— Эхой! На корабле! Не встречался тебе Белый Кит? — крикнул Ахав, когда за кормой у нас проходил английский китобоец. Прижав к губам рупор, старик стоял в своем вельботе, подвешенном на шканцах, так что его костяная нога была отлично видна капитану английского судна, который небрежно развалился на носу своего вельбота. Это был добродушного вида загорелый и крепкий моряк лет шестидесяти или около того, одетый в просторную куртку. Один рукав его куртки был пуст и развевался за спиной, точно вымпел на корме корабля. — Не видал ты Моби Дика? — спрашивал у него Ахав.
— А это видишь? — ответил англичанин и поднял над головой искусственную руку, сработанную из белой кашалотовой кости. Рука оканчивалась деревянной головкой, похожей на молоток.
— Вельбот! — взревел Ахав. — Вельбот на воду!
Не прошло и минуты, как вельбот Ахава подошел к борту английского корабля. Но тут возникло непредвиденное затруднение. Взволнованный Ахав совершенно забыл, что с тех пор, как он остался без ноги, ему еще ни разу не приходилось подниматься на борт чужого судна. На «Пекоде» для этой цели было сделано весьма хитроумное устройство— без него одноногий Ахав не мог бы взобраться из шлюпки даже на борт собственного корабля. И теперь, когда волны то поднимали его шлюпку к самому фальшборту английского корабля, то опускали чуть ли не до самого киля, Ахав почувствовал себя беспомощным и жалким.
Я уже говорил, что всякое неудобство, хотя бы косвенно связанное с постигшим Ахава несчастьем, неизменно вызывало у него вспышки неистовой ярости. А в этом случае его раздражение еще усиливалось из-за любезности двух английских офицеров, которые, склонившись за борт, спускали ему сверху весьма красиво разукрашенный веревочный трап — им, видимо, и в голову не приходило, что одноногому калеке он ни к чему. Но английский капитан понял все с первого взгляда и приказал спустить за борт большие разделочные тали. Матросы выполнили его приказание, Ахав уселся верхом на крюк, и таким образом был благополучно поднят на борт и опущен на шпиль.
|
|
Английский капитан приблизился к нему, дружески протягивая свою костяную руку, а навстречу ей Ахав протянул свою костяную ногу и сказал:
— Так, так, дружище! Тряхнем костями — вот рука, которая никогда не дрогнет, и нога, которая никогда не побежит! Скрестим костяные клинки! Давно ли ты видел Белого Кита? Где это было?
— На экваторе, — ответил англичанин, — в прошлом году.
— Его работа? — спросил Ахав, указав на костяную руку англичанина.
— Его, — ответил тот. — А твоя нога?
— Тоже, — сказал Ахав. — Давай рассказывай скорей, как это случилось.
— Я тогда впервые попал на экватор, — начал англичанин, — а о Белом Ките ничего не слышал. Однажды нам повстречалось стадо кашалотов — голов пять или шесть. Мы спустили вельботы и погнались за ними. Мне удалось одного загарпунить. Это был не кит, а прямо циркач, так и скакал вокруг нас. Так что я приказал своим ребятам сидеть смирно, а не то мигом пошли бы ко дну. И как раз в это время вдруг всплывает здоровенный кашалот — башка и горб белые, как молоко, а сам весь в морщинах и трещинах.
— Это он! — вскричал Ахав. — Клянусь дьяволом, это он!
— А возле плавника у него торчат гарпуны.
— Так, так, это мои гарпуны!
— Ну вот, всплывает этот седой прадедушка, кидается в самую середину стада и начинает бешено грызть линь.
|
|
— Понятно, — опять перебил Ахав, — хотел перекусить твой линь и освободить дружка, попавшего в беду. Старый трюк!
— Уж не знаю, как это получилось, — продолжал однорукий капитан, — только линь запутался у него в зубах, зацепился там за что-то; а мы этого не знали, и стали выбирать линь, чтобы поскорей прикончить загарпуненного кита, пока его не освободил этот зубатый защитник. Но вдруг — трах! И вместо нашего кита, который был на лине, мы натыкаемся прямо на белый горб, а наш преспокойно уплывает. Ну, раз такое дело, я решаю прикончить белобрысого— тем более, что такого огромного, такого прекрасного кашалота я еще в жизни не видел. А он весь так и кипит от ярости. Ну, думаю, этот чертов линь того и гляди оборвется или вырвет зуб, за который он зацепился, ведь ребята у меня в лодке сущие дьяволы! Одного линя, думаю, для такого деда мало, надо бы подцепить его и на второй. Я перескакиваю в лодку моего старшего помощника, которая шла борт о борт с моей, и, схватив гарпун, бросаю его в этого белого дьявола. Но, боже ты мой! В тот же самый миг я совершенно ослеп, ну совершенно ничего не вижу, потому что кругом только черная пена, а высоко над нами навис громадный хвост. В темноте я нащупываю второй гарпун, чтобы метнуть его в элодея, но в этот момент хвост рушится на нас и разрубает вельбот пополам, да так разрубает, что обе половины — в щепки. Все мы, конечно, в воде. Чтобы не попасть под новый удар исполинского хвоста, я хватаюсь за рукоятку своего гарпуна, торчащего # боку кашалота, но тут волна относит меня в сторону, а кит камнем уходит под воду. И вот тогда-то второй гарпун, привязанный к линю, вонзился мне в руку, вот сюда, пониже плеча. Как я тогда не пошел ко дну? — сам не понимаю. Ну, а остальное вам доскажет вот этот джентльмен. Познакомьтесь, капитан, — доктор Кляп, наш судовой врач… — и однорукий капитан обратился к доктору: — Ну, Кляп, валяй дальше, как все было.
|
|
Джентльмен, столь фамильярно приглашенный принять участие в беседе, все это время стоял неподалеку; ничто в его внешности не говорило о его благородной профессии. У него было добродушное круглое лицо. Одет он был в выцветшую синюю блузу и заплатанные штаны. Он вежливо поклонился Ахаву и поспешил исполнить просьбу своего капитана.
— Рана была ужасная, — начал он, — я посоветовал ка-питану Бумеру прежде всего направить нашего Сэмми…
— «Самуэль Эндерби» — так зовут мой корабль, — пояснил Ахаву однорукий капитан и обратился к доктору: — Ну, валяй дальше.
— Итак, значит, он направил нашего Сэмми на север, чтобы поскорее убраться подальше от этого чертова эква-тора, где нечем дышать от жары. Ну, а я делал все, что мог: все ночи напролет сидел возле него, меняя повязки.
— Уж это, что и говорить, — перебил доктора капитан, — сидел и пил вместе со мной ром. И каждую ночь напивался так, что вместо руки бинтовал мне ногу. Ах ты, старый мошенник! Это ты-то сидел со мной ночи напролет? Да ты валялся пьяный под столом, пока я сам, одной рукой не взваливал тебя на койку. Ну, плети дальше и знай, что я охотнее сдохну от твоего вранья, чем позову другого врача.
— Должен вам заметить, уважаемый сэр, — обратился доктор Кляп к Ахаву, — что мой друг, капитан Бумер, любит иногда пошутить, но шутки эти совершенно безосновательны, так как, да будет вам известно, я в недавнем прошлом был священником и являюсь сторонником абсолютной трезвенности. Должен вас уверить, что я никогда не пью…
— Воды! — закончил за него однорукий капитан. — Это верно, воду он никогда не пьет, боится, что от воды его хватит удар. Я подозреваю, что он просто болен водобоязнью. Но, продолжай, продолжай, великий трезвенник. Ты про руку рассказывай.
— Я и рассказываю, — спокойно ответил доктор. — Когда вы, мистер Бумер, перебили меня своим остроумным замечанием, я как раз говорил о том, что, несмотря на все мои старания, рана делалась с каждым днем все хуже и хуже. По правде говоря, сэр, — обратился он к Ахаву, — это была самая ужасная из всех открытых ран, когда-либо встречавшихся в медицинской практике: в длину она превышала два фута, я сам измерил ее лотлинем. Рука стала чернеть — я знал, чем это грозит, и ампутировал ее. Но к этой костяшке я не имею никакого отношения: я тут ни при чем. Это он сам себе смастерил, а плотнику приказал насадить на эту дубинку молоток, чтобы удобнее было вышибать мозги из подчиненных. Надо вам сказать, сэр, что на мистера Бумера иногда такое находит. Однажды он попробовал своей костяной дубинкой крепость и моего черепа. Видите эту впадину, сэр? — сняв шляпу, доктор Кляп обнажил у себя на черепе углубление размером с бильярдный шар, нисколько, впрочем, не похожее на шрам или зажившую рану. — Так вот, мистер Бумер может вам рассказать, откуда у меня эта дырка.
— Понятия не имею, откуда она у тебя, — сказал капитан, — об этом надо расспросить твою матушку, она, наверное, так и родила тебя с дыркой в башке. Ну и мошенник ты, Кляп! Ну и болтун! Интересно, найдется ли на свете такой кляп, чтобы заткнуть глотку этому Кляпу?.. Когда ты помрешь, негодяй, я суну тебя в бочку с рассолом — такой экземпляр стоит сберечь для потомков.
— А что стало с Белым Китом? — нетерпеливо спросил Ахав.
— Он скрылся, — ответил однорукий капитан, — но тогда я еще даже не догадывался, что это знаменитый Белый Кит; только потом, много позже я услышал о Моби Дике и понял, что это он сыграл со мной такую шутку.
— И больше ты его не встречал?
— Встречал дважды.
— Но загарпунить не удавалось?
— И не пытался. Разве мало того, что он отнял у меня одну руку? Не думаю, чтобы он мне отдал ее обратно, а что я стану делать, если он отнимет у меня и вторую?
— Кстати, известно ли джентльменам, — вмешался доктор, — что пищеварительные органы кита устроены таким образом, что он не может переварить даже куриной котлетки. Так что я не думаю, что он сожрал вашу руку, мистер Бумер, и вашу ногу, мистер Ахав. Скорее всего, ему надо было только припугнуть вас. Но с ним вполне могла случиться такая же история, как с одним моим пациентом, факиром с острова Цейлон. Этот факир глотал ножи и шпаги, и неплохо себе этим зарабатывал, но в один прекрасный день он случайно проглотил свой перочинный ножик и на целый год испортил себе желудок. Только когда я дал ему лошадиную дозу рвотного, ножик стал выходить из него по кусочкам, сначала одно лезвие, потом штопор, потом шило, а потом уж и второе лезвие. Так что, мистер Бумер, не исключено, что ваша правая рука еще цела в желудке Моби Дика, и если вы отдадите этому обжоре свою левую руку, то, может быть, сумеете пристойно похоронить правую. Для этого только надо поймать Моби Дика и сговориться с ним.
— Ну нет, благодарю покорно, — сказал капитан Бумер. — Пусть он подавится той рукой, а другую я, пожалуй, оставлю при себе. И вообще, хватит с меня Белых Китов, видеть их больше не желаю. Убить Моби Дика, конечно, большая честь, да и спермацета в нем, наверно, столько, что можно набить целый трюм, но я предпочитаю держаться от него подальше. А вы, капитан? — и он поглядел на костяную ногу Ахава.
— Возможно, возможно, — пробормотал Ахав. — Дер-жаться подальше?.. Это легко сказать, а вот как заставить себя держаться подальше? Он притягивает, словно магнит, этот дьявол в образе кита, это исчадие ада, это белое чудовище! Когда ты видел его в последний раз? Когда, скажи скорее! Каким курсом он шел? Ну, говори же! — Ахав спрашивал с таким видом, что доктор Кляп, взглянув на него, закричал:
— Скорее термометр! У джентльмена жар! Его кровь на точке кипения, а от пульса дрожит палуба, — и, выхватив из кармана ланцет, он потянулся к руке Ахава, чтобы пустить ему кровь.
— Прочь! — крикнул Ахав, отшвырнув его в сторону. — Гребцы, по местам! Каким курсом он шел?
— О, господи! — воскликнул Бумер, к которому был об-ращен последний вопрос. — Что с вами, сэр? Он шел, по- моему, на восток… — и прошептал Федалле: — Ваш капитан помешан, да?
Но Федалла ничего ему не ответил, скользнул за борт и, усевшись в вельбот, взялся за рулевое колесо. Ахав подтянул к себе тали и приказал английским матросам опу
скать их. В следующую минуту он уже стоял на корме вельбота, который мчался к «Пекоду».
Тщетно окликал его англичанин. Ахав стоял к нему спиной, оборотив окаменевшее лицо к своему кораблю, как будто и не слышал его голоса.
Глава пятьдесят третья