Район мыса Доброй Надежды напоминает в некотором роде перекресток больших дорог, где можно встретить больше кораблей, чем в каком-либо другом месте.
Только что скрылся на горизонте «Альбатрос», как мы увидели другое судно, китобоец «Таун-хо». В этом названии воскрешен старинный клич, которым в прежние времена дозорные оповещали команду о появлении кита. 
Поскольку шторм в это время утих, «Пекод» и «Таун-хо», как это принято китобоями всего мира, обменялись приветствиями, легли в дрейф, и часть команды «Таун-хо», во главе с капитаном, поднялась на борт «Пекода», а часть команды «Пекода», во главе со старшим помощником, под-нялась на борт «Таун-хо».
Во время этих дружеских встреч мы услышали немало нового о Моби Дике, но больше всего поразила меня одна история, в которой Белый Кит словно служил оружием высшего суда, исполнителем божьего приговора.
Когда «Таун-хо» промышлял в экваториальных водах, как-то, откачивая, как положено, из трюма воду, матросы заметили, что воды в трюме набралось гораздо больше, чем обычно. Было высказано предположение, что меч-рыба по-вредила обшивку. Капитан приказал поставить все паруса и взять курс к ближайшему порту, чтобы там встать на ремонт.
Путь предстоял не близкий, и все же капитан был спокоен, уверенный, что судно благополучно достигнет гавани, ибо прекрасные помпы работали исправно, а тридцать шесть матросов могли без особых усилий, сменяя друг друга, выкачивать воду из трюма, будь даже течь в два раза больше. Так что «Таун-хо» несомненно добрался бы до порта без всяких неприятностей, если бы властная грубость Рэдни, старшего помощника капитана, не вызвала жестокой мстительности матроса Стилкилта, отчаянного парня из Буффало.
|
|
Однажды Стилкилт вместе с другими матросами работал у помпы. Это был высокий белокурый красавец с благородным профилем и золотистой бородой. Рэдни же был уродлив, как мул, и так же упрям и злопамятен. Он терпеть не мог Стилкилта, и тот знал это.
И вот Рэдни подошел к насосам. Стилкилт не подал виду, что заметил его и, как ни в чем не бывало, продолжал зубоскалить.
— Ну и хлещет, ребята! — болтал он. — Этак, пожалуй, через день-два все мы пойдем ко дну. Ну да ничего, не про-падем. Уж Рэдни позаботится о нас. В такого красавчика сразу влюбятся все рыбы, от кильки до акулы. Говорят, что у него дома стены увешаны зеркалами, и он глядится в них с утра до вечера.
— Эй вы, бродяги! — заорал Рэдни. — Поменьше болтайте, а не то отведаете моего кулака.
Он остался невдалеке, и матросы трудились на совесть.
Вскоре послышалось их тяжелое хриплое дыхание, свидетельствующее о высшем напряжении сил.
Наконец, вместе с остальными задыхаясь от усталости, Стилкилт отошел от насоса и присел на шпиль, отирая со лба пот. В этот самый момент Рэдни направился к нему неторопливым шагом человека, исполненного чувства собственного значения, и надменно приказал взять метлу и вымести палубу, а заодно уж и убрать лопатой следы, оставленные свиньей, которую кто-то выпустил из клетки.
Палуба на китобойце подметается регулярно каждый вечер, и только свирепый шторм может воспрепятствовать выполнению этой работы. Известны случаи, когда приборка производилась на кораблях, буквально идущих ко дну. Но с давних пор орудовать метлой на всех судах предоставляется юнгам. Таковы незыблемые морские традиции. К тому же следует сказать, что на помпах «Таун-хо» работали самые здоровые и сильные матросы, и атлетически сложенный Стилкилт неизменно назначался старшим среди них, что освобождало его от выполнения всяких мелких поручений, которые может выполнить менее сильный и опытный моряк.
|
|
Я говорю об этом так подробно для того, чтобы читатель ясно представил себе, что приказ Стилкилту был отдан с несомненной целью оскорбить его; с таким же успехом Рэдни мог плюнуть ему в лицо. Это поймет всякий, кто хоть раз ходил в плавание на китобойце. Понимал это и Стилкилт. Но, поглядев в горящие злобой глаза помощника и заметив, что там одна на другую громоздятся бочки пороха и к ним уже пробирается пламя зажженного фитиля, Стилкилт не захотел распалять и так уже разгневанного человека и спокойно ответил, что мести палубу не будет. Не проронив ни слова по поводу лопаты, он лишь молча указал на трех матросов, которые не работали у помп и целый день слонялись без дела. В ответ на это Рэдни, изрыгая проклятия, высокомерно потребовал немедленного исполнения приказа и, подойдя вплотную к сидевшему Стилкилту, взмахнул над его головой тяжелым купорным молотом, который он выхватил из стоявшей неподалеку бочки.
— Я отказываюсь подчиниться вам, мистер Рэдни, — сказал Стилкилт вставая. — И советую бросить молот, а не то будет плохо.
Но Рэдни не внял голосу разума и с невыносимыми про-
клятиями подступил вплотную к матросу, потрясая молотом в каком-нибудь дюйме от его лица. Но через минуту его нижняя челюсть была свернута могучим ударом, и Рэдни упал, плюя кровью, как издыхающий кит.
|
|
Не успел еще вопль пострадавшего донестись до шканцев, как другие помощники капитана окружили Стилкилта и, навалившись на него, скрутили ему руки, заткнули кляпом рот, проволокли по всему кораблю и, точно освежеванную тушу, подвесили на рею, где он и провисел до утра.
На рассвете капитан созвал всю команду и объявил, что в назидание другим он решил подвергнуть Стилкилта публичной порке. Хорошо обдумав все случившееся, он понял, что обязан поступить так во имя дисциплины. Обернувшись к Стилкилту, все еще висевшему на рее, он спросил у него:
— Может быть, ты что-нибудь хочешь сказать в свое оправдание?
— Вот что я вам скажу, а вы об этом хорошенько поду-майте, — хрипло ответил Стилкилт, — если вы ко мне хоть прикоснетесь, то я вас убью.
— Да ну? Смотри, как ты меня напугал! — засмеялся ка-питан и занес веревку для удара.
— Лучше не троньте, — процедил сквозь зубы Стилкилт.
— Я только выполню свой долг! — капитан замахнулся, но в этот момент Стилкилт прошептал ему что-то такое, чего никто, кроме капитана, не расслышал, и, к всеобщему изумлению, капитан вдруг отпрянул в сторону, быстро прошелся несколько раз по палубе и, отбросив веревку, сказал:
— Я не стану тебя бить. Отпустите его. Развяжите. Слышите?
Ни я и никто во всем мире не знает, что шепнул Стилкилт капитану, и, может быть, этим дело и кончилось бы, если бы на палубе не появился Рэдни.
Он вышел с забинтованной головой — челюсть его была в таком состоянии, что он едва мог приоткрыть рот, но, не-смотря на это, он внятно пробормотал, что охотно исполнит то, что должен был исполнить капитан. И с этими словами взял веревку и приблизился к своему врагу.
Стилкилт все еще висел связанный.
— Трус! — прохрипел он в лицо Рэдни.
— Допустим, — ответил Рэдни, — и все же ты свое получишь! — Он взмахнул веревкой, но снова неразличимый для окружающих шепот остановил занесенную руку. Рэдни застыл на секунду, но затем, не колеблясь, исполнил свое намерение и отстегал Стилкилта.
После этого матроса развязали, все разошлись по своим местам, и вскоре скрежет насосов вновь огласил палубу.
Но Стилкилт поклялся жестоко отомстить человеку, оскорбившему его до глубины души. Он был в вахте Рэдни, а этот обреченный имел не подобающую моряку привычку ночью присаживаться спиной к шлюпке, висевшей за бортом, и дремать в такой позе. Между шлюпкой и бортом был просвет, вполне достаточный для того, чтобы человек провалился в кипящие волны. Вот на этом-то обстоятельстве главным образом и построил Стилкилт зловещий план своей мести.
Все свободное время он, сидя в кубрике на своей койке, старательно плел из бечевки какую-то сетку.
— Что это такое ты делаешь? — как-то спросил его один из матросов.
— А как по-твоему? На что это похоже?
— Похоже на сетку для мяча.
— Да, пожалуй! — согласился Стилкилт, — только мячик у меня будет не резиновый… Но вот бечевка вся вышла, не найдется ли у тебя?
Но у того бечевки не было.
Тогда Стилкилт встал и направился к трапу:
— Придется попросить у старика Рэда.
— Просить у него? — воскликнул матрос.
— А почему бы и нет? Думаешь, он мне откажет? Ведь я же для него и стараюсь.
Стилкилт подошел к Рэдни и глядя ему прямо в глаза, по-просил бечевку, чтобы починить свою койку. Просьба его была исполнена. А на следующий вечер, укладывая на койку свой бушлат вместо подушки, Стилкилт подобрал с пола выпавшее из кармана небольшое железное ядро в веревочной сетке. Ровно через двадцать четыре часа Стилкилту предстояло встать у румпеля, недалеко от человека, имевшего привычку дремать над открытой могилой. Роковой момент приближался, и алчущий мести Стилкилт уже представлял себе, как скованный судорогой труп полетит за борт.
Но не Стилкилту судьба уготовила стать мстителем. И все же, хотя он и не стал мстителем, но был отомщен, как будто само небо взяло на себя исполнение его кровавой мести.
На другой день, в разгар уборки палубы, какой-то матрос подошел к борту, чтобы набрать ведро воды, и вдруг заорал во всю глотку:
— Кит! Кит!
Боже, что это был за кит! Это был Моби Дик!
Все пришли в чрезвычайное волнение. Не устрашенные ужасными легендами о Моби Дике, китобои загорелись же-ланием догнать и одолеть это прославленное чудовище и с вожделением глядели на белоснежную тушу устрашающей красоты, сиявшую в лучах восходящего солнца, словно живой опал в прекрасной оправе утренней морской голубизны.
Да, странная судьба была назначена героям этой драмы. Стилкилт был загребным в вельботе старшего помощника. Он должен был следить за линем и по команде Рэдни травить линь или выбирать слабину. Стилкилт неистово греб и кричал от азарта, заглушая своим голосом восторженные крики других, и вскоре в Моби Дика вонзился гарпун, а Рэдни с острогой в руках вскочил на ноги.
Стилкилт торопливо выбирал линь, втягивал вельбот прямо в слепящую белую пену, сливавшуюся с белыми боками Моби Дика. Внезапно шлюпка остановилась, словно наскочила на подводную скалу, резко накренилась, и Рэдни вылетел на скользящую спину кашалота. Шлюпка сразу же выровнялась и была отброшена волной, а Рэдни упал в воду по другую сторону кита. Он барахтался в кипящей пене, и некоторое время сквозь завесу брызг было видно, как он пытается скрыться от глаз чудовища. Но Белый Кит яростно рванулся к нему, схватил его своими смертоносными челюстями, на мгновение поднял голову из воды, затем нырнул и скрылся в пучине.
Некоторое время Моби Дика не было видно, потом он всплыл в отдалении, и в его пасти можно было различить клочья красной шерстяной фуфайки Рэдни. Вельботы с «Таун-хо» снова помчались в погоню, но догнать Белого Кита не могли и вскоре совсем потеряли его из виду.
Глава тридцать девятая
Гарпунный линь
Гарпунщик, потерявший свой гарпун, так же беспомощен, как стрелок из лука, растерявший все свои стрелы. Для того чтобы не рисковать своим оружием, гарпунщик прикрепил его к вельботу прочным тросом. Трос этот называется гарпунным линем и, в случае удачного броска, связывает охотников с их жертвой.
Раненый кит бешено мчится, увлекая за собой вельбот с китобоями. Когда изнемогающее от боли и утомления животное начинает терять силы, охотники, выбирая линь, приближаются к своей жертве и наносят ей решающий удар острогой.
В длину линь, предназначенный для охоты на кашалотов, имеет около двухсот морских саженей. Толщина его — всего лишь две трети дюйма, однако он может выдержать нагрузку, примерно равную трем тоннам.
Помещается линь на корме вельбота, в специальной деревянной кадке, куда его укладывают тугой и плотной спи-ралью. Любой самый крошечный узелок или случайная петелька на раскручивающемся лине может привести к тому, что кто-нибудь из членов экипажа лишится ноги или руки. Поэтому укладка линя выполняется с величайшей тщательностью. Иной гарпунщик не жалеет для этого дела всего утра, подвешивая линь высоко над палубой и спуская его в кадку через блок, дабы предотвратить всякую возможность порчи или скручивания троса. И когда, наконец, снаряженную кадку устанавливают на вельботе и покрывают сверху куском крашеного брезента, то вид у нее такой свежий и праздничный, будто это свадебный пирог, приготовленный моряками в подарок кашалоту.
Оба конца линя выпускают из кадки наружу. Нижний конец поднимается со дна вдоль стенки и свободно свешивается через край кадки. А верхний конец, к которому привязан гарпун, заводят за лагрет на корме и между двумя рядами гребцов протягивают на нос; здесь небольшим фестоном он свисает над водой, затем несколькими петлями его укладывают на носу, а остаток протягивают вдоль борта к корме, опять-таки между гребцами, причем гребцы даже задевают его руками и рукоятками весел. Короче говоря, гарпунный линь оплетает лодку во всех направлениях, и ни один гребец не может избежать его рискованных объятий.
Казалось бы, кто усидит спокойно среди путаницы этих смертельных извивов, готовых в любой, никому неведомый миг — в тот миг, когда будет заброшен гарпун — мгновенно ожить, словно полчища свившихся молний? Но привычка — удивительная вещь! Чего только не сделает привычка! И за своим обеденным столом вы не услышите таких находчивых ответов, таких великолепных острот, такого искреннего смеха, как в вельботе, преследующем кита, где шесть человек, как бы связанные одной веревкой, как бы стянутые одной петлей, несутся прямо смерти в глотку.
А впрочем, кто из нас не рожден с петлей на шее? Но если ты философ, то и в мчащемся по волнам вельботе, опутанном смертоносным тросом, ты испытаешь не больше страха, чем сидя вечерком у домашнего камелька, где возле тебя не убийственный гарпун, а всего лишь мирная кочерга.
Глава сороковая
Спрут
От островов Крозе мы повернули на северо-восток и вскоре очутились среди обширных лугов планктона — мелких плавучих водорослей, составляющих основную пищу гренландского кита.
Гренландские, или, как их еще называют, обыкновенные киты не представляли соблазна для «Пекода»: мы охотились только на кашалотов, ибо только в теле кашалота имеется ценнейшее вещество — спермацет. Поэтому мы спокойно рассматривали черные туши, не-торопливо проплывавшие за бортом. Они паслись здесь, как коровы на пастбище, всасывая вместе с водой желтоватый планктон.
Громадные поля планктона колыхались на волнах, словно поля золотистой пшеницы. Несколько дней мы медленно пробирались через эти океанские пастбища, держа курс к острову Ява. Легкий бриз гнал нас вперед, и три высокие мачты «Пекода» мирно покачивались над лугами планктона, словно три стройные пальмы посреди желтой пустыни.
И по-прежнему, время от времени, в лунные ночи, на серебристом горизонте появлялся и звал за собой одинокий фонтан.
Но однажды ясным синим утром, когда почти сверхъестественная тишина разлилась над водой, когда длинный сверкающий на волне солнечный луч казался золотым пальцем, сомкнувшим уста океана, дабы хранить его тайну, а скользящие волны тихо шептались о чем-то, в этом мертвенном покое чернокожий Дэггу, стоявший дозорным на мачте, заметил в море странное зрелище.
Громадная белая масса поднялась на поверхности океана и, всплывая все выше и выше, раздуваясь на лазурных волнах, сверкала, как спустившийся с гор ледник. Так продолжалось минуту, не больше, затем белый призрак стал также медленно погружаться в воду и вскоре исчез, чтобы через минуту или две снова начать свое медлительное сверкающее появление.
Дэггу пристально всматривался в видение. Вот оно исчезло, вот снова стало вспухать над водой. И тогда пронзи-тельный крик черного гарпунщика мгновенно поднял на ноги всю команду:
— Вон! Вот он! Всплывает! Смотрите! Белый Кит! Белый Кит!
Матросы ринулись к реям и повисли на них, всматриваясь в синюю даль. Освещенный лучами яркого солнца, Ахав с непокрытой головой стоял у бушприта, и его неистовый взгляд тоже был устремлен туда, куда указывала рука застывшего на месте Дэггу.
То ли серебристый фонтан, манивший за собой в лунные ночи, так повлиял на Ахава, что теперь он во всякое мгновение был готов к встрече с Моби Диком, то ли собственное нетерпение обмануло его, но едва лишь белоснежная масса снова стала вспухать над водой, как Ахав приказал спускать вельботы.
Четыре шлюпки устремились к добыче. На передней шел сам Ахав. Между тем призрак снова опустился под воду. Мы осушили весла и стали ждать его появления. И он не обманул нас, он появился на том же самом месте, и, забыв о Моби Дике, мы замерли в своих неподвижных лодках, пораженные удивительнейшим зрелищем, которое когда-либо открывал океан людям. Перед нами появилась огромная бесформенная масса, мерцавшая розоватыми переливами; бесчисленные длинные щупальца отходили от нее во все стороны, непрестанно извиваясь и скручиваясь, точно змеи; они слепо шарили по воде, готовые схватить каждую злополучную рыбешку, которая окажется поблизости. Ни начала у нее не было, ни конца, ни верха, ни низа, ни переда, ни зада, никаких признаков чувств или инстинктов, словно это сама жизнь, бесформенная, бессмысленная, бесчувственная покачивалась на поверхности океана.
Когда с негромким, хлюпающим звуком чудовище снова погрузилось в пучину, Старбек, не отводя глаз от кипящего водоворота, воскликнул:
— Уж лучше бы мне встретиться с Моби Диком, чем увидеть тебя, проклятый призрак!
— Что это было, сэр? — спросил Фласк.
— Спрут. Гигантский спрут. Не многим, видевшим его, довелось вернуться домой и рассказать об этой встрече.
Ахав не вымолвил ни слова. Он повел свой вельбот обратно к кораблю; остальные молча последовали за ним.
Суеверные китоловы всегда окрашивают встречу с этим морским чудовищем в самые зловещие тона. Моряки считают спрута величайшим из обитателей океана, но он так редко всплывает из глубин на поверхность, что об его природе и внешнем облике существуют самые смутные представле
ния. И все же его считают единственной пищей кашалота. Ведь в то время как все другие породы китов кормятся на поверхности моря, предоставляя человеку возможность на-блюдать за тем, как они едят, только кашалот, или, как его иной раз называют, спермацетовый кит, добывает себе про-питание где-то в неизведанных глубинах океана, так что китоловам приходится лишь догадываться, из чего это питание состоит. Между тем настигаемый охотниками кашалот не-редко изрыгает из пасти нечто, похожее по виду на куски щупальцев спрута, иные из которых достигают двадцати — тридцати футов в длину. Предполагается, что чудище, кото-рому эти щупальца принадлежали, цеплялось ими за дно, а кашалот, в отличие от всех своих собратьев, для того и снабжен зубами, чтобы отдирать добычу от дна.
Глава сорок первая
Стабб убивает кашалота
Если для Старбека появление спрута было зловещим предзнаменованием, то Квикег придавал этой встрече совсем иное значение.
— Когда твоя увидела спрут, — сказал он, проводя оселком по лезвию своего гарпуна, — тогда скоро жди кашалота.
Следующий день был особенно тихим и душным, и матросы лениво валялись на палубе, борясь с дремотой, навеваемой знойной морской пустыней. Ту часть Индийского океана, которую мы теперь проходили, китоловы справедливо считают наиболее унылой и скучной, потому что здесь куда реже, чем в других местах, можно встретить кувыркающихся дельфинов, летающих рыб и других жизнерадостных обитателей моря.
Я стоял на верхушке фок-мачты, прислонившись спиной к провисшим вантам; стоял, полусонный и беспомощный, перед властной дремотой, праздно раскачиваясь вместе с мачтой над океаном. Сон все больше и больше овладевал мной. Я еще успел заметить, что двое других дозорных — на гроте и бизани — уже мирно спят, и в следующую минуту мы все трое безжизненно раскачивались иад палубой, а внизу, под нами, сладко похрапывал, клюя носом над румпелем, рулевой. И не только на палубе все спали, но и за бортом; сами волны, казалось, сонливо кивали праздными гребешками, и сонный восток, склонившись над застывшим океаном, опустил голову на плечо запада, и сладко дремало повисшее над ними солнце.
Но вдруг словно пузырьки всплыли перед моими опу-щенными веками; руки судорожно стиснули поручни, и ка-кая-то неведомая милосердная сила спасла меня от падения вниз. Я вздрогнул и вернулся к жизни. И сразу же увидел: меньше чем в сорока саженях от подветренного борта, свер-кая широкой, точно днище перевернутого фрегата, лосня-щейся черной спиной, плыл громадный кашалот. Он лениво развалился на воде, неторопливо пуская фонтаны, и больше всего походил на дородного лежебоку, покуривающего трубочку после обеда. Но увы, мой бедный лежебока! Эта трубочка будет последней, которую тебе суждено выкурить! Словно по взмаху волшебного жезла, уснувший корабль пробудился.
— Готовь вельботы! — приказал Ахав.
Неожиданный шум на корабле, очевидно, встревожил кита, и раньше, чем вельботы были спущены на воду, он величе-ственно развернулся и неторопливо поплыл прочь, держась с достоинством, будто он вовсе нас не заметил. И все же капитан Ахав приказал разговаривать шепотом и грести с осторожностью. Тихо, но энергично работали мы короткими гребками — легкий ветерок был слишком слаб, чтобы напол-нить паруса — и наши вельботы скользили по воде бесшумно, как привидения. Но вдруг чудовище взмахнуло гигантским хвостом, и, словно утес, проглоченный землетрясением, кашалот исчез в пучине океана.
Стабб не спеша достал трубку и, чиркнув спичкой о шер-шавую ладонь, принялся раскуривать свою носогрейку, ожидая новой встречи с противником. И тот не заставил себя долго ждать. Всплыв на поверхность, он оказался прямо перед дымящейся трубкой, предоставив курильщику счастливую возможность стать героем сражения.
— Гони его, гони, ребятушки! — закричал Стабб, и слова из его глотки вырывались вместе с табачным дымом. — Только не спешите, мальчики, времени у нас вагон, но и не отста-вайте, крошечки мои, не отставайте… Вот так, вот так… Спокойнее, спокойнее, петочки… Но все-таки подстегните его как следует. А ну, Тэштиго, гребни-ка разок посильнее. Гони его, Тэш, сыночек мой, гони его в хвост и гриву! Под-нажмите все вместе, детки мои! Гоните его, гоните! Не дайте ему передохнуть, преследуйте его, как тысяча чертей! Вот так, так, мальчики, чтобы все мертвецы перевернулись в своих могилах. А ну, дружнее, еще дружнее, дьявол вас побери!..
— У-ух! Уа-уух! — заорал в ответ краснокожий Тэштиго, издавая древний боевой клич индейцев, и в неистовстве так рванул веслом, что все гребцы полетели со своих мест.
Его свирепые вопли сопровождались не менее дикими возгласами с других вельботов.
— Ки-ии! Ки-ии! — тянул Дэггу, раскачиваясь взад и вперед на своей банке, точно запертый в клетке тигр.
— Каа-ла! Каа-ла! — завывал Квикег, причмокивая губами, точно он высасывал кровь из куска свежего мяса.
Так, гонимые воплями и веслами, вельботы резали водную гладь, Стабб по-прежнему возглавлял погоню, подбадривая гребцов и не переставая дымить своей трубкой. Надрываясь, из последних сил жали матросы на весла, пока, наконец, не раздался желанный приказ:
— Вставай, Тэштиго! Дай ему!
Тэштиго метнул гарпун.
Весла вспенили воду; в тот же миг что-то горячее со сви-стом заскользило по рукам и запястьям. Это был линь. Секундой раньше Стабб успел еще раз обвести его вокруг лаг- рета, и теперь над бешено крутящимися петлями поднимался голубой дымок, сливавшийся с табачным дымом Стаббовой трубки. Но прежде чем свиться кольцами вокруг лагрета, жгучий линь пробегал меж ладонями Стабба, ко^рый случайно обронил брезентовые рукавицы, и потому ладони его были обнажены, и горячий линь скользил меж ними точно остро отточенный клинок.
— Смочи линь, смочи его! — заорал Стабб гребцу, сидев-шему возле кадки, и тот, сорвав с головы шапку, зачерпнул ею воды из-за борта. Линь еще раз обернули вокруг лагрета и закрепили. Теперь вельбот мчался на буксире среди клокочущей пены, а Тэштиго и Стабб поменялись местами — Тэштиго прошел на корму, а Стабб на нос.
Туго натянутый над лодкой линь вибрировал словно струна. Теперь у шлюпки как бы два киля — один резал воду, другой — воздух. Каскады брызг взлетали из-под носа, нескончаемый водоворот ревел за кормой, и стоило кому- нибудь из матросов пошевелить хотя бы мизинцем, как дрожащее, стонущее суденышко ложилось бортом на воду. Так мчались китоловы, вцепившись в банки, чтобы не оказаться за бортом. Казалось, что они пересекли уже всю Атлантику и весь Тихий океан, когда выбившийся из сил кит стал понемногу сбавлять скорость.
— Выбирай! Выбирай! — заорал Стабб, и все гребцы, повернувшись лицом к носу лодки и ухватившись за линь, стали подтягивать к киту все еще стремительно мчащийся вельбот. Скоро они поравнялись с чудовищем, и Стабб, покрепче упершись коленом в брус, прикрепленный на носу лодки, принялся наносить кашалоту удары острогой.
Стремительные, как горные речки, потоки крови стекали с боков гигантской туши. Раненый кашалот плыл теперь не среди морских волн, а среди собственной крови, которая бурлила и пенилась вокруг него. Уходящее солнце играло на поверхности багровых волн, бросая кровавый отсвет на лица матросов. А возбужденный охотой Стабб, неистово дымя своей трубкой, снова и снова вытаскивал на борт острогу, выпрямлял ее, постукивая лезвием о борт, и заново пускал в ход.
— Подгребай! Подгребай! — кричал он, когда ярость умирающего кашалота стала ослабевать. — Подгребай ближе! — и вельбот подошел вплотную к своей измученной жертве. Тогда, перегнувшись за борт, Стабб медленно погрузил длинное лезвие остроги в тело кита и принялся постепенно загонять его все глубже и осторожно поворачивать в разные стороны, будто нащупывая проглоченные чудовищем золотые часы, которые он опасался разбить прежде, чем они будут извлечены на поверхность. Но этими золотыми часами была сама жизнь морского исполина. И Стабб добрался до нее! Выйдя из предсмертного оцепенения, кашалот вдруг стал неистово биться, взбивая кровавую пену и окружив себя непроницаемой стеной кипящих брызг. Едва избежав гибели, лодка вслепую выбралась из этих клокочущих кровавых сумерек на свет божий.
Но вот буря, поднятая умирающим, улеглась. Бока его медленно вздымались и опадали, дыхало прерывисто сужалось и расширялось, и вдруг фонтан густой багровой крови взметнулся высоко в настороженно-притаившийся воздух, и, падая вниз, кровь заструилась по неподвижному телу. 
— Он умер, мистер Стабб, — сказал Дэггу.
— Да, обе трубки догорели до дна, — согласился Стабб и, вынув изо рта свою трубку, выбил из нее пепел и минуту стоял неподвижно, устремив взгляд на свою добычу, которая безжизненно колыхалась на воде.
Глава сорок вторая