В глазах мэра закипала такая ярость, что в какой‑то момент Элке стало страшно, казалось, что еще мгновение, и он испепелит взглядом сжавшуюся от ужаса жену.
– С кем. Ты. Была? – жестко, по слогам произнес Нахимов.
Он нависал над дрожащей женщиной тяжелой гранитной угрозой. Сам того не замечая, ослепший от ненависти мужчина занес тяжелую руку для удара.
– Только попробуй ее тронуть. – В напряженной тишине спокойный голос Никифорова хлестко резанул по ушам. – Я тебя прямо здесь пристрелю, собака, если ты к ней прикоснешься. Ты меня понял?
Вот что значит харизма. Вот что значит настоящий мужик.
Михаил не повысил голоса, не полез в драку, не стал доставать пистолет и размахивать им над ушами притихших граждан – он просто поднял голову. И всем сразу стало понятно – пристрелит. Не задумываясь. Не напрягаясь. Просто пристрелит. И ничего ему за это не будет. Никто даже с мест подняться не посмеет.
– Мне необходимо знать, с кем именно вы были, мадам Нахимова, – вкрадчиво произнес детектив. – Этот мужчина сможет подтвердить ваше алиби? Ну же, вы уже сказали самое страшно, хуже уже не будет. Вы должны спасти себя. Говорите, кто он.
И она сдалась. Слезы катились по несвежему, неухоженному женскому лицу, оставляя черные бороздки. Ида молча плакала.
– Шан… – она говорила очень тихо, поэтому имя бармена именно так и прозвучало, с мягкой шепелявой «ш». – Я была с Шаном. Недолго, не весь час… Но какое‑то время я была с ним. Прости, мой мальчик.
Элка так и перевела ее слова: «Прости, мой мальчик».
Красивый, молодой и дико сексуальный бармен подошел к безвольно сидящей женщине, присел на корточки рядом с детективом, заглянул в заплаканные глаза и, взяв в свою огромную руку Идину ладошку, поцеловал ей пальцы. Вот прямо в обгрызенный маникюр осторожно губами приложился.
– Успокойся, mon cher… – нежно прошептал он. И обернулся к д’Ансельму: – Мадам говорит правду, она действительно вчера какое‑то время была со мной. К сожалению, недолго, минут двадцать. И я также не могу сказать, во сколько именно было наше свидание, но это было как раз в промежутке между тринадцатью и четырнадцатью часами.
Детектив вдруг улыбнулся, выпрямился и снова сел за свой стол. Ого, он, похоже, даже задорно насвистывать принялся!
– Все верно, горничная действительно показала, что вы направлялись в сторону бара. Постарайтесь поточнее вспомнить, сколько времени дама провела в вашей компании.
Д’Ансельм цапнул со стола блокнот, открыл его и сделал какую‑то пометку.
– Мадам пришла ко мне… наверное, где‑то чуть позже часа дня. Минут в двадцать второго. К сожалению, минут через пятнадцать я был вынужден вернуться к работе, в баре появились посетители. Из подсобного помещения есть отдельный выход, поэтому я со спокойной душой оставил мадам приводить себя в порядок, сам же встал за стойку. Через какое время Ида ушла, я сказать не могу, но как минимум минут пять ей понадобилось, чтобы поправить одежду, дождаться удобного момента и вернуться к себе в номер. Так что я могу гарантировать, что примерно полчаса мадам была… м‑м‑м… под моим присмотром.
Говоря все это, бармен по‑прежнему нежно смотрел на притихшую Нахимову. И она от одного этого его взгляда расцветала и хорошела на глазах.
– Дорогая, прости, что я рассказываю все это при посторонних, но мне очень важна твоя безопасность. – Жан заботливо поправил жесткие пергидролидные кудряшки простой русской бабы и пожал плечами, мол, все только ради тебя, милая.
Детектив довольно хмыкнул и подытожил:
– То есть частичное алиби у вас есть, мадам Нахимова. Конечно, не стоит полностью исключать вашу виновность, но, тем не менее, стоит признать, что времени на совершение убийства у вас практически не было. Для того чтобы успеть задушить журналистку, вы должны быть как минимум быстрой и ловкой спортсменкой – надо же за минимальное время успеть добраться до номера пострадавшей, пообщаться с ней, совершить убийство и плюс ко всему ухитриться тщательно замести следы своего пребывания в помещении. – Детектив скептически осмотрел далеко не спортивную фигуру расплывшейся на стуле дамы и добавил: – Примите, пожалуйста, мои сожаления. Увы, но мне было необходимо выяснить, чем вы занимались в момент убийства.
Нахимова кивнула, словно соглашаясь со словами детектива. На самом же деле происходящее ее уже не интересовало. Женщина словно впала в транс.
– Собирай манатки, сука, и чтобы сегодня же убралась отсюда. И не смей больше появляться в моем доме. Как только я вернусь, сразу же оформляю развод. Ты у меня еще поплачешь, потаскуха! – яростно закипающий Нахимов начал говорить тихо, но чем дальше он заходил, тем больше срывался на крик. – Ты у меня голая останешься! Даже не надейся, что я тебе после развода хоть копейку оставлю! Дура, старая толстая дура!
Честно говоря, выглядело это все более чем отвратительно. Очень мерзко и пакостно все это выглядело.
А еще всем было откровенно жаль убогую Иду – потому что каждый понимал, что ее муж, подлая тварь, обладающая властью, сделает все именно так, как сказал. И что некрасивая, никому не нужная женщина действительно у всех на глазах превратилась из богатой, избалованной клуши в рядовую бедную обывательницу.
Притихли все. Даже детектив. Похоже, французу стало совестно за устроенный им спектакль…
И в этой гнетущей тишине вдруг раздался абсолютно добрый и довольнючий до неприличия голос:
– Идка, не забудь детективу проставиться. А после того как козла своего бросишь, срочно худей и записывайся к косметологу. – Никифоров щерился, как пассатижи.
– Ох, Миша, чего ты радуешься? Прекрати злорадствовать. У меня ж теперь денег даже на трамвай нету… – Нахимова потихоньку начала выходить из бессмысленного анабиоза.
– Да щас. Вот дура ты и есть. Я так понимаю, все наворованное на тетку твою оформлено? Ну и в чем тогда проблема? Это петух твой после развода с пустыми карманами остался, а ты теперь обладательница миллионов денег и чего‑то там еще. Дело в том, что теткино имущество неделимо при разводе – и всё, что наворовал этот твой морячок, достанется только тебе, причем совершенно законным путем. Так что выдыхай, бестолочь, и срочно вали в свою деревню к тетке подлизываться, чтобы та по обиде ближайшему детскому дому все не завещала. Тебе денег на билет до родного села подкинуть? Когда все утрясется, отдашь. И адвоката я тебе хорошего подгоню, половину совместно нажитого с этим уродом имущества ты по‑любому получишь. Так что поздравляю, ты у нас с сегодняшнего дня такая же, как я, стала – свободная и богатая. Только я, в отличие от тебя, красивый. Ну, и побогаче… Вы на престарелую родственницу много добра переписали? – И Никифоров, чуть приподняв пятую точку от сиденья, протянул длиннющую ручищу Нахимовой.
Та сначала не поняла, что сказал олигарх. Она сидела, бессмысленно уставившись в пол, задумчиво кивая головой.
И вдруг до нее дошло. Нахимова подняла глаза на возвышавшегося над ней с протянутой для рукопожатия рукой, совершенно по‑идиотски хлопнула ресницами и…
– Миша! Мишанечка!!! – Толстый дряблый колобок кинулся на шею длиннющему Никифорову. – Ты же прав! Это же все теперь мое! Эта тварь у меня ничего забрать не сможет! Мишаня!!!
То, как высоченный олигарх отбивался от слюнявых лобызаний съехавшей с ума на почве радости Идеи, напоминало баскетбол наоборот – круглый мячик кидался на длинного мужчину, а тот уворачивался от повизгивающего спортинвентаря.
– Идка, прекрати! Успокойся, а то я тебе денег в долг не дам! – размахивая ручищами, метался по ресторану ошалевший от столь яростного проявления женской благодарности и спонтанной нежности Никифоров. – Отстань от меня, сумасшедшая!
А Идея его не слышала – она радовалась, как ребенок, скакала и хлопала в ладоши. И очень настойчиво пыталась облобызать подателя умных мыслей.
В конце концов ей это удалось – загнанный в угол олигарх не успел увернуться, за что и поплатился. Налетевшая на него с пылкими объятиями мадам Нахимова в порыве нежности порвала на Мишане рубашку и отдавила ему обе ноги.
– Настойчивая ты женщина, Идея!
Вытерпев все проявления обожания, Никифоров дождался, когда дама наконец успокоится и от него отстанет, выбрался из угла и, дрожащей рукой поправляя прическу, сел на свое место:
– Ишь ты, сколько ж в тебе темперамента‑то, кто б знал! Если ты себя в постели так ведешь, то я готов понять бармена… Сколько страсти в тебе накопилось! Отстань от меня, я сказал! – Михаил уклонился от попытавшейся вновь накинуться на него Идеи. – Ёпт, кому рассказать – на меня Идея напала… Все, успокойся, я сказал! – Голос олигарха вдруг стал металлическим: – Сядь и успокойся. Всё?
– Всё. Извини.
Отрезвленная этим ледяным тоном, Идея замерла на месте, покрутила головой, выбрала нужное направление и пошоркала к своему стулу.
Она плюхнулась на мягкое сиденье, повернула голову и обратилась к законному пока еще супругу:
– Ты мне еще алименты выплачивать будешь, дорогой. Пока я официально на работу не устроюсь. Насколько я помню, этот момент в наших законах тоже прописан. Так что… – Она гадливо усмехнулась и замурлыкала себе под нос залихватскую песню про то, что «свадьба‑свадьба‑свадьба пела и плясала»…
Избиение младенцев – вот как это называется. Безжалостное, циничное и очень грамотное вытирание грязных ног о цвет и гордость российской элиты. Глумеж и ни тени сострадания.
– Итак, с алиби мадам Нахимовой мы с вами определились. Почти. – Дождавшись окончания вакханалии, устроенной Идеей, детектив окинул взором ошарашенных россиян и захлопнул блокнот.
– А может, не все так просто? – позволила себе не согласиться с корифеем сыска Ёлка. – Не спорю, вряд ли у Иды хватило сноровки по‑быстрому сгонять туда‑обратно, потискаться с любовником и успеть задушить журналистку, не оставив при этом никаких следов… Но, может, все же успела?
– Честно? Очень в этом сомневаюсь. Да мадам Нахимова от одышки загнулась бы сразу после подъема по крутой гостиничной лестнице. Нет, убийство совершил человек, обладающий несколько большим физическим здоровьем. Например, мадам… о, простите, мадемуазель Белла. Вы, насколько я осведомлен, мастер спорта? И отнюдь не по шашкам…
Обаятельно улыбаясь, детектив смотрел на непроницаемое лицо бростовской помощницы, и весь его вид говорил, что пакость француз задумал неслабую…
– Кто вам позволил рыться в моем личном деле? – Ни один же мускул на ее лице не дрогнул! Вот железная леди в полный рост!
– Закон. Кстати, по этому закону я могу не только ваши личные дела изучать, но и ограничивать вашу свободу. Да я вообще много чего могу! – Светясь нежностью, детектив радовался непонятно чему. – Итак, вы же у нас боевыми видами искусств занимаетесь? Вам, насколько я понимаю, ничего не стоит обезвредить слабую женщину и задушить ее? – И тут же, без перехода: – Белла, вы когда деньги Морише относили, никого в коридоре или около номера журналистки не встретили? Запыхавшуюся мадам Нахимову, например? Или никто не видел, как вы заходили к Ларски? Кстати, у вас в стране есть такое понятие, как «ложные показания»? Почему же вы мне упорно доказывали, что не покидали свой номер? Где вы передали Морише деньги?
Пронзительный взгляд детектива Белла выдержала.
– Вы мне расскажете, о каких деньгах идет речь? – поинтересовалась помощница Броста.
– О тех, которые вы должны были передать журналистке в обмен на молчание.
Если Белла и говорила неправду, то старина Станиславский в этот момент пожал бы ей руку. Удивление на лице худощавой стервы было столь искренним, что даже детектив оторопел.
– Месье Брост поведал нам, что прилетел в Куршевель с одной целью – накануне отъезда ему позвонила Мориша Ларски и потребовала заплатить ей некоторую сумму за то, что журналистка не обнародует очень неприятную для него запись. И, опять же по версии вашего руководителя, он собрал необходимую сумму, вы с ним сели в самолет и прибыли сюда. В день убийства вы передали требуемые наличные деньги лично Морише. Все было так, как рассказал ваш босс?
Белла повернулась к Бросту и негодующе уставилась на него:
– Кирилл, ты с ума сошел? При чем тут я? Ты же сам понес ей эти деньги!
Они друг друга стоили. Два сапога пара, два столба – виселица. Был бы жив старина Константин Сергеевич, он устал бы метаться между этими лицемерами, выбирая, кто же лучше сыграл свою роль. Искренность Борста тоже заслуживала Оскара.
– Бел, ты чего? – Телемагнат отодвинулся от помощницы, словно не зная, чего от нее ожидать. – Что за цирк ты устраиваешь? Слушай, а может, это ты Моришу того… доступа кислорода лишила? Ты же как раз во время убийства ушла от меня с деньгами!
«Тэффи» за роль порядочного человека, овации, красная дорожка. И «Пальмовая ветвь» вдогонку – в непогоду укрыться. Ой, не зря ребятки столько лет на телевидении проработали, да еще на политическом канале – изображали из себя порядочных людей они оба потрясающе. Искреннее негодование, легкая тень растерянности, широко распахнутые честные глаза – два раза. Друг напротив друга.
Как говорил герой гениального С. Гармаша: «Шапито, блин».
– Я все понял! – многозначительно поднял палец вверх Миша Кац. – Кирюха бабло взял, как бы его к Морише потащил, а сам девку грохнул и чемодан с деньгами заныкал куда подальше. Теперь вот на Белку все свалить пытается. Брост у нас известный жлоб, ему проще человека убить, чем гонораром поделиться.
Публика зашумела, соглашаясь с Мишаниным предположением. Похоже, месье Брост действительно репутацию имел неприглядную – уж больно присутствующие единогласно с выдвинутой версией согласились. Мол, да, жлобяра этот телевизионщик. Редкостный.
Даже мадам Нахимова позволила себе реплику подрагивающим баритоном вставить:
– Мы с мужем можем подтвердить, что этот тип крайне неблагонадежен. Недавно политическое движение нашего региона обращалось к господину Бросту с просьбой объективно осветить наш вклад в развитие России, но дирекция канала нам выставила просто грабительский счет за эту передачу! Между прочим, речь шла об освещении деятельности подразделения правящей партии!
Ой, ну надо же, кто у нас заговорил! Вот ведь людишки странные – как только стрелка компаса отклонилась от направления «Убийца – жена Нахимова», так тетка тут же принялась поливать грязью того, кто послабее. В полный рост упыриха – сама только что на месте бедного, прижавшего уши к черепу Броста была, и так же на нее толпа нападала – и вот уже смотрите‑ка, осмелела, моськой агрессивной на мужика кидается… «Осветить вклад в развитие России…», «подразделение правящей партии….»
Скажите прямо: мы на свою раскрутку бабло зажали, а Брост нам скидку не сделал и бесплатно работать отказался. Нет же, кто ж честно признается? Да никто.
– Вы чего? Вы тут все с ума посходили, что ли? – Бедолага Брост вжался в стул, как загнанный крольчонок в угол. – Не убивал я никого! Я ей не в первый раз платил, с чего мне вдруг ее душить?
– Наверное, надоело тебе однажды посторонней женщине чемоданы денег отдавать, вот ты и решил раз и навсегда от шантажистки избавиться, – спокойно, словно речь шла о расторжении контракта на поставку огурцов, пожал плечами Никифоров. – Я бы на твоем месте ее давно придушил. Только гораздо раньше. Я вообще не понимаю, чего ты так долго с ней валандался, мог бы кучу денег сэкономить. И…
Договорить у олигарха не получилось – зажужжал лежащий на столе телефон. Никифоров взял аппарат, глянул в окошечко и нажал кнопку приема вызова.
– Да. Нет. Потом. Не надо, – отчеканило в трубку солнце русского бизнеса и нажало кнопку отбоя. Естественно, все разом уставились на него.
Ну вот, знают же люди, что отвлеченные разговоры по мобильному в момент самого накала страстей и закипания эмоций сбивают окружающих с агрессивного настроя и напрочь ломают всеобщую истерию! Знают, но все равно продолжают в самый неподходящий момент отвечать на входящие звонки! В итоге все сдулись, с настроя сбились, выдохнули. А ведь такая драма могла разыграться!
– Миш, выруби телефон, а? Потом с кем надо созвонишься, – раздраженно попросил коллегу‑олигарха Михаил Кац. – Не в Государственной думе же заседаешь, мы тут о серьезных вещах говорим.
Окружающие одобрительно замычали – типа, ага, вырубай, в приличном месте находишься.
Никифоров пожал плечами, мол, как скажете, протянул было руку к аппарату, чтобы лишить дорогущую Nokia питания, но почему‑то передумал.
– Перебьетесь. Потерпите. Я звонка очень важного жду! – с чуть большей борзостью, чем того требовала ситуация, рявкнул на недовольных соотечественников Никифоров и положил телефон перед собой.
Хам, он и есть хам. И на попойке в рублевской халупе, и в гостинице Куршевеля. Больше денег – меньше уважения к окружающим. Ну да ладно, мы к этому привыкли. Проглотим и это хамство, нам ли не по фигу.
Француз, все это безобразие наблюдая, поморщился, нетерпеливо щелкнул пальцами и поинтересовался у Ёлки:
– Итак, на чем мы с вами остановились?
Элка этот его вопрос сначала для всех русскоязычных товарищей перевела, а потом уже сообразила, что д’Ансельм лично к ней обращался.
– Мы остановились на том, что Кирюха деньги зажал и Моришу задушил. А на Белку свалить все пытается, – резюмировал Никифоров. – Слушай, а ведь всё на тебе сходится, звезда ты наша телевизионная. Никто из присутствующих, кроме тебя, Морише не платил. Вот как‑то так получилось, что Нахимовы ей заплатить не успели, Мишаню Каца она никогда не трогала, мне пофиг всегда ее угрозы были. Так что это либо ты решил раз и навсегда перестать платить, либо все‑таки Идка испугалась своего разоблачения. Признавайтесь давайте, ребята, кто журналистку задушил.
Надо было видеть этот откровенно непоказушный обморок, устроенный творческим человеком Бростом. Услышав столь циничный пересказ своей личной трагедии, Кирилл Сергеевич вдруг стал заваливаться на правый бок, прижимая дрожащую руку к левой половине груди.
– Я не убивал Моришу… Клянусь вам, я пальцем ее не трогал! Я… я… – На Броста было страшно смотреть, его трясло, как старую больную собаку, а по щекам известного телепродюссера текли слезы. – Поверьте мне, я никогда никого не убивал… Белла, зачем… Зачем ты так со мной… Я…
А Элка в это время смотрела на Беллу. Смотрела и искренне восхищалась – женщина держалась так, что пленные коммунисты в застенках гестапо просто отдыхают. Вот ни дать ни взять – порядочная дама, клеветнически оговоренная злобными завистниками! Глаза горят праведным огнем, точеные ноздри гневно раздуваются, подбородок презрительно вздернут. Как же можно было заподозрить ее в передаче взяток и убийстве беззащитной журналистки!
И все же что‑то во всем этом позерстве было не так. Вот не хватало чего‑то – а чего именно, Элка уловить не могла.
Недопитая вода из принесенной для Идеи бутылки тонкой струйкой текла на всклокоченную прическу пребывающего в обмороке телемагната.
Вокруг него суетились Элка – она водичкой обмякшего Броста поливала, мадам Нахимова – эта курица суматошно хлопала крыльями и беспорядочно махала платком перед бледной физиономией Кирилла. Что же касается исполнительного сотрудника гостиницы Жана, то молодой человек подскочил к заваливающемуся Бросту, ловко подхватил его под руки, усадил в кресло и довольно профессионально приложил пальцы к безвольно болтающемуся запястью, пытаясь определить пульс.
Похоже, телемагнат не переигрывал. Что‑то там про себя подсчитав, бармен охнул, вскочил и галопом поскакал прочь из ресторана. Через некоторое время он вернулся, волоча за собой средних размеров дорожный баул.
Ого, это у них тут что, аптечка, что ли, таких гигантских размеров? Ну ничего ж себе! Там же запас медикаментов для небольшой деревенской поликлиники на год! Два раза «ого»! Такого навороченного тонометра в деревенской поликлинике быть не могло! Это ж целый реани…чемодан получается!
Бармен шмякнул баул на стол, вытащил из него какие‑то приборы, склянки и таблетки, чего‑то поколдовал, пошаманил… Да это вовсе и не бармен, это вовсе даже медбрат какой‑то с профильным образованием получается! Ишь как ловко с ампулами‑ватками управляется!
Пока Элка наблюдала за действиями бармена, тот успел сунуть под нос Бросту флакон с нашатырным спиртом и привести дохленького телемагната в чувство.
– Что со мной? – приоткрыв один глаз, слабеньким голосом поинтересовался у публики Кирилл Сергеич. – Что случилось?
– Вы, юноша, в обморок брякнулись, – объяснила вернувшемуся в реальность мужчине Ёлка. – Поплохело вам на нервной почве. Не выдержала психика человеческой несправедливости. А Белку свою увольняйте к чертовой матери. Не нужна вам такая помощница, одни проблемы от нее. Она у вас мало того, что деньги ворует, так еще и врет напропалую.
Говоря это, Элка осторожно вытирала бумажной салфеткой мокрую физиономию Броста. Клочки набухшей бумаги цеплялись за чуть отросшую щетину и неровной припорошенностью оставались на ней мелкими катышками.
– Вы на моей стороне, да? Вы мне верите? – Пришедший в себя телевизионщик вцепился в Элкину руку как утопающий в соломинку. – Вы умный человек, вы понимаете, что я не мог никого убить!
– Я понимаю только то, что Кирилл Сергеевич в обморок бухнулся совершенно натурально, так ведь? – на французском поинтересовалась Элка у Жана.
Телохранитель Сашка эти разговоры синхронно переводил, так что все были в курсе.
– Да, ему действительно стало плохо. – подтвердил бармен‑медбрат. – Такие скачки пульса и бледность имитировать сложно. Слабовата у вас нервная система, месье Брост.
Жан вновь приложил пальцы к запястью Кирилла, пошевелил губами, считая сердцебиение, и удовлетворенно кивнул головой, мол, опасность миновала, пациент будет жить.
Все присутствующие в ресторане как по команде осуждающе уставились на опальную помощницу, то есть на Беллу. Нахимова даже фыркать угрожающе начала, поборница справедливости, блин.
– Что же вы, мадам Статская, начальство‑то свое так не бережете? – обратился к застывшей женщине детектив. – Непрофессионально это. Да и непорядочно. А вот обманывать представителя закона в моем лице еще и опасно. Можно срок схлопотать.
Сашка переводил как‑то неинтересно. Без эмоций. «Бу‑бу‑бу… не бережете… бла‑бла‑бла… срок схлопотать…». А вот Элка угрозы детектива своим соотечественникам транслейтила с удовольствием, передавая все интонации и даже от себя чутка скабрезности прибавляя. С азартом до российского гламура Ёлка информацию доносила.
– Искренне рекомендую вам перестать разыгрывать комедию и начать честно отвечать на мои вопросы. Итак…
Детектив взял в руки блокнот, устроился поудобней за столиком и начал конспектировать ахинею, которую понесла Белла.
Наглую, кстати, ахинею.
– У вас все равно нет никаких доказательств моей причастности к убийству.
Белла закинула стройную ногу на не менее стройную вторую нижнюю конечность и вызывающе уставилась на детектива.
– Ну почему же… Очень даже есть. – Француз ласково, словно на родную бабушку, посмотрел на бростовскую помощницу. – У меня как минимум имеется свидетель того, что из номера вы все же выходили.
Статская наградила детектива ледяной улыбкой. Тот пояснил:
– Бармен готов подтвердить факт вашего присутствия в баре. И случилось это примерно без четверти два. Позволю себе напомнить, что убийство произошло как раз в это время.
Белла закатила глаза к потолку, мол, ну что за бред вы тут несете!
– И что? Толстуха, между прочим, тоже как раз в это время по гостинице шлялась. Кстати, а не я ли их с Жаном любовные игры прервала? – Женщина язвительно поджала губы и зыркнула в сторону Нахимовой.
Та вспыхнула. Ага, похоже Белка права! Именно она бармена шуганула, заставила бросить неудовлетворенную женщину и вернуться к работе.
Статская смущение Идейки тоже заметила и продолжила более уверенно:
– Так что сначала попробуйте доказать, что это не Нахимова журналистку кокнула. Раз уж мы с ней обе добрались до бара примерно в одно время, значит, и возможностей совершить убийство у нас было поровну.
– Да, в чем‑то вы правы… – задумчиво согласился детектив. – Но, увы для вас, вы передвигались по гостинице мимо номера убитой. Ваши аппартаменты находятся на втором этаже, верно? Следующая дверь по коридору после номера Ларски, если я не ошибаюсь. То есть вам надо было просто выйти из своего номера, постучаться в соседнюю дверь, повздорить с Ларски, задушить ее в порыве гнева и просто продолжить движение в направлении бара. У такой спортивной женщины, как вы, на все про все ушло бы максимум десять‑пятнадцать минут. – Детектив развел руками, мол, как‑то вот так получается. – А вот мадам Нахимовой, для того чтобы попасть к Морише, пришлось бы спускаться с третьего этажа, рысью бежать в другое крыло, скоренько задушить нетрезвую журналистку, затем, не снижая темпа, доскакать до бара и только после этого затеять флирт с барменом. Согласитесь, с комплекцией этой дамы, – детектив бесцеремонно ткнул пальцем в сторону Идеи, – подобные скоростные рекорды просто невозможны. Честно говоря, мы все тут понимаем, что уже после пробежки между этажами мадам Нахимова… – д’Ансельм замялся, подбирая максимально деликатные выражения, – упала бы на пол, убитая одышкой. Извините, мадам, но вы действительно отнюдь не спринтер.
В другое время Идея, наверное, страшно бы рассердилась на подобные высказывания о своей физической форме, но сейчас ей не оставалось ничего, кроме как обиженно шмыгнуть носом. Ну и еще брезгливо сморщить тот же нос в сторону язвительно прошипевшего законного супруга.
– Чего вы с этой коровой любезничаете? – подал голос мэр славного города Черноморска. – Она ж действительно от своего собственного веса через каждые пять шагов заваливаться начинает.
Белла на секунду задумалась, напрягла идеально гладкий лоб и выпалила:
– Да, но она могла спуститься на лифте!
Детектив отрицательно покачал головой:
– И вновь, увы для вас, мадемуазель Статская. Мадам Нахимова могла передвигаться по гостинице только пешком. Дело в том, что с половины первого и до почти трех часов дня в тот день ни один из лифтов не работал. Хозяин гостиницы не мог предположить, что летом у него случится такой наплыв посетителей, и еще месяц назад заказал профилактический осмотр и ремонт лифтового оборудования. Которые, так получилось, пришлись как раз на то время, когда произошло убийство… Кстати, неужели никто из гостей не заметил, что лифты не работают?
Детектив невинным взором окинул сидевших перед ним людей. «Ну что, неужели никто не купится на мою дешевую уловку и случайно сам себя не выдаст?» – говорил его взгляд.
Дураков не было. Пипл молчал, поскольку светить свои передвижения никому не хотелось.
– Ну почему же, заметили. Я по этому поводу даже ругался.
Ну что за странный человек этот Никифоров! Сидит себе в углу, гадости про всех думает, потом вдруг внезапно рот откроет – и публика в шоке замирает. Вот и сейчас его глубокий бархатный голос панику и недоумение в народе посеял.
– Мне, конечно, не в падлу по лестнице подняться, – как ни в чем не бывало начал свою речь олигарх, – но я же не за хибару в минском «Полете» заплатил, чтобы между этажами пешком ходить.
Детектив воззрился на Никифорова с нескрываемым удивлением:
– А не могли бы вы поподробней рассказать, когда именно вы возмущались? И при каких обстоятельствах?
Михаил Денисович повернулся к Михаилу Кацу:
– Мишань, мы с тобой во сколько из номера вышли?
Кац задумчиво почесал лысину, прищурил левый глаз и ответил:
– Да где‑то около двух. Ты ко мне поднялся, мы тяпнули и пошли обедать. Ну да, примерно в это время.
– А… – детектив открыл рот, чтобы спросить у Никифорова еще что‑то, но тот опередил француза:
– Все мои девочки были со мной. И Мишины тоже. Вы же имели счастье убедиться, что я без своего табора не передвигаюсь. Так что у меня полно свидетелей. Еще вопросы будут?
Озадаченный француз отрицательно замотал головой. Вопросов у него не было.
– Тогда вернитесь к своим прямым обязанностям, – почти приказал детективу олигарх. – Лично мне уже порядком поднадоело наслаждаться всем этим цирком. Так что скажите нам, кто убийца, и мы все разойдемся по своим делам. – И Никифоров протянул руку к завибрировавшему на столике телефону.
В этот момент Элке стало невероятно стыдно перед д’Ансельмом за поведение своего соотечественника. Хам вокзальный, привык у себя в Москве ментов продажных строить… Вон, даже мобильник вырубить не удосужился, хотя, конечно, понимает, что его постоянные телефонные разговоры всех ужасно раздражают.
А вот детектив на откровенно наглый тон олигарха, похоже, ничуть не обиделся. Он улыбнулся и обернулся к расслабившейся было Статской:
– Итак, мадемуазель, получается, что все улики и обстоятельства указывают на вас. И поэтому у меня к вам всего два вопроса: за что вы убили журналистку и куда пропали деньги?
Вот так, просто и незатейливо: колись, собака, пошто девку порешила и куда бабки заныкала.
Белый снег, серый лед…
Белла была бледна, шла Саша по шоссе, мы их душили‑душили…
Хотелось каламбурить и задорно шутить и вовсе не хотелось откачивать очередную жертву прямолинейности французского детектива. Потому что не жалко ее было вовсе, жертву эту.