– Мы захватили ее, – сказал Чанг, – чтобы другим не досталась. Классический империализм. Чистой воды империализм. Идиотский империализм – мы уже семьдесят лет тратим ежегодно больше миллиарда кредиток, чтобы удержать планету, лишенную природных ресурсов, неспособную привлечь туристов, вообще ни на что не годную.
Доктор Шейн возмущенно отверг эту версию, и закипела жаркая политическая дискуссия, в которую втянулись все. Кроме меня. Мне никогда не было до этого дела.
Вскоре Миррик заскучал – политика не была его коньком, отполз в сторону и принялся для развлечения разваливать какой‑то холм. Он перемолотил клыками несколько тонн земли, но вдруг остановился, обалдело посмотрел на образовавшуюся дыру и дико заорал, созывая остальных. Можно было подумать, что он напоролся на склад инструментов, принадлежащих Высшим.
Кричал Миррик зря. Высшими здесь и не пахло. То, что он откопал, оказалось захоронением туземцев Хигби‑5. На глубине около восьмидесяти сантиметров ныне вымершие жители этой планеты аккуратно уложили дюжину своих собратьев. Еще сохранились наконечники копий, ожерелья из костей и длинные нити бус из чего‑то, отдаленно напоминающего зубы. Судя по скелетам, туземцы были крепким, коренастым народом с могучими задними ногами и небольшими хрупкими передними лапами и напоминали кенгуру.
– Заройте их, – приказал доктор Шейн.
Миррик запротестовал. Мы торчали здесь уже час, ожидая прибытия военного эскорта, который доставит нас на место работы. Миррику хотелось развлечься, этот курган подвернулся так вовремя. Почему бы не раскопать его? Миррика поддержал любопытный Саул Шахмун. Однако доктор Шейн совершенно правильно заметил, что мы прибыли сюда, чтобы заняться развалинами, оставшимися после Высших, а вовсе не для того, чтобы возиться с мелкими захоронениями незначительных местных цивилизаций. Нам ни в коем случае нельзя трогать этот курган, это вандализм, это варварство, ибо мы отнимем хлеб у наших коллег – специалистов по коренному населению Хигби‑5. Ах, нет еще таких специалистов? Ничего, появятся. Миррик признал правоту начальства и аккуратно вернул земле неожиданную находку.
|
|
Один‑ноль в пользу доктора Шейна. Я восхищаюсь его профессионализмом.
Наконец появились военные и перевезли нас с посадочной площадки к тому жалкому скопищу прорезиненных лачуг, которое на Хигби‑5 считается крупным городом. Там наша группа застряла надолго. Формальности, формальности и еще раз формальности.
Доктор Шейн проверил, поступили ли наши денежки на местный счет – нам нужно будет покупать еду и снаряжение. Все это финансовое безобразие обязан улаживать Галактический Центр, но ни одно существо в здравом уме и твердой памяти не доверит свои дела Галактическому Центру, так как не было еще случая, чтобы там что‑нибудь не перепутали, особенно в таком варианте, как наш. Вот доктору Шейну и пришлось взять на себя несвойственные ему обязанности.
В процессе проверки потребовалось подключиться к телепатической линии. Дежурным телепатом оказалась хмурая девица по имени Мардж Хотчкисс. Если когда‑нибудь войдешь с ней в контакт, Лори, намыль ей шею от моего имени или вгони ее в перегрузку. Ладно? Эта Хотчкисс – похожая на репу толстуха с маленькими поросячьими серыми глазками и отчетливо заметной полоской усов. Ей около тридцати пяти. По‑моему. За исключением телепатических способностей, никаких достоинств у нее нет. В любом другом месте она жила бы мирной старой девой в каких‑нибудь меблированных комнатах, но здесь всего пятьдесят женщин, а мужчин – тысяч шесть, если не ошибаюсь. Так что мисс Мардж получает незаслуженную порцию внимания, отчего, судя по всему, здорово обнаглела. Когда доктор Шейн попросил ее связаться с Центром, она кисло улыбнулась и потребовала у него отпечатки пальцев. Доктор терпеливо объяснил, что не будет оплачивать разговор со своего счета, что это правительственная экспедиция, что он посылает запрос в Центр и что за это вообще не берут денег. Но она все‑таки настояла на своем. Получив отпечатки, мисс Мардж потянула время в свое удовольствие.
|
|
– Линия перегружена, – заявила она.
Вот это уж точно полная чушь. Вранье беззастенчивое. Телепатия потому и служит единственным практичным способом межзвездной связи, что не может быть никакой перегрузки линии. Не помеха телепатам ни временная дистанция (смотри «Теорию относительности»), ни статическое электричество. Никаких отсрочек, никаких недоразумений. А какую головную боль доставляли нам нормальные средства связи! (Извини, я не то хотел сказать. Я имел в виду «механические». Сотри предыдущее прилагательное.)
Мардж Хотчкисс нужно было только высунуть рожки, окликнуть соседнюю ТП‑станцию и послать наш запрос по цепочке с грифом «срочно – для Галактического Центра». Ей просто нравилось заставлять нас ждать, она упивалась ощущением власти. Наконец она соизволила выполнить наш заказ и сообщила, что экспедиционные счета в порядке.
|
|
Доктор Шейн, доктор Хорккк, профессор Пилазинул пошли сдавать отпечатки пальцев, щупалец и так далее, чтобы выудить деньги с нашего банковского счета. Саул Шахмун получил задание добыть у местных властей разрешение на раскопки. Остальные остались без дела, и от полного отчаяния я попытался завязать светскую беседу с омерзительным существом, именуемым Хотчкисс.
– Моя сестра тоже работает в ТП‑сети, – сказал я.
– Да?
– Ее зовут Лори Райс. Она передает с Земли.
– Да?
– Я подумал, что вы можете случайно знать ее. Вы, телепаты, обычно хорошо знаете друг друга. Ведь для вас не существует расстояний. Рано или поздно люди, работающие в сети, должны встретиться.
– Я не знаю ее.
– Лори Райс, – повторил я. – Она очень интересный человек, любознательный, собирает сведения по всей Галактике. Видите ли, ей хочется знать все обо всем. Это, конечно, невозможно, но Лори прикована к постели, не может путешествовать, ей даже на улицу выйти трудно, и телепатическая сеть – ее глаза и уши. Лори видит всю Вселенную глазами других людей, своих друзей‑телепатов. Если вы хоть раз сталкивались с ней, вы должны это запомнить, потому что…
– Слушай, я занята, вали отсюда.
– Откуда столько злости? Чем я обидел вас? Мне просто хотелось поговорить с вами. Вы знаете, я очень скучаю по своей сестренке и просто спросил, не знакомы ли вы с ней случайно. Вы телепат, она телепат, я просто…
Она отшила меня, закатив глаза так, что виднелись только белки (совершенно гнусное зрелище), давая мне понять таким хитрым способом, что ее вызвали на связь. Будто бы я не знаю, как это происходит на самом деле.
– Чтоб твои зенки обратно не развернулись, – пробормотал я и отвернулся.
Тут только я заметил, что все время рядом со мной стояла Яна Мортенсен.
– А я и не знала, что твоя сестра телепат‑связист. Это, наверно, так здорово.
– Для таких, как она, это просто счастье, – сказал я и объяснил ей, что ты парализована и на всю жизнь прикована к больничной койке.
Яна смутилась и огорчилась, а потом спросила, нельзя ли придумать какой‑нибудь трансплантат по типу шиламакианских и пересадить твой мозг в искусственное тело, чтобы ты могла ходить. Мне всегда задают этот вопрос – решение уж слишком очевидное. Я рассказал ей, что мы давным‑давно провели необходимые исследования и выяснили, что в твоем случае это слишком опасно.
– И давно это с ней? – поинтересовалась Яна.
– С рождения. Сначала думали, что хирургическое вмешательство может помочь, но…
Потом ей захотелось узнать, сколько тебе лет, и я сказал, что мы близнецы. Яна густо покраснела и с опаской посмотрела на меня.
– Твоя сестра – телепат, вы – близнецы, значит, ты тоже телепат. Ты можешь читать мои мысли!
Я набрал полные легкие воздуха и пустился в объяснения. Во‑первых, сказал я, мы, конечно, близнецы, но не однояйцевые, не двойняшки, уж это очевидно: Лори – женщина, а я – мужчина. Во‑вторых, даже двойняшки далеко не всегда оба становятся телепатами. В‑третьих, Лори, то есть ты, единственный телепат в нашей семье. И, в‑четвертых, всеобщее убеждение, что телепаты могут читать мысли нетелепатов, совершенно ни на чем не основано.
– Только люди с положительной ТП‑реакцией способны выходить на связь. И только друг с другом, – утверждал я. – Лори не способна читать мои мысли, а я не могу заглянуть в твои, да и вообще ни в чьи. А вот жирная Мардж там, за столом, может прочесть мысли Лори, если Лори ей позволит.
– Мне жаль твою сестру, – вздохнула Яна. – Как это должно быть обидно – не иметь возможности установить контакт с собственным братом‑близнецом. А ведь ей, запертой в четырех стенах, наверное, так интересно все, что происходит за пределами ее комнаты.
– Она храбрая девушка, – ответил я (и это чистая правда). – Она справляется. И для этого ей вовсе не нужен я. У нее тысячи друзей‑телепатов во всех концах Галактики. Восемь часов в день Лори работает в коммерческой ТП‑сети, передает сообщения, а оставшиеся шестнадцать тратит в свое удовольствие: сплетничает обо всем на свете, раньше всех узнает новости. По‑моему, она вообще не спит, то есть я этого не видел. Конечно, судьба жестоко обошлась с моей сестрой, но у Лори есть и кое‑какие преимущества.
Яна очень заинтересовалась, она хотела знать о тебе как можно больше, и я начал рассказывать всякие мелочи, подробности. Не буду их повторять – ты наверняка тоже их прекрасно помнишь. Судя по всему, я недооценивал Яну, и за последние несколько дней начал понимать, что сложившийся у меня образ красивой дуры – результат актерских способностей Мортенсен, защитная оболочка, за которой скрывается умный и чуткий, но очень застенчивый человек. Не знаю, с чего я взял, что все привлекательные девушки должны быть тупицами. Нет, Яна далеко не гений, ей никогда не подняться до уровня доктора Шейна, но у нее за душой есть кое‑что, помимо сногсшибательных форм и улыбки на десять киловатт.
Да, возвращаюсь к событиям дня. Наши боссы закончили проверку и регистрацию, но мы не могли сдвинуться с места без Саула. Еще полчаса мы стояли в холле и ждали, пока он вернется с разрешением на ведение раскопок. Доктор Шейн нервничал, ходил кругами и никак не мог понять, куда подевался Саул. Он боялся, что наш хронолог попал в какую‑нибудь бюрократическую пробку или, что еще хуже, местные власти и не собираются позволять нам копаться на их территории. Это предположение так огорчило Пилазинула, что он в беспамятстве открутил себе правую руку до локтя.
Наконец Саул вернулся. С разрешением. Нет, у него не было никаких хлопот. Бумагу выдали сразу и без вопросов. Эти сорок пять минут он проторчал в местном почтовом отделении, подбирая марки Хигби‑5 для своей коллекции.
Мы загрузили все наши пожитки в краулер и отправились к месту раскопок.
На планету опускалась темная и холодная ночь. У Хигби‑5 нет луны, и вблизи экватора, где мы находились, темнота наступает мгновенно, как будто свет выключается. Щелк! – и ни зги не видно. Господнее благоволение или ловкость шофера уберегли нас от падения вместе с машиной в один из многочисленных кратеров, и через час мы прибыли на место.
Доктор Шейн, который был здесь в прошлом году, когда и откопали первые находки, еще тогда распорядился поставить три надувных домика – один под лабораторию и два под жилье. А еще он приказал закрыть пластиковым щитом ту часть склона холма, где обнаружили следы Высших.
Но как только мы стали располагаться на ночлег, появились морально‑этические сложности. Думаю, тебя развлечет вся эта чепуха.
Неприятности начались, когда мы обнаружили, что внутри наших надувных резиновых жилищ нет перегородок, а значит, и никакой возможности уединения. В нашей экспедиции две юные незамужние землянки. Согласно идиотским старинным, поросшим мхом племенным обычаям, они ни в коем случае не должны спать в одной комнате с мужчинами – это недостойно и неприлично. (То, что Келли даже понятия не имеет о приличиях, к делу не относится. Андроиды добились полного равенства по отношению к людям, следовательно, обязаны соответственно и разделять наши неврозы. Келли пользуется всеми правами взрослой женщины‑землянки и относиться к ней иначе – подвергать ее расовой дискриминации. Не так ли?)
Доктор Шейн вполне разумно предложил поселить всех мужчин: его самого, Лероя Чанга, Саула Шахмуна и Томаса Райса (меня) в одном домике, а Яну с Келли‑в другом. О'кей, таким образом мы решаем проблему скромности, не подвергая дискриминации нашего андроида. Но…
Получается, что Яна с Келли будут жить в одном довольно‑таки тесном помещении с несколькими инопланетянами, между прочим, самцами. (Стин Стин и 408б не в счет. Стин – гермафродит, а у 408б, похоже, вообще нет пола.) Мне кажется, многие стыдливые души на Земле были бы возмущены, узнай они, что Келли и Яне придется одеваться и раздеваться в присутствии мужчин, пусть даже эти мужчины трижды инопланетяне. (Во всяком случае, их очень обеспокоила бы судьба Яны, к андроидам такие личности относятся куда менее трепетно.)
Однако доктора Шейна беспокоило нечто иное. Ему было прекрасно известно, что Келли начисто лишена предрассудков и что Яна, соблюдающая все положенные табу в присутствии мужчин‑землян, совершенно не боится, что Пилазинул, доктор Хорккк или Миррик покусятся на ее девичью честь. Доктор Шейн боялся оскорбить наших инопланетных коллег. Если Яна будет соблюдать земные приличия по отношению к нам и нарушать их в присутствии мужчин‑инопланетян, не подумают ли они, что мы считаем их второсортными, не заслуживающими внимания формами жизни? Не выкажем ли мы этим пренебрежения к уважаемым собратьям по профессии? Возможно, девушка должна соблюдать приличия вне зависимости от того, с кем она имеет дело… или не соблюдать их вовсе. Все разумные расы Галактики равны, но что из этого следует в нашей ситуации?
Я прямо слышу, как ты фыркаешь от возмущения, сестренка, и уже готова обрушить на меня волну исполненных здравого смысла замечаний. Конечно, ты скажешь, что большинство инопланетян – и уж наверняка все чужаки в этой экспедиции – не носят одежды, не понимают значения слова «скромность» и совершенно не представляют себе, за каким чертом землянам требуется обязательно, несмотря на погоду, закрывать тканью определенные части тела. Ты можешь также заметить, что галактическое равенство, провозглашаемое нами на всех перекрестках, не имеет никакого отношения к проблемам пола, с коими и связаны все наши предубеждения, касающиеся одежды, и что порядочная девушка никого не оскорбит, если не будет относиться к самцам другого вида как к потенциальным партнерам. Но, Лори, этой Вселенной управляет вовсе не здравый смысл.
Доктор Шейн очень долго шептался о чем‑то с Яной, потом отправился советоваться с Саулом Шахмуном и Лероем Чангом и, наконец, довольно сбивчиво и нервно изложил суть дела доктору Хорккку. Последнему все это показалось настолько смешным, что он буквально завязался в узел. Я не шучу, мы его потом распутывали. Видишь ли, таким способом обитатели Тххха выражают крайнюю степень веселья. Придя в чувство, доктор Хорккк заявил, что ни одного из ученых‑негуманоидов не оскорбит «неподобающее» поведение земных девушек.
На том и порешили. Как здорово мы, земляне, умеем делать из мухи слона.
Наша четверка вынуждена была разделить кров с экспедиционным бульдозером, то бишь Мирриком – в соседнем домике ему просто не хватило бы места. Яна и Келли поселились вместе с доктором Хорккком, Пилазинулом, Стин Стином и 408б. Насколько мне известно, всю ночь они учиняли гнусную оргию.
Спал я плохо. Причиной тому были не столько храп высокоученого Миррика, к которому (храпу) я надеюсь приспособиться со временем, сколько всеобщее возбуждение. Спать, когда в какой‑то сотне метров от тебя лежат сокровища Высших, здания, построенные миллиард лет назад, предметы, принадлежащие самой могучей, самой мудрой цивилизации, какую только знала Вселенная. Это выше моих сил. Какие чудеса откроются нам в глубине этого холма?
Скоро, скоро я узнаю. Уже утро. Из‑за горизонта пробиваются первые блеклые рассветные лучи. В нашем домике я проснулся первым, но когда вышел, обнаружил, что доктор Хорккк делает утреннюю гимнастику на площадке перед входом, а рядом сидит Пилазинул, снявший с себя все, кроме торса и правой руки, и полирующий ею остальные детали. Потом я заметил 408б, по всей видимости погруженного в медитацию.
Эти инопланетяне удивительно мало спят.
Через час отправимся копать базу. Я расскажу тебе, что вышло.
3. КАЖЕТСЯ, 23 АВГУСТА 2375. ХИГБИ‑5
Мы торчим здесь уже целую неделю. Нет нам удачи. Порой мне кажется, что нас просто обманули.
Мы копаем каменистый склон, с которого недавние оползни и эрозия счистили всю почву (по‑моему, я об этом уже говорил). Верхнего слоя – примерно сорока сантиметров – не было в те времена, когда Высшие посещали эту планету и имели здесь базу. За миллионы лет, что прошли после их ухода, ветра и потоки воды уложили слоями сухую желтоватую землю и мелкий песок – в те давние времена на Хигби‑5 еще была погода. Потом сюда пришли мы, поставили свои агрегаты и вернули погоду. Песчаные бури, дожди, эрозия, оползни сделали свое дело, и в прошлом году на этом склоне были обнаружены предметы, типичные для обихода Высших. Замечательно.
Доктор Шейн и свора его аспирантов из Марсопортского университета немедленно вылетели сюда и провели всю предварительную работу. Они пустили в ход нейтринный магнитометр, ультразвуковой зонд и анализаторы плотности пород и обнаружили, что зона предполагаемой деятельности Высших представляет собой двояковыпуклый конус, уходящий глубоко в толщу холма. Прелестно.
Они натянули над местом будущих раскопок защитное пластиковое покрытие и отправились назад – выбивать из правительства деньги для настоящей научной экспедиции, в которой мне, недостойному, предложили принять участие. Великолепно.
Мы прибыли. Чудесно. Мы начали рутинную перепроверку. Очаровательно. Очаровательно и еще раз прекрасно. Мы ни черта не нашли… А вот это уже хуже.
Совершенно не понимаю, в чем дело.
Нам надо было очень осторожно срезать верхнюю часть склона, чтобы получить доступ к тому, что миллиард лет назад было открытой всем ветрам поверхностью, и начать тихо продвигаться вниз, аккуратно срезая слой за слоем, пока не доберемся до пласта, где сохранились разные разности, оставшиеся от Высших. А потом надо, стараясь не дышать, вытащить эти разности, кусочек за кусочком, записывая и зарисовывая их положение относительно друг друга, холма, камней и временного слоя. Если мы будем достаточно бережно относиться к тому, что отроем, возможно, узнаем что‑нибудь о таинственных Высших. А если не будем, наши имена навечно занесут в черную книгу археологии вместе с теми беспозвоночными придурками, которые разобрали марсианский храм, чтобы посмотреть, есть ли под ним что‑нибудь интересное, а потом не смогли его собрать. Нас приравняют к тем растяпам, которые нашли ключ к плорвианским иероглифам и случайно обронили его за борт в метановый океан. Или к тому олуху, проклятию рода человеческого, что наступил на дзмаалианскую вазу. Первое правило археолога гласит: будь осторожен с находками. Их не восстановить.
Нет, подожди, это второе правило. Первое звучит иначе: откопай что‑нибудь.
Мы освободили холм от вершины и начали сканировать. Обнаружили несколько больших захоронений туземцев Хигби‑5. Находкам нашим около ста пятидесяти тысяч лет, вернее, этих ребят закопали за сто пятьдесят тысяч лет до того, как планета потеряла атмосферу. Местное население не интересовало нас, ибо за всю свою историю туземцы так и не перевалили границы каменного века. Вдобавок, как правильно напомнил доктор Шейн, мы прибыли сюда исключительно для того, чтобы исследовать остатки цивилизации Высших. Но раз уж мы наткнулись на это кладбище, следует обращаться с ним уважительно и не пакостить коллегам‑археологам. Поэтому Миррик осторожно – насколько мог – расчистил точки, Келли пустила в ход свою верную вакуумную лопату, и мы перенесли покойничков и все их хозяйство на площадку за холмом. Потом Стин Стин и я, когда у нас выдалась свободная минута, осмотрели находки, составили подробный список и запечатали их в пластиковые пакеты, чтобы не пропало.
Больше в верхней части холма ничего постороннего не лежало. Наше счастье. Затем мы сняли большую часть «мертвого груза». («Мертвый груз» – один из тех вывернутых археологических терминов, над которыми ты всегда потешаешься, Лори. В переводе с археологического на человеческий «м.г.» – это слой земли, гравия или камня, лежащий прямо над тем уровнем, который вы хотите копать. Я знаю, подобные выражения звучат довольно глупо, но, в конце концов, профессиональный жаргон для дураков и создается, сестренка.)
Чтобы ликвидировать этот мертвый груз быстро, применяют гидравлический подъемник. Это опять жаргонное словечко. Несколько труб, вгоняемых в почву под определенным углом, компрессор и много воды. Открываешь кран – и бульк! Мертвый груз срезан, как ножом, и унесен водой. Доктор Шейн и Лерой Чанг полдня потратили на то, чтобы найти нужный угол наклона и рассчитать требуемую скорость. Потом мы вогнали трубы в склоны холма, подсоединили компрессор и в пять минут спилили двадцать метров верхушки. Ура‑ура! Теоретически, проделанная работа открывала нам доступ к нужному слою.
Замечательная вещь – теория. Беда только, что практика – штука противная. Вся наша чудесная современная техника, все наши красивые приемы иногда внушают новичкам чувство, что археология – легкий хлеб. Но, к сожалению, приборы ошибаются, техника дает сбои, и мы обнаруживаем, что не так уж далеко ушли от невинных пионеров четырехсотлетней давности, которые работали кирками и лопатами, как‑то умудряясь находить что‑нибудь интересное.
По всей видимости, наша беда в том, что предварительная прикидка, сделанная доктором Шейном в прошлом году, не совсем точна. И, что еще хуже, невозможно понять, где именно он ошибся. Сам доктор тут ни при чем. Подземная разведка – занятие довольно хитрое, даже если у тебя есть нейтринный магнитометр, ультразвуковой эхолот и анализатор плотности породы. Тут каждый может ошибиться. Но все же очень обидно. Мы прекрасно знаем, что огромный склад техники Высших лежит под самым нашим носом. (По крайней мере, до сих пор считали, что знаем.) И не можем его найти.
Миррик роет землю, героически расчищая остатки мертвого груза. Их надо убирать вручную: мы подошли слишком близко к предполагаемому верхнему слою – к тому, где обитали Высшие, – чтобы использовать что‑нибудь столь же лихое, как гидравлический подъемник. Келли движется след в след за Мирриком, изредка ныряет под его огромное левое плечо и берет пробы почвы. Остальные выносят с площадки землю, ходят кругами, размышляют вслух, играют в шахматы и хором жалуются на жестокую судьбу.
Погода отнюдь не улучшает настроение. Наше рабочее место надежно прикрыто колпаком, но он защищает лишь район раскопок, ну, и тех, кто там находится. Чтобы добраться от домика до холма, нужно пройти метров сто по открытой местности. А там… Ставка один к четырем – идет дождь, один к трем – сильный ветер швыряет в лицо песок и пять к четырем – так холодно, что даже костный мозг замерзает. От дождя как‑то не становится теплее. Ветер с постоянством, достойным приличной транспортной фирмы, несет по равнине тонны пыли и песка. А здешний холод – это не беспокойство, это беда. Некоторым, например, Пилазинулу, он не мешает (зато профессор очень страдает от песка в суставах). Доктор Хорккк – уроженец холодной планеты. Да‑да, вокруг такого жаркого солнца, как Ригель, вращается мир с приполярными погодными условиями, правда, достаточно далеко. Так что доктор Хорккк наслаждается этим ураганом, как прохладным бризом. У Миррика слишком толстая шкура. Ему просто все равно. А остальные очень‑очень несчастны.
Пейзаж тоже не радует. Кривые деревья, низкий кустарник (всю эту флору отбирали по способности укорениться на песке, внешние данные экологов не интересовали), низкие холмы, кратеры и просто ямы.
Отец, наверное, немало порадовался бы, узнав, какие черные мысли преследовали меня всю эту неделю.
– Пусть пеняет на себя, юный идиот! – сказал бы он. – Пусть замаринуется в своей археологии! Пусть окаменеет! Я его откопаю и поставлю на каминную полку.
Тебе когда‑то крупно повезло, сестренка. Ты пропустила весьма основательную семейную ссору, возникшую из‑за моего выбора профессии. Когда мы посещаем тебя, отец старается держать себя в руках. Ты, думаю, все равно представляешь, что творилось в доме, но подлинный накал страстей не дошел до тебя даже в виде суррогата.
Надо сказать, я был крайне разочарован, когда отец поднял весь этот шум из‑за того, что я собрался стать археологом.
– Найди себе настоящую работу! – кричал он. – Если тебе хочется повидать свет, становись пилотом! Ты знаешь, сколько денег они гребут за рейс? Какие у них пенсии? У них мозоли на пальцах от кредиток, которые им приходится считать! Или межпланетное право – вот это, понимаю, профессия! Многоступенчатые законы. Перекрестный допрос на планете, где жители не пользуются речью! Сколько возможностей, Том! Черт, я знал одного адвоката с Капеллы‑12, он ничего не делал, только костюмы менял, а у него были заказы на десять лет вперед и шесть клерков в конторе!
Если ты когда‑нибудь получишь эту запись, Лори, надеюсь, оценишь то мастерство, с которым твой ничтожный брат изобразил нашего Хозяина и Повелителя. По‑моему, я нашел верный тон – смесь мужественности и сердечности с лицемерием и цинизмом. Правда, хорошо получилось? Нет, сотри это, забудь. Наш отец не лицемер, просто у него свои понятия о жизни.
Мы с тобой знаем, что отца не назовешь интеллигентом. Но мне всегда казалось, что, несмотря на крайнюю занятость и сугубо мирские интересы, отец прекрасно понимает, что во Вселенной помимо денег существует еще много чего. В конце концов, он получил ученую степень в Фентнорском университете. Он специализировался по администрированию, но Фентнор такое место, что, хочешь не хочешь, а знаний там наберешься. Неграмотным остаться не дадут. Слишком дорожат честью фирмы. И еще я думал, что отец не относится к той породе реакционных типов, которые не дают своим детям самостоятельно выбрать себе дорогу. Его девизом всегда было: «Живи и дай жить другим». Поэтому мне было и больно, и обидно, когда он так ополчился на мою археологию.
Понятно, чего ему от меня надо. Отец хочет, чтобы я занялся торговлей недвижимостью и продолжил его дело. Но ничто в моей душе не отзывается на слово «недвижимость», и я довольно ясно дал ему это понять уже тогда, когда мне исполнилось шестнадцать. Ведь так? Отец ловит свой кайф, не говоря уже о крупных суммах, от того, что строит на дальних мирах трущобы. Для него возведение дома за сутки – высший акт творчества. Нет, действительно, некоторые его проекты были просто великолепны, например цепочки плавающих домов, которые он сочинил для газового гиганта в системе Капеллы, или универмаг с разной силой тяжести, в разных отделах, построенный им для Муливомпа. Но я даже в детстве не строил домов из кубиков. Нет у меня тяги к этому делу.
Черт побери, почему я должен заниматься «полезной» и «выгодной» работой (узнаешь любимые отцовские выражения)? Его сын может позволить себе заниматься совершенно непродуктивной чистой наукой – разве это не лучшее оправдание его неприлично большому банковскому счету?
Ну вот, я и отправился откапывать старые пуговицы и катушки на холодной неприветливой дождливой планете.
Хватит. Довольно жаловаться на отца тебе, Лори. Я знаю, ты разделяешь мои чувства и на все сто процентов на моей стороне. Отец выбрал свой путь, а я пошел своим. Наверное, когда‑нибудь он смягчится и простит мне, что я отвернулся от межпланетного права и его любимого домостроительства. А если нет, что ж, полагаю, мне удастся избежать голодной смерти, занимаясь тем делом, которое мне нравится больше всего.
Сейчас это дело – археология, хотя не могу сказать, что мое нынешнее занятие вызывает у меня приливы энтузиазма.
Попробуем психотерапию. Сейчас я лягу, закрою глаза и постараюсь убедить себя, что цель близка.
Извини за трехчасовой перерыв. Меня позвали помочь сделать одно тяжелое, скучное и чрезвычайно полезное дело.
А занимались мы тем, что запихивали в наш холмик телескопы на световодах, чтобы посмотреть, что там внутри. Световод – это тонкий стеклянный провод, который передает неискаженное оптически изображение с одного конца на другой. При дневном свете. Чтобы запустить их в склон холма, нужно просверлить дыры, что и сделала Келли при помощи любимой вакуумной лопаты. Действие это требовало чрезвычайной осторожности: мы могли впилиться прямо в развалины базы и что‑нибудь там порушить.
Келли я тоже недооценил. Оказывается, она замечательный вакуумный копальщик.
Итак, Келли наделала аккуратных маленьких норок, а потом мы притащили катушки со световодами и начали тихо и осторожно заталкивать эти спагетти внутрь холма. Загнали за день четыре штуки на расстоянии метров двадцати друг от друга. Мы с Яной ворочали катушку вдвоем, и все равно было тяжело.
Телескопы присоединили к монитору. Большие светила все еще не могут от него оторваться, надеясь увидеть в сердце холма что‑нибудь полезное. Наступают сумерки. По крыше домика стучит дождь. Очень приятно осознавать, что я внутри. Я сочиняю тебе письмо. Говорю тихо, потому что не хочу мешать Саулу с Мирриком – они играют в шахматы. Страшно смотреть, как такая громадина, как Миррик, снимает с доски хрупкую шахматную фигурку кончиком желтого клыка.