Ой, нет!
Он таки вломился в лабораторию. Я слышу, как внутри все трещит и рушится.
Час спустя. Миррик перевернул лабораторию вверх дном, но сейчас это никого не беспокоит. Выяснилось, что та машина, которую я сегодня откопал, находится в прекрасном рабочем состоянии. Это что‑то вроде видеомагнитофона.
И теперь он показывает фильмы миллиардолетней давности о Высших и их цивилизации.
6. 6 СЕНТЯБРЯ 2375. ХИГБИ‑5
Правду говорят, что дуракам везет. Миррику чертовски повезло. Вчерашний инцидент должен был поставить крест на его карьере археолога. Вместо этого Миррик сделался героем, и наши боссы думать забыли о его прошлых прегрешениях.
Когда он ворвался в лабораторию, все думали, что произойдет катастрофа. Лаборатория сама по себе невелика, да и предназначена для тихой бумажной работы – ни помещение, ни аппаратура не рассчитаны на прыжки пьяного динамонианина. В ту минуту, когда я влетел внутрь, Миррик как раз пытался встать на дыбы, что, в общем, весьма сложно для существа с телосложением носорога. Каждое его движение сносило со столов приборы, которые после этого не могло воскресить даже чудо. Доктор Хорккк висел в центре потолка и трясся от страха, 408б взобрался на компьютер и раскачивался там, доктор Шейн схватил один из рабочих лазеров и держал его перед собой с угрожающим видом, Пилазинул лихорадочно прикручивал на место недостающие руки и ноги, готовясь отчаянно сопротивляться. А Миррик громко пытался объяснить, что несколько минут назад на клумбе с подснежниками его посетило видение:
– Я узрел истину! – кричал он. – Мне было откровение!
С этими словами он повернулся и резким движением… тыла спихнул на пол мою драгоценную находку.
|
|
Шар подпрыгнул. Откуда‑то изнутри послышался тихий звон, как будто что‑то разбилось. Все замерли.
И тут шар заработал. Видимо, Миррик, сам того не зная, нажал на нужную кнопку.
Сначала никто ничего не понял. Мы совершенно не представляли, что происходит. Огромный горб Миррика вдруг из голубого сделался зеленым, и по этой зеленой коже побежали какие‑то странные фигурки. Я подумал, что у меня галлюцинации, и только секунду спустя сообразил, что Миррик работает экраном, а мой золотой шарик проецирует на него изображения.
Затем поле проекции расширилось, захватив всю лабораторию. Странные уродливые тени заскользили вдоль стен. В воздухе отчетливо запахло ночным кошмаром.
– Вон отсюда! – приказал Доктор Шейн. – Всем убраться из помещения. Быстро!
Он говорил таким тоном, что мне показалось: сейчас моя находка взорвется и похоронит нас всех. У Миррика, по‑видимому, создалось то же впечатление, он круто повернулся и на полной скорости рванул из лаборатории. За ним последовали все остальные, то есть не все – доктор Шейн, доктор Хорккк и Пилазинул остались и захлопнули за нами дверь. Оказавшись на свежем воздухе, наша маленькая компания остановилась и принялась выяснять, что же, собственно, произошло. Миррик от всех этих переживаний даже протрезвел. Он отошел немного в сторону, плюхнулся на землю и так и остался сидеть, горестно качая головой и постукивая клыками.
Через час нам позволили вернуться.
– Вот он! – воскликнул доктор Шейн, когда в дверях показался я. – Вот он, наш первооткрыватель! – Следом за мной, смущенный и напуганный, вошел Миррик. – А вот и второй, – радостно приветствовал его доктор Шейн. – Тот, кому удалось включить эту штуку!
|
|
Наконец хоть кто‑то признал мои заслуги. И, кажется, мне простили проявленную нашей группой хм‑м… некоторую торопливость при извлечении столь ценного артефакта. Миррик тоже был полностью амнистирован и восстановлен в правах. Ну кто же может сердиться в такую минуту?
Шар покоился на широкой скамье, на которую мы обычно сваливали трубочки с надписями. Он был совершенно круглым и больше походил на произведение абстрактного искусства, чем на механизм. Разве что большая контрольная панель портила впечатление. На гладкой поверхности между торчащими рычажками и кнопками я увидел свое отражение. Лицо мое было золотым, узким и вытянутым, как в кривом зеркале в комнате смеха. Лори, ты когда‑нибудь видела кривые зеркала?
На светлом лике доктора Шейна было написано, что мы стали участниками Большого События. Маленький шумный доктор Хорккк, вдруг притихший, распространял вокруг себя волны удовольствия. Пилазинул не просто разобрал себя, что происходило с ним в довольно частые минуты волнения, он еще умудрился неправильно себя собрать – прикрепил левую ладонь на правую руку и так далее. Мне потребовалось несколько минут, чтобы понять, почему он выглядит как‑то непривычно.
По сигналу доктора Шейна вперед вывалился старина 408б. Его глаза часто и лихорадочно мигали по три, что показывало высокую степень возбуждения. Мне казалось, что я вижу, как в голове уроженца Беллатрикса шевелятся мозги. 408б резко кивнул, открыл свой клюв, закрыл, снова открыл и наконец сказал:
|
|
– Я могу объяснить вам совсем немного, я и сам не вполне понимаю, с чем мы имеем дело. Это совершенно определенно видеопроектор, но у него нет ни линз, ни вообще каких‑либо оптических приспособлений. Для демонстрации фильма этому предмету не нужен экран. Источника питания, кажется, тоже нет. Артефакт управляется вот этим рычажком, – он положил на него щупальце, – который мы обнаружили по чистой случайности. Погасите, пожалуйста, свет. – 408б вытащил из‑за спины видеокамеру и несколькими движениями щупалец сфокусировал и включил ее. – Поскольку нам неизвестно, как долго проработает аппарат, а также сможем ли мы найти механизмы, управляющие им, и «уговорить» его повторить уже показанные сцены, все, что сейчас произойдет, будет записываться на пленку.
Он нажал на рычаг.
Из шара поднялся столб зеленого цвета. Он распахнулся, как веер, превратился в шар около двадцати метров в диаметре, захватил почти всю лабораторию. Затем на поверхности сферы появились странные фигуры.
Высшие.
Золотой шар показывал нам панорамное кино, зрелище явно было рассчитано на тех, кто находится внутри проекционного поля. Он выдавал несколько разных последовательных событий. На границах фильмы смешивались друг с другом, и ничего нельзя было разобрать – видимо, за миллиард лет в проекторе что‑то расстроилось. Когда кто‑то из зрителей поворачивал голову, сюжет, «висевший» перед ним, исчезал и заменялся новым, но некоторые ленты не изменялись.
Было очень трудно воспринять хоть что‑нибудь – слишком много происходило вокруг. В первые пять минут я ворочался, как гусь на вертеле, пытаясь охватить все сразу, и очень огорчался, когда очередная сцена исчезала, прежде чем я успевал уловить суть происходящего.
Не завидую ученым, которым придется все это расшифровывать. Слава богу, рядом с шаром стояла видеокамера с круглой линзой и фиксировала все триста шестьдесят градусов кошмара. Единственный способ управиться со слишком плотным потоком информации – это записать все до последнего штриха, а потом разбираться постепенно, по кусочкам, не насилуя свой мозг и органы восприятия.
Через некоторое время я перестал вертеться и сосредоточился на тех последовательностях картинок, что проходили прямо передо мной, хотя, конечно, было обидно пропускать все остальное. Попробую пересказать тебе, насколько смогу, кое‑что из увиденных мною сцен.
Первая происходила в городе Высших. По крайней мере, мне кажется, что это был именно город. Я видел движущиеся фигуры – четвероруких двуногих гуманоидов с куполообразными головами, совсем как на медалях. Их кожа глубокого зеленого цвета была усыпана сияющими перекрывающимися чешуйками – вероятно, предками Высших были амфибии. Или нет. Высшие скорее скользили, чем шли, создавалось впечатление, будто они плывут над землей. Они казались очень легкими и грациозными
– не могу объяснить почему.
Город Высших представлял собой лес высоких пилонов, расположенных примерно в пятидесяти метрах друг от друга – я не мог достаточно хорошо оценить масштаб изображения. Высоко над головами прохожих пилоны соединяло что‑то вроде натянутой сети, в которой, как пауки в паутине, висели здания, мягко покачивающиеся на концах длинных канатов на разном расстоянии от сети и довольно далеко от земли. Эти воздушные замки чаще имели форму капли, хотя встречались и круглые, и восьмиугольные, и квадратные дома. От здания к зданию тянулись канаты потоньше.
Воздух буквально кишел Высшими, которые скользили вниз, вверх или вбок, держась за канаты, судя по всему, двигавшиеся самостоятельно. Зелено‑золотой солнечный свет, проходя через ячейки сети, придавал городу вид подводного царства.
Пока я смотрел, наступила ночь, в небе вспыхнули тысячи ярких звезд. Внезапно дома задвигались, заскользили вверх и вниз по канатам, и столь же легко и уверенно скользили Высшие из одного дома в другой. Мне случалось видеть странные сцены, но эта была самой невероятной из всех. Огромные грациозные создания (почему‑то у меня сложилось впечатление, что Высшие существенно больше людей), качающиеся дома, зелено‑золотой свет солнца и синее дрожащее сияние звезд слились для меня в один затягивающий необычный водоворот.
Повороты камеры усиливали этот эффект. Я думал, что за четыреста лет, прошедших с тех пор, как братья Люмьер соорудили первую кинокамеру, операторы испробовали все способы ведения съемок, и нового в этой области быть не может. Но кто бы ни снимал это миллиард лет назад, он явно не нашел бы общего языка с нашими современными кинооператорами. С публикой, пожалуй, тоже. Тот парень постоянно передвигал камеру, менял ракурс, снимал одну и ту же сцену то сверху, то снизу, то изнутри… Камера так свободно летала по этому странному городу, что я вынужден был ухватиться за край лабораторной скамьи, чтобы не потерять равновесия и не упасть – так у меня закружилась голова.
Очень долго, словно во сне, я наблюдал, как странные существа занимаются своими невообразимыми делами, как они скользят вверх и вниз по канатным дорожкам, кланяются друг другу, нежно соприкасаются руками, обмениваются подарками (я видел, как трубочки с надписями переходили из рук в руки) и прямо в воздухе ведут оживленную беседу, которую я не слышу, потому что проектор передает только изображение. Потом я на мгновение отвлекся, и картина на экране изменилась.
Теперь мне показывали один из висячих домов изнутри: большую комнату, залитую красным светом, чьи стены, казалось, были покрыты каким‑то живым веществом, чем‑то мягким и чмокающим, дрожащим и скользящим, время от времени вспухающим и твердеющим и тут же снова расползающимся по всей поверхности пола или стены.
В комнате находилось девять Высших. Двое свисали на канатах с потолка и, как я решил, были погружены в глубокий транс или вовсе давно умерли и мумифицировались. (Похоронные обряды инопланетян бесконечно странны, а порой даже страшны. Впрочем, наши собственные не менее интересны. Ты можешь объяснить мне, почему человека непременно надо уложить в деревянный ящик и засыпать этот ящик землей?) Трое Высших в дальнем углу не то исполняли медленный и степенный народный танец, не то предавались сексу: они стояли тесным кружком, глядя друг на друга, тесно переплетя руки и прижавшись щеками к головам соседей, и медленно кружились на месте, раскачиваясь, колыхаясь, кружились на месте, кружились… Черт! Меня опять затянуло. Чем же это все‑таки они занимаются?
Еще один Высший сидел скрючившись над миниатюрной копией нашего шара. Бледный луч проектора был едва заметен, я не мог разглядеть, что он показывает. Оставшиеся трое расположились в углублении, образованном в живом и текучем полу, и передавали по кругу фляжки с разноцветной жидкостью. Время от времени кто‑нибудь погружал в нее пальцы. Это что, местный эквивалент пирушки?
Следующая лента показывала строящееся здание. Сначала из узла небесной сети спустился толстый канат. Потом стоявшие на земле механизмы послали вверх струи неизвестно чего – пластика? На полпути между землей и сетью этот пластик – или как его там? – собрался на конце каната, будто притянутый магнитным полем, и непонятным мне образом перетек в невидимую форму, образовав четкую восьмиугольную структуру. Все это происходило без вмешательства живых существ – работали только автоматы. Операция заняла около шести минут.
Четвертая картинка была совершенно абстрактной. На экране перед моими глазами раскручивались и закручивались зеленые и красные спирали.
Зрелище это посеяло во мне неуверенность и тревогу. Я не хочу о нем говорить.
Следом за абстракцией на картине появился вполне реальный, но очень пустой пейзаж: ни деревьев, ни травы, только сопки, покрытые изморозью, медно‑рыжее небо, серо‑стальная земля, бледное и совсем не греющее солнце. На среднем плане группа из трех Высших – тесный круг, руки сплетены, головы соприкасаются щеками, медленный, непонятный, завораживающий танец.
Пейзаж исчез, и на его месте возникла огромная сводчатая пещера, стены которой были усеяны друзами драгоценных камней, большими сверкающими кристаллами самых разных форм и цветов. Камера уперлась в пол пещеры, по всей видимости сделанный из толстого стекла, и показала нам, как в подземных чертогах рычат и колотятся огромные машины. Бесконечно ухали насосы, плыла черная и скользкая лента конвейера, крутились турбины. Высшие в широких желтых поясах (я впервые видел Высших хоть в чем‑то напоминавшем одежду) ходили по рядам между механизмами, время от времени останавливаясь, чтобы бросить взгляд на контрольные панели.
Наверное, я прошел полный круг, потому что вслед за фабрикой передо мной снова появился город и пошли те же самые кадры. Но комната с девятью обитателями исчезла и вместо нее мне крупным планом показали какого‑то Высшего, сжимающего в руках трубку с надписью. Камера остановилась на иероглифах и держала кадр долго, достаточно долго, чтобы надпись успела несколько раз полностью перемениться.
Следующая сцена тоже была другой, она изображала не строительство дома, а…
Но зачем продолжать? Больше часа я смотрел эти картинки, все они были такими любопытными, такими беспокоящими. Я могу нагнетать таинственность и пересказать тебе все, что увидел, но ты, наверное, уже поняла, как далеки от нас эти существа, какими странными они были, какой высокой цивилизацией обладали, какие чудеса творили… И как мало мы способны все это понять.
Любопытно. Обычный, привычный результат археологического исследования – открытие и утверждение нашего родства с древними.
– До чего же они похожи на нас, эти древние египтяне, – говорит египтолог. – Лгали, обманывали, жульничали на выборах, подделывали подписи, все наши мелкие грешки уже существовали в то далекое время. У подданных фараона были свои ошибки и амбиции, свои надежды и мечты – совсем, как у нас.
И так далее, и так далее, и так далее. Замени египтян на шумеров или кроманьонских пещерных художников, и ты снова услышишь бесконечные заявления экспертов о том, что ежели присмотреться к ним поближе, то совсем нетрудно понять, что они были «просто обыкновенными ребятами» – совсем, как мы. О, да, совсем, как мы.
Там‑парарам! А с Высшими этот номер не пройдет даже у самого наиэкспертнейшего эксперта. Тот шарик, который я откопал, рассказал нам о них в миллион раз больше, чем мы успели узнать сами. Как они выглядели, как передвигались, в каких городах жили, каковы были их обычаи, нравы. И они не производят впечатления – Высшие то есть – «просто обыкновенных ребят». Они невероятно иные, странные, они куда более чужды нам, чем шиламакиане, или динамониане, или уроженцы Тххха, или кто там еще? Все, с кем мы когда‑либо встречались.
Мы с трудом воспринимаем динамонианскую теологию, нам кажется идиотским стремление шиламакиан заменять всяким железом вполне здоровые части тела, но мы способны договориться и сработаться с ними, пускай даже на чисто деловой основе. Не думаю, что мы смогли бы поладить с Высшими, даже если б нас не разделяла пропасть в миллиард лет. И ни при чем тут их несомненное научно‑техническое превосходство. Барьером стал бы сам образ их мышления.
Вспомни, какими разными были народы Земли, пока спутники связи и транспортные ракеты не сделали жизнь каждого похожей на жизнь всех. Сравни мировоззрение и культуру эскимосов, полинезийцев, бедуинов, бельгийских бизнесменов, индейцев‑пуэбло, тибетцев, японцев. И если найдешь хотя бы парочку общих черт, считай, что тебе повезло. Все они были чужими друг для друга, очень разными, и все они дети одной планеты.
Прекрасно. Теперь все эти народы вымерли или, смешавшись, изменились до неузнаваемости и представляют собой единое целое – землян, но за это время мы вышли в космос и обнаружили, что во Вселенной существует множество видов разумных существ, и каждая раса обладает высокой культурой, поразительно отличной от нашей… и так до бесконечности. Глубокая пропасть между народами одного мира и еще более глубокая – между обитателями различных миров, но мы все‑таки можем навести мосты.
Однако, похоже, самая большая пропасть разделяет нас с Высшими. Забудь мои романтические мечты о возможной встрече с ними. Мне больше совсем не хочется найти их. Если это когда‑нибудь произойдет, результаты будут ужасными.
После уже описанного выше часового просмотра 408б выключил проектор, и мы приступили к дискуссии. Все одиннадцать археологов уселись в кружок, чтобы разобраться, что же они увидели. Яна предусмотрительно устроилась как можно дальше от Лероя Чанга, но тот, как это ни странно, даже не поднимал на нее глаз. Он сильно нервничал, дергался при каждом резком звуке. Полагаю, боялся, что Яна встанет и во всеуслышание объявит его насильником. Да еще вдобавок насильником неудачным (Вопрос: какой мужчина более достоин презрения – тот, кто преуспел в подчинении женщины своей воле, или лопух бесхребетный, у которого этот номер не прошел? Отвечать не надо. Вопрос риторический.)
Председательствовал, конечно же, доктор Шейн. Он заявил:
– Совершенно очевидно, что за этот день и вечер раздел археологии, посвященный изучению цивилизации Высших, пережил коренные изменения. Благодаря чудесной находке Тома Райса мы получили возможность познакомиться с элементами их культуры, с образом их жизни.
Я просто засветился от радости и склонил голову в ответ на поощрительные возгласы коллег.
Доктор Хорккк несколько подпортил мне праздник, сухо проговорив:
– Я хотел бы заметить, что этот бесценный артефакт едва не пострадал из‑за беспечности и, я бы сказал, варварского обращения дежурной команды.
Я покраснел – на сей раз от стыда – опустил глаза и от нечего делать принялся пересчитывать пальцы на ногах. Доктор Хорккк с чисто тевтонской последовательностью и аккуратностью отпустил еще несколько язвительных замечаний. Мне очень хотелось раствориться в воздухе. Яна, сидевшая рядом со мной, прошептала:
– Не обращай внимания, у него характер такой. Это ты нашел шар. И ты его не повредил. А чуть‑чуть в таких делах не считается.
Хотелось бы добавить, что Яна почему‑то уселась рядом со мной, а не с Саулом Шахмуном. Интересно… Интересно. Она пытается разбудить в нем ревность, или между нами что‑то происходит?
Когда Доктор Хорккк закончил перемывать мои косточки, голос подал 408б.
– Я вовсе не убежден, что этот фильм представляет собой документальную хронику. Вполне возможно, что мы имеем дело с художественным произведением, все образы которого – плод фантазии автора.
– Хорошая идея, – отметил доктор Шейн. – Но я не согласен.
Пилазинул отвинтил одну из рук и помахал ею, требуя слова.
– Я тут кое‑что прикинул и сомневаюсь в правоте уважаемого коллеги 408б. Мне кажется, фильм отображает настоящую жизнь настоящих Высших. Я не могу судить, для чего предназначался этот шар, но уверен, мы видели сцены из повседневной жизни, как полагает мой коллега доктор Шейн.
Доктор Шейн всем видом выражал удовольствие. 408б нервно свернул свои щупальца. Миррик, Саул Шахмун и Келли попытались высказаться одновременно, что внесло в обсуждение некоторый беспорядок. Я не решился открывать рот после того, как доктор Хорккк прокомментировал мою деятельность, но про себя согласился с доктором Шейном и Пилазинулом.
– Теперь, – сказал доктор Шейн, – перед нами встает вопрос, как поступить с шаром. Следует ли нам отослать его в Галактический Центр для подробного исследования его бесценного содержимого или же оставить здесь, чтобы использовать хранящиеся в нем сведения для более грамотного ведения раскопок?
– Оставить здесь, – кивнул Пилазинул.
– Отослать в Галактический Центр, – заявил доктор Хорккк.
И тут закипел спор. Выяснилось, что доктор Хорккк так очарован моим золотым шаром, что хочет прервать нашу экспедицию немедленно, возвратиться в объятия цивилизации и все свои силы и знания посвятить расшифровке заложенной в фильме информации. Это предложение поддержал Лерой Чанг. По‑моему, Лерой готов ухватиться за любой повод убраться с Хигби‑5 вообще и подальше от Яны Мортенсен в частности.
Вступило Стин Стин:
– По‑моему, мы слишком торопимся. Кто знает, может, мы стоим на пороге куда более серьезных открытий. Зачем уезжать?
Впервые оно сказало что‑то разумное.
Доктор Хорккк не задержался с ответом.
– Пока шар находится здесь, все время остается опасность, что мы его потеряем или повредим. Наш долг – немедленно доставить артефакт в цивилизованный мир.
Доктор Шейн, чьим умением уничтожать собеседника я просто восхищаюсь, сладко улыбнулся своему конкуренту и сказал:
– Тогда я полагаю, что доктор Хорккк и профессор Чанг не откажутся покинуть наши ряды и отвезти шар туда, где ему ничего не будет угрожать. А мы останемся здесь и продолжим раскопки.
Доктор Хорккк издал глухой квакающий звук. Его явно не обрадовал такой поворот событий.
Под конец, когда у нашего руководства устали языки и истощились запасы яда, они все же пришли к разумному решению. Все мы вместе с золотым шаром остаемся на Хигби‑5 до окончания запланированных раскопок. Для пущей безопасности сделаем несколько копий всего, что показывал шар, и отправим их в Центр ближайшим транспортом. Нам с Яной поручили составить заявление для прессы и отправить его по телепатической сети. Быстро. По возможности, немедленно. Заявление нужно показать начальству этим же вечером.
Расписание работ, естественно, придется изменить. Пилазинул, 408б, доктор Хорккк освобождаются от своих обязанностей надсмотрщиков на раскопках и целиком посвящают себя исследованию шара и попыткам определить значение демонстрируемых сцен. Мы надеемся получить ключ, который приведет нас к новым открытиям. Все руководство практической частью работ будет возложено на доктора Шейна и Лероя Чанга, поскольку Саул и так завален делами и не вылезает из лаборатории. А непосредственно копаться в яме будут наши специалисты, то бишь Келли и Миррик, а также подвернувшиеся под руку подмастерья – Стин, Яна и твой покорный слуга.
Время обеда. За стеной идет отвратительный дождь.
Я все еще пребываю в некотором обалдении от увиденных картин. Эти качающиеся в воздухе здания… Странные, очень странные обычаи… И лица, лица Высших. Я тебе еще не рассказывал о них? О глазах? Их три. Расположены в ряд. Холодные. Мерцающие. Они смотрят на тебя с экрана и вызывают желание броситься наземь, забиться в какую‑нибудь щелку, исчезнуть. Этот леденяще‑разумный взгляд… Взгляд существа, прожившего сотни тысяч лет. Может быть, и нет, но все равно. Страшно смотреть. Эти глаза смотрят из такой дали… Плюсквамперфект. Давно прошедшее время. Что это был за народ? Где научились они искусствам, где приобрели знания, которые позволили им стать великими, в то время как все остальные расы Галактики еще ничем не отличались от своих животных предков, а предки некоторых еще не появились на свет? Как смогли они сохранить свою цивилизацию в течение сотен миллионов лет (Сотен миллионов! По этой шкале измерений нас отделяет от древних египтян и кроманьонцев – что? – один удар сердца.)
Как тебе мои глубокие философские рассуждения? Твой красивый и мудрый братец чертовски голоден. Отключаюсь. Пошел есть.
Тот же день, то есть ночь. Пять часов спустя.
После обеда мы с Яной провели несколько часов за написанием археологического заявления для прессы. И хотя в нашей паре обладать литературным талантом положено мне, авторство принадлежит практически только Яне. Я ходил вокруг да около, написал несколько предложений на пробу, сам же отмел их, потом за дело взялась Яна и в доли секунды составила вполне профессионально звучащее заявление. Воистину, у этой девушки высокая орбитальная скорость. Завтра утром мы отправимся в город, чтобы сплавить наше творение по телепатической сети. Надеюсь, что у старой су… леди Марж Хотчкисс будет выходной день.
Остальные весь вечер проторчали в лаборатории. Мы с Яной тоже зашли туда, когда закончили. Шахматы забыты навсегда. Похоже, с нынешнего дня единственным вечерним занятием станет просмотр старинного кино. Поздно вечером шар выдал новую серию. Наверное, у него бесконечный запас сюжетов. Надеюсь, он не перегорит от нашего энтузиазма.
7. 10 СЕНТЯБРЯ 2375. ХИГБИ‑5
Мы с Яной поехали в город отправлять заявление для газетчиков. И всерьез засели на дороге. Какой‑то придурок забыл перезарядить батареи электрического вездехода, на котором мы обычно мотаемся в город и обратно. Мы находились километрах в двенадцати от места назначения, когда мотор издал тихий жалобный вздох и заснул вечным сном. Я откинул капот и попытался продемонстрировать мужскую техническую компетентность, но оказался бессилен что‑либо сделать. Увы. Яна окликнула меня:
– Не трать время на возню с мотором. Сдохла батарея.
– И что же нам теперь делать? Пройти остаток дороги на своих двоих?
– Начинается дождик, – заметила Яна. – Какой милый сюрприз.
– Давай подождем. Вдруг кто‑нибудь проедет мимо.
Мы ждали около получаса. В машине. Одни посредине пустоты. Я не воспользовался стечением обстоятельств и не попытался познакомиться поближе с физиологическими особенностями моей спутницы. Во‑первых, бесконечный серый поток воды, льющийся с небес этой планеты, несколько охладил мои желания. Во‑вторых, даже если бы я был в подходящем настроении, все равно не позволил бы себе настолько отвлечься – мы могли пропустить машину.
На этой дороге не такое уж оживленное движение, чтобы застрявшие путешественники могли не заметить потенциальных спасителей. Самой главной причиной было внезапно одолевшее меня странное и вполне старомодное ощущение, что не годится начинать роман, у которого может быть очень серьезное продолжение, в тесном вездеходе, застрявшем посреди грязной дороги в бог знает какой дыре. Не то чтобы на Хигби‑5 можно найти более комфортабельные условия, но было слишком это место убогим. Я, наверное, извращенец. Как ты думаешь?
Итак, вместо того чтобы яростно наброситься друг на друга, мы целомудренно сидели рядышком и беседовали. Только сейчас мне пришло в голову, что Яна могла и не испытывать оглушившего меня приступа пуританства, но теперь уже поздно что‑либо менять. А разговаривали мы о том, какие пути привели нас в науку археологию. Она спросила меня, и я ответил:
– Не выношу даже мысли о том, что вещи не вечны. Я хочу сказать… То, что было важным и ценным, то, чем дорожили люди, рано или поздно оказывается под землей – похоронено и забыто. Я хочу отыскивать, возрождать эти предметы, чтобы снова были нужны… чтобы они не чувствовали себя брошенными, ненужными, обойденными вниманием…
И я поведал Яне историю потерянной статуэтки.
Помнишь, Лори? Конечно, помнишь. Разве ты можешь забыть?
Тогда нам с тобой уже исполнилось по шесть. Отец надолго застрял на какой‑то планете – ранний склероз, совершенно не помню названия – в системе Эпсилон Эридана. И привез нам оттуда в подарок две статуэтки, две игрушки. Одну тебе, одну мне. Это были изображения каких‑то местных домашних зверюшек. Фарфоровые. Очень гладкие и приятные на ощупь. Стоило начать поглаживать такую фигурку, и уже не хотелось останавливаться.
Ты держала свою статуэтку на тумбочке рядом с больничной койкой, я таскал свою в кармане весь день, а ночью, перед тем как лечь спать, ставил на пол рядом с кроватью, чтобы в случае чего легко отыскать в темноте. Я любил эту фарфоровую зверюшку больше всех моих детских сокровищ.
Потом, в один прекрасный день отец взял меня с собой посмотреть, как его фирма будет строить большой новый дом где‑то на Аляске. Я стоял на балконе, глядя, как заливают бетоном огромную яму для фундамента, и чихнул, а может, просто неловко повернулся – и статуэтка вылетела из моих рук и упала в котлован. Я кричал, плакал, просил отца достать ее, но строительные машины работали слишком быстро – через пять минут яма была заполнена, а моя игрушка погребена под десятками тонн бетона.
– Прикажи им выкопать ее! – потребовал я у отца. – Ведь этот дом принадлежит тебе. Ты можешь их заставить! Я хочу ее вернуть!
Отец рассмеялся и ответил, что если он остановит строительство и прикажет разворотить бетон, чтобы найти мою статуэтку, это обойдется ему в тысячи кредиток. Хочу ли я, чтобы он потерял так много денег? Кроме того, сказал он, через миллион лет сюда придут археологи, разберут руины здания, найдут игрушку и сдадут ее в музей. Я не знал, кто такие археологи и не хотел ждать миллион лет, пока они выкопают статуэтку. Я хотел ее обратно сейчас, сию же минуту и учинил такую истерику, что пришлось унести меня с балкона и сделать укол, чтобы я успокоился.