В окно я вижу, что от раскопок по направлению к домикам бежит Яна. Она крайне возбуждена, что‑то кричит, но окно закрыто, и я ее не слышу.
Час спустя. Уже совсем темно. Яна принесла весть, что мы наконец добились своего. Боссам удалось вывести на монитор расположение покойницы‑базы. Мы сбились с курса меньше чем на двадцать метров. В расчетах кто‑то потерял запятую, и потому мы так отклонились. Никогда не любил математику. Впрочем, еще успеем все поправить.
Сейчас слишком поздно, чтобы копать. Темно. Утром мы первым делом нарисуем карту, чтобы зафиксировать найденное. А потом начнется настоящая работа. Надеюсь, больше нам ничто не помешает.
Вся команда собралась в нашем домике. Снаружи льет как из ведра. Все мы здорово нервничаем.
Доктор Хорккк бродит взад‑вперед по комнате – двенадцать шагов туда, двенадцать шагов обратно, расстояние выверено до миллиметра, я считал по трещинам в полу. Стин Стин и Лерой Чанг, едва поспевающие за ним, ведут дискуссию о каких‑то особенностях языка Высших. Пилазинул играет в шахматы с Келли Вотчмен. (Как ты, наверное, уже поняла, шахматы – наше главное развлечение на этой планете.)
Возвращаясь с холма последней, Келли здорово промокла, а потому разделась, повесила вещи сушиться и сидит за доской в одной розовой синтетической коже, чем отвлекает Лероя Чанга от его высоконаучных рассуждений – он все время оглядывается на нее через плечо. И попробуйте сказать этим двоим что‑нибудь про приличия. Нет, конечно, Келли исключительно красивая девушка, но я не могу понять, как может Лерой приходить в такое возбуждение из‑за существа, вылупившегося из чана с химикалиями. И пускай Келли разгуливает нагишом, она не настоящая, она не женщина, и ее нагота не может вызывать никаких эмоций.
|
|
Пилазинул, кстати, тоже разделся: снял с себя все, кроме головы, торса и правой руки, которой он передвигает шахматные фигуры. Остальные части его тела свалены в кучу под столом. Время от времени он подсоединяет обратно ногу или отвинчивает одну из антенн – нервничает. Проигрывает партию.
Доктор Шейн просматривает по видику записи предыдущих раскопок поселений Высших и обсуждает с Мирриком технические аспекты нашей завтрашней работы. Миррику есть что сказать. Саул Шахмун достал один из своих альбомов с марками и демонстрирует что‑то Яне и 408б. Те не очень заинтересованы. А я сижу в углу и бормочу всякую чушь в блок посланий.
Вечер тянется бесконечно. С тобой так бывает, Лори, сестренка? После всех этих лет, проведенных вместе, я все еще не знаю, что у тебя тикает внутри. Ты лежишь на госпитальной койке почти неподвижно, тебя кормят через трубочку, ты не можешь даже поднять голову и посмотреть в окно, чтобы узнать, какая на дворе погода. И все же я никогда не видел тебя скучающей, недовольной, просто печальной. Если бы ты была умственно отсталой, жила, как овощ на грядке, тогда твое терпение было бы понятно. Но у тебя прекрасная реакция, ты очень умна, во всяком случае, умнее меня. Вот сижу я, вернее, мы все сидим, считаем минуты до наступления утра, сходим с ума от нетерпения. А ты лежишь неподвижно, тебе нечего ждать, дни похожи друг на друга, словно капли воды… Почему же у тебя все время хорошее настроение?
Тебя спасает телепатия? Да, думаю, это так. Ты можешь исколесить всю Галактику, не покидая постели. Можешь общаться с друзьями, раскиданными по сотням чужих планет, смотреть их глазами, видеть все чудеса иных миров, узнавать обо всем, лежа в своей маленькой больничной палате на Земле. Конечно, скука незнакома тебе. И одиночество. Тебе стоит высунуть рожки – и тут как тут занятие и хорошая компания.
|
|
Мне всегда было очень жаль тебя, Лори. Я такой здоровый, сильный, подвижный, мотаюсь повсюду, делаю что хочу, а ты больна, прикована к постели и не можешь выйти за пределы госпиталя. Но ведь мы с тобой близнецы, и несправедливо, что тебе дано так мало. Сейчас, правда, я уже не знаю, что должен испытывать – жалость или зависть. Конечно, я могу ходить, зато ты летаешь от звезды к звезде, и тебе не мешают ни время, ни пространство. Так кто из нас калека?
Пустые ночные мысли, не более.
Яне надоело разглядывать марки Саула. Я слышу, как она предлагает пойти погулять, но он отказывается – ему сначала нужно привести в порядок свой каталог. Поэтому Яна встает и обращается ко мне. Увы, я вечный номер второй.
Что ж, пойдем прогуляемся, если нет дождя. Яна – очень милая девушка. Я никак не могу понять, что она нашла в Сауле? Он вдвое старше ее, несомненно, убежденный холостяк, и, судя по тому, как он прячется за своими альбомами, в юности его до смерти перепугала женщина. Может быть, Яне нравятся застенчивые пожилые люди? Каждый имеет право на свои странности. И если она хочет прогуляться, почему я должен не соглашаться? Это неплохой способ убить время.
Прервусь на некоторое время. В следующем письме поведаю тебе, как мы раскопали могилу императора Высших и обнаружили, что он жив – спит летаргическим сном. А может быть, мы отыщем сокровищницу Высших, гору урана на пятьдесят миллионов кредиток. В эту долгую скучную ночь у меня разыгралась фантазия. Но завтра наконец наступит момент истины. А пока я отправляюсь в темноту и холод. Салют!
|
|
4. 28 АВГУСТА 2375. ХИГБИ‑5
Итак, сестренка, утром мы начали раскопки и почти сразу же наткнулись на огромный серый саркофаг из чистого плутония с маленькой блестящей платиновой кнопкой на боку. Доктор Хорккк нажал ее, крышка саркофага отскочила, чуть на задев меня, и мы увидели, что внутри лежит император Высших. Император тут же вышел из летаргического сна, сел в своем гробу и торжественно произнес:
– Приветствую вас, о существа из далекого будущего!
Итак, сестренка, сегодня утром мы начали раскопки и сразу же обнаружили узкий извилистый тоннель, ведущий прямо в сердце холма. Келли расчистила один из боковых проходов, и мы увидели огромный куб из непрозрачного синего стекла. По команде: «Сезам, откройся!» в кубе появилась дверь, она отворилась, и нашему взору открылись аккуратно сложенные кубики урана. Мы сразу поняли, что это была главная сокровищница Высших и что урана в ней на пятьдесят миллиардов кредиток…
Итак, сегодня утром…
Ладно, ты понимаешь, что на самом деле ничего такого пока не произошло. Да и вряд ли произойдет. Но мне очень хотелось начать это письмо чем‑нибудь эдаким. Правда же заключается в том, что мы ведем раскопки уже несколько дней и результаты вполне многообещающие. Даже более того. Я, например, на седьмом небе от счастья.
Это двадцать третье обнаруженное археологами поселение Высших. Наверное, ты слышала, что первое откопали на Марсе, недалеко от Большого Сырта лет пятнадцать назад. Сначала ученые приняли развалины за творение какой‑то древней марсианской цивилизации. Но больше на Марсе ничего подобного не нашли. Зато пару дюжин точно таких же баз (вернее, развалин) обнаружили на самых разных планетах в пределах сферы радиусом примерно в сотню световых лет. Отсюда вывод, что существа, оставившие все это, должны принадлежать к могущественной галактической расе, контролировавшей огромную территорию. Когда эти находки были еще сенсацией, кто‑то из газетчиков окрестил таинственных незнакомцев Высшими. Словечко прижилось и превратилось в термин. Теперь его используют сами археологи. Не очень академическое выражение, зато точно соответствующее сути.
Все найденные до сих пор поселения Высших скроены на один манер и больше похожи на временные стоянки, чем на настоящие поселки. Похоже, Высшие посылали во все стороны отряды исследователей, те садились на какой‑нибудь планете, ставили базу, жили там лет тридцать‑сорок, а потом отправлялись дальше своей дорогой. На месте каждой стоянки археологи обнаруживали типичные артефакты Высших – разнообразные предметы замысловатой конструкции, обычно в хорошем состоянии. Назначение их пока остается для ученых загадкой. Высшие – замечательные мастера, в основном они использовали золото и металлизированный пластик, и некоторые предметы кажутся совсем новыми, хотя это далеко не так. Они пришли к нам через пропасть в миллиард лет.
Наши нынешние методы – спасибо технике – позволяют довольно точно определять время создания наших находок. Нам известно, что Высшие пришли на Марс около миллиарда лет назад (с поправкой в десять миллионов, то есть в один процент). Дата основания других поселений варьируется от миллиарда ста миллионов до восьмидесяти пяти миллионов лет назад, из чего можно сделать два чрезвычайно важных вывода:
Высшие создали галактическую цивилизацию, когда на Земле не было ни одной формы жизни сложнее пальмовых крабов и моллюсков; культура Высших, в том числе и техника, не претерпела никаких существенных изменений в течение четверти миллиарда лет.
Это говорит о такой жесткой, консервативной, вполне зрелой цивилизации, существовавшей так долго, что мне страшно даже думать об этом. Мы восхищаемся египтянами и называем их цивилизацию стабильной, потому что она продержалась неизменной почти три тысячи лет. Тьфу! Что стоят эти жалкие три тысячи лет по сравнению с великолепной цифрой в двести пятьдесят миллионов? Брызги.
Высшие оставили нам уйму всяких загадок. Например, проблема происхождения. Мы не нашли ни одной, пусть даже самой завалящей базы за пределами вышеупомянутой сферы радиусом в сто световых лет. Конечно, мы не очень‑то внимательно исследовали планеты за пределами этого радиуса. Корабли с Земли уходили и за девятьсот световых лет, но нам пока не под силу обшарить каждый закоулок вне нашей собственной улицы. И все же отсутствие всяких следов пребывания Высших на недавно открытых окраинных мирах наводит археологов на странные мысли. Сейчас я их изложу.
Представители одной из научных школ предполагают, что Высшие – коренные обитатели нашей Галактики, эволюционировавшие на одной из планет в пределах пресловутого радиуса. То, что мы не нашли еще ничего хотя бы отдаленно напоминающего город или просто постоянное поселение Высших, не имеет значения – рано или поздно мы отыщем планету, с которой Высшие отправляли свои исследовательские партии. Самый солидный ученый этой школы – доктор Хорккк. В нашей экспедиции его поддерживает Лерой Чанг.
Их оппоненты предполагают, что Высшие прилетели откуда‑то издалека
– за сто тысяч световых лет из другого конца нашей Галактики, облазили почти все пригодные для жизни планеты, поставили на них базы, чтобы спокойно исследовать этот маленький уголок Вселенной. А может быть, они вообще не отсюда. Они могли явиться, скажем, из Магелланова Облака (оно в двухстах тысячах световых лет от нас) и посвятить пару сотен миллионов лет изучению нашей Галактики. Этой теории придерживаются доктор Шейн и Саул Шахмун.
Естественно, доктор Шейн и доктор Хорккк никогда открыто не скрещивают свои академические шпаги по этому поводу. Нет‑нет, что вы, воспитанные люди так не поступают. Когда два таких выдающихся специалиста не сходятся во мнениях, они выясняют отношения на страницах толстых уважаемых научных журналов, где сквозь многоступенчатые цепочки сносок и километры очень достойной стерильной прозы легко угадывается основная мысль: «Мой глубокоуважаемый оппонент
– полный и безнадежный осел». Если же им случается столкнуться лицом к лицу или, упаси Господь, они оказываются в составе одной экспедиции, господа археологи холодно вежливы друг с другом и никогда не упоминают предмета спора, хотя, конечно, в черепах у них точно тикает: «Мой досточтимый коллега – осел, осел, осел».
Остальные члены экспедиции не связаны этим дуэльным комплексом. А потому все мы приняли ту или другую сторону и ведем теперь яростные споры – больше для удовольствия, чем из научного остервенения – поскольку у нас нет данных, чтобы обосновать ту или иную теорию.
– Совершенно очевидно, что они чужаки, – сухо говорит 408б. – Полное отсутствие следов их пребывания всюду, кроме этого маленького уголка Галактики, свидетельствует о том, что Высшие прибыли…
– Не говори ерунды! – рыкает Миррик. – В один прекрасный день мы обнаружим их родную планету прямо у нас под носом, и тогда…
– Чепуха!
– Полная чушь!
– Ненаучные фантазии!
– Тупость непроходимая!
– Невежество!
– Идиотизм!
– Умственная отсталость!
И вот за такими милыми беседами мы засиживаемся глубоко за полночь. Миррик и Стин Стин твердо стоят на позициях доктора Хорккка и защищают теорию местного происхождения. (Их не вполне уверенно поддерживает Яна.) А старина 408б и твой покорный слуга готовы героически умереть за доктора Шейна и его внегалактических пришельцев. Келли Вотчмен держит нейтралитет – ни один уважающий себя андроид не полезет на рожон из‑за теории, если не достает данных, чтобы сделать логический вывод. Пилазинул, специалист по интуиции, тоже отмалчивается. Я уверен, у него есть мнение по этому вопросу, он просто не привык что‑либо заявлять, пока не выстроит для себя полную картину, ибо с его мнением никогда не спорят. Его воспринимают как Священное Писание, истину в последней инстанции. Поэтому Пилазинул крайне осторожен и не высказывается, пока не может эту истину обосновать.
Ты спрашиваешь, почему я принял сторону доктора Шейна? Но как могу я принять другую сторону, пока правота ее не доказана?
Все очень просто, Лори. Ты же знаешь, я чудак и романтик. Иначе я не сидел бы там, где сижу, не делал бы то, что делаю, и вообще не нарушал бы планов отца сделать меня достойным и полезным членом общества. А потому я по натуре своей склоняюсь к теории, открывающей наибольший простор моему романтическому воображению.
Если Высшие родились на какой‑то из планет в пределах этого чертова радиуса, значит, они давным‑давно вымерли. Исчезли. Если бы они все еще жили, мы напоролись бы на них непременно.
Допустим, они прилетели из другой Галактики. Тогда вполне вероятно, что где‑то там еще стоят их города, еще живет их цивилизация. Мне очень хочется верить в это. Раса, которая способна прожить несколько сотен миллионов лет, – а мы знаем, что столько они уж точно протянули, – и не взорваться к чертовой матери, вполне может оказаться бессмертной. Я говорю о биологическом виде, а не об индивидуумах. Так вот, если правильна теория доктора Шейна и Высшие – пришельцы из‑за края Галактики, значит, возможно, они пребывают там в своем древнем великолепии и когда‑нибудь мы встретимся с ними. Когда, где? В Магеллановом Облаке, в Туманности Андромеды, в спиральной галактике М104? Да где угодно.
Спешу добавить, что ни доктор Шейн, ни другие известные археологи (и ни один здравомыслящий человек) никогда не предполагали, что Высшие существуют до сих пор. Миллиард лет – слишком большой срок даже для цивилизации сверхсуществ. Это только я, аспирант сумасшедший, надеюсь повстречаться с ними. В ту ночь, когда мы вышли погулять с Яной, я изложил ей свое мнение и несказанно изумил ее.
– Цивилизация не может существовать миллиард лет. Ничто не может, Том.
– Ты судишь по земным стандартам. Мы – новички в этой Вселенной, но отсюда не следует…
– Но в мире нет ни одной расы, чей возраст хотя бы приблизительно соответствовал… – запротестовала она. – Шиламакиане – самый старый народ в Галактике, ведь так? Они перестали быть животными примерно пятьдесят миллионов лет назад. А прошлое нашего вида едва наберет полмиллиона лет. Каламориане еще моложе и…
– У нас есть данные, доказывающие, что Высшие удерживались на высоком уровне цивилизации по меньшей мере двести пятьдесят миллионов лет. Значит, они чертовски устойчивы. Кроме того, это могло войти в привычку.
– А как насчет эволюционных изменений? За миллиард лет они должны были развиться или деградировать до неузнаваемости.
– Думаешь, они не способны управлять собственной генетикой? – спросил я. – Такая консервативная раса наверняка борется с мутациями. Да, они не могли не найти способов сохранить свою суть.
– А природные ресурсы их родной планеты? Они должны были давным‑давно истощиться.
– Кто тебе сказал, что они живут сейчас на той планете, на которой эволюционировали? У Земли полно колоний. Чем Высшие хуже нас?
Яна вовсе не была убеждена. Признаюсь, и я не совсем уверен в этом.
Но мне все‑таки порой кажется, что такая великая раса не может исчезнуть без следа. Последний из Высших, гибель многолетней цивилизации, паралич воли, усталость, культурное истощение… Я не хочу в это верить. Наверное, потому, что смириться с уходом Высших, значит, согласиться с грядущей гибелью нашей цивилизации, исчезновением землян. Никто из нас так до конца и не может смириться с возможностью собственной смерти. А что же говорить о гибели расы, цивилизации? Если я верю в бессмертие человечества – а я не могу не думать так, биология не позволит, – почему же я должен считать, что Высшие, превосходящие нас во всем, не удостоены этого бессмертия? Нет. Я говорю себе, что они все еще держатся за жизнь, процветают в какой‑нибудь в далекой галактике, даже если и не помнят, как однажды слетали в гости к соседям и никого не застали дома, потому что у соседей еще не появилась разумная жизнь. Наша.
Ну вот. Слышишь, Лори, с тобой говорит твой сумасшедший братишка. Он снова пичкает тебя тирадами, исполненными необоснованного романтизма. Как всегда. Помнишь, ты говорила мне, что у меня нет положенного настоящему ученому объективного взгляда на мир. Возможно, ты права.
Вдруг понял, что умудрился так и не рассказать тебе, чего же мы, собственно, добились.
Самое главное, что отличает раскопки, связанные с Высшими, от всех прочих археологических занятий, – возраст объектов. Они столь невероятно стары, что мы не можем применять обычную технику. Поэтому мы называем себя палеоархеологами. Понимаешь, в Египте или Мексике достаточно очистить площадки от земли и песка – и можно начинать вытаскивать, что понравится. А нам такое удовольствие заказано. За миллиард лет земля и песок слеживаются в камень, и приходится выковыривать находки из твердой породы.
В какой‑то степени и мы можем использовать стандартную процедуру. Большую часть мертвого груза смывает вода, потом в ход идут экскаваторы, кирки и лопаты, а также бульдозеры, в нашем случае – Миррик. Когда площадка расчищена, наступает время вакуум‑агрегатов. Любимое орудие Келли снимает за проход слой скалы толщиной в молекулу и рано или поздно вытаскивает на свет божий то, за чем мы гоняемся. Работа требует железных нервов и особого чутья: если вакуум‑копальщик чересчур увлечется, он сжует несколько молекулярных слоев находки, прежде чем сможет остановиться. И, конечно, покалечит предмет.
Однако до сих пор Келли не давала никаких поводов для жалоб. Она таки врезалась в какой‑то небольшой артефакт, но не по своей вине – там действительно невозможно было разобрать, где скала, а где вросший в нее «предмет непонятного назначения». В остальном же ее работа просто превосходна. Беру обратно все, что наговорил на первом кубе о неспособности андроидов работать вакуум‑копальщиками при археологах.
Мы потратили большую часть недели на то, чтобы избавиться от мертвого груза, потом приступили к настоящей работе и через несколько дней наши усилия увенчались успехом: из камня начали появляться разные разности. Похоже, мы напоролись на самый большой лагерь Высших в истории палеоархеологии – слой находок тянется на добрую сотню метров в глубь холма. Пока мы собрали приличную кучу стандартных хозяйственных мелочей, валяющихся на периферии лагеря. Тебе интересно? Перечислю.
Узелки с надписями. Это пластиковые трубки, видом и размерами напоминающие гаванскую сигару, обычно темно‑зеленого, иногда голубого цвета. Вдоль одной стороны идет надпись – иероглифы Высших, от семидесяти пяти до ста различных символов. Через небольшие, хотя и непредсказуемые, промежутки времени надпись исчезает, а на ее месте появляется новая. Это может случиться, когда трубку передают другому лицу, когда ее поворачивают, когда у человека, держащего ее в руках, меняется настроение, когда начинает или, наоборот, перестает идти дождь. Бывает также, что надпись вовсе не исчезает и не изменяется, даже когда все вышеописанное происходит одновременно. Такие трубки сотнями валяются всюду, где только побывали Высшие. Ученые вскрыли несколько штук и не нашли никаких движущихся частей, вообще никаких деталей. Похоже, трубки сделаны из целого куска пластика. Принципы их работы нам понятны в такой же степени, как неандертальцу устройство видеомагнитофона. О расшифровке надписей я уже не говорю. Это выше наших сил.
Памятные знаки. Это какие‑то медали (или что‑то в этом роде) размером с большую монету из нержавеющего белого металла. По всем стоянкам Высших валяются груды таких кругляшек. На одной стороне выбито изображение того, кто, по нашему мнению, является Высшим, собственной персоной, – гуманоидного существа с четырьмя руками, двумя ногами и огромной куполообразной головой. На обратной стороне какая‑то надпись – те же знаки, что и на пластиковых трубках. Точка плавления этого белого металла переваливает за три тысячи градусов по Цельсию. Сам металл такой твердый, что непонятно, как из него штамповали детали. Химический анализ ничего не дал. Природа металла или сплава нам неизвестна.
Загадочные коробочки. Вернее, коробочки с секретом. Точь‑в‑точь по названию – листы металла, которые, перекрещиваясь, образуют чрезвычайно странные соединения. Простейшие представляют собой аналоги ленты Мебиуса – плоская полоска металла, перекрученная в середине и заваренная на концах.
Есть еще бутылка Клейна. Это контейнеры: на самом деле у них есть все три измерения, но эта чертова бутылка так переплетается сама с собой, что снова получается только одна сторона. А еще здесь водятся тессеракты – это такие сложные четырехмерные структуры. Тессеракт относится к кубу, как куб к квадрату. Дошло? Если смотреть на эту пакость достаточно долго и под нужным углом, можно разобраться что к чему, хотя я бы не советовал. Но это еще не самое худшее. Мы находили предметы, существование которых не может объяснить самая дикая математическая теория. Предметы, устроенные так, что, ведя пальцем вниз по одной стенке, вдруг обнаруживаешь, что палец идет вверх по другой, а потом поверхность кончается, и ты проваливаешься куда‑то. Ученые насчитали двенадцать видов этих коробочек. Может быть, Высшие любили головоломки? Почти все предметы этой категории находятся в удивительно хорошем состоянии.
Разные мелочи. К ним мы относим доски, рычаги, маленькие кнопки, которые светятся в темноте, небольшие объекты, по нашему мнению, украшения, призмы, переключатели, трубки, нагревающиеся с одного конца, если поднести палец к другому, и множество других необычных вещей. Все они очень красивы и поражают качеством отделки, даже самые маленькие. И все прекрасно сохранились, несмотря на то, что миллиард лет пролежали под многотонным слоем земли.
По мере того как мы продвигаемся к центру залежей, попадается все больше находок. Плотность артефактов на кубический метр здесь выше, чем во всех других поселениях вместе взятых, и мы надеемся, что наша стоянка имела когда‑то большое значение и что внутри нас ждет что‑нибудь очень интересное. Например, могила. Ты, наверное, знаешь, что археологам до сих пор не удалось обнаружить останков ни одного Высшего. Конечно, даже самый крепкий скелет не перенесет миллионолетнего хранения – во всяком случае, целым точно не останется,
– но Высшие обладали достаточно высокой технологией, чтобы построить металлический или пластиковый контейнер, способный сохранить свое содержимое при любых внешних условиях, о чем говорит удивительная стойкость всех найденных нами предметов. Но, увы, ни в одном из двадцати уже раскопанных поселений мы не нашли ни могилы, ни чего‑то хотя бы отдаленно напоминающего ее. Высшие жили на своих стоянках как минимум несколько десятилетий, логично было бы предположить, что за это время кто‑то из членов их экспедиций мог и умереть. По естественным или другим причинам.
Получается, Высшие либо увозили своих мертвых домой, чтобы похоронить их в родной земле, либо кремировали покойных, либо распыляли их тела до атомного уровня.
Либо… А если продолжительность жизни индивидуума была у Высших такова, что смерть кого‑либо из них в течение сорока‑пятидесяти лет существования стоянки была просто невероятна?
Мы не знаем. Но нам очень хотелось бы выяснить точно, как выглядели Высшие.
Мы продвигаемся медленно. В таких условиях иначе нельзя. Копают все, даже большие боссы, но все равно мы вынимаем не больше трех кубических метров в сутки. Первым идет Миррик, сметая остатки мертвого груза, за ним – Келли со своей вакуумной лопатой, распиливающей скалу на ломтики. Остальные движутся следом и выковыривают обнаруженные ею предметы. Прежде чем выкопать что‑либо, мы обязаны сфотографировать артефакт и подробно описать, как и где он расположен. Записи идут в лабораторию, где Саул Шахмун делает хронологический анализ. Он еще не может точно датировать наш объект, но, судя по всему, стоянка свеженькая, недавняя, брошена жильцами примерно девятьсот миллионов лет назад.
Все, на чем хоть что‑нибудь написано, передается в руки доктора Хорккка, который перерисовывает иероглифы и скармливает их компьютеру. Старина 408б обнюхивает всю найденную механику и как специалист по палеотехнологии пытается разобраться, как же оно все‑таки работает и работает ли вообще. Пилазинул бродит вокруг раскопок, сует свой механический нос в каждую щель, пытается найти ключ, который позволит ему сделать какой‑нибудь интуитивный вывод.
Всех нас не покидает странное и таинственное чувство, что мы стоим на пороге очень важных событий. Никто не знает почему. Наверное, это просто чрезмерный оптимизм.
Работаем тяжело. Археология – это боль в спине, хрипы в легких по утрам и мозоли на ладонях. Романтика начинается потом, когда ребята из службы новостей сочиняют красивые истории. По вечерам мы отдыхаем, много играем в шахматы, мало спорим, слушаем, как шуршит за стенами дождь. Очень странно – я часто скучаю, здесь довольно тоскливо и тем не менее я очень весел и возбужден. Настроение приподнятое.
С Мирриком возникли сложности, незаметно переросшие в проблему. Если мы не разрешим ее по‑быстрому, боюсь, ему придется покинуть экспедицию. Это будет очень печально, ведь Миррик, хотя и странный, но исключительно приятный парень.
Я уже рассказывал тебе, что он алкоголик, если это можно так назвать. Его интересует не спиртное, а цветы. Нектар или пыльца – не знаю, что именно, – оказывают на него самое сокрушительное воздействие. Судя по эффекту, цветы для динамонианина – хуже, чем чистый спирт для человека. Нескольких цветочков достаточно, чтобы пустить вразнос пару десятков тонн живого веса Миррика.
И, к сожалению, на этой безжизненной планете, оказывается, растут цветы. Кто‑то из инженеров‑землеустроителей, который в душе был поэтом, высадил здоровенную клумбу подснежников в нескольких километрах от места, где мы копаем. Большая часть цветов повымерзла, но некоторые, особо устойчивые, прижились. И надо же было случиться такому несчастью, что Миррик, любитель дальних одиноких прогулок, почти сразу же напоролся на этот «клад».
Первым его секрет раскрыл я.
Во второй половине дня на прошлой неделе я, выполнив свою суточную норму землекопа, собирался идти домой, когда заметил, что на меня надвигается Миррик. Он сегодня закончил работу рано, и у него было несколько часов свободного времени. Завидев меня, он подпрыгнул и попытался передними ногами изобразить хлопок. Номер не прошел – Миррик с грохотом рухнул на землю. Встал, отряхнулся, описал круг возле места своего падения, а потом повторил сие странное движение. Опять упал. Посмотрел в мою сторону и хихикнул. Представь себе двадцать тонн хихикающего динамонианина! Миррик игриво щелкнул клыками, подкатился ко мне, сгреб в охапку своими ручищами и закружил на месте. Это действие так понравилось ему, что он начал топать ногами от удовольствия. Задрожала земля.
– Привет, Томмо, как дела малыш? – Миррик подмигнул, дыша прямо мне в лицо. – Милый старина Томмо‑моммо! Давай станцуем, малыш!
– Миррик, ты набрался, – констатировал я.
– Н‑нонсенс‑с. – Он игриво ткнул меня клыком под ребра. – Давай танцевать.
Я отпрыгнул назад.
– Где ты нашел цветы, убоище?
– Ник‑каких цветов. Я просто счастлив!
Все его рыло светилось золотом от цветочной пыльцы. Я нахмурился и попытался его очистить. Миррик снова хихикнул. Я вспылил:
– Стой и не двигайся, пчела‑переросток! Если доктор Хорккк застанет тебя в таком виде, он поджарит тебя на вертеле.
Миррик хотел зайти в лабораторию и поспорить с Пилазинулом о философии. К счастью, мне удалось отговорить его. Потом пошел очередной дождь, и Миррик слегка протрезвел. Не очень, но все же достаточно, чтобы сообразить, какие неприятности ему грозят, если кто‑нибудь из боссов увидит его пьяным.
– Слышь, Том‑м‑м, погуляй со мной, пока я не прибреду в с‑себя, – попросил он, и я таскался с ним по холмам, обсуждая эволюцию религиозного мистицизма, пока у него не прояснилось в голове.
Когда мы вернулись в лагерь, он печально вздохнул:
– Я скорблю о своих слабостях, Том. Ты наставил меня на верный путь, и я больше не пойду по цветочной аллее.
На следующий день он опять налакался.
Я был в лаборатории – чистил и рассортировывал последнюю свежевыкопанную порцию поломанных трубок с надписями и щербатых белых медалей, когда снаружи раздался громкий рев, будто кто‑то кричал в космический громкоговоритель: