– Может, все дело в том, что вам нельзя выключать этот телефон? – детектив говорил с Никифоровым очень спокойно, словно о чем‑то совершенно обыденном. – Потому что включить его у вас не получилось бы: вы банально не знаете ПИН‑кода. Конечно, после приезда на родину ваши специалисты за пару минут сделали бы так, чтобы СИМ‑карта стала активной, но он нужен вам именно сейчас! Этот номер всегда должен быть доступен! Потому что вы действительно могли пропустить очень важный звонок. Вам Мориша рассказала о том, что подстраховалась? И как вы собирались договориться с ее помощником?
(Как сказал известный поэт, гвозди бы делать из этих людей. Не было б в мире крепче гвоздей.)
Ни один мускул не дрогнул на мужественном лице олигарха. Он просто ответил:
– Денег бы предложил. – И плечами пожал эдак недоуменно, мол, что тут непонятного?
Совет директоров в стае лемуров. Все крутят головами, глазки вытаращили, никто ничегошеньки не понимает. Мол, интересно тут у вас, токо ничо не понятно. Что тут вообче, собственно, происходит?
– Чем же она вам угрожала? Вам, человеку, которому вообще ничего не страшно. И вы сами мне говорили, и кое‑кто, – (В этом месте известная сплетница Идея Нахимова стыдливо уставилась в пол), – мне подтвердил, что суровый олигарх Никифоров никогда не платит шантажистам и не стесняется своих грехов. Просто по‑человечески интересно, что за информацией обладала убитая, если вы не смогли соскочить с крючка?
Никифоров широко улыбнулся и махнул рукой:
– Сейчас это уже неважно.
– Действительно, уже неважно.
Все‑таки Идею надо будет как‑нибудь придушить. Или утопить. Короче, сделать что‑нибудь, чтобы она уже наконец перестала лезть со своими идиотскими вопросами и перебивать серьезных людей! Вот кто ее сейчас за язык тянул? Раскрыв рот, она такую шикарную трагическую сцену испортила! Курица любопытная!
– Мне, что ли, одной интересно, о чем вы тут говорите? Я вот, например, ничего не понимаю! Какие помощники, какой крючок? Кто‑нибудь что‑нибудь объяснит, наконец? – Идея накинулась на детектива, как самка павлина, – распушив куцые перья и клокоча от негодования. – Вы вообще чего к уважаемому человеку пристали? Миша, чего ты с ним любезничаешь?
Этот ее клекот похерил весь драматизьм момента. Вот напрочь похерил!
– Ох, Идейка, хорошая ты баба! – рассмеялся Никифоров. – Добрая, но глупая. Что тебе непонятно? Объясняю: товарищ полиционер только что раскрыл преступление и нашел убийцу. Так ферштейн?
Мадам Нахимова плюхнулась на попу, похлопала облезлыми ресницами и ответила:
– Ферштейн. Только кто убийца‑то? Я че‑то не поняла…
Глава 10
– Общаясь с убийцей, Ларски очень нервничала. Она его боялась. Боялась настолько, что, вопреки придуманной ею же легенде об аллергии на спиртное, приняла на грудь довольно значительное количество алкоголя.
Ёлка недоуменно вздернула нос:
– Что значит «придуманной легенде»?
– Не было у Мориши никакой аллергии. Да, она действительно часто делала вид, что напивается вместе со всей компанией, оставаясь при этом в полном сознании, – зачем она рассказала бармену про свою непереносимость, не знаю. Может, для того, чтобы каждый раз не объясняться: пусть себе наливает безалкогольный мохито и вопросов лишних не задает… Словом, этот ее обман я могу понять: в пьяном откровении человек может рассказать о себе такое, за что потом можно будет вымогать немалые суммы. Так ведь, месье Брост? – Детектив с издевкой глянул на телевизионщика.
Тот горестно вздохнул, мол, так и есть.
– Так вот, при убийце она пила совершенно открыто. И много. Господин Никифоров, помнится, именно вы нам рассказывали, как журналистка на спор бутылку дорогущего виски выпила? Кто‑нибудь еще может припомнить, чтобы Ларски пила спиртное в чистом виде, наливая себе из общей бутылки?
Стадный инстинкт, блин! Тусовка начала переглядываться – мол, видел ли кто, чтобы Моришка к бутылке прикладывалась? Идея категорично заявила, что, кроме как с модной мешанинкой в бокале, она Ларски ни разу не видела, даже с пивом. Брост поддакнул, типа так и есть. Кац призадумался, почесал плешку и согласился: да, то есть нет. В смысле, с чистоганом никогда не видел, но вот из стакана со льдом деваха постоянно прихлебывала.
Эти‑то понятно, они регулярно в одной тусовке квасят и друг на дружкины пьяные физиономии смотрят, а вот Элка зачем с ними за компанию мозг напрягать начала – непонятно. Тоже что‑то припомнить попыталась… Чего там припоминать‑то, спрашивается, она ж никогда с ними по ресторанам не шоркалась? Ан нет, туда же – лобик наморщила… Говорю же, стадный инстинкт!
Детектив всех выслушал, кивнул и, грустно улыбаясь, обратился к Нахимову:
– А вот при вас она не стеснялась употреблять крепкие спиртные напитки в неразбавленном виде.
Народ напрягся.
– А еще меня очень беспокоил способ исчезновения преступника из закрытого номера.
– Как это беспокоил? Вы же сами сказали, что он в окно выпрыгнул! – удивилась Идея. И даже фыркнула!
– Так в том‑то и дело! Второй этаж, между прочим! И, как я уже говорил, потолки довольно высокие. Так что наш убийца должен быть человеком очень ловким и шустрым и уж никак не стильной женщиной на каблуках… Кстати, это еще одна причина, почему я вычеркнул из списка подозреваемых мадемуазель Статска´я. – Пожал плечами д’Ансельм.
О том, что корова‑Коровина‑Нахимова тоже вряд ли со своими габаритами из окна изящно смогла бы рухнуть, француз деликатно умолчал.
Повисла пауза. А потом все как по команде уставились на Никифорова. Опять‑таки молча.
И вновь тишину нарушила Идея.
– Да, но если человек довольно высокий, то он не очень рисковал… – боязливо прошептала она, подрагивая пергидрольными кудряшками. Потом зажала себе рот пухлой ладошкой и испуганно выдохнула: – Ой… Миша… Прости… Я…
– Да не дергайся ты, родная. Сказала и сказала. Не переживай. Давай лучше детектива послушаем, у него же наверняка еще куча козырей в кармане припрятана.
Д’Ансельм выслушал Ёлкин перевод и кивнул, соглашаясь с олигархом:
– Вы правы, припрятано. Я могу продолжать?
Никифоров милостиво махнул рукой, мол, давай, грузи. Француз почти благодарно поклонился:
– И третий, но самый важный момент. Телефон. Мобильный телефон погибшей. Он мне сразу не понравился.
Детектив подошел к столу, на котором лежал его дорогущий портфель, звякнул пряжкой‑застежкой и выудил из кожаных недр прозрачный запечатанный конверт.
Взяв пакет с вещдоком за уголок, он довольно высоко его поднял, дабы все присутствующие смогли узреть покоящийся внутри прозрачного пластика телефон:
– Никому эта вещь не знакома?
Народ сначала ничего не понял.
– Так это вроде Моришкин телефончик… – пожала плечами Идея. – Вы же из ее комнаты его взяли? Значит, ее вещица.
Вот ведь какая баба деятельная! О чем кого ни спроси – первая в разговор влезет, во все технические отверстия нос сунет, осведомленность свою продемонстрирует!
– А мне казалось, у нее другой аппарат был, – подала голос Белла. – Этот темный, а у нее трубка светлее была, по‑моему, хромированная. У Ларски все всегда блестючее было… Точно, я вспомнила – она при мне на улице звонила помощнику, от телефона аж солнечные зайчики брызнули. Я же говорила, что тогда, в номере, мне почему‑то лежащий на столе мобильник странным показался…
Проговорив это, Статская метнула взгляд в сторону Никифорова, но тут же взяла себя в руки и изобразила на лице равнодушие. Но это ее секундное замешательство не ускользнуло от наблюдательного детектива.
– Вы правы. Мне тоже показалось, что эта вещица никак не вяжется с имиджем пострадавшей. Он выглядел среди ее ярких и вызывающих вещей так же странно, как в руках серьезного мужчины – яркий хромированный аппарат. Казалось бы – модели совершенно одинаковые, а в разных корпусах совсем по‑разному смотрятся. Вы тоже это заметили, месье Никифоров? Или вам на такие мелочи всегда плевать было? Я думаю, что плевать – иначе вы так спокойно его на стол перед собой не выкладывали бы. Вы же известный… Как это у вас на русском звучит… ммм… pofigist, так кажется?
Детектив убрал вещдок в портфель и повернулся к Никифорову:
– Так чем же вас, такого спокойного и уверенного в себе человека, смогла так разъярить бедная журналистка, что вы ее задушили?
* * *
– То есть просто по‑человечески интересно: вы задушили Ларски в порыве минутной ярости или же заранее все продумали?
Француз нависал над развалившимся в ресторанном кресле Никифоровым эдаким символом неотвратимости европейского правосуди, а Мишаня смотрел на детектива вроде как снизу – но все же свысока. И молчал. Безразлично так и снисходительно.
– Мне почему‑то кажется, что вы совершили убийство совершенно обдуманно. Не в вашем это характере – в приступе гнева девушек душить. Как только Мориша заикнулась о имеющемся компромате, вы за доли секунды просчитали ситуацию и поняли, что избавиться от шантажистки – самый лучший способ похоронить информацию. Отправить, так сказать, в могилу обеих – и тайну, и Ларски. Вы хладнокровно просчитали ситуацию, никакого затмения рассудка и вспышки слепой ярости не было, ведь так?
Никифоров криво ухмыльнулся.
– Но Ларски была далеко не дура. Зная, на что вы способны, она подстраховалась – перед отъ ездом в Куршевель копии компрометирующих вас документов оставила своему помощнику. Она ведь рассказала вам об этом? Конечно, рассказала, именно поэтому вы затеяли сложную схему с подменой телефонов – чтобы, если этот помощник позвонит, иметь возможность договориться с ним, прежде чем он сообщит опасную для вас информацию кому надо. Я опять прав?
Лицо олигарха не выражало ни одной эмоции. Он словно не слышал всего того, что говорил детектив, полностью погрузившись в себя.
– При чем тут телефоны? – естественно, это Идея со своим чрезмерным любопытством влезла в односторонний диалог олигарха и детектива.
– Телефоны? Телефоны тут при всем. Телефоны – это вообще самая главная улика. Дело в том, что, решив расправиться с журналисткой, месье Никифоров максимально замел следы – он стер все отпечатки пальцев, не тронув только дверную ручку, уничтожил все электронные носители – прихватил ноутбук, флэшки и даже фотоаппарат потерпевшей, а вот с телефоном у него вышла заминка.
Выключать аппарат было нельзя – именно на Моришин номер должен был позвонить помощник. Переставить СИМ‑карту господин Никифоров не мог – он банально не знал ПИН‑кода. Просто взять телефон Мориши и унести его с собой, как, например, ноутбук, тоже не годится – в отличие от другой техники, сотовый аппарат можно найти по сигналу. И первое, что сделали бы представители французской полиции, – начали бы разыскивать телефон. Так что если и брать мобильник Ларски, то потребовалось бы оставить что‑то взамен, чтобы никому не пришла в голову мысль его вычислять. Месье Нахимов так и поступил – он вычистил абсолютно все данные со своего собственного аппарата, вынул симку и оставил совершенно пустой и девственно чистый телефон на растерзание французской полиции – мол, нате, детишки, играйтесь….
Детектив на каблуках повернулся к Мишане и прижал руку к нагрудному карману пиджака – как бы к сердцу:
– Это было гениально, месье, – оставить свой телефон взамен унесенного! Имея на руках аппарат убитой, никому из нас в голову не пришло бы искать то, что уже у нас в руках! Мы все решили, что информацию удалил убийца, так же, как и остальные улики. А на самом деле вы просто подсунули нам «куклу». И если бы вашего покорного слугу, то есть меня, не смутил тот факт, что находившийся в номере мобильник никак не соответствует имиджу потерпевшей, вас, наверное, никогда бы не вычислили.
Француз картинно развел руки в стороны, мол, любуйтесь все, какой я умный. Публика любоваться не спешила. Публика «висела».
Первой пришла в себя Ёлка:
– Дык… Это он, значит… То есть…
– Никифоров с самого момента убийства ходит с Моришиным телефоном, пользуется им у всех на виду, а нам никому даже мысль в голову не пришла, что здесь что‑то не так! – перевел Элкины мычание и «ёптыти» Сашка.
– А… И… Но…
– И на звонки в самые неподходящие моменты отвечает потому, что ему ни в коем случае нельзя пропустить звонок Моришиного помощника. Вдруг тот обидится, что с ним говорить не хотят, и быстренько побежит сообщать компромат на Мишаню кому надо, – развил Ёлкину мысль Женька.
– Да, но ведь… Он же на эти звонки отвечает, разговаривает с кем‑то, указания раздает! Вы же не хотите сказать, что Михаил весь день с Моришиными друзьями общается… – недоумевала обычно хладнокровная и нелюбопытная Белла.
– Конечно, нет! – прояснил ситуацию Сашка. У него вообще всегда хорошо получалось с бестолковыми и не въезжающими в ситуацию женщинами общаться. – Он просто сделал переадресацию – со своего номера на номер журналистки. Видите ли, перенаправить звонки с чужого телефона на свой гораздо сложнее, надо знать секретные слова, паспортные данные и массу прочих условностей. А вот со своего на чужой – легче легкого. Собственные секретные слова и паспортные данные он знает. Месье Никифоров связался со своим оператором сотовой связи, и вот уже вторые сутки на принадлежащий журналистке номер поступают звонки с личного телефона господина Никифорова. Согласитесь, все довольно просто и понятно.
– Нет, вы все таки объясните мне… – Идея так ничего из вышесказанного не поняла, поэтому принялась скандалить, требуя досконального разъяснения сложившейся ситуации.
Сашка открыл рот, дабы объяснить даме непонятные моменты, но…
Глава 11
– Господи, Миша, ты опять за свое! Да выруби ты его уже, наконец!
Когда в ресторане в очередной раз зазвучало телефонное «там‑пам‑парам‑пам», народ просто взбеленился. Это бреньканье достало всех до нервной почесухи – и ведь в самое неподходящее время звонит! Вот как только апофеозный момент обрисуется и публика замрет в напряжении – так обязательно эта хрень запиликает!
– Ой, Миш, прости… Мы думали…
Оказалось, что на Никифорова орали совершенно зря. Потому как тот к мобильнику даже не потянулся. Это Кац, только что включивший свой аппарат, уже вовсю трындел по телефону.
Ну, как трындел… Мычал, кивал и бледнел на глазах.
– Угу… Угу… Спасибо… Сколько? Хорошо. Угу…
Он стоял чуть сгорбившись, тупо глядя в пол и нервно прикусывая губу.
– Да… Когда? Хорошо. Вы предоставите документы? Хорошо. Я все понял, жду электронную почту. Да, до свидания.
Нажал кнопку отбоя, убрал телефон в карман и очень медленно, словно не понимая, где находится, поднял глаза на Никифорова: – Так это ты, сволочь?..
Ни орать, ни скандалить сил у Каца не было. Он просто смотрел на замершего в кресле друга‑олигарха глазами старого побитого пса – с безнадегой и бездонной болью в глазах. – Ну зачем?.. Можно же было договориться…
От этих слов Никифорова аж подкинуло – словно мощная стальная пружина вытолкнула его из кресла. Олигарх одним прыжком подлетел к Кацу и, сжав кулаки, разорался – истерично, брызгая слюной и размахивая руками:
– Да с тобой нельзя договориться! Я же тебя умолял продать мне этот завод, я деньги за него хорошие предлагал, и ты знал, как он мне нужен! «Прости, Мишаня, такая корова нужна самому», – передразнивая Каца, прогундосил высокий олигарх. – Да на хер он тебе не сдался! Ты же в итоге все равно его продавать решил, как только деньги понадобились! А мне он именно тогда был нужен!
Никто из присутствующих не понимал, о чем идет речь. Но все видели, как трясет этих двух богатых мужиков – одного от отчаяния, а второго от неконтролируемой, слепой ярости.
На Каца было страшно смотреть – в его глазах дрожали слезы, руки тряслись, он то и дело пытался сказать что‑то, но голос его срывался.
А высоченный Никифоров орал так, что дрожали хрустальные подвески на люстре. Орал какие‑то совершенно бессвязные слова, кидался на осунувшегося Каца с кулаками – и словно ударялся о невидимую стену.
– Ты… Это ты во всем виноват! Мориша, сучка, откуда‑то все узнала! Она приперлась ко мне, требовала денег! А я не мог допустить, чтобы сделка сорвалась, я столько сил потратил, столько времени! Мне нужен этот завод, понимаешь, нужен! Я же сказал ей, что платить не буду, нет же, эта дура сюда приперлась, она меня к стенке прижала! А ты уперся как баран! Это ты виноват!
Кац закрыл глаза.
Он простоял так недолго – минуты три, но окружающим показалось, что прошла вечность. Все молчали – и только Никифоров никак не мог угомониться.
Наконец, глубоко вздохнув, Михаил Романович Кац сжал кулаки, глубоко вздохнул и, открыв глаза, посмотрел на Никифорова. В упор. Молча.
Того как ледяной водой окатили. Он осекся и замер с открытым ртом.
– Ты, ссука, сорвал мне охеренную сделку. Ты запугал моих партнеров. Ты убил мою женщину. И что я теперь должен с тобой сделать? – Интонация Каца никак не вязалась с тем, что он говорил. Спокойные фразы осколками впивались в Ники форова – и тот буквально съеживался от этих слов.
Не спуская глаз с притихшего партнера по бизнесу, Кац вытащил из кармана мобильник, бестолково покрутил его пальцами, потом, словно вспомнил что‑то, забавно хлопнул себя ладонью по лысине – и началась война по всем фронтам.
Вы когда‑нибудь видели, как люди теряют миллионы долларов? Вот стоит перед вами простой русский олигарх и стремительно беднеет на ваших глазах – случалось вам такое наблюдать?
А Элка в тот день увидела. Только она не сразу поняла, что тут происходит. А все остальные – поняли.
– Алло? Да. Сделку по заводу отменить. Нет. Я сказал. Свяжись со Звонаревым, скажи, что я принимаю его условия. Ты тупой? Раз нет, значит, делай что сказали. Ага, жду звонка.
Отбой. Следующий звонок:
– Мне улететь отсюда нужно. Ага, до Якутска мне перелет организуй в ближайшее время. В самое ближайшее, я сказал. Нет, вернусь через пару дней, если все, конечно, получится. Давай, жду звонка.
Опять отбой. Опять звонок:
– Степаныч, родной, здорово! – на этот раз Кац заговорил как‑то очень бодро. А вот Никифоров, услышав «Степаныч», наоборот, скис окончательно. – Ты еще не передумал заводик мой прикупить? Да ладно, не меньжуйся, я в курсе про твои терки с Никифоровым. Да нормально все, не бзди. Короче, Мишаня уже не в игре, а Звонарев готов заплатить на двадцать процентов больше твоего. Так что решай – либо ты ценник перебиваешь, либо все конкурентам уйдет. Ты же знаешь, как я тебя уважаю, поэтому сам лично звоню предупреждаю, чтобы ты, старый хрыч, потом не гундел, что я тебя мимо кассы пустил. Так что думай давай. Если ты больше заплатишь, я все бумаги хоть завтра готов подписать. Ага, договорились. Давай, жду звонка. Но недолго жду – два дня максимум. Жене привет передавай!
Передавая привет жене неведомого Степаныча, Кац хрюкнул и, еще раз пять сказав «Ага… Давай… Звони…», наконец повесил трубку.
– Ты все понял? Вот так‑то. – Последние слова Кац адресовал Никифорову.
Тот обреченно кивнул, вытер ладонью вспотевший лоб, добрел до своего кресла и рухнул в него – безвольно, как тряпичная кукла.
И даже тупенькая Идея не подала голоса. Ибо в такие моменты задавать вопросы точно было не надо. Это даже она поняла.
Ой, как же Кац напился‑то в тот вечер! В слюни, в лоскуты, в хлам. До безобразного состояния и крушения полок с посудой. До небольшой потасовки с официантом и попытки выкинуть в окно одну из своих рыбешек. Он даже спьяну предложил Ёлке выйти за него замуж. А потом уснул, пристроив физиономию в чей‑то диетический салат.
А имел право – поводов у мужика было более чем до фига.
Задушить Никифорова Мишаня Кац не успел. Вовремя вмешались французские полицейские. Честь им и хвала за это, иначе очередного убийства точно не удалось бы избежать.
А ведь все шло именно к такой развязке.
Сначала Кац держал себя в руках – он разговаривал совершенно спокойно, ровным, каким‑то потусторонним голосом. А Никифоров слушал… не то чтобы безразлично… казалось, он вообще его не слушал. Просто сидел в глубоком кресле и глядел куда‑то в дальний угол ресторанного зала. Слова маленького Михаила проходили сквозь него и пыльными облаками таяли в свежем альпийском воздухе. Кац вещал отстраненным голосом патефонного диктора, а Никифоров тупил, упиваясь своим отчаянием и безвыходностью ситуации.
Но в какой‑то момент Кац все‑таки сорвался. Наверное, у него просто закончился запас терпения. Или нервы сдали. Или он просто не смог больше сдерживаться. Что, в принципе, все одно и то же.
– Так что же мне с тобой делать‑то, а, сучонок? – Только что спокойное лицо Каца начало багроветь, вены на висках вздулись, а руки сжались в кулаки. – Ты же понимаешь, что просто так тебе это с рук не сойдет. Ты убил мать моего ребенка.
И вот тут‑то у Никифорова сорвало крышу. Окончательно и бесповоротно. Лучше бы он орал и буянил. Но нет. Олигарх повел себя совсем иначе.
Он выпрямился в кресле, вытянул затекшие длиннющие ноги, беспечно, как маленький ребенок, покрутил ступнями и беззаботным голосом сказал:
– Да ладно, Мишанечка, не позерствуй. Если бы не я, ты бы о своем ублюдке вообще никогда не узнал. Не надо разводить дешевый пафос. «Мать его ребенка»… Ага… Одной шлюшкой больше, одной меньше. Да, дорогой мой, да, мать, как ты только что изволил выразиться, твоего ребенка – обычная потаскушка. Так‑то.
Заслышав эти слова, Кац, рыкнув, попер на опасно улыбающегося Нахимова – как танк, слепо и неотвратимо. А тот, казалось, не замечал ничего вокруг. Он мило улыбался и продолжал разглагольствовать:
– И не надо пугать меня расторжением договора. Я всех твоих потенциальных покупателей хорошо припугнул, никто мимо меня этот завод у тебя не возьмет. А если ты сейчас его не продашь, то обанкротишься к чертовой матери. Ты ж только под сделку со мной в это гигантское строительство вписался. Не будет денег – не сможешь начать работы, а значит, разоришься на одних только штрафных санкциях. Так что заткнись и готовь бумаги для подписания. Все понял, папашка?
Последнее слово Нахимов произнес почти брезгливо. Он уперся ладонями в подлокотники и лениво встал из кресла.
– Миша, шевелись давай! Звони куда надо и тащи сюда свои бумаженции – я ведь могу и передумать. А вот если я передумаю, то ты точно с голой задницей по миру пойдешь. Ну?
Честно говоря, в тот момент Ёлке стало страшно.
В трагических романах это называется «в воздухе сверкали молнии». И именно в тот момент девушка поняла, что это отнюдь не образное выражение. Атмосфера в ресторане накалилась настолько, что, казалось, воздух вот‑вот взорвется, лопнет, как натянутая ткань, расплющит всех и все вокруг невыносимо тяжелым прессом.
Тишина действительно звенела – дрожали пухлые пальцы забившейся в угол кресла Идеи, беззвучно втягивал воздух перекошенным ртом бледный Нахимов, Брост схватил руку бывшей помощницы Беллы и сжал ее пальцы так, что женщина поморщилась от боли, но при этом не издала ни звука… Все понимали, что сейчас грянет такая буря, свидетелем которой быть никому не хотелось.
– Сссссука‑а‑а‑а… – выдохнул взбешенный Кац и метнулся к Никифорову…
Глава 12
Они налетели на Каца одновременно – Сашка с Женькой бесшумными пантерами скользнули к озверевшему толстяку. Сашка успел встать между ним и Никифоровым и принял удар на себя. Ослепленный яростью Кац едва не снес его с ног, но остановился. В этот момент Женька ловко схватил Каца за запястья и как‑то так их крутанул, что толстяк охнул от боли и согнулся пополам.
– Вашу мать, сделайте же что‑нибудь! – хриплым фальцетом закричала Идея – Кто‑нибудь, прекратите этот кошмар!!!
Тут двери ресторана распахнулись и в зал, сметая все на своем пути, ворвались несколько полицейских. Двое подскочили к Никифорову и оттеснили его от остальных. Еще двое кинулись на помощь Ёлкиным телохранителям. Зазвенели наручники – не разбираясь, кто есть кто, жандармы сковали обоих Михаилов.
Тяжело дыша, согнувшийся, с заведенными за спину руками Кац поднял глаза и уставился на детектива. Никифоров даже не пошевелился.
– Где вас черти носят? – орал разъяренный д’Ансельм – Живее, я сказал! – И выдал такое жесткое местное ругательство, что даже знаток французского сленга Ёлка вытаращила глаза.
– Этого, – детектив ткнул пальцем в сторону Каца, – освободить немедленно. Элла, переведите, пожалуйста, что французская полиция приносит месье извинения за нерасторопность своих сотрудников.
Элка перевела. С толстяка сняли наручники, он выслушал Ёлку, кивая головой и потирая запястья.
– А для месье Никифорофф зачитайте, пожалуйста, его права.
Стоящий слева от олигарха полицейский забубнил положенную в таких случаях речь. Элка все это таким же бубнением перетранслейтила.
– Идите все на. й, – на идеальном французском коротко и ясно выразил свое отношение ко всему происходящему высокий красивый миллионер Никифоров.
Он возвышался над столпившимися вокруг него, как незыблемая скала, как большой белый человек над племенем пигмеев, как… Словом, на арестованного преступника этот человек был похож меньше всего – даже в наручниках.
Михаил Никифоров был спокоен, уверен в себе и… и очень опасен в этом своем спокойствии.
– Я должен позвонить адвокату, – сказал он. И усмехнулся – холодно, с прищуром. – Зря вы, господин полицейский, все это затеяли. Ой зря…
– Разумеется, месье, вы имеете полное право связаться со своим адвокатом, а также с российским консульством. В нашей стране уважают законы, – предельно вежливо ответил детектив, пропустив мимо ушей последние слова арестованного. И глазами указал своим подчиненным сначала на Никифорова, а потом на дверь. Мол, уводите.
Ну а потом была обычная (хотя хрен его знает, как обычно себя люди в таких ситуациях ведут) для подобного случая суета и нервозная паника.
Проводив взглядом уходящего Никифорова, трепетная лань Идея Нахимова судорожно всхлипнула, прижала к лицу салфетку, а затем совершенно искренне разрыдалась. Она пыталась сдерживаться, но у нее ничего не получалось – слезы катились из ее глаз, оставляя на щеках серые от размытой косметики разводы. Идея их вытирала, но от этого становилось только хуже, грязные пятна размазались по всему лицу.
Николай Нахимов подошел к жене и неловко, словно школьник на первом свидании, прижал ее к себе. Идея уткнулась зареванным лицом в его пиджак.
– Идочка, ну хватит, перестань…
Муж осторожно погладил женщину по жестким кудряшкам, бормоча какие‑то успокаивающие слова, обнял за плечи и повел ее к креслу.
– Элла, попросите официанта принести воды, пожалуйста… – попросил он. – Она сейчас немножко поплачет и успокоится. Ида у меня девочка сильная, она справится… Да, моя хорошая? – Последние слова он прошептал жене на ухо.
Та всхлипнула в ответ, кивнула и подняла глаза на Элку:
– И, если несложно, салфетки тоже попросите принести.
Но просить было не надо – со стороны кухни к ним уже мчался официант с бутылкой ледяной воды и кипой белоснежных полотенец.
* * *
Управляющий метался между постояльцами, пытаясь оказаться везде одновременно и быть полезным каждому в отдельности.
Он поливал водой полотенца и помогал Нахимову вытереть лицо жены, он кричал на официантов, а те, словно стая испуганных воробьев, носились по залу, наливали виски Кацу, вытирали залитый чем‑то липким стол, поднимали опрокинутую полицейскими мебель и преданно заглядывали каждому из присутствующих в глаза, пытаясь хоть чем‑то помочь этим странным русским.
А русские не обращали на них никакого внимания.
Стайка кацевских девушек бурлила и переливалась золотистым блеском вокруг своего хозяина – девушки охали, ахали и причитали на все лады, всплескивали руками и хватались за головы.
Никифоровские же спутницы сбились в кучку, не понимая, что им делать, словно малые дети, оставленные воспитательницей детского сада посреди оживленного шоссе.
Пришедшая в себя Белла Статская сидела на стуле, положив нога на ногу, с идеально ровной спиной, гордо вздернув подбородок, и задумчиво наблюдала за происходящим вокруг нее бардаком.
Ее бывший начальник, Кирилл Брост не знал, куда себя деть, – новая помощница хлопала длиннющими ресницами, шмыгала носом и не оказывала шефу никакой моральной и физической помощи. Судя по растерянному лицу телемагната, он к такому обращению не привык. Кирилл Сергеевич то и дело кидал встревоженные взгляды на Беллу, ища у нее поддержки, но тут же воровато опускал глаза.
Идея перестала реветь, сидела в полукресле, уткнув шись носом в уже мокрое от слез плечо дорогущего мужниного пиджака, и тихонько всхлипывала. Сам же Нахимов пристроился на хрупком подлокотнике, полуобняв жену и поглаживая ее по голове.
Кац пил. Трясущимися руками он выхватил у официанта бутылку с чем‑то янтарно‑коричневым, налил себе до краев белоснежную чайную чашку и одним махом осушил ее.