми людьми.
Но какими?
Ощущение неизвестности в сочетании с ужасом и восторгом похоже на любовную страсть.
К рассвету на палубе собрались девятнадцать новичков, словно для совершения обряда инициации. Они смотрели на густые леса, постепенно обретавшие зелень под лучами зари, но сохранявшие свою тайну. У судьбы сто ликов, как у смерти – десять тысяч врат. В этих лесах пряталась их судьба. Гаспар долго смотрел вдаль.
Наконец он отдал приказ спустить шлюпку. Шесть человек, как и в прошлый раз. Те же самые, в том числе Феррандо с Деодатом.
На сей раз они испытали совсем иные чувства, нежели при первой высадке. Прежде всего, потому, что пейзаж был иным. За каменистым берегом, где кричали чайки, возвышался лес. Как и прежде, они дождались подхода второй группы.
Тринадцать человек, оглядевшись, вынуждены были признать очевидный факт: исследование прибрежной полосы ничего не даст – надо углубляться в лес. Он был еловым. Путешественники двинулись туда гуськом.
Прошел час – пейзаж не изменился. Время от времени за деревьями проглядывало небо, но сам лес, казалось, не кончится до Страшного суда.
Один из матросов вскрикнул.
Между деревьями шествовало страшное существо, похожее на ожиревшего человека. Он весь зарос волосами! И идет прямо на них!
– Это же медведь! – воскликнул Феррандо.
Темно‑бурый медведь брюзгливо оглядел их, прошел мимо и исчез в зарослях у них за спиной. Мигель расхохотался:
– Экий невоспитанный туземец! Даже не поздоровался с нами!
Не выпуская из рук натянутых луков, все с облегчением рассмеялись.
– Стало быть, здешние края необитаемы, – заметил Гаспар. – Этот зверь не боится людей.
Чуть позже они вновь увидели того же мишку: он лакомился лососем, забредя по пояс в воду. Двинувшись вдоль реки, они вышли на опушку. Отсюда начиналась залитая солнцем равнина, где паслись животные, похожие на оленей, но более крупные, с мощными мшистыми рогами.
Открытие нового мира все больше напоминало вылазку мальчишек на соседский луг. Только они не знали, где находятся. Решили обставить Христофора Колумба и обставили – но никто не понимал, что делать дальше. Жилья не было видно.
Кто‑то из матросов предложил остановиться на ночлег и продолжить поиски завтра. Неужели им придется спать под открытым небом? И на голодный желудок?
Неподалеку прогуливались громадные птицы. Три или четыре – черные, неуклюжие. Ужин сам предлагал себя. Один из матросов прыгнул на них, но они тут же вспорхнули. Деодат побежал за птицей, которая тяжело взмахивала крыльями, обиженно квохтала и пыталась ударить его желтыми лапами с острыми когтями. Ему пришлось признать свое поражение. Он побежал за другой птицей, растянулся в траве, вскочил и после долгой гонки на глазах у товарищей схватил эту дикую индейку, которая отчаянно отбивалась под сонным взглядом оленей, равнодушно взиравших на схватку.
Теперь в охоте приняли участие все. Открытие Нового Света превратилось в беготню оголодавших португальцев и французов за индейками. В этой неравной битве три птицы нашли свой конец. Каждая весила не меньше пяти фунтов.
Ужинать было еще рано. Матросы, закинув индюшек за плечи, двинулись вперед в поисках берега.
– Пойдем вдоль реки, – предложил Мигель. – Она наверняка выведет к морю.
Однако река была сильно севернее места высадки. Тринадцать путешественников долго плутали, но к сумеркам все‑таки достигли берега. Затем пришлось идти в полной темноте, пока, наконец, не показались огни «Ависпы», стоявшей на якоре в бухте.
Шлюпка, как и при высадке, сделала два рейса, чтобы доставить участников экспедиции на судно. Измученные, они тут же завалились спать. Их грызла глухая досада. Индюшек можно будет ощипать завтра. К дьяволу этот Новый Свет.
Разочарование было всеобщим. Ну вот, они обнаружили Новый Свет – земли, описанные в стародавних морских портуланах. И что же? Да ничего! Ни золота, ни пряностей, ни женщин.
На следующий день Деодат решил сопровождать матросов, посланных на берег за водой. У него был свой план. Накануне, идя вдоль реки, он примечал растения. И ему показалось, будто среди них есть петрушка. Ночью он видел ее во сне. Если это действительно петрушка, можно будет избавиться, наконец, от пресного, противного вкуса супа с салом, который не удавалось перебить даже кислым корабельным вином.
Петрушка! Он грезил о печеном лососе с петрушкой.
И вот, осторожно надкусив несколько стебельков, он понял, что не ошибся. Теперь можно было собирать урожай. Матросы, которые давно считали этих городских господ чудаками, иными словами – людьми бесполезными, равнодушно следили за его работой.
Потом он заметил листки растения, пробудившего в нем смутные воспоминания о чем‑то знакомом. Он присел на корточки и ножом выковырял корень одного из них.
Редиска! Дикая редиска!
Будь это даже бриллиант, сердце его не забилось бы сильнее. Он набрал великое множество редиски – и крупной и мелкой. Шесть фунтов, не меньше! Он сполоснул одну из них и сунул в рот. О, чудесный пряный вкус! Теперь и бобы не нужны. В течение многих недель ему мучительно хотелось съесть что‑нибудь свежее. Перемыв редиску в речной воде, он завернул свою добычу в плащ.
– Что это ты держишь под мышкой? – спросил Жак Адальберт, когда Деодат вернулся из похода за водой.
Молодой человек присел на корточки, развязал плащ и вывалил свои сокровища на палубу, на всеобщее обозрение. Гаспар подошел ближе. Матросы последовали за ним. Вокруг находки мессира Деодата де л'Эстуаля образовалась толпа.
– Редиска, – подтвердил Феррандо, разжевав один из клубеньков.
– Rabenets, – перевел явно изумленный Гаспар.
– А это? – спросил Жак Адальберт.
– Петрушка.
– Rabenets! – повторил один из матросов, уставившись на груду редиски.
Внезапно приступ безумного хохота охватил экипаж «Ависпы». Матросы тряслись от смеха, хватались за животы и хлопали себя по ляжкам. Деодат, поначалу раздосадованный, вскоре присоединился к ним. Мигель кружился на месте и в буквальном смысле слова ржал. Они плыли сюда пять недель, пережили несколько штормов, обнаружили открытый неизвестными мореплавателями в незапамятные времена Новый Свет, континент Семи золотых городов – и в награду им досталась редиска!
Истинный король
Марсьяль Сек де Бодри, был в ярости.
– Не знаю, как вы этого добились, – сказал он.
Красотка Мари угодила в тюрьму как поджигательница, и некоторые поговаривали, что ее следует судить за колдовство. Ясно было одно: свидетельствовать она больше не может.
Жанна устремила на де Бодри сокрушенный взгляд.
– Я же говорила вам, что это сумасшедшая, – устало ответила она.
– В любом случае свои показания женщина давала в здравом рассудке. Я присутствовал при этом и могу подтвердить.
Жанна выразительно скривила губы.
– Как бы там ни было, это ничего не меняет, – ледяным тоном заявил он. – Человек, именующий себя Жоашеном, является сыном Хуньяди, а его сын – племянником короля Матьяша.
Жанна пожала плечами.
– Сущий бред, повторяю вам! – сказала она. – Но даже будь так, что тогда?
– Тогда он наследник по прямой линии и должен занять престол.
– Но разве трон не занят? Разве на нем не сидит король? – вкрадчиво заметила она. – Я полагала, что наш добрый государь предложил ему в жены принцессу Анну де Кандаль.
– Вы хорошо осведомлены, – заметил, Сек де Бодри.
Но он не объяснил, почему они по‑прежнему рассматривают Франца Эккарта как главного претендента на этот проклятый трон. Неужели так распорядился Людовик XII? Или же клика во главе с Эстерхази и Зилаи преследует какие‑то свои личные интересы?
– Вы просматривали книги записей в соборе Сен‑Морис? – небрежно осведомилась она.
– Нет, а зачем? – спросил он с любопытством.
– Я припоминаю, что во время моего первого приезда в Анжер мне говорили, что Жоашен туда вписан. Возможно, мы узнаем что‑то более определенное о его происхождении.
Он нахмурился и подозрительно взглянул на Жанну:
– Я схожу посмотреть.
День прошел без всяких происшествий. Но вечером Франц Эккарт, который заходил к городскому ювелиру, чтобы заказать линзу нового образца для своего телескопа, сообщил Жанне, что Эстерхази и Зилаи находятся в Анжере. Итак, делу о престолонаследии конца не видно.
– Они тебя видели?
– Думаю, да.
– Будь осторожен, чтобы тебя не похитили.
На следующий день отец Лебайи пришел в дом л'Эстуалей.
– Вчера меня почтил визитом один из высших чиновников ратуши.
Она кивнула:
– Знаю. Шевалье Сек де Бодри. Это я послала его к вам.
– Мне хотелось предупредить вас. Ознакомившись с известной вам записью, он пришел в ярость и угрожал порвать страницу. Я напомнил ему, что он находится в церкви, и сказал, что непременно извещу епископа об обстоятельствах этого визита.
– И вы известили?
– Да. Епископ отправил губернатору письмо с соответствующим внушением.
Она кивнула.
Чуть позже вновь явился, Сек де Бодри.
– Мадам, – сказал он, – ваши махинации бессмысленны. Я просил вашего содействия, чтобы вы убедили мессира Франца Эккарта Хуньяди пересмотреть свое решение. Вы же, напротив, чините мне препятствия. Должен предупредить, что король будет недоволен вашими действиями.
– Король, мессир? – раздраженно вопросила она. – Быть может, вы имеете в виду клику, которую составляете вместе с мессирами Эстерхази и Зилаи?
Он сжал зубы:
– Ваши дерзкие слова, мадам, ничего не изменят в нашем плане.
– Мессир, насколько мне известно, в Анжере у вас нет никаких полномочий, позволяющих преследовать меня так, как вы это делаете в течение последних дней. И я сама обращусь к королю, дабы уведомить его, что существует заговор с целью навязать моему внуку венгерский престол на совершенно ложном основании, что неизбежно чревато убийством нынешнего короля этой страны, союзника французской короны!
Пустая угроза: король вел военную кампанию в Италии, а у нее не было никаких знакомств в его окружении. Тем не менее, Сек де Бодри, побелел как полотно.
– Вы об этом пожалеете, мадам!
– Боюсь, мессир, пожалеть придется вам!
Она знала, что Жоашен, находясь на кухне, слышит весь разговор. Сек де Бодри в ярости покинул дом и вскочил на лошадь. Жоашен вошел в комнату и с задумчивым видом посмотрел на Жанну. Что он хотел сказать ей? В тот день она его больше не видела.
Франц Эккарт в это время давал ежедневный урок Жозефу. Она рассказала ему о визите де Бодри.
Следующей ночью она и Франц Эккарт услышали шум на верхнем этаже. Там спали Фредерика и Жозеф. Чуть позже раздался стук копыт нескольких лошадей. Она вскочила с постели, схватила подсвечник и бросилась в спальню Фредерики. Оттуда слышались стоны: кормилица была привязана к кровати, во рту у нее торчал кляп.
А Жозеф исчез.
– Двое мужчин! – крикнула Фредерика, когда Жанна освободила ее. – Влезли в окно! Похитили Жозефа! Боже мой!
Она разрыдалась. На стене дома болталась брошенная веревочная лестница.
Франц Эккарт, стоявший в дверях, слышал все. Он побежал в свою комнату, мгновенно оделся и устремился к выходу.
– Куда ты? – крикнула Жанна.
– На конюшню!
– Франц! Их много! Они вооружены!
Но она знала, что это бесполезно. Франц Эккарт не допустит похищения своего сына.
Она тоже оделась и поспешила на конюшню. Оттуда выехали два всадника. Два?
– Подождите! Я с вами!
Усевшись в седло по‑мужски, она быстро вспомнила свои блестящие навыки верховой езды. Через несколько секунд ей удалось нагнать всадников.
Вторым был Жоашен, как она и предполагала.
Но откуда они узнали, в каком направлении скрылись похитители? Догадка Жоашена? Он указывал путь рукой.
Вскоре они достигли дороги, ведущей в Сеш. Тонкий месяц отбрасывал на землю скудный свет. Но его было достаточно, чтобы разглядеть скачущих впереди четырех всадников.