[Германская] община — это не субстанция, по отношению к которой отдельный человек выступает только как акциденция [как в восточной общине]. Точно так же она и не такое единое начало [как в античной общине, где] общее как таковое в виде города с его городскими потребностями и в представлении отдельного человека и в действительности отличается от существования и потребностей отдельного человека; или где община в виде своих городских земель отличается от особого экономического существования отдельного члена общины. Напротив, германская община сама по себе, с одной стороны, как общность по языку, по крови и т. д. является предпосылкой существования индивидуальных собственников; но, с другой стороны, она фактически существует только в их действительном собрании ради общих целей, и в той мере, в какой она имеет особое экономическое существование в виде совместно используемых районов охоты, пастбищ и т. п., она используется каждым индивидуальным собственником как таковым, а не как представителем государства (как это было в Риме). Это действительно общая собственность индивидуальных собственников, а не собственность союза этих собственников, в самом городе имеющих существование, обособленное от них как отдельных индивидов.
[д) Ограниченный характер производственных отношений общинного строя. Богатство в древнем мире, в буржуазном обществе и при коммунизме]
Суть дела здесь собственно в следующем. Во всех этих формах, в которых земельная собственность и земледелие образуют базис экономического строя, в силу чего экономической целью является производство потребительных стоимостей, воспроизводство индивида в тех определенных отношениях его к общине, в которых он образует ее базис — во всех этих формах налицо имеются следующие моменты:
|
|
1) Присвоение природного условия труда (земли как самого первоначального орудия труда, лаборатории и хранилища сырья) происходит не при посредстве труда, а предшествует труду качестве его предпосылки. Индивид просто относится к объективным условиям труда как к своим собственным, относится к ним как к неорганической природе своей субъек тивности, в которой эта субъективность сама себя реализует. Главным объективным условием труда является не продукт труда, а находимая трудом природа. [V—2] С одной стороны, имеется налицо живой индивид, с другой — земля как объектив ное условие его воспроизводства.
2) Однако это отношение к земле как к собственности трудя щегося индивида (который поэтому с самого начала выступает не просто как трудящийся индивид в этой абстрактности, а имеет в собственности на землю объективный способ существо вания, являющийся заранее данной предпосылкой его деятель ности, а не всего лишь ее результатом, т. е. являющийся такой же предпосылкой его деятельности, как его кожа, его органы чувств, которые он, правда, тоже воспроизводит и развивает и т. д. в процессе жизни, но которые как предпо сылка предшествуют самому этому процессу воспроизвод ства) сразу же опосредствовано естественно сложившимся, в той или иной мере исторически развитым и видоизменен ным существованием индивида как члена какой-либо общины, его естественно сложившимся существованием как члена пле мени и т.д.
Изолированный индивид совершенно так же не мог бы иметь собственность на землю, как он не мог бы и говорить. Конечно, он мог бы пользоваться землей как субстанцией, подобно тому как это делают животные. Отношение к земле как к собственности всегда опосредствовано захватом (мирным или насильственным) земель племенем, общиной, имеющей более или менее естественно сложившуюся или уже исторически развитую форму. Тут индивид никогда не может выступать так резко обособленным, как он выступает в качестве просто свободного рабочего. Если объективные условия как принадлежащие индивиду являются предпосылкой его труда, то субъективной предпосылкой является сам индивид как член той или иной общины, которая опосредствует его отношение к земле. Его отношение к объективным условиям труда опосредствовано его существованием как члена общины; с другой же стороны, действительное существование общины определяется определенной 
формой его собственности на объективные условия труда. Выступает ли эта опосредствованная принадлежностью к общине собственность как общая собственность, при которой отдельное лицо является только владельцем и частной собственности на землю вовсе не существует; или же она выступает в двоякой форме — как государственная собственность и наряду с ней частная собственность, но так, что последняя обусловлена первою, в силу чего только гражданин государства является и должен быть частным собственником, между тем как его собственность как гражданина государства имеет в то же время особое существование; или же, наконец, эта общинная собственность выступает только как дополнение к индивидуальной собственности, тогда как последняя фигурирует как ее базис, а община сама по себе вообще не существует вне собрания членов общины и вне их соединения для общих целей, — эти различные формы отношения членов общины или племени к земле племени (к земле, на которой оно обосновалось) зависят частью от природных задатков племени, частью же от тех экономических условий, при которых племя уже действительно относится к земле как к своей собственности, т. е. при которых оно присваивает плоды земли трудом; последнее, в свою очередь, само будет зависеть от климата, физического состава почвы, физически обусловленного способа ее эксплуатации, от отношения к враждебным или соседним племенам и от изменений, которые влекут за собой переселения, исторические события и т. д.
|
|
|
|
Чтобы община как таковая продолжала существовать на прежний лад, необходимо, чтобы воспроизводство ее членов происходило при заранее данных объективных условиях. Само производство, рост населения (а население тоже относится к производству) неизбежно расшатывает мало-помалу эти условия, разрушает их вместо того, чтобы воспроизводить и т. д., и от этого общинный строй гибнет вместе с теми отношениями собственности, на которых он был основан.
Всего упорнее и всего дольше неизбежно держится азиатская форма. Это заложено в ее предпосылке, т. е. в том, что отдельный человек не становится самостоятельным по отношению к общине, что объем производства рассчитан только на обеспечение собственного существования, что земледелие и ремесло слиты воедино и т. д.
Изменяя свое отношение к общине, отдельный человек изменяет тем самьгм общину и действует на нее разрушающе; точно так же он действует и на ее экономическую предпосылку; с другой стороны, происходит изменение этой экономической предпосылки, вызванное ее собственной диалектикой: обнищание и т. д. В особенности влияние военного дела и завоеваний (что в Риме, например, по существу, относилось к экономическим условиям самой общины) подрывает реальную связь, на которой она покоится.
Во всех этих формах основой развития является воспроизводство заранее данных (в той или иной степени естественно сложившихся или же исторически возникших, но ставших традиционными) отношений отдельного человека к его общине и определенное, для него предопределенное, объективное существование как в его отношении к условиям труда, так и в его отношении к своим товарищам по труду, соплеменникам и т. д., — в силу чего эта основа с самого начала имеет ограниченный характер, но с устранением этого ограничения она вызывает упадок и гибель. Именно такое влияние оказывает у римлян развитие рабства, концентрация землевладения, обмен, денежные отношения, завоевания и т. д., несмотря на то, что все эти элементы до известного момента казались совместимыми с основой их общества и отчасти как будто лишь расширяли ее невинным образом, отчасти казались простыми злоупотреблениями, развившимися из этой основы. Здесь, в пределах определенного круга, может иметь место значительное развитие. Возможно появление крупных личностей. Но здесь немыслимо свободное и полное развитие ни индивида, ни общества, так как такое развитие находится в противоречии с первоначальным отношением [между индивидом и обществом].
[V—3] У древних мы не встречаем ни одного исследования о том, какая форма земельной собственности и т. д. является самой продуктивной, создает наибольшее богатство. Богатство не выступает у них как цель производства, хотя Катон прекрасно мог заниматься исследованием того, какой способ обработки полей является наиболее выгодным; или Брут мог даже ссужать свои деньги за самую высокую ставку процента. Исследуется всегда вопрос: какая форма собственности обеспечивает государству наилучших граждан? Богатство выступает как самоцель лишь у немногих торговых народов — монополистов посреднической торговли, — живших в норах древнего мира, как евреи в средневековом обществе. Дело в том, что, с одной стороны, богатство есть вещь, оно воплощено в вещах, материальных продуктах, которым человек противостоит как субъект; с другой же стороны, богатство как стоимость — это просто власть распоряжаться чужим трудом не в целях господства, а для частного потребления и т. д. Во всех формах богатство 
принимает вещную форму, будь это вещь или отношение, опосредствованное вещью, находящейся вне индивида и являющейся случайной для него.
Поэтому древнее воззрение, согласно которому человек, как бы он ни был ограничен в национальном, религиозном, политическом отношении, все же всегда выступает как цель производства, кажется куда возвышеннее по сравнению с современным миром, где производство выступает как цель человека, а богатство как цель производства. На самом же деле, если отбросить ограниченную буржуазную форму, чем же иным является богатство, как не универсальностью потребностей, способностей, средств потребления, производительных сил и т. д. индивидов, созданной универсальным обменом? Чем иным является богатство, как не полным развитием господства человека над силами природы, т. е. как над силами так называемой «природы», так и над силами его собственной природы? Чем иным является богатство, как не абсолютным выявлением творческих дарований человека, без каких-либо других предпосылок, кроме предшествовавшего исторического развития, делающего самоцелью эту целостность развития, т. е. развития всех человеческих сил как таковых, безотносительно к какому бы то ни было заранее установленному масштабу. Человек здесь не воспроизводит себя в какой-либо одной только определенности, а производит себя во всей своей целостности, он не стремится оставаться чем-то окончательно установившимся, а находится в абсолютном движении становления.
В буржуазной экономике — и в ту эпоху производства, которой она соответствует — это полное выявление внутренней сущности человека выступает как полнейшее опустошение, этот универсальный процесс овеществления [Vergegenständlichung] — как полное отчуждение, а ниспровержение всех определенных односторонних целей — как принесение самоцели в жертву некоторой совершенно внешней цели. Поэтому младенческий древний мир представляется, с одной стороны, чем-то более возвышенным, нежели современный. С другой же стороны, древний мир, действительно, возвышеннее современного во всем том, в чем стремятся найти законченный образ, законченную форму и заранее установленное ограничение. Он дает удовлетворение с ограниченной точки зрения, тогда как современное состояние мира не дает удовлетворения; там же, где оно выступает самоудовлетворенным, оно — пòшло.
[е) Путаница у Прудона по вопросу о происхождении собственности. Действительные предпосылки возникновения собственности. Рабство и крепостничество]
То, что г-н Прудон именует внеэкономическим, происхождением собственности, подразумевая под собственностью именно земельную собственность[213], это — добуржуазное отношение индивида к объективным условиям труда и прежде всего к природным объективным условиям труда; ибо, подобно тому как трудящийся субъект есть индивид, данный природой, природное бытие, так первым объективным условием его труда является природа, земля, как его неорганическое тело; сам индивид, данный природой, представляет собой не только органическое тело, но он есть эта неорганическая природа как субъект. Это условие не является его продуктом, а заранее имеется налицо; в качестве природного бытия, находящегося вне его, оно является его заранее данной предпосылкой.
Прежде чем мы продолжим анализ этого вопроса, — еще следующее замечание: бравый Прудон не только мог бы, но и должен был бы с таким же правом обвинить во внеэкономическом происхождении капитал и наемный труд как формы собственности. Ибо нахождение рабочим условий труда как отдельно от него существующих, как капитала и нахождение капиталистом рабочего как лишенного собственности, как абстрактного рабочего (обмен, как он происходит менаду стоимостью и живым трудом, предполагает исторический процесс, хотя капитал и наемный труд сами воспроизводят это отношение и развивают его как вширь — во всем его объективном объеме, — так и вглубь) — все это предполагает, как мы видели, исторический процесс, представляющий собой историю возникновения капитала и наемного труда.
Иными словами: внеэкономическое происхождение собственности означает не что иное, как историческое происхождение буржуазной экономики, т. е. тех форм производства, которые получают теоретическое или идеальное выражение в категориях политической экономии. Но та истина, что добуржуазная история и каждая ее фаза тоже имеют свою экономику и экономическую основу своего движения, эта истина, в конце концов, сводится к той тавтологии, что жизнь людей искони покоилась на производстве, на того или иного рода общественном производстве, отношения которого мы как раз и называем экономическими отношениями.
Первоначальные условия производства (или, что то же самое: первоначальные условия воспроизводства людей, число которых увеличивается путем естественного процесса между обоими полами; ибо это воспроизводство, если оно, с одной стороны, и является присвоением объектов субъектами, то, с другой — оно в такой же мере есть формирование объектов, подчинение объектов субъективной цели, превращение объектов в результаты и воплощения субъективной деятельности) первоначально не могут сами быть произведены, не могут сами быть результатами производства. В объяснении нуждается (или результатом некоторого [V—4] исторического процесса является) не единство живых и деятельных людей с природными, неорганическими условиями их обмена веществ с природой и в силу этого присвоение ими природы, а разрыв между этими неорганическими условиями человеческого существования и самим этим деятельным существованием, разрыв, впервые полностью развившийся лишь в форме отношения наемного труда и капитала.
В отношениях рабства и крепостной зависимости этого разрыва нет; но здесь одна часть общества обращается с другой его частью просто как с неорганическим и природным условием своего собственного воспроизводства. Раб не находится в каком-либо отношении к объективным условиям своего труда; напротив, сам работник, и в форме раба и в форме крепостного, ставится в качестве неорганического условия производства в один ряд с прочими существами природы, рядом со скотом, или является придатком к земле.
Иными словами: первоначальные условия производства выступают как природные предпосылки, как природные условия существования производителя; точно так же как его живое тело, воспроизводимое и развиваемое им, первоначально создано не им самим, а является предпосылкой его самого; существование (телесное) его самого есть такая природная предпосылка, которая не им создана. Эти природные условия существования, к которым он относится как к принадлежащему ему неорганическому телу, сами выступают в двоякой форме: 1) субъективной и 2) объективной. Производитель существует как член семьи, племени, рода и т. д., которые затем, смешиваясь с другими семьями и т. д. и противопоставляя себя им, принимают исторически различную форму, и в качестве такового члена он относится к определенным природным условиям (здесь можно пока сказать: к земле) как к своему собственному неорганическому существованию, как к условию своего производства и воспроизводства. Как естественный член общины он имеет свою часть в общей собственности и имеет в своем владении особую долю; точно так же, как он, будучи по своему происхождению римским гражданином, имеет идеальное (по меньшей мере) притязание на ager publicus и реальное — на такое-то количество югеров земли и т. д.
Его собственность, т. е. отношение к природным предпосылкам его производства как к принадлежащим ему, как к своим собственным, опосредствована тем, что он сам является естественным членом общины. (Абстрактность коллектива, у членов которого нет ничего общего, кроме разве языка и т, п., является, очевидно, продуктом гораздо более поздних исторических условий.) В отношении отдельного человека, например, ясно, что он даже к языку как к своему собственному языку относится только как естественный член какого-нибудь человеческого коллектива. Язык как продукт отдельного человека — бессмыслица. Но равным образом и собственность.
Сам язык в такой же мере является продуктом определенного коллектива, как, с другой стороны, он сам есть наличное бытие этого коллектива, к тому же его самоговорящее бытие.
{Общинное производство и общая собственность в той форме, в какой их находят, например, в Перу, являются, очевидно, производной формой, занесенной и введенной племенами-завоевателями, знавшими у себя на родине общую собственность и общинное производство в их древней более простой форме, в какой они имеют место в Индии и у славян. По-видимому, и та форма, которую мы находим у кельтов, например в Уэльсе, тоже занесена к ним и является производной, введенной завоевателями у завоеванных племен, стоявших на более низкой ступени развития. Завершенность и систематическая разработка этих систем из одного верховного центра доказывают их более позднее происхождение. Точно так же, как феодализм, введенный в Англии, был по форме более законченным, чем феодализм во Франции, сложившийся там естественным путем.}
{У кочевых пастушеских племен, — а все пастушеские народы первоначально были кочевыми, — земля, наравне с прочими природными условиями, выступает в своей первичной безграничности, например в степях Азии и на азиатском плоскогорье. Ее используют как пастбище и т. д., на ней пасутся стада, которые, в свою очередь, доставляют средства существования пастушеским народам. Они относятся к земле как к своей собственности, хотя они никогда не фиксируют этой собственности. Такого рода собственностью является район охоты у диких индейских племен в Америке; племя считает 
определенный район своей областью для охоты и силой отстаивает его против других племен, или оно пытается изгнать другие племена из удерживаемых ими областей. У кочевых пастушеских племен община фактически всегда собрана воедино; это — общество совместно путешествующих людей, караван, орда, и формы субординации развиваются здесь из условий этого образа жизни. Присваивается и воспроизводится здесь на самом деле только стадо, а не земля, которую, однако, на каждом месте стоянки временно используют сообща.)
Единственной преградой, на которую данная община может натолкнуться в своем отношении к природным условиям производства — к земле (если мы сразу перейдем к оседлым народам) — как к своим собственным, является другая община, которая уже располагает этими условиями как своим неорганическим телом. Поэтому война есть один из самых первобытных видов труда каждой из этих естественно сложившихся общин как для удержания собственности, так и для приобретения ее.
(Мы можем здесь фактически ограничиться замечаниями о первоначальной собственности на землю, ибо у пастушеских народов собственность на естественные продукты земли — например, на овец — это одновременно и собственность на луга, на которых они пасутся. Вообще собственность на землю включает также и собственность на ее органические продукты.)
{Если вместе с землей завоевывают самого [V—5] человека как органическую принадлежность земли, то его завоевывают как одно из условий производства, и таким путем возникают рабство и крепостная зависимость, которые вскоре извращают и видоизменяют первоначальные формы всех общин, сами становясь базисом последних. Простая организация приобретает в силу этого негативное определение.}
Собственность означает, следовательно, первоначально не что иное, как отношение человека к его природным условиям производства как к принадлежащим ему, как к своим собственным, как к предпосылкам, данным вместе с его собственным существованием, — отношение к ним как к природным предпосылкам его самого, образующим, так сказать, лишь его удлиненное тело. У человека, собственно говоря, нет отношения к своим условиям производства, а дело обстоит так, что он сам существует двояко: и субъективно в качестве самого себя, и объективно — в этих природных, неорганических условиях своего существования.
Формы этих природных условий производства двоякие: 1) существование человека как члена какой-либо общины; следовательно, наличие этой общины, являющейся в своей первоначальной форме племенной организацией, более или менее видоизмененной племенной организацией; 2) его отношение к земле, через посредство общины, как к своей земле, общая земельная собственность и в то же время личное владение для отдельного лица, или же дело обстоит таким образом, что распределяются только плоды земли, сама же земля остается общей и обрабатывают ее сообща. (Но жилища и т. д., будь это даже повозки скифов, всегда находятся все же во владении отдельного лица.) Одним из природных условий производства для живого индивида является его принадлежность к какому-либо естественно сложившемуся коллективу: племени и т. п. Это, например, является уже условием для развития его языка и т. д. Его собственное производительное существование возможно только при этом условии. Этим обусловлено его субъективное существование как таковое, точно так же как оно обусловлено и тем, что он относится к земле как к своей лаборатории.
(Собственность первоначально, правда, подвижна, ибо человек сначала овладевает готовыми плодами земли, к числу которых относятся, между прочим, и животные, в особенности животные, поддающиеся приручению. Но даже это состояние— охота, рыболовство, пастушество, существование плодами деревьев и т. д. — всегда предполагает присвоение земли либо для постоянного поселения, либо для скитаний с места на место, либо как пастбища для животных и т. д.)
Итак, собственность означает принадлежность индивида к какому-либо племени (коллективу) (означает иметь в нем основу для своего субъективно-объективного существования), а через посредство отношения этого коллектива к земле как к своему неорганическому телу — отношение индивида к земле, к внешнему первоначальному условию производства (так как земля есть одновременно и сырье, и орудие, и плод) как к неотъемлемой предпосылке его индивидуальности, к способу существования последней. Мы сводим эту собственность к отношению к условиям производства. Почему же не к условиям потребления? Ведь первоначально производство индивида ограничивается воспроизводством его собственного тела путем присвоения им готовых предметов, приготовленных самой природой для потребления? Даже там, где готовые предметы надо всего лишь найти, открыть, это очень скоро начинает требовать от индивида напряжения сил, труда (как при охоте, 
рыболовстве, пастушестве) и производства (т. е. развития) у субъекта известных способностей. А затем такое состояние, при котором люди могут брать то, что имеется, не прибегая ни к каким орудиям (т. е. уже к продуктам труда, предназначенным для производства), не изменяя формы того, что имеется в наличии (а такого рода изменение осуществляется даже при пастушестве), и т.д., — такое состояние очень быстро проходит и нигде не может считаться нормальным положением вещей даже при первобытном состоянии. К тому же, первоначальные условия производства сами собой включают продукты, потребляемые непосредственно, без применения труда, как-то: плоды, животные и т. п.; так что фонд потребления сам является составной частью первоначального производственного фонда.
Основное условие собственности, покоящейся на племенном строе (к которому первоначально сводится община) — быть членом племени. Это значит, что племя, завоеванное, покоренное другим племенем, лишается собственности и становится одним из тех неорганических условий воспроизводства племени-завоевателя, к которым община относится как к своим собственным. Рабство и крепостная зависимость являются поэтому лишь дальнейшими ступенями развития собственности, покоящейся на племенном строе. Они неизбежно изменяют все его формы. Меньше всего могут они это сделать при азиатской форме. В том единстве промышленности и земледелия, обеспечивающем существование общины, на котором эта форма собственности покоится, завоевание [других общин] не является таким необходимым условием, как там, где преобладает исключительно земельная собственность, земледелие. С другой же стороны, так как отдельный человек при этой форме собственности никогда не становится собственником, а является только владельцем, он, по сути дела, сам — собственность, раб того, в ком олицетворено единое начало общины, и поэтому рабство не подрывает здесь условий труда и не видоизменяет существо отношения.
[ж) Причины разложения общины и покоящейся на ней собственности]
[V—6] Далее ясно:
Поскольку собственность является только сознательным отношением к условиям производства как к своим собственным (для отдельного человека это отношение создано общиной, объявлено в ней законом и гарантировано общиной), т. е. поскольку существование производителя выступает как существование в объективных условиях, ему принадлежащих, постольку она осуществляется только через само производство. Действительное присвоение совершается сперва не в мысленном, а в активном, реальном отношении к этим условиям; это есть действительное использование их человеком как условий своей субъективной деятельности.
Но вместе с тем ясно, что условия эти изменяются. Та или иная территория становится районом охоты лишь потому, что племена там охотятся; лишь благодаря земледелию к земле относятся как к удлиненному телу индивида. После того как город Рим был построен и расположенные вокруг него земли были обработаны его гражданами, условия общины стали иными, чем они были до этого. Цель всех этих общин — сохранение, т. е. воспроизводство образующих общину индивидов как собственников, т. е. воспроизводство их при том же объективном способе существования, который в то оке самое время устанавливает отношения членов общины друг к другу и потому образует саму общину. Но это воспроизводство неизбежно является в одно и то же время и производством заново старой формы, и разрушением ее. Например, там, где каждому из индивидов полагается владеть таким-то и таким-то количеством акров земли, уже рост населения создает для этого препятствие. Если пытаются устранить это препятствие, то прибегают к колонизации, а колонизация вызывает необходимость в завоевательных войнах. В результате — рабы и т. д., а также, например, увеличение ager publicus и, следовательно, усиление патрициев, являющихся представителями общины, и т. д.