Человек большого государственного ума, И. М. Пугач с помощью донецкой парторганизации создал на базе этого техникума два института – горный и металлургический с многочисленными факультетами и курсами. Впоследствии они объединились в Индустриальный институт. Пугач добился сооружения новых учебных корпусов, лабораторий и жилых зданий. Сейчас это известный далеко за пределами СССР Донецкий политехнический институт, который в 1981 году отметил свое 60‑летие. На его инженерных факультетах обучаются свыше 15 тысяч студентов, могущих избрать любую из горно‑металлургических специальностей. Из его стен вышли многие выдающиеся командиры производства, занимающие ныне высокие государственные посты в СССР. В стране нет шахты, рудника или коксохимического завода, где бы не трудились выпускники института.
В разные годы этот вуз закончили такие известные государственные деятели, как Председатель Совета Министров УССР А. П. Ляшко, бывшие министры угольной промышленности СССР А. Ф. Засядько и А. Н. Задемидко, крупные партийные и советские работники: А. Ф. Ештокин, Л. Г. Мельников, П. А. Розенко, Н. М. Худосовцев, профессор А. Л. Симонов, конструктор М. С. Архангельский и многие другие.
Исай Маркович руководил техникумом и институтом в Донецке десять лет, но был связан с ними всю жизнь. В начале тридцатых годов он был назначен заместителем начальника Метростроя. Здесь им был предложен смелый проект строительства первой линии Московского метрополитена, где особое внимание уделялось осушению плывунов. Этот метод действен и сегодня.
Развитие и размах подземных работ потребовали создания специальных служб по обеспечению безопасности горняков и проходчиков подземных трасс. Это дело Серго Орджоникидзе поручил Пугачу, который затем ряд лет работал начальником военизированных горноспасательных частей, предотвративших немало шахтных аварий и несчастных случаев. В военные и послевоенные годы он был руководителем главных управлений кадров и учебных заведений министерств угольной и тяжелой промышленности СССР, председателем их технических советов.
Широкую известность получили научные труды и учебники И. М. Пугача, особенно его капитальные труды «Горное дело» и «Горноспасательное дело». Он был также талантливым изобретателем и конструктором, участвовал в конструкции первых в стране угольных комбайнов. Уже будучи тяжело больным и прикованным к постели, Исай Маркович работал над новыми трудами, редактировал книги своих товарищей и бывших питомцев, писал на них отзывы.
Советское правительство всегда ценило и поддерживало этого целеустремленного, страстного человека, коммуниста‑ленинца, прошедшего тернистый путь от чернорабочего шахты до крупного командира горнорудной промышленности СССР со званием горный директор. «Шахтерский генерал» И. М. Пугач был награжден двумя орденами Ленина и многими другими правительственными наградами. Его имя присвоено кафедре охраны труда и горноспасательного дела донецкого политехнического института.
В Москве живет семья Пугача: жена, дочь, внуки. Обе дочери пошли по стопам отца – горные инженеры в научно‑исследовательских проектных институтах.
Такова преемственность советских поколений, таков жизненный путь замечательного человека из Юзовки.
Донецк – Киев – Москва.
ТРЕВОЖНАЯ МОЛОДОСТЬ
О знаменитой сборщице чайного листа Марии Коциевне Адлейба я слышал и раньше; говорили, что она может напоить собранным ею чаем в течение года город с 125‑тысячным населением, что в республике нет женщины популярнее ее.
И вот журналистская тропа привела меня в горы Абхазии, и я вспомнил, что Гвада находится где‑то поблизости.
– Чай будем пить у Марии, – сказал шофер, как бы угадывая мои мысли.
В стороне от больших дорог, у подножия высоких заснеженных гор приютилось селение Гвада – центр колхоза имени Суворова. 160 дворов, школа, клуб, фермы, лесопилка, контора, а вокруг необозримые зеленые ковры чайных плантаций. Они дают стране ежегодно сотни тонн сортового чайного листа. Из них почти десять тонн собрала Мария. Может быть, эта цифра для непосвященных весьма абстрактна. Но если иметь в виду, что один килограмм чая складывается из двух тысяч лепестков, можно представить титанический труд сборщиц.
– Вероятно, она очень молода, полна сил и энергии? – спросил я председателя колхоза, когда мы шли к ее дому.
– Конечно же, – лукаво усмехнулся он. – Сейчас познакомитесь. И муж у нее под стать.
У порога нас встретили хозяева. Маленькая седая женщина с озорными молодыми глазами дружески протянула руку.
– Заходите, заходите! Гость для абхазца – праздник, – сказал муж Марии, прочный коренастый горец, один из организаторов колхоза в Гваде и его первый председатель.
Мы долго сидели в их уютном небольшом доме, пили душистый чай, смотрели семейные альбомы, газетные вырезки, пожелтевшие документы. И перед нами предстала жизнь двух колхозных ветеранов – Марии и Такуя Адлейба, жизнь удивительно простая и в то же время на редкость яркая.
…Стоял трудный 1929 год. Только семь лет прошло со дня установления Советской власти в Абхазии. В деревне шла ломка вековых традиций. Беднота Гвады – абхазцы, грузины, армяне объединялись в колхоз. Богатые горцы сопротивлялись. В окрестных лесах разгуливали лихие вооруженные всадники – их оплот и надежда. В селении два‑три коммуниста и двенадцать комсомольцев. Из двенадцати – одиннадцать парней и одна девушка – Мария. Ни вражеская агитация, ни угрозы, ни бедность не сломили их боевого духа – колхоз был создан. Выращивали табак, кукурузу, овощи.
Восемь лет Мария Адлейба была секретарем комсомольской ячейки Гвады. «Не девчонка – джигит», – говорили сельчане, поражаясь, как же это горская женщина, покорная и домашняя, командует парнями? И они следуют за нею всюду: в поле, на пастбище, организуют ликбез, читальню, драматический кружок.
Однажды они узнали, что в соседней Аджарии выращивают чай и что это доходно. Значит, есть возможность экономически укрепить колхоз. Но чайным плантациям нужен простор, а где взять его в Гваде, если кругом лесная чаща, а на склонах гор колючий кустарник? Мария и ее парни повели за собой все селение. Одни корчевали пни, другие вырубали кустарник, третьи плантажировали почву.
…Пришла война. Все годные носить оружие ушли на фронт. Опустела Гвада. Но война войной, а жить надо. Чайные лепестки – флеши собирают в год по многу раз, а рабочих рук, конечно, мало. И тогда Мария, ставшая к тому времени парторгом колхоза, создала женские и подростковые бригады. Фашисты уже были на перевалах этих синих гор, которые видны из окон ее дома. Их егеря и снайперы вели прицельный огонь по абхазским селениям. Орудийные залпы поднимали облака пыли, сбивали листья в садах. Но работа продолжалась. Всюду на дорогах патрулировали старики и подростки, они охраняли труд колхозниц, следили, чтобы фашистские лазутчики не проникли в тыл. Чайный лист нередко собирали ночью. Его везли для переработки на фабрики, а оттуда в армейские склады фронтовой полосы, а порой и прямо в окопы.
Первый орден – Трудового Красного Знамени – Мария получила в 1941 году из рук Михаила Ивановича Калинина. Потом ей торжественно вручили медали «За трудовую доблесть», «За оборону Кавказа».
С войны не вернулись многие. Сложили головы за Родину и товарищи комсомольской юности Марии – Джавдет Ашуба, Леван Гопия, умер от ран и болезней Григорий Квадзба. А где же остальные – Шалва Ашуба, Михаил Багдасаров, Гидж Ашуба, Вартан Матуа и другие из славной дюжины, те, кто создавал колхоз в горах? Одни из них уже на пенсии, другим – тоже за восемьдесят. Но все при деле – на плантации, в садах, огородах, на лесопилке, ферме.
Растет, богатеет колхоз имени Суворова. Сейчас чайные плантации раскинулись на склонах Гвады на площади семьдесят пять гектаров. Доход от них составляет миллионы рублей. В предгорное селение давно пришел электрический свет, в домах – телевизоры, холодильники, автомобили. За время, прошедшее после создания артели, выросли новые поколения жителей Гвады, но комсомольцы двадцатых и тридцатых годов, зрелые и мудрые, по‑прежнему составляют золотой фонд колхоза.
В 1966 году Мария стала Героем Социалистического Труда, а в 1969‑м – делегатом Третьего Всесоюзного съезда колхозников. Еще бы, это ее руками собрано более 250 тонн чайного листа! Это тот чай, которым в течение года можно поить большие промышленные города.
Мария Коциевна Адлейба могла стать председателем колхоза или райисполкома, уехать на работу в республиканский центр, поступить в сельскохозяйственную академию – ее всюду приняли бы с распростертыми объятиями, об этом известно в республике. Но нет. Никакие соблазны не могли оторвать ее от родного селения, от этих пышных изумрудных ковров чая – основы общественного богатства Гвады. Дети выросли, разбрелись кто куда. В Сухуми живет с семьей сын Шали Тимофеевич Адлейба, полковник милиции, заслуженный ветеран ГАИ, предотвративший немало преступлений, дорожных катастроф и аварий… В промышленный город Ткварчели уехала с мужем‑горняком дочь Валентина.
Есть у Марии Коциевны еще одна дочь, Валя, – приемная. Интересна ее судьба. Однажды колхозная девчонка из села Баловнево Липецкой области прочитала в журнале «Крестьянка» мой очерк о Марии из Гвады. И вот в далекое горное абхазское селение пришло письмо.
«Дорогая Мария Коциевна, здравствуйте! Пишет Вам русская девушка Валя Паршина. У меня есть мама и младшая сестра, а отца нет. С детства я мечтала увидеть, как выращивают чай, знать, почему он такой душистый, нежный. А еще больше хочется самой вырастить пару кустиков. Напишите, можно ли приехать к Вам?»
Абхазская колхозница была очень растрогана и незамедлительно пригласила Валю к себе. Девушке полюбились изумрудные чайные плантации, синие горы, сердечные добрые горцы, особенно Мария Коциевна и ее муж. Так и осталась в Абхазии… Прошли годы, вышла замуж, переехала к мужу.
Колхозные заботы, хлопоты по дому не дают скучать Марии. Но порой, особенно длинными зимними вечерами, ей бывает немного грустно. Тогда она шлет телеграммы сыну и дочери, просит прислать в Гваду внуков.
Жарко топится печь, весело трещат в ней поленья, и дети слушают неторопливые рассказы бабушки Марии о днях давно минувших, о юности комсомольцев двадцатых годов.
Торжественно земляки Марии Адлейба отметили две памятные даты: шестьдесят лет с того времени, когда, не страшась угроз, молодая горянка с горсткой односельчан организовала первое коллективное хозяйство в Гваде; и вторая дата – 80‑летие со дня ее рождения. Знаменитая чаесборщица была еще раз отмечена высокой правительственной наградой – вторым орденом Трудового Красного Знамени.
Славному ветерану коллективизации, бесстрашной горянке посвятил эти строки молодой московский поэт Виталий Славутинский.
…Страна встает и просит чаю, –
я полушарий обе чаши
с каемкой строк
у ваших ног,
склонясь, кладу –
и как звезду
вам розу чайную вручаю,
целуя руки – руки ваши!
А поздним вечером, венчая
труды дневные, – вас, Мария, –
в садах станиц
и хуторов,
в домах столиц
и у костров
за непременной чашкой чая
помянет щедрая Россия…
Гвада – Очамчира.
ТЕЛЕГРАММА
«Дорогая Елизавета Ивановна!
Мы глубоко разделяем Ваше материнское горе. Мы не забыли Валерия, бесстрашного, мужественного парня, замечательного товарища. Вы можете по праву гордиться своим сыном…
Мы, сверстники Валерия, всегда вместе с Вами и считаем Вас своей матерью. Комсомольцы и молодежь завода и города сделают все, чтобы память о Вашем сыне не пригасило время…»
Такое письмо получила Елизавета Ивановна Щекина, медицинская сестра санатория имени XXII съезда КПСС в Ялте, от Херсонского обкома ЛКСМУ.
…Строчки телеграфной ленты били зло, резко, как автоматная очередь. В глазах Елизаветы Ивановны замелькали оранжевые круги, и она почувствовала острый ожог, словно от пули, поразившей ее первым ранением в боях под Вязьмой.
«Немедленно выезжайте. В семье трагедия».
Телеграмма от отца Светы, жены Валеры, единственного сына Елизаветы Ивановны. В семье трагедия? Как поверить этому? Нелепость! Валера женился год назад, обожает Светлану, молодые ждут ребенка, живут в хорошей рабочей семье, ни в чем не знают нужды. Что же произошло?
Еще вчера Елизавета Ивановна получила из Херсона другую телеграмму, радужную, как первомайский салют.
«Мамуля, родная! Поздравляем Первомаем! В этот весенний день дарим тебе и свое тепло. Прими его с добрыми пожеланиями здоровья и счастья. Дети».
Откуда же пришла беда? Мысли, мрачные и тяжелые, словно зимний штормовой накат моря, давили грудь, застилали май… Дорога от Ялты до Симферополя – часа полтора. Оттуда самолетом до Херсона – и того меньше. «Скорее бы, скорее!» – щемило сердце матери.
Херсон встретил Елизавету Ивановну заходящими лучами майского солнца. Они играли на лицах горожан, переливались в кумаче улиц, сверкали в зеленеющей листве садов и парков. Ничего этого не видела Елизавета Ивановна. Она понуро сидела в автомашине, которая медленно пробиралась через праздничный город к улице ее сына.
…Валерий лежал в гробу, обвитом красно‑черным крепом. У его изголовья рыдали Света и заводские девчонки. В суровом карауле стояли товарищи и друзья. Безмолвно, нескончаемым потоком шли те, с кем еще накануне он шагал в первомайской колонне прославленного завода. Они отдавали последние почести Валерию Ивановичу Щекину, молодому инженеру, мастеру цеха, комсомольскому активисту, человеку, принявшему на себя смертельный удар, предназначенный другому, незнакомому…
Утро первомайского дня не было омрачено ни одним облачком. Комсомольцы ордена Ленина Херсонского судостроительного завода пришли на праздник первыми: подготовили транспаранты, лозунги, цветы. Валерий и другие члены комсомольского комитета в последний раз инструктировали дружинников, расставляли по колонне запевал и баянистов. Судостроители вышли на демонстрацию, как всегда, дружно, с оркестром, с боевой задорной песней.
Демонстрация закончилась вскоре после полудня.
Валерий Щекин, свободный в этот день от патрулирования в дружине, возвращался домой с женой и ее подругами. Шли по любимой херсонцами Суворовской улице. На перекрестке их обогнали двое. Пьяные, отвратительные физиономии, непристойная брань. Пройдя мимо Валерия, они привязались к впереди идущим прохожим и затеяли драку. Внезапно один из них выхватил нож и бросился на оторопевших людей. Валерий ринулся вперед и цепко схватил его за запястье. Озверев, хулиган вырвался и бросился на жену Валерия. Тот резко отстранил его, пытаясь отнять нож. Хулиган вновь вырвался, уверенным и точным ударом вонзил нож в сердце комсомольца. Смерть наступила мгновенно.
Херсон – не миллионный город. Трагедия в первомайский день на Суворовской улице взбудоражила всех. На родном заводе Валерия и на других предприятиях города прошли гневные митинги и собрания с требованием сурово покарать бандита.
Его схватили позже – он трусливо прятался в амбарах и на чердаках.
Звали его Виктор Кичка, двадцати двух лет, бывший столяр стройучастка морского порта.
Его судили показательным процессом, приговорили к высшей мере наказания – расстрелу. Приговор приведен в исполнение.
В своем кратком рассказе я не хотел бы останавливаться на причинах, которые подвели Кичку на край пропасти и столкнули в бездну. О них подробно говорилось на суде. Скажу лишь, что главные из причин – водка, атмосфера всепрощения в семье, на работе, на улице.
На своем нелегком жизненном пути мать Валерия Щекина повстречала немало смертей. Девчонкой хоронила она в деревне под Тюменью отца и мать, умерших от тифа. Сибирь еще не оправилась тогда от гражданской войны, люди умирали от ран, голода и болезней. В годы Великой Отечественной войны она, юная медсестра, вынесла с поля боя на своих хрупких плечах десятки раненых. Их выхаживали в госпиталях, они вновь становились в строй и умирали за Родину. Видела она на дорогах войны и другое – презренную смерть изменников и трусов; их косила и своя праведная пуля, и пуля тех, у кого они были в услужении: враг терпит предателей до тех пор, пока они ему нужны.
Но как трудно понять матери, что сын ее погиб не на ратном поле, не в годину тяжких испытаний народа, а в мирный майский полдень на центральной улице областного города. И только сознание того, что Валера сложил голову, спасая жизнь других, что он сражен предательским ударом злейшего врага мирного времени – пьяного хулигана с ножом и кастетом, позволяет Елизавете Ивановне сохранить самообладание и работоспособность, жить для тех, кому посвятила себя с юности.
Вне ухода за больными в санатории и общественной работы, она вся в воспоминаниях о сыне, в его письмах.
«Здравствуй, мамуля! Вот и выбрал момент черкнуть пару слов, – дел невпроворот. Ухожу на завод в семь утра, возвращаюсь в восемь вечера. План все крепче, приходится крутиться. Кто же вместо нас, молодых, будет строить материальную базу коммунизма?! А теперь о заветном: я подал заявление о вступлении в партию. На днях собрание, принимать будут строго. Если примут – экзамен на зрелость выдержан.
Пишу, родная, а глаза слипаются. Встать надо чуть свет. После работы буду читать лекцию слесарям‑сборщикам, потом совещание у начальника цеха, – продлится часа два. Надо успеть еще на репетицию художественной самодеятельности, – праздник близок. С семи вечера до полуночи дежурство по народной дружине. Вот и выбирай свободное время! Света ревнует, говорит, ее на работу променял. Это шутка, она у меня умная, да и здоровьем мы не обделены. Выдержим! Обнимаю. Сын».
И еще:
«Мамочка, что случилось, почему замолчала, не хвораешь ли? Приезжай погостить, если здоровье и работа позволяют. Ты у нас самая желанная, очень по тебе соскучился. А время бежит стремительно. Скоро ты станешь бабушкой. Светлана – мамой, я – папой. Чудно даже, я – папа! Я готовлю себя к отцовству морально, часто думаю об этом… На работе полный порядок. Устаю, конечно, но не ухожу, пока все не доделаю – это от тебя перенял… Есть новость: три номера для праздничного концерта самодеятельности – две песни и шуточный танец – приняты на «бис». И это от тебя, родная. Ты еще староста художественного коллектива в своем санатории или ушла? Увидимся – поговорим. Ох, как много мне надо сказать тебе, мамуля…»
И каждая строка проникнута сыновней нежностью, чувством долга перед семьей и Родиной.
Каждая строка свидетельствует о том, какое огромное влияние на формирование личности и характера сына оказывала мать, вся ее безмерно трудная, но удивительно чистая, яркая жизнь.
С шести лет Лиза Щекина, потеряв родителей, ткала рогожи, служила нянькой в домах. В годы первых пятилеток училась, работала в сельсовете, сельпо, вступила в комсомол. В конце тридцатых годов закончила без отрыва от работы курсы медсестер, – в Европе уже полыхала война. Переехала в Тюмень, чтобы поступить в институт, но июнь 1941 года взорвал все мечты и планы. Вместе с другими сибирскими девчатами осаждала военкомат, добилась отправки на фронт.
Так Лиза Щекина стала медсестрой и секретарем комитета ВЛКСМ армейского полевого передвижного госпиталя Западного фронта. Фронтовые медики не только лечили раненых, но и делили с ними последний кусок хлеба, писали по их поручению письма родным и близким, поддерживали упавших духом, отдавали почти весь заработок в фонд победы над врагом. Среди реликвий военных лет у Елизаветы Ивановны хранится и такая телеграмма:
«Из Москвы. Высшая правительственная. Полевая почта… Полевой госпиталь… Секретарю бюро ВЛКСМ Елизавете Щекиной. Передайте комсомольцам 469‑го передвижного полевого госпиталя, собравшим 15.000 рублей на строительство самолета «Советский медик», мой братский привет и благодарность Красной Армии. Верховный Главнокомандующий И. Сталин».
В битве под Москвой из всего личного состава госпиталя в живых осталось семнадцать человек. Их определили во вновь формируемые части, и они снова шли туда, где днем и ночью не утихали смертельные схватки с сильным и жестоким врагом. Четыре раза умирала от ран Лиза Щекина, но всякий раз искусство врачей, железная воля и неугасимая ненависть к фашизму возвращали ее в строй. За годы войны она удостоена девяти боевых правительственных наград. Еще три награды вручены ей за доблестный труд в наши дни.
В предпоследний военный год Елизавету Ивановну постиг непоправимый удар – пропал без вести муж, старший лейтенант, так и не увидевший сына. Как только выходила ребенка, возвратилась на фронт, чтобы закончить войну в логове фашистов. Потом служила в госпиталях, больницах, санаториях. Весь пыл своей души, всю теплоту материнских заботливых рук отдала воспитанию сына, чтобы рос он сильным и отважным, искренним и добрым.
Валерий с отличием закончил школу, выучившись одновременно на токаря и каменщика четвертого разряда. Был пионервожатым, комсоргом, работал на стройках. В Алупке и Ялте его знали как отличного пловца – мастера спорта по подводному плаванию. Увлекался шахматами, теннисом, играл на кларнете.
Настал день, который с надеждой и волнением ждала пять лет, день, к которому Елизавета Ивановна, часто недосыпая, недоедая и забывая о старых ранах, готовила Валерия всю жизнь. Он окончил приборостроительный институт, получил назначение на ордена Ленина Херсонский судостроительный завод. Как проявил себя там, как органически вошел в коллектив, как стал одним из вожаков заводской молодежи, мы уже знаем.
– Мама, дорогая, уходи на отдых, береги себя, – упрашивал сын. – Скоро в нашей семье будет прибавление, заживем на славу. Сил‑то у меня – сколько!
Увы, не суждено было сбыться планам и мечтам Валерия Щекина. Его дочь родилась уже после смерти отца, так же, как и он когда‑то.
Не забывают Елизавету Ивановну друзья, коллеги по работе, товарищи Валерия, руководители завода, Пишут, справляются о здоровье.
Недавно Елизавета Ивановна перевезла прах сына из Херсона в Алупку. Он покоится на тихом кладбище под вершиной Ай‑Петри, его охраняют гордые строгие часовые – вечнозеленые кипарисы, а внизу плещутся волны и рокочет морской прибой.
Он погиб на боевом посту. Пал, заступив дорогу хулигану, заслонив своим сердцем жизнь и покой других людей. Это – подвиг мужества и самопожертвования, который служит образцом для тысяч дружинников, членов комсомольских оперативных отрядов.
Рассказ о подвиге Валерия Щекина, павшего в неравной схватке с бандитом, был опубликован в «Комсомольской правде», взволновал многих читателей. Только беспощадная борьба с пьяным разгулом и хулиганством, решительное обезвреживание негодяев с ножом и кастетом помогут искоренить это зло из нашей жизни – таково единодушное мнение авторов писем, прочитавших в газете очерк «Нож и меч».
«Хулиганы берут верх там, – пишет Вера Шелгунова из Вольска Саратовской области, – где царствует равнодушие тех, кто проходит мимо, когда оскорбляют женщин, кто снисходителен к пьяницам, труслив при встрече с наглецом. Я хочу, чтобы таких ребят, как Валерий Щекин, было побольше, чтобы молодежь других городов дала жаркий бой всем тем, кто осмеливается отравлять жизнь советских людей».
«Меч применен правильно! – восклицает москвич М. Пинчук. – Кто посягает на жизнь и здоровье граждан, не может рассчитывать на милосердие!»
С неподдельной теплотой обращаются к Елизавете Ивановне Щекиной молодые супруги Ганна и Борис Смирновы из поселка Красильниково Костромской области.
«Смерть Вашего сына в схватке с бандитом потрясла нас. Мы просим Вас погостить в нашей дружной рабочей семье, чтобы своим участием и заботой хоть немного сгладить боль Вашей утраты».
Таких писем много. Советские люди, воспитанные на принципе «человек человеку друг, товарищ и брат», принимают близко к сердцу чужое горе и стремятся своим посильным вкладом облегчить его.
Одобряя справедливый приговор убийце, читатели отмечают, что немалая доля вины за случившееся падает на тех, кто работал и жил рядом с ним. Было известно, что еще до того, как напиться и напасть на дружинника, преступник вложил в карман нож. Следовательно, он был «профессиональным» хулиганом, носил нож «на всякий случай».
Майор милиции И. Аронов из Москвы также указывает на опасность холодного оружия в руках злоумышленника.
«Почему в отдельных случаях, – пишет он, – дружинник и даже милиционер оказывается побежденным в борьбе с преступником, вооруженным, как правило, лишь ножом? Нередко в дружины набираются физически немощные ребята и девушки, а также пенсионеры, «вооруженные» лишь нарукавной повязкой. Само слово «дружинник» подразумевает человека крепкого, спортивно закаленного. При встрече с таким дружинником хулиган всегда пасует».
О необходимости поднять боеспособность народных дружин, обучать их участников навыкам обороны, оперативным действиям и спортивной сноровке пишут многие читатели. Их беспокоит также, что на экранах кино и в театрах нередко появляются эпизоды, смакующие коллективные выпивки и загулы.
Читательские отклики на документальный рассказ «Нож и меч» свидетельствуют о том, что подвиг Валерия Щекина служит образцом для наших комсомольцев, дружинников, для всех тех, кто преисполнен решимости положить конец позорным пережиткам прошлого – пьянству и хулиганству.
Херсон – Алупка.
ДАР БОЛЬШОЙ ДУШИ
Еще с ранних юношеских лет я был наслышан о меценатах, которые на собственные средства сооружали храмы, театры, школы, больницы, отдавая их в пользование населению. Некоторые из них, особенно купцы и биржевые воротилы, делали это в надежде искупить грехи, из соображения престижа или просто ради рекламы.
Но и среди состоятельных людей были такие, кто бескорыстно и самозабвенно вкладывал все свои средства, энергию и ум, чтобы служить просвещению России, ее науке, культуре и искусству. Среди них особенно запомнились Третьяков, Мамонтов, Сытин, Репин, Айвазовский, Шервашидзе. Передовые русские интеллигенты.
…Темное южное небо, синие горы, рокот морского прибоя. Живописно спускающиеся террасами к морю улицы, где круглый год в пышной зелени садов и парков утопают дворцы прославленного курорта. Это – Гагра.
На невысокой горе, под сенью пальм, магнолий и цитрусовой рощи, едва приметны белые строения старой усадьбы. Над воротами надпись «Картинная галерея имени А. К. Симонова». Тишина и покой окутывают усадьбу в зимние дни. Тяжелые дождевые капли причудливо повисают на гладких, словно отполированных, листьях магнолий, снежинки‑звездочки осторожно садятся на кусты благородного лавра, таинственно шелестят на ветру пальмовые кроны.
Всякий раз, приезжая сюда, я думаю о человеке, чьим именем назван белостенный особняк, из окон которого видны сейчас седые буруны, вздыбившиеся над штормовым морем.
Симонов А. К. …Кто он? Прославленный летчик или бесстрашный капитан, знаменитый медик или полководец? Что сделал для людей этот человек, чем обессмертил доброе имя свое?
«Если бы каждый человек на куске земли своей сделал бы все, что он может, как прекрасна была бы земля наша!» – мечтал некогда Антон Павлович Чехов.
Вся жизнь Александра Корнильевича Симонова была посвящена тому, чтобы прекрасна была земля наша, чтобы счастливо жилось на ней людям.
Я надеюсь, что, прочтя эти строки, многие из его питомцев вспомнят высокого, чуть сгорбленного человека с пышной седоватой шевелюрой, с добрыми близорукими глазами, над прахом которого вырос недавно могильный холм у синего моря.
Но вряд ли кто знает, что, переезжая лет двадцать назад из родного Харькова в Закавказье, известный украинский живописец профессор Симонов оставил в дар Харьковской школе глухонемых детей все свое имущество, нажитое честнейшим трудом в течение полувека.
«Я не имею своих детей, – писал он в дарственном акте, – но я и моя покойная жена очень любили детей, и если у нас не было своих, то мы воспитывали чужих детей, которые сейчас уже выросли и работают на благо Родины… Будучи преисполнен большого чувства к детям, а к глухонемым особенно, я решил сделать им подарок, которым они смогут пользоваться долгие годы: принадлежащий мне двухэтажный дом общей площадью 480 квадратных метров со всеми надворными постройками и большой фруктовый сад, собственноручно посаженный моей супругой, я дарю школе. В этом доме они смогут учиться, заниматься пионерской работой, в этом саду они смогут получить знания на основе мичуринской науки, пользоваться плодами и, ухаживая за ними, трудиться…»
Я роюсь в архиве художника Симонова в его гагрском доме и среди многих бумаг нахожу пачку писем великого русского художника Ильи Ефимовича Репина, адресованных из Куоккала в Чугуев художнику Д. М. Левашову. В них речь идет о создании на репинские средства так называемого «Делового двора» – художественно‑ремесленной школы для детей – и сооружении в безводном Чугуеве артезианского колодца, идеи, которая всю жизнь не оставляла художника, но так и не была осуществлена в условиях царизма.
Эти письма, как указывает в своих заметках Симонов, были переданы ему вдовой Левашова, бывшего ученика и ближайшего доверенного И. Е. Репина, Ольгой Александровной Левашовой. И все они до единого аккуратно переписаны с оригиналов рукой профессора Александра Корнильевича Симонова и сопровождены его комментариями.