Закончив доклад, я поднимаю глаза и вижу, как Хилтон Смит что-то шепчет на ухо Пичу. За столом какое-то время сохраняется молчание. Затем Пич кивает Хилтону и сухо произносит, обращаясь ко мне:
— Хорошая работа, Эл.
Затем Билл приглашает выступить следующего директора. Я сажусь, несколько задетый кажущимся безразличием Пича, тем, что он не похвалил меня, как к тому призывал его в своем докладе Фрост. Я, признаюсь, ожидал чего-то большего, чем сухое «хорошая работа, Эл».
Но тут до меня доходит, что Пич не может знать об истинном размахе перемен на нашем заводе. А надо ли ему знать? Стоит ли нам сообщать ему? Лу просил меня об этом. А я сказал: «Нет, подождем еще немного».
Мы могли бы пойти к Пичу, рассказать все в подробностях, выложить все карты на стол — и пусть он решает. Именно это нам придется сделать. Но не сейчас. Я уверен, что еще не пора.
Я проработал с Пичем много лет и знаю его довольно хорошо. Он умен, но он не новатор. Пару лет назад он еще дал бы нам поэкспериментировать. Но не сегодня. У меня есть чувство, что если сейчас мы раскроемся перед ним, он прикажет мне действовать согласно стандартным методам учета затрат, в которые он верит.
Мне нужно дождаться своего часа, прежде чем я смогу пойти к нему с солидным багажом свидетельств того, что мой метод (на самом деле метод Ионы) реально работает. Мы нарушили слишком много правил, чтобы рассказывать ему сейчас все подробности.
Но будет ли у нас время? Вот какой вопрос терзает меня. Пич ведь не отменил свою угрозу закрыть завод. Я думал, что он скажет что-нибудь такое (публично или приватно) после моего доклада, но он промолчал.
Я смотрю на него через стол. Он какой-то невнимательный сегодня — на себя не похож. Кто-то выступает, а он как будто и не слушает. Похоже, Хилтон подсказывает ему, что нужно говорить. Что это с ним?
Совещание заканчивается примерно в час дня, и к тому времени я принимаю решение с глазу на глаз поговорить с Пичем, если смогу до него добраться. Когда он выходит из конференц-зала и идет по коридору, я догоняю его. Он приглашает меня в свой кабинет.
— Так когда ты собираешься снять нас с крючка? — спрашиваю я его, когда дверь в кабинет закрывается.
Билл садится в большое мягкое кресло, а я устраиваюсь напротив. Стол не разделяет нас, и можно поговорить по-товарищески.
Билл смотрит на меня в упор и спрашивает:
— А почему ты решил, что я собираюсь это сделать?
— В Бирингтоне дела явно налаживаются, — отвечаю я. — Мы начали зарабатывать деньги для филиала.
— Начали? — переспрашивает он. — Послушай, Эл, месяц у тебя действительно был удачный. Это явно шаг в нужном направлении. Но сможешь ли ты добиться тех же результатов два месяца подряд? Три, четыре? Вот что я хочу увидеть.
— Добьемся, — обещаю я.
— Буду с тобой откровенен, — говорит Пич. — Я все еще не убежден, что это не мыльный пузырь. У тебя была огромная задолженность по заказам. И то, что ты по ним рассчитался, было неизбежно. Но что ты сделал, чтобы снизить расходы? Ничего, насколько я вижу. А чтобы завод стал прибыльным надолго, операционные расходы необходимо сократить на десять-пятнадцать процентов.
Я испытываю глубокое разочарование. Немного придя в себя, я говорю:
— Билл, а если в следующем месяце ситуация улучшится, тогда ты, по крайней мере, отложишь исполнение своей угрозы — рекомендовать совету директоров закрыть нас?
Он качает головой:
— Улучшение должно быть большим, чем за предыдущий отчетный период.
— Насколько большим?
— Выдай мне пятнадцать процентов роста прибыли по сравнению с маем, — говорит он.
Я киваю.
— Думаю, мы справимся, — говорю я и вдруг замечаю, как Пич на долю секунды меняется в лице.
Совладав с собой, он говорит:
— Прекрасно. Если добьешься такого роста, а потом удержишь достигнутый уровень прибылей, бирингтонский завод будет работать.
Я улыбаюсь. Если мы добьемся таких показателей, думаю я, надо быть идиотом, чтобы закрыть нас.
На своем «бьюике» я выскакиваю на межштатную автостраду, вжимая в пол педаль газа и включив погромче радио. Адреналин бьет ключом. Машина летит стрелой, а мысли в голове — еще быстрее.
Два месяца назад я думал, что мне придется искать новую работу. Но Пич только что сказал, что, если мы еще один месяц хорошо поработаем, завод не закроют. Мы почти у цели. Осталось совсем немного. Всего один месяц.
Но пятнадцать процентов?
Мы расправились с просроченными заказами в потрясающем темпе. Это позволило нам выйти на колоссальные объемы производства — по сравнению с чем угодно: с прошлым месяцем, предыдущим кварталом, минувшим годом. Это обеспечило огромный приток доходов — и в документах все это выглядит великолепно. Но теперь, когда все просроченные заказы отправлены и мы штампуем уже новые заказы быстрее, чем когда- либо…
Вдруг возникает мысль, что я в большой беде. Где я возьму столько заказов, чтобы увеличить прибыли на пятнадцать процентов?
Пич требует от нас не просто хороший месяц — он требует невозможно хороший месяц. При этом он ничего не пообещал; пообещал я — и, наверное, слишком много. Я пытаюсь вспомнить график заказов на предстоящие недели и посчитать в уме, получим ли мы необходимый рост производства, чтобы достичь требуемого Пичем роста прибылей. Боюсь, что не получим.
Хорошо, можно ведь отгружать заказы раньше графика. Я могу взять заказы, запланированные на первую неделю или две июля, и отгрузить их в июне.
А потом что я буду делать? Мы окажемся вообще без заказов. Нам нужно больше работы.
Интересно, где сейчас Иона?
Глянув на спидометр, я обнаруживаю, что стрелка дошла до восьмидесяти. Я сбавляю газ. Расслабляю галстук. Нет смысла погибать по дороге на завод. Тут до меня доходит, что к тому времени, как я вернусь на завод, пора уже будет ехать домой.
Примерно в это время я проезжаю знак, подсказывающий мне, что через две мили будет поворот на шоссе, ведущее в Форест-Гров. А что, почему нет? Джулию и детей я уже два дня не видел. По случаю окончания занятий в школе дети переселились к Джулии и ее родителям.
В нужном месте я сворачиваю, доезжаю до ближайшей заправки и с таксофона звоню в офис. Когда Фрэн снимает трубку, я, во-первых, прошу передать Бобу, Стейси, Ральфу и Лу, что совещание прошло хорошо, а во-вторых, говорю, чтобы меня сегодня на работе не ждали.
Когда я приезжаю к Барнетам, меня встречают как желанного гостя. Некоторое время я болтаю с Дейвом и Шерон, а потом Джулия предлагает мне пройтись.
На улице чудесный летний день.
Когда я обнимаю Шерон на прощанье, она шепчет мне на ухо:
— Папа, когда мы все вместе поедем домой?
— Скоро, я надеюсь, — говорю я ей.
Несмотря на мою кажущуюся уверенность, этот вопрос продолжает терзать меня самого.
Мы с Джулией идем в парк и, погуляв немного, присаживаемся на скамейку на берегу реки. Некоторое время сидим молча. Джулия спрашивает, не случилось ли чего. В ответ я задаю ей вопрос, который задала мне Шерон.
— Она и меня все время спрашивает об этом, — говорит Джулия.
— И что ты ей отвечаешь?
— Говорю, что скоро поедем.
Я смеюсь:
— То же самое и я ей сказал. Но ты действительно так думаешь?
Она медлит с ответом. Потом улыбается и говорит со всей искренностью:
— Ты последние недели был очень милый.
— Спасибо. Это чувство взаимно, — говорю я.
Она берет меня за руку:
— Но… прости меня, Эл. Я все еще боюсь ехать домой.
— Почему? Ведь наши отношения определенно налаживаются. В чем проблема?
— Послушай, нам представилась хорошая возможность изменить что-то в нашей жизни. И это прекрасно. Мне действительно было приятно и интересно с тобой все это время. Но если мы снова начнем жить вместе, знаешь, что произойдет? Первые два дня все будет прекрасно. А через неделю возобновятся те же споры. А еще через месяц, или шесть месяцев, или год… ну, сам понимаешь.
Я вздыхаю:
— Джулия, тебе было плохо жить со мной?
— Эл, не плохо, — говорит она. — Просто… ну, не знаю. Ты не обращал на меня никакого внимания.
— Но у меня была масса проблем на работе. Я на самом деле был по уши в дерьме. Чего же ты хотела?
— Больше того, что получала, — отвечает Джулия. — Знаешь, когда я была маленькой, отец всегда приходил домой в одно и то же время. Вечера он проводил дома. Вся семья всегда была в сборе. А с тобой никогда не знаешь, чего ждать.
— Не сравнивай меня со своим отцом. Он дантист. Залечив последний зуб, он может вешать замок и идти домой. А у меня работа совсем другая.
— Алекс, это просто ты не такой. Другие люди ходят на работу и с работы в определенные часы.
— Да, отчасти ты права, — соглашаюсь я. — Я не такой, как другие. Когда я чем-то занимаюсь, то занимаюсь по-настоящему. И может быть, это связано с тем, в какой семье я рос. Посмотри на мою семью — у нас не было такого, чтобы ужинать всем вместе. Всегда кто-то должен был дежурить в магазине. Это было твердое правило моего отца: бизнес всех нас кормит, значит, ему уделяется главное внимание. Мы все это понимали и все вместе трудились.
— И что это доказывает, кроме того, что мы росли в разных семьях? — спрашивает Джулия. — Я говорю тебе о том, что меня угнетало, причем до такой степени, что я уже начала сомневаться в своей любви к тебе.
— А что заставляет тебя думать, что ты любишь меня сейчас?
— Хочешь поспорить? — спрашивает она.
Я отвожу взгляд и уныло говорю:
— Нет, спорить я не хочу.
Она вздыхает:
— Вот видишь? Ничего не изменилось…
Мы оба долго молчим. Затем Джулия встает и идет вдоль берега реки. На секунду мне кажется, что она сейчас уйдет. Не уходит. Возвращается и садится рядом со мной.
— Когда мне было восемнадцать, — говорит она, — у меня все было распланировано — колледж, диплом учительницы, замужество, дом, дети. Все решения были приняты заранее. Я знала, какого рисунка фарфоровый сервиз хочу. Знала, как назову детей. Знала, как будет выглядеть мой дом и какого цвета будет ковер на полу. Все было определено. И мне было очень важно, чтобы все это у меня было. А теперь… все это у меня есть… но что-то не так. Теперь все это кажется мне второстепенным.
— Джулия, а почему твоя жизнь должна соответствовать этому… этому идеальному образу, придуманному тобой? — спрашиваю я. — Ты хотя бы знаешь, зачем тебе все то, что ты хочешь?
— Затем, что я так воспитана, — отвечает она. — А ты? Зачем тебе твоя карьера? Почему ты чувствуешь себя обязанным отдавать работе двадцать четыре часа в сутки?
Я молчу, молчит и она.
Потом она произносит:
— Прости меня. Я просто совершенно растеряна.
— Ничего, не извиняйся, — говорю я. — Ты задала хороший вопрос. Я и сам не знаю, почему меня не устроило бы быть бакалейщиком или служащим, работающим с девяти до пяти.
— Эл, давай забудем про мой вопрос, — предлагает она.
— Я думаю, что мы должны поступить как раз наоборот, — возражаю я. — Тебе следует задавать еще больше вопросов.
Джулия с сомнением смотрит на меня и спрашивает:
— Например?
— Например, что для нас наша семья? Я вижу цель брака не в том, чтобы жить в идеальном доме, где все делается по часам. А ты в этом видишь цель?
— Все, чего я прошу, это возможности хоть немного полагаться на своего мужа, — говорит Джулия. — А что вообще за разговор про цель? Брак, семья… Никакой цели нет.
— Тогда зачем люди женятся? — спрашиваю я.
— Женятся из чувства долга… по любви… да мало ли почему женятся, — сердится она. — Алекс, что за глупые вопросы ты задаешь?
— Глупые они или умные, я задаю их потому, что мы прожили вместе пятнадцать лет и до сих пор не имеем четкого представления о том, для чего поженились… чего мы ждем от нашего брака… в общем, все такое. — Я сбиваюсь. — Мы словно плывем по течению, делая то, что делают все. А потом оказывается, что у нас совершенно разные представления о том, какой мы хотели бы видеть нашу совместную жизнь.
— Мои родители живут в браке тридцать семь лет, — говорит Джулия, — и их никогда не волновали подобные вопросы. Никто никогда не спрашивает: «Какова цель брака?» Люди женятся просто потому, что любят друг друга.
— Что ж, это, конечно, все объясняет, — с иронией говорю я.
— Эл, пожалуйста, не задавай таких вопросов. На них нет ответов. А если мы будем вести подобные разговоры, то можем все погубить. Если ты изменил свое отношение к нашему браку…
— Джулия, я не изменил своего отношения к нашему браку. Но ведь ты не можешь понять, что у нас не так. Так, может, если ты подумаешь об этом вместо того, чтобы сравнивать нас с персонажами романов…
— Я не читаю романов, — говорит она.
— Тогда откуда у тебя такое представление о том, какой должна быть семейная жизнь?
Джулия молчит.
— А я всего лишь предлагаю на время отбросить все предубеждения насчет семейной жизни и непредвзято посмотреть на то, что мы имеем сейчас. А потом мы должны разобраться, чего хотим, и двигаться в этом направлении.
Но Джулия как будто не слышит. Она встает.
— Думаю, пора идти обратно.
На пути к дому Барнетов мы молчим, как два айсберга в океане, сведенные течением. Я смотрю в одну сторону, Джулия в другую. Когда мы заходим в дом, миссис Барнет приглашает меня остаться поужинать, но я говорю, что мне надо ехать. Я прощаюсь с детьми, машу рукой Джулии и выхожу.
Я уже сажусь в «бьюик» и вдруг вижу, что она бежит за мной.
— Мы увидимся в субботу? — спрашивает Джулия.
Я улыбаюсь и бормочу:
— Да, конечно.
— Мне очень жаль, что так все вышло, — говорит она.
— Что ж, будем пытаться, пока не получится.
Мы оба улыбаемся. Следующие за этим нежности стирают все обиды.
28
Я приезжаю домой уже на закате. Я отпираю дверь из гаража в кухню и слышу, как звонит телефон. Спешу снять трубку.
— Доброе утро, — говорит Иона.
— Утро? — Глянув в окно, я вижу, что солнце уже почти скрылось за горизонтом. Потом смеюсь: — Я вижу закат. Откуда вы звоните?
— Из Сингапура, — отвечает он.
— О!
— Кстати, я из окна наблюдаю восход солнца, — говорит Иона и продолжает уже серьезно: — Алекс, я не стал бы звонить вам домой, но у нас не будет возможности поговорить в ближайшие несколько недель.
— Почему?
— Это длинная история, и сейчас я не хочу вдаваться в подробности. Но я уверен, что у нас еще будет время об этом поговорить.
— Ну что ж… — Я недоумеваю, что могло произойти, но говорю: — Это очень плохо. Я ведь собирался опять обратиться к вам за помощью.
— Что-то не так? — спрашивает Иона.
— Да нет, — отвечаю я, — в целом все очень хорошо — с производственной точки зрения. Но сегодня я говорил с вице-президентом компании, руководителем нашего филиала, и он сказал мне, что завод должен достичь еще больших успехов.
— У вас что, до сих пор нет прибылей?
— Есть. Мы снова начали зарабатывать, но, чтобы наш завод продолжал работать, процесс улучшения следует еще более ускорить.
Я слышу на другом конце провода что-то вроде смешка.
— На вашем месте, — произносит Иона, — я бы не беспокоился так сильно о закрытии завода.
— Но, судя по словам главы филиала, угроза закрытия вполне реальна, — возражаю я. — Я не могу себе позволить не думать об этом.
— Алекс, если вы хотите улучшить показатели в еще большей степени, я всецело за, — говорит Иона. — И поскольку некоторое время у нас не будет возможности общаться, давайте поговорим об этом сейчас. Расскажите о текущем положении вещей.
Я рассказываю. Затем, опасаясь, не достигли ли мы некоего теоретического потолка успеха, я спрашиваю, можно ли еще хоть что-нибудь предпринять.
— Хоть что-нибудь? — усмехается Иона. — Поверьте мне, это только начало. Вот что я предлагаю…
Назавтра я приезжаю в свой офис пораньше, постоянно размышляя о том, что мне сказал Иона. Начинается новый день, который в Сингапуре наступил уже вчера. Выйдя в коридор налить чашку кофе, я застаю у кофейного автомата Стейси.
— Привет, — говорит она. — Я слышала, вчерашнее совещание в филиале прошло хорошо?
— Неплохо, — отвечаю я. — Но, боюсь, придется еще попотеть, чтобы убедить Пича, что наши улучшения надолго. Вчера вечером я разговаривал с Ионой.
— Вы рассказали ему о наших успехах? — спрашивает Стейси.
— Да, конечно. И он предложил нам сделать, как он выразился, «следующий логический шаг».
Я вижу на ее лице нервную усмешку.
— Как это?
— Наполовину уменьшить объемы партий, обрабатываемых избыточными ресурсами, — говорю я.
Стейси пытается понять.
— Зачем?
— Затем, — говорю я с улыбкой, — что в конечном счете это принесет больше денег.
— Не понимаю, — недоумевает она. — Как это может нам помочь?
— Послушайте, Стейси, вы отвечаете за движение запасов, — говорю я. — Скажите мне, что случится, если мы наполовину уменьшим размеры партий.
Она задумчиво пьет кофе и морщит лоб от умственного напряжения, а затем говорит:
— Если мы сократим размеры партий, то в каждый момент времени запасы незавершенного производства будут наполовину меньше. Это значит, что мы наполовину сократим текущие затраты на материалы, необходимые для поддержания производства. Если мы сможем договориться с поставщиками, то наполовину сократим все незавершенное производство, а это, в свою очередь, позволит нам уменьшить количество денег, лежащих мертвым грузом в виде запасов. Это даст экономию оборотных средств.
Я соглашаюсь со всем, что говорит Стейси.
— Все правильно. Но это только одна сторона дела.
— А чтобы извлечь максимальную пользу, — продолжает она, — нам придется убедить поставщиков поставлять материалы как можно чаще и как можно меньшими партиями. Здесь потребуются серьезные аргументы, и я не уверена, что все поставщики пойдут на это.
Я отвечаю:
— Вот над этим нам надо поработать. Со временем они согласятся, потому что это выгодно им так же, как и нам.
— Но если мы уменьшим объемы обрабатываемых партий, — говорит Стейси, — не приведет ли это к тому, что чаще придется переналаживать оборудование?
— Об этом не беспокойтесь.
— Но Донован…
— С Донованом мы договоримся, — отвечаю я. — Но помимо того, что вы сказали, в этом есть еще одна сторона.
— Что же? — спрашивает Стейси.
— Правда хотите знать?
— Конечно, хочу.
— Хорошо. Позовите остальных на совещание, и я всем все сразу объясню.
В отместку за то, что я поручил ей созвать совещание, Стейси назначает его на полдень в самом дорогом ресторане города — ленч оплачивается за мой счет, конечно же.
— Что я могла сделать? — говорит она, пока мы рассаживаемся. — Только в это время все были свободны, правда, Боб?
— Правда, — отвечает Боб.
Я не против. Учитывая, сколько эти люди потрудились в последнее время, я не вправе отказать им в удовольствии перекусить за мой счет. Я начинаю с того, что пересказываю всем наш утренний разговор со Стейси, и перехожу ко второй стороне дела.
Идеи, высказанные Ионой, касались также времени, которое материалы находятся в цехах завода. Полное время обработки единицы материала с момента ее поступления на завод до момента отгрузки в составе готового изделия можно разделить на четыре части.
Первая часть — время наладки: заготовка лежит, дожидаясь, когда ресурс подготовят к работе с ней.
Вторая часть — время обработки, в течение которого заготовка принимает новую, более ценную форму.
Третья часть — время ожидания в очереди к ресурсу, пока ресурс занят обработкой деталей, прибывших раньше.
Четвертая часть — опять же время ожидания, но теперь уже ожидания других необходимых деталей перед сборкой.
Как сказал Иона, время наладки и обработки составляет для любой детали лишь малую долю общего времени. Основное, гораздо большее, время тратится на ожидание в очереди к ресурсу или перед сборкой.
Для деталей, проходящих через «узкие места», львиная доля общего времени приходится на ожидание в очереди. Деталь надолго застревает перед «узким местом». Для деталей же, маршрут которых минует «узкие места», превалирует время ожидания сборки, потому что им приходится подолгу ждать поступления комплектующих с «узких участков». Получается, что в каждом случае общее время диктуется пропускной способностью «узких мест». А это, в свою очередь, означает, что «узкие места» предопределяют как уровень незавершенного производства, так и выработку.
Размеры партий принято составлять согласно формуле оптимального объема партий. Вчера вечером Иона объяснил мне, что эта формула опирается на некоторые неверные посылки и поэтому ущербна. Он предложил мне подумать, что будет, если размеры партий по сравнению с их нынешними величинами уменьшить наполовину.
Если мы это делаем, то одновременно наполовину сокращаем время обработки партии. А это означает и уменьшение наполовину времени ожидания. В итоге мы наполовину сокращаем общее время пребывания партии в цехах завода. А сокращение общего времени означает, что…
— …сокращается время всего производственного цикла, — поясняю я. — И поскольку детали меньше лежат без движения, увеличивается скорость производственного потока.
— А это ускоряет оборачиваемость заказов, и покупатели быстрее их получают, — подхватывает Лу.
— И не только, — говорит Стейси. — Ускорение производственного цикла позволяет нам быстрее удовлетворять спрос.
— Правильно! — восклицаю я. — Быстрее удовлетворяя рыночный спрос, мы тем самым получаем конкурентное преимущество.
— Это значит, что большее число покупателей будет обращаться к нам, ведь мы можем быстрее дать им то, что нужно, — произносит Лу.
— Возрастает объем продаж! — говорю я.
— И наши премии! — вторит мне Стейси.
— Стоп, стоп, стоп, — останавливает нас Боб. — Минуточку!
— Что такое? — спрашиваю я.
— А как насчет времени наладки? — спрашивает он. — Если наполовину уменьшить размеры партий, удвоится количество наладок. Это же живой труд! Чтобы снизить себестоимость, мы, наоборот, должны экономить на времени наладки.
— Что ж, я знал, что этот вопрос возникнет, — отвечаю я. — Давайте его основательно обсудим. Иона сказал мне, что существует правило, аналогичное правилу насчет часа простоя «узкого места». Помните? Час простоя «узкого места» равносилен часу простоя всей системы.
— Помню, — говорит Боб.
— Иона вчера сказал мне вот что: час, сэкономленный на избыточном ресурсе, есть мираж.
— Мираж? — переспрашивает Боб. — Вы говорите, час, сэкономленный на избыточном ресурсе, — мираж? Сэкономленный час — это сэкономленный час!
— Вовсе нет, — говорю я. — С тех пор как мы начали придерживать отпуск материалов до готовности «узких мест», у избыточных ресурсов появились простои. И увеличение числа наладок на избыточных ресурсах ничего нам не стоит, потому что приводит всего лишь к уменьшению времени простоев. Экономия на времени наладки избыточных ресурсов никоим образом не делает систему продуктивнее. Экономия времени и денег в данном случае — иллюзия. Даже если мы удвоим количество наладок, это не покроет общего времени простоев.
— Хорошо, хорошо, — говорит Боб, — кажется, я понял.
— Итак, Иона предложил первым делом наполовину сократить размеры партий. Затем он посоветовал мне обратиться в отдел маркетинга и убедить их провести новую рекламную кампанию, обещающую покупателям уменьшение времени поставок.
— А мы сможем сдержать слово? — спрашивает Лу.
— Послушайте, — говорю я всем. — Продолжительность производственных циклов уже уменьшилась по сравнению с тем, что было раньше, благодаря системе приоритетов и увеличению пропускной способности «узких мест». Эта продолжительность сократилась у нас с трех-четырех месяцев до двух и даже меньше. Если мы урежем партии наполовину, как вы думаете, насколько быстрее мы сможем выполнять заказы?
Пауза, возникшая в нашем разговоре, кажется вечностью.
Наконец Боб соглашается:
— Пожалуй, так. Если партии сократить наполовину, то и времени это должно занимать вдвое меньше. Таким образом, вместо нынешних шести-восьми недель это займет примерно четыре недели, а во многих случаях даже три.
— Предположим, я иду в отдел маркетинга и говорю, что мы обещаем выполнять заказы за три недели, — произношу я.
— Да вы что! — восклицает Боб.
— Пощадите! — вторит ему Стейси.
— Хорошо, четыре недели, — продолжаю я. — Цифра разумная, не так ли?
— Кажется, да, — говорит Ральф.
— Ну… ладно, — соглашается Стейси.
— Думаю, стоит рискнуть, — дает добро Лу.
— А вы с нами? — спрашиваю я у Боба.
— Что ж… На что не пойдешь ради больших премий? Давайте попробуем.
В пятницу утром я опять спешу на своем «бьюике» в управление филиала. До города я доезжаю в тот момент, когда лучи солнца ударяют в стекла здания «ЮниКо» и, отразившись, бьют в глаза. Кажется, успеваю. Нервное напряжение немножко спадает.
У меня запланирована встреча с Джонни Джонсом в его кабинете. Когда я позвонил ему, он проявил радостную готовность принять меня, но его энтузиазм быстро иссяк, когда я объяснил, о чем хочу поговорить. Полагаю, мне придется немало потрудиться, чтобы убедить его согласиться на наше предложение. Поэтому-то я так нервничаю.
В офисе Джонса нет даже стола. Только лист стекла на хромированных ножках. Полагаю, это затем, чтобы посетители могли получше рассмотреть его туфли от «Гуччи» и шелковые носки, которые видны всякий раз, когда он откидывается в кресле, сцепив руки за головой.
— Так… как в целом дела? — спрашивает он.
— Все очень хорошо, — отвечаю я. — Собственно, поэтому я хочу поговорить с вами.
Джонс тут же натягивает на лицо бесстрастную маску.
— Послушайте, — продолжаю я. — Я собираюсь выложить все карты на стол. Я не преувеличиваю, когда говорю, что у нас все очень хорошо. Это действительно так. Как вы знаете, мы рассчитались по всем просроченным заказам. С начала прошлой недели всю продукцию завод отпускает точно в намеченные сроки.
Джонс кивает и говорит:
— Да, я заметил, что недовольные заказчики мне уже не звонят.
— Я хочу сказать, — продолжаю я, — что ситуация на нашем заводе радикально изменилась. Вот посмотрите.
Я достаю из кейса самый свежий список отгруженных заказов. Среди прочего там указаны даты отпуска, рассчитанные Ральфом прогнозные сроки готовности и отгрузки.
— Видите, — говорю я Джонсу, внимательно изучающему список. — Мы способны прогнозировать дату готовности заказов к отгрузке с точностью до суток.
— Да, я что-то об этом слышал. Вот это даты?
— Да.
— Впечатляет.
— Как вы можете видеть, сравнивая заказы, отгруженные в последнее время, с заказами, выполненными месяц назад и раньше, — продолжаю я, — время производственного цикла у нас резко сократилось. Четыре месяца — давно уже не священный срок для нас. Сейчас с дня подписания договора с клиентом до дня отгрузки в среднем проходит два месяца. Как вы думаете, это повышает нашу конкурентоспособность?
— Конечно, — говорит Джонс.
— Тогда что вы скажете про четыре недели вместо двух месяцев?
— Что?! Эл, не смешите меня, — восклицает Джонс. — Четыре недели!
— Мы можем это сделать.
— Да перестаньте! Даже зимой, когда спрос на все, что мы производим, был ниже некуда, мы обещали поставку через четыре месяца, а получалось через шесть! А теперь вы говорите мне, что на все этапы — от договора до отгрузки — потребуется всего четыре недели?
— Я бы не говорил этого, если бы мы не могли, — твержу я, отчаянно надеясь, что это нам действительно под силу.
Джонс в ответ только фыркает:
— Джонни, говоря по правде, мне нужно расширять бизнес. Теперь, когда мы рассчитались со старыми заказами, нам нужно больше новых заказов. И мы оба знаем, что спрос есть; просто нас перебивают конкуренты.
Джонс смотрит на меня прищурившись.
— Вы действительно способны выполнить заказ на 200 единиц модели 12 или на 300 единиц DBD-50 за четыре недели?
— Поверьте мне, — прошу я. — Дайте мне пять заказов, а лучше десять, и я это докажу.
— А что будет, если вы не справитесь? — спрашивает Джонс.
Я опускаю взгляд и смотрю сквозь стеклянный столик.
— Джонни, — говорю я, — давайте побьемся об заклад. Если я не справлюсь за четыре недели, то куплю вам новую пару «Гуччи».
Он смеется, качая головой, и наконец говорит:
— Хорошо, дерзайте. Я передам нашим торговым представителям, что на все ваши изделия мы гарантируем срок отгрузки шесть недель.
Я начинаю протестовать. Он поднимает руку.
— Я знаю, что вы в себе уверены, — говорит он. — И если вы отгрузите какой-то из новых заказов меньше чем за пять недель, это я куплю вам новую пару обуви.
29
Полная луна светит через окно спальни прямо мне в глаза. На часах 4:20 утра. Рядом со мной спит Джулия.
Приподнявшись на локте, я смотрю на нее. Ее темные волосы рассыпались на белой подушке. Она выглядит очаровательно в лунном свете. Я смотрю на нее и гадаю, что ей снится.