Бармен воспринял эти выпячивания и ухмылки как обычное мужское бахвальство, мол, мы же все равно правы, и принял сторону девушки. То есть раскололся и не преминул чутка опустить на землю представителей одного с ним пола:
– Да, мадемуазель абсолютно права! Я вам это как профессионал подтверждаю. – И гривастый жеребец в фирменной футболке отеля заговорщицки подмигнул Элке, мол, я с вами.
– Не может этого быть, – вступил в игру детектив. – Вы можете рассказывать нам тут о чем угодно, но подтвердить свои слова вы не сможете.
Похоже, бармен был настоящим французом. Ну, и, по ходу, бабником. Потому что честь девушки он защитил до конца:
– Почему вы так уверены, что не смогу? Между прочим, в настоящий момент в отеле проживает прелестная мадемуазель Белла, которая пьет коктейли такой крепости, что не каждый из вас смог бы осилить. И никогда не пьянеет.
– Как вы говорите? Мадам Белла? – словно не расслышав, переспросил д’Ансельм.
– Да, ее зовут Белла. Только она не мадам, а мадемуазель. Эта русская красавица не замужем и никогда не отягощала себя узами брака, – терпеливо пояснил бармен.
Если бы правила приличия позволяли, то детектив, похоже, готов был перегнуться через барную стойку и от души расцеловать информированного юношу – уж больно физиономия у детектива вдруг стала довольной.
– Благодарю вас, – церемонно поклонился д’Ансельм и, не прощаясь, зашагал по направлению к выходу.
– Чего это с ним? – удивился бармен. – Он же вроде проспорил? Почему тогда так обрадовался?
Ёлка с телохранителями еще только из бара вышли, а д’Ансельм уже восседал за столом и радостно барабанил пальцами по бумагам.
– Господи, как можно быть такими невнимательными? Вы что, слепые? Или глухие? Все же на поверхности лежит! Только идиот мог бы не догадаться, в чем дело!
Чего‑то он распоясался, этот супердетектив. Обзывается, хамит уважаемым людям. Неделикатно намекает, что они, уважаемые люди то есть, глупее идиотов. Словом, нюх напрочь утратил этот ажан!
– Давайте вы сделаете скидку на то, что мы в подобных мероприятиях в первый раз участвуем, перестанете горячиться и просто расскажете, что именно такого важного мы не услышали в словах бармена. А потом мы уже по аналогии с вашим мышлением научимся делать выводы, – попыталась хоть как‑то сгладить ситуацию Элка.
Она все‑таки в этой компании была единственной женщиной, а значит, самой разумной. Вот и старалась договориться по‑хорошему.
Детектив глубоко вдохнул, затем выдохнул и объяснил:
– В представленных мне бумагах нигде ничего не сказано про семейное положение присутствующих здесь лиц, более подробные досье на каждого будут у меня только завтра. Поэтому форму обращения «мадам» или «мадемуазель» я выбираю, исключительно исходя из внешних данных женщины. Вот вас я называю «мадемуазель», – детектив галантно склонил голову перед Элкой, – потому что вы очень юно выглядите, хотя, несмотря на это, можете быть и замужем. Точно так же я веду себя по отношению к мадам, простите, мадемуазель Статска´я. Ей не менее сорока лет, и шансов, что в таком возрасте женщина не обременена семейными узами, почти нет. То есть я за все время общения с ней не раз называл ее «мадам», и, заметьте, она ни разу меня не поправила!
Умные телохранители начали догонять, что имеет в виду смышленый детектив. А вот Ёлка продолжала тупить с упрямством паровоза. Глядя на нее, д’Ансельм еще раз вздохнул и пояснил:
– Неужели вы не слышали, что бармен меня поправил?
Элка кивнула, мол, слышала.
– То есть простой работник бара знает, каково семейное положение этой женщины! Откуда, скажите мне, пожалуйста, ему это известно?
Элка пожала плечами и предположила:
– Жан говорил, что посетители бара частенько напиваются и раскрывают перед ним душу, как на сеансе у психоаналитика. Может, она ему в хмельном угаре пожаловалась на судьбу свою девичью?
– Да нет же! – Детектив от возбуждения аж ногой топнул. – Этот же бармен сообщил, что Статска´я никогда не пьянеет! И вообще, вы же женщина, вы же должны понимать, что есть вещи, о которых представительница слабого пола редко кому рассказывает. Тем более такая суровая и неэмоциональная, как мадемуазель Белла. Со времен святой инквизиции многое изменилось, но по сию пору сохраняется общепринятое мнение, что если женщина к сорока годам не была замужем, то она неудачница. Есть, конечно, исключения в виде закоренелых феминисток, но их очень немного и они ужасно выглядят. И кому, скажите, может признаться в своей самой сокровенной неудаче циничная деловая женщина? Кстати, мы все с вами видели, как суровая мадемуазель Белла напропалую кокетничала и очень нежно разговаривала с барменом…
Вот тут и до сообразительной Элки начало доходить, что имеет в виду умный детектив.
– Вы думаете, они любовники? Белла и красавец‑бармен? Да ладно, посмотрите на него, куда нашей вешалке до этого породистого самца! Или все‑таки?..
Нет, не может быть, она же крыса крысой, а он… Или все‑таки любовники?
Суровые мужчины глумливо захихикали. Первым взял себя в руки детектив:
– Естественно! Во‑первых, большинство барменов и инструкторов по лыжам в здешних местах ужасные бабники и жиголо. Порядочный семейный человек никогда не удержался бы на такой работе – вокруг полно женщин, среди них много зрелых бизнесвумен. Одиноких, голодных, недолюбленных. Но при деньгах. И ни для кого не секрет, что подобным дамам намного проще платить за секс молодому, пышущему тестостероном бармену, чем пытаться завести с кем‑то серьезные отношения. А то, что наш работник ресторана хорош собой, вы видели сами. И что, вы попытаетесь убедить меня, что он не ублажает богатых дам под пятьдесят за дорогие подарки?
Естественно, никто и не пытался никого убедить в обратном. Скорее всего, так оно и было.
– Дело в том, что перед посторонним человеком уверенная в себе женщина никогда не признается, что она относится к разряду незамужних неудачниц. А вот в минуты страсти, уткнувшись в мускулистое мужское плечо, она вполне может расслабиться и поделиться с любовником своей тайной. Насколько мне подсказывает многолетняя практика общения с людьми, многие женщины в такой ситуации не просто открывают душу, но и намекают, что были бы не прочь как‑то закрепить эту связь. Одни наивно полагают, что, узнав про ее горькую судьбинушку, законченный негодяй и жиголо растает и возжелает навсегда остаться рядом с ней, такой хрупкой и трепетной. Есть и такие, кто предлагает своим продажным любовникам официально закрепить отношения за материальное вознаграждение… Но женщин первого типа намного больше.
В самом деле, детектив был прав. На девяносто девять целых и восемь десятых процента прав. Скорее всего, именно так все и было. Железная леди Белла Статская попала под чары мускулистого красавца бармена, не смогла совладать с собой и очень быстро оказалась в его постели. Хотя, скорее, это он в ее – в шикарном номере, с шампанским за ее счет и дорогущим сувениром на память от сошедшей с ума от любви дамы.
Старый приятель Пашка не раз объяснял Элке, что нет для таких, как он, добычи желанней и выгодней, чем бизнес‑леди средней руки – демонстративно холодной, циничной и внешне недоступной. Именно такие женщины, как правило, и самые преданные, самые нежные, но и самые «пиявчатые» любовницы. «Пиявчатые» – это когда после ночи бурного секса женщина начинает сходить с ума, принародно вешаться на шею молодому жиголо, рассказывать ему длинную историю своей жизни и, что самое ужасное, в какой‑то момент пытается всячески ограничивать свободу продажного мужчины. Они ужасно ревнуют молодого человека к другим особям женского пола, названивают по пятьсот раз за день, называют молодого матерого самца не иначе как «котеночком» и постоянно жалуются ему на печальную личную жизнь.
Телохранительница‑референт Белла Статская под все эти параметры подходила идеально. Так что вручаем детективу почетную грамоту за сообразительность. Как он ловко из бармена важную информацию вытянул!
Кстати… А нет ли у нас еще одной грамоты? Потому что Элке такую тоже следовало бы вручить! Как она вообще забыла о…
– А Белла‑то вчера из номера выходила! – Девушка аж подпрыгнула на стуле от распиравшей ее крайне интересной информации.
И тут же еще раз подпрыгнула – на сей раз от испуга. А как бы вы себя вели, если бы в самый неожиданный момент вам в ухо проорали сакральное:
– О! А я думал, выпить не с кем будет!
Ну откуда в таком маленьком человеке столько энергии? Нет, вы мне скажите, как все это неуемное торжество буйства, алкоголизма и неприличия помещается в столь небольшом теле? Может, это все в плотненьком пузе и других выпуклых частях организма содержится?
Любой нормальный человек, выпив столько горячительного, уже лежал бы под столом, икая и страдая несовместимым с жизнью алкогольным отравлением, а Мишаня Кац фонтанировал энергией и желанием еще накатить и просто вожделел пообщаться с интересными людьми.
В качестве последних он выбрал Элку, ее телохранителей и высокого импозантного француза‑детектива. Неплохой выбор, приличная компания…
– Ну, уже нашли, кто стервочку нашу замочил?
Мишаня выудил из кармана плоскую бутылку виски, водрузил ее на стол и щелкнул пальцами. Через мгновение официант поставил на стол пять бокалов.
– Ну, мужики, я так понимаю, к нам не присоединятся, они на работе? – полуспросил‑полуконстатировал Кац, указывая на телохранителей.
Те спокойно кивнули, мол, ага. На работе. Две емкости для выпивки Мишаня отодвинул в сторонку.
– А мы с вами накатим, господа хорошие!
Кац резвенько плеснул в хрустальные бокалы терпко пахнущей янтарной жидкости – от души так плеснул, у француза аж глаз левый моргнул от таких вискарных доз, – сцапал короткопалой лапой свою посуду и торжественно произнес:
– За то, чтобы никогда не нашли человека, так благородно укокошившего нашу гламурную сучку!
Француз, сухо кашлянув, принялся что‑то говорить. Элка, поддавшись задорному обаянию Каца, залихватски засадила свой бокал, занюхала это дело Женькиной макушкой, шумно выдохнула и только после этого перевела слова детектива российскому бизнесмену:
– Он тоже на работе, поэтому поэтому пить отказывается. Так что придется нам с вами вдвоем квасить. – И беспомощно пожала плечами, мол, вот такой расклад получается.
Кац пристально посмотрел на девушку, скушал свою порцию горячительного, так же, как Элка, занюхал это дело чужой стрижкой, но в его случае это была идеальная прическа одной из блондинок – девочка‑гуппи очень вовремя метнулась к кормильцу – и, грохнув пустым бокалом по столу, выдал:
– А ведь прав Никифоров, интересная ты девка! Чьих будешь?
Сашка, склонившись к уху детектива, синхронно переводил Элкин с Кацем диалог на французский. Типа, чтобы д’Ансельм из темы не выпадал.
– Хорошевского дочь, – отвечала Ёлка толстячку коротко и емко.
– Молодец министр, хорошую деваху вырастил. И пьешь как человек, и не дура. Вон, с местными общаешься… А тут чего делаешь? Я тебя раньше среди всей этой шушеры не видел.
– Отдыхать приехала.
Кац хихикнул, взял еще не до конца опустошенную бутылку и плеснул в бокалы еще раз. И опять от души.
– Ага, решила небось, что в это время никого здесь не будет? И во всю эту заваруху вляпалась? Сочувствую. Я вот тоже уже не рад, что здесь оказался. Мы ж с Мишаней решили, что наших летом в Куршевеле сто процентов не будет, поперлись сюда…
Но с этой порцией спиртного бизнесмен почему‑то не торопился. Он задумчиво покрутил бокал, наблюдая за лениво стекающими по стеклу «ножками». Потом отставил пузатую посудину в сторону и совершенно трезвым голосом проговорил:
– Твой этот легавый все равно меня когда‑нибудь на допрос вызовет… И чем раньше он вопросы свои идиотские задаст, а я отвечу, тем быстрее у меня получится отсюда свалить. Так что переведи ему, что меня можно допрашивать прямо сейчас, не будем тянуть резину за хвост. Ну, чего молчишь?
Элка опять пожала плечами. А зачем ей было что‑либо говорить? Сашка уже все, что нужно, детективу сказал. А тот раскрыл блокнот, взял в руки перо и задумался. Похоже, вопросы придумывал.
– В каких отношениях вы были с потерпевшей?
Кац вздохнул и честно ответил:
– Да ни в каких. Когда‑то я ее трахал. На самом деле это именно я ее в нашу тусовку привел. Она тогда журналисткой в занюханной «желтой» газетенке работала, напросилась интервью у меня взять. Я дал, ха‑ха, интервью, а заодно ее и окучил. Потом выбросил, она мне надоела. А через какое‑то время увидел эту дрянь на очередном светском рауте – и аж сердце зашлось! Расцвела девка, похорошела, как яблочко спелое соком, налилась. И вот тут со мной что‑то странное приключилось – такое впечатление, что она меня к себе приворожила. Смотрю на эту акулу пера – и голова кружится! Я к ней, мол, а не восстановить ли нам забытую страсть, а она мне ве‑е‑ежливо так: «Спасибо вам, Михаил Романович, за предложение, но я сейчас на это никак пойти не могу!» То есть очень деликатно на хер послала.
– Может, просто цену себе набивала? – Элка, неплохо зная все хитрости и уловки рублевских стерв, предположила самое вероятное. – Надо было шубку подороже ей предложить – и все, растаяла бы ласточка.
Кац щелчком выбил из пачки сигарету, закурил и только после этого ответил:
– Ты что, думаешь, я идиот что ли? Это я первым делом сделал. А в ответ: «Спасибо, зима в этом году теплая, без манто перебьюсь как‑нибудь» – и опять холодна как айсберг. Ну, тут у меня совсем голову оторвало. Чтобы я, Миша Кац, и не получил того, чего хочу, – никогда такого не было! До Мориши… – Мишаня, явно расстроенный, затянулся горьким табачным дымом, выпустил пять подряд почти идеально круглых сизых колец и повторил: – До Мориши. Она, наверное, первый в моей жизни облом. Сучка…
Бизнесмен с остервенением вдавил окурок в пепельницу. Ишь ты, как он из‑за гордой женщины огорчается‑то, а!
Мишаня закурил очередную сигарету.
– Я ж ей даже жениться предлагал. На белом кабриолете к ней прикатил, розами завалил, на колени бухнулся и кольцо с бриллиантом всучил. А она мне отказала. И ведь что самое интересное – без задранного носа, без яда змеинного, а очень необидно и по‑доброму. Но отказала. Мне. Представляешь?
Казалось, Кац уже напрочь забыл, что его допрашивают. Сидел, подперев голову рукой, курил и жаловался Элке на погибшую стерву‑журналистку.
Детектив, однако, почесал кончиком ручки у себя за ухом и влез‑таки в беседу:
– И вот это вы называете «Не были ни в каких отношениях»? Интересно, интересно… Хорошо, скажите, пожалуйста, а про вас потерпевшая какие‑то клеветнические статьи публиковала? Насколько я понимаю, большинство людей желали бы отомстить Морише Ларски именно за результаты ее журналистской деятельности. Многие ее боялись и ненавидели за это. Насколько сильно пострадали именно вы?
Ититская сила, Кац в одиночку долакал остатки виски в бутылке – и это при том, что в ресторане он уже изрядно датый нарисовался, затянул третью подряд Captain Black – и вот сидит тут весь такой из себя несчастный, но соображает так, что дай бог каждому трезвому! Ни в одном глазу. Товарисч как стекло!
– Она про меня ничего плохого не написала. Поговаривают, что девка регулярно шантажом промышляла, но со мной такие трюки она тоже не проделывала. Другое дело, что у нее это и не получилось бы, но, тем не менее, ни единой гадости и вымогательства с ее стороны не было. Только на «вы», звала меня исключительно Михаилом Романовичем и вообще старалась лишний раз мне на глаза не попадаться. Хотя за день до моего приезда сюда она сама ко мне заявилась, сказала, что у нее ко мне дело есть. Мол, встретиться с ней – в моих интересах. И вот тогда мне, наверное, в первый раз показалось, что эта стерва какую‑то пакость против меня задумала. Уж больно голосишко у нее мерзотный был…
Детектив с совершенно непроницаемым лицом сделал в блокноте какие‑то пометки и уточнил:
– То есть вы договорились встретиться именно здесь?
– Наверное, это можно и так назвать. Она сказала, что хотела бы поговорить о моих проблемах. Я ответил, что мне с ней говорить не о чем. А она подленько так заржала и намекнула, что тогда у меня будет еще больше проблем. Не знаю почему, но я вдруг смалодушничал, повелся, сказал, что если ей надо, то пусть в Куршевель приезжает. И повесил трубку. Она не перезванивала. А вчера утром я ее в ресторане встретил. Моришка, по‑моему, с нахимовской бабой поцапалась, говорят, ей чуть по башке пепельницей не прилетело.
Детектив опять чего‑то черканул в записной книжке и задал следующий вопрос:
– А вы сюда зачем приехали? Согласитесь, русские в Куршевеле летом очень редко бывают.
Кац пожал плечами:
– Бизнес. Только бизнес. Я продаю Мишке Никифорову одну из своих компаний. У меня новый проект намечается, в который будут вливаться большие деньги. Один московский чиновник намечает строительство целой деревни в этих краях. У него один из семейных бизнесов – строительство, но так как он занимает высокую государственную должность, то, по законом РФ, не имеет права заниматься бизнесом, тем более за границей. Основные вложения делает моя компания. Проект очень выгодный, но первоначальные вливания в него таковы, что если сделка не выгорит, то я стану гораздо беднее, чем сейчас. С банками во время кризиса связываться не хочется, наши банкиры на махинациях потеряли столько, что российский бюджет скоро закончится. Поэтому мне пришлось выставить на продажу одно из своих предприятий. – Михаил Кац изобразил на лице глубокие душевные страдания, словно последнюю рубаху продавал. Не заметив сочувствия в глазах окружающих, он продолжил: – Дожили – предприятие, которое еще два года назад у меня с руками отрывали, сейчас оказалось никому не нужно! Я Никифорова еле уломал, чтобы он мне за него заплатил! А ведь буквально перед этими долбаными крушениями рынков Мишаня умолял его продать! Я идиот, надо было тогда соглашаться. В два раза больше получил бы… – Кац горестно махнул рукой, мол, что уж теперь‑то… – Ну вот. Раз уж мне все равно надо было лететь в Альпы, мы с Мишаней и договорились бумаги здесь подписать. Буквально завтра‑послезавтра последние вопросы утрясем, первые транши пойдут, и я смогу заняться строительством на здешних землях. Я теперь отсюда раньше чем через полгода не уеду. В таких делах нельзя все на произвол нанятого персонала оставлять, необходим личный контроль. Оно, конечно, не Россия, но, когда речь идет о российских чиновниках, лучше самому держать руку на пульсе. Об… – Кац призадумался, решил, что при девушке лучше не выражаться, и заменил нецензурное словечко на приличный синоним: – Обманут как пить дать! И буду я потом, как земляк Березанский, по Лондонам от правительства прятаться.
Похоже, официанты в этом заведении были давно и грамотно выдрессированы месье Кацем. Иначе с чего бы вдруг на столе появилась свежая нераспечатанная бутылка виски – сестра‑близнец опустевшей? А ведь он ничего не заказывал!
– Вот поэтому я и сказал Моришке, что, если ей надо меня увидеть, пусть сама сюда едет.
Мишаня с хрустом открыл бутылку.
– То есть сюда она прилетела только для того, чтобы встретиться с вами и, как вы считаете, вас чем‑то шантажировать? Вы успели пообщаться с Ларски до момента ее убийства?
Детектив почему‑то вдруг закрыл записную книжку, словно все, что хотел, он уже услышал и дальше продолжать разговор с русским олигархом был не намерен.
– Ну да, она здесь была для того, чтобы со мной поговорить. Но сделать это не успела – кто‑то шейку нашей журналюге перетянул… Ну и царство ей небесное. Сама виновата.
И, то ли поняв неоднозначное поведение детектива, то ли потому, что ему самому вся эта катавасия уже поднадоела, Кац взял со стола бутылку, один из нетронутых бокалов и, чуть пошатываясь, побрел на выход из ресторана.
За соседним столом встрепенулась стайка каблукастых блондинок. Малышки легким облачком колыхнулись и, словно шлейф дорогих духов, выпорхнули из помещения вслед за Кацем.
Глава 5
– Ты когда уже прекратишь моей башкой спиртное занюхивать, а? В тысячный раз тебя прошу: перестань окружающим свои вульгарные привычки демонстрировать! Тоже мне, министерская дочь с верхним юридическим образованием! Гопник вы елабужский, а не светская дама, Элла Александровна! Ты ж вискарь за три тыщи долларов как «Гжелку» пьешь! Позорище!
Телохранители вели Элку в номер и гундели. И ходит‑то она, как оборванец, в драных джинсах, и со всякими сомнительными личностями общается, и виски стаканами глушит. А ведь, между прочим, оба видели, что никакого другого варианта, кроме как по‑дружески тяпнуть с полукриминальным олигархом Кацем, у нее не было! Вот фигушки бы этот пузатый тип так запросто с ней разговорился, не задай она изначально душевный тон их беседе. Кто ж виноват, что русские люди нормально общаться начинают только после «два по сто»? Ёлка же не виновата!
– Вот посмотри, как Мишанины девоньки одеты и разукрашены! Одна другой прелестней. Ты же на гатчинского студента похожа! Где ты вообще эти кеды нарыла? Отец в обморок упал бы, если бы тебя сейчас увидел!
В гундеже и нотациях особенно преуспел Женька. После того как Сашка порекомендовал ему использовать огуречный шампунь, чтобы Елке удобнее было занюхивать спиртное, Женька совсем разошелся – перешел на критику одежды и манер подопечной.
– Кстати, а ведь Сашка прав! – издевалась над обиженным парнем Ёлка. – Только ты не огуречную, ты беконную или шашлычную косметику для волос используй. Так оно куда приятней будет. Кстати, а вот интересно, бывает мужская туалетная вода с запахом пиццы? Надо тебе срочно такую найти. А кедики я в Хельсинки покупала. За тыщу евро, между прочим!
– Ага, кому ты рассказываешь! – Сашка откровенно заржал. – Забыла, что ли, что мы за тобой везде шатаемся? Кедики, как ты изволила выразиться, в Хельсинки ты только в витрине видела, ценником наружу. И грязно ругалась по поводу их стоимости. А потом свою старую обувку в екатеринбургской квартире из кладовки достала, экономная ты наша. Анджелке зачем‑то наврала, что чешки эти в винтажном бутике приобрела. Я помню, как у той шопоголички слюна капала на твои боты. Хотя зачем они ей нужны – непонятно. Обувь на каблуке ниже двенадцати сантиметров – это лапти, так твоя мачеха считает. Так, стоять. Пришли.
Сашка аккуратно прислонил девушку к стене, а сам принялся рыться по карманам в поисках электронной карточки‑ключа от номера.
– Слушай, а ты чего так раскачиваешься? Неужели тебя один бокал так зацепил? – подозрительно глядя в хитрющие Ёлкины глаза, поинтересовался Женька.
Шурик тем временем карточку нашел и занялся открыванием дверей.
– Нет, конечно. Балуюсь я. У меня к вам дело есть деловое.
Очень телохранители это словосочетание «дело деловое» не любили. Обычно после этих слов у их подопечной какая‑нибудь навязчивая идея рождалась. Типа «А давайте спасем детей Африки» или «Чего‑то мы давно над Анджелкой не прикалывались». Хуже было, только если эта фраза начиналась задумчивым «Вот что, мужики…». После такого обычно всё совсем криминально становилось.
Но, поскольку заветного про «мужиков» не прозвучало, телохранители не особо напряглись и проследовали за девушкой в номер. «Дела деловые» обдумывать.
– Может, кофейку в номер закажем? С печенюхами? И курицы какой‑нибудь заодно попросим принести, – начала издалека Ёлка.
Ибо не дура она была, знала, что за едой ее телохранители сильно расслабляются и теряют бдительность. Вот и на этот раз дешевый номер «напоить‑накормить, потом дела обсуждать» прокатил «на ура».
Женька метнулся к телефону, связался с рестораном, озвучил в трубку их гастрономические предпочтения и после этого развалился в большом удобном кресле.
Кстати, что‑что, а мебель в гостинице была действительно удобной. Не такой, как обычно в современных отелях, – дико модной, но корявой и бесполезной, а вальяжной, чуть старомодной и очень уютной.
Сашка устроился на диване, вытянул ноги и довольно заулыбался. Мол, хорошо, сейчас покушать принесут. Нормально все!
Расслабились телохранители.
А зря.
– Вот что, мужики… – подперев своей хрупкой спиной дверь, затянула тоскливую песню цыганка.
Накрылся спокойный вечер. Начинаем развлекаться и выполнять странные прихоти неспокойной девушки Ёлки.
– Эл, ну вот чего ты лезешь? Полиция без тебя прекрасно разберется! – понимая, куда ветер дует, попытался вразумить ее Сашка.
Не помогало. Так же, как полтора часа назад при разговоре с детективом, когда он осторожно наступал ей на ноги и деликатно покашливал, а она ничего этого не замечала, так и сейчас напрямую высказанные здравые мысли до цели не дошли. Эллу Александровну несло, как застоявшийся локомотив. Напролом и на всех парах.
Кстати, детектив его попытки достучаться до разума хозяйки заметил и очень веселился, наблюдая, как Элка все старания телохранителя игнорирует.
– Возвращаясь к мелочам… – проводив взглядом удаляющегося Каца, Ёлка повернулась к детективу: – Вы знаете, что мне бармен поведал? Жан, когда мы с ним до вашего прихода сплетничали, сказал, что вчера ближе к вечеру в бар спустилась мадемуазель Белла и хлестала любимую «Кровавую Мери». Он еще удивлялся: тетка неслабо вылакала крепкого спиртного, а у нее только щечки разрумянились. Прошу заметить, нам она по ушам ездила, что из номера ни разу не выходил. Врала старушка!
– Элла, позвольте узнать, откуда у вас такое потрясающее знание французского жаргона? – Детектив смотрел на Ёлку с таким восхищением, словно она ему сейчас теорию относительности на пальцах объяснила.
– Позорище ты наше… – пробормотал себе под нос Женька.
А Сашка этот его стон машинально на французский перевел. Ну, сложилось у них так – если Женька говорит по‑русски, Сашка это все детективу на языке Гийома Аполлинера пересказывает. Это называется – сработались.
– В детстве мне периодически приходилось выслушивать недовольство одной пожилой дамы, для которой французский был практически родным. В своих высказываниях старушка иногда заходила довольно далеко, и то, что в силу воспитания она не могла себе позволить выразить простым русским языком, обрушивалось на меня во французском исполнении. А я девушка сообразительная. Вот и нахваталась.
Ну не рассказывать же этому типу в подробностях про регулярно выводимую из себя ужасным поведением внучки и ее подруженции бабушку Леви? Долго это, да и ни к чему.
Похоже, объяснение Элки детектива устроило. Он удовлетворенно кивнул и без всякого смыслового перехода вдруг взъерепенился:
– Почему, почему вы мне сразу не сообщили, что бармен видел Беллу днем в баре? Во сколько это было? Как она была одета? Что имела при себе из вещей, я имею в виду – сумку или еще какие‑нибудь предметы? Зачем вы утаили от меня эту информацию?
Он так агрессивно накинулся на девушку, что телохранители оскалились. Еще не хватало, чтобы на нашу красавицу какие‑то лягушатники нападали! И, похоже, детектив понял, что чутка погорячился. Он резко сбавил обороты.
– Вы же не можете не понимать, насколько это важная информация, – мягко пожурил девушку полицейский.
– Но меня никто об этом не спрашивал, – пожала плечами Элла. – Как только в моей голове сошлись все параллели – я тут же все вам рассказала. А еще надо проверить, действительно ли Ларски публиковала разоблачительные статьи про месье Нахимова. Нам тут с вами его жена рассказывала про коварство и клевету журналистки, в то время как на самом деле российская пресса изнывает от невозможности разоблачить махинации мэра Черноморска. Никто так и не смог накопать компромат на этого замечательного человека, чиновника с честной душой и чистыми руками. Сашк, я правильно все рассказываю?
Телохранитель солидно кивнул, подтверждая слова работодательницы. А ту продолжало нести! Сыщиком она себя почувствовала. Настоящим, опытным и крайне в хозяйстве полезным.
– Вообще‑то, я могу по своим каналам выяснить, когда именно, в каких журналах и какого рода гадости о присутствующих здесь людях писала Ларски. Понимаю, что для французской полиции сделать то же самое не составит никакого труда, но все же существует опасность что‑то пропустить, потерять из вида. Опять же – проблемы перевода, время потеряем. А мне это все особого труда не составит.
Тут Элка и получила первый ощутимый пинок в ногу. Сашку можно было понять – это только звучит очень красиво и благородно: «Ах, давайте я этим займусь, ох, не нужна ли вам моя помощь?» На деле же все будет выглядеть совершенно иначе: «Саш, посмотри, Женька, поищи!» В понимании Элки, использование рабского труда подчиненых еще никто не отменял.
Детектив это все просек и хихикнул. Чуть смущаясь, по‑мальчишечьи пряча улыбку…
А Эллу Александровну все несло. Она дарила окружающим счастье и благословенное избавление от лишних проблем, создавая проблемы близким людям – телохранителям. Они ж ей во многих смыслах очень близкими были.
– Я лично и французская полиция в моем лице были бы крайне признательны вам за помощь! – мило улыбнувшись, склонил голову детектив.
Женька был готов руку дать на отсечение, что в этот момент француз откровенно ерничал. Но Элка этих тонкостей не замечала, она продолжала наслаждаться ролью доброй феи: