Стефан Цвейг
Мария Стюарт
Вступление
Если ясное и очевидное само себя объясняет, то загадка будит творческуюмысль. Вот почему исторические личности и события, окутанные дымкойзагадочности, ждут от нас все нового осмысления и поэтического истолкования.Классическим, коронным примером того неистощимого очарования загадки, какоеисходит порой от исторической проблемы, должна по праву считаться жизненнаятрагедия Марии Стюарт. Пожалуй, ни об одной женщине в истории не создана такаябогатая литература – драмы, романы, биографии, дискуссии. Уже три с лишнимстолетия неустанно волнует она писателей, привлекает ученых, образ ее и понынес неослабевающей силой тревожит нас, добиваясь все нового воспроизведения. Ибовсе запутанное по самой природе своей тяготеет к ясности, а все темное – ксвету.
Но все попытки отобразить и истолковать загадочное в жизни Марии Стюартстоль же противоречивы, сколь и многочисленны: вряд ли найдется женщина,которую бы рисовали так по-разному – то убийцей, то мученицей, то неумелойинтриганкой, то святой. Однако разноречивость ее портретов, как ни странно,вызвана не скудостью дошедших сведений, а их смущающим изобилием.Сохранившиеся документы, протоколы, акты, письма и сообщения исчисляютсятысячами – ведь что ни год, вот уже триста с лишним лет, все новые судьи,обуянные новым рвением, решают, виновна она или невиновна. Но чемдобросовестнее изучаешь источники, тем с большей грустью убеждаешься всомнительности всякого исторического свидетельства вообще (а стало быть, иизображения). Ибо ни тщательно удостоверенная давность документа, ни егоархивная подлинность еще не гарантируют его надежности и человеческойправдивости. На примере Марии Стюарт, пожалуй, особенно видно, с какимичудовищными расхождениями описывается одно и то же событие в анналахсовременников. Каждому документально подтвержденному «да» здесь противостоитдокументально подтвержденное «нет», каждому обвинению – извинение. Правда такгусто перемешана с ложью, а факты с выдумкой, что можно, в сущности, обосноватьлюбую точку зрения. Если вам угодно доказать, что Мария Стюарт была причастна кубийству мужа, к вашим услугам десятки свидетельских показаний; а если высклонны отстаивать противное, за показаниями опять-таки дело не станет: краскидля любого ее портрета всегда смешиваются заранее. Когда же в сумятицу дошедшихдо нас сведений вторгается еще и политическое пристрастие или национальныйпатриотизм, искажения принимают и вовсе злостный характер. Такова уж природачеловека, что, оказавшись между двумя лагерями; двумя идеями, двумямировоззрениями, спорящими, быть или не быть, он не может устоять передсоблазном примкнуть к той или другой стороне, признать одну правой, а другуюнеправой, обвинить одну и воздать хвалу другой. Если же, как в данном случае, исами авторы в большинстве своем принадлежат к одному из борющихся направлений,верований или мировоззрений, то однобокость их взглядов заранее предопределена;в общем и целом авторы-протестанты возлагают всю вину на Марию Стюарт, акатолики – на Елизавету. Англичане, за редким исключением, изображают ееубийцею, а шотландцы – безвинной жертвой подлой клеветы. Особенно много спороввокруг «писем из ларца»; если одни клятвенно защищают их подлинность, то другиеклятвенно ее опровергают. Словом, все до мелочей подцвечено здесь партийнымпристрастием. Быть может, поэтому неангличанин и нешотландец, свободный оттакой кровной зависимости и заинтересованности, более способен судитьобъективно и непредвзято; быть может, художнику, охваченному хоть и горячим, ноне партийно-пристрастным интересом, скорее дано понять эту трагедию.
Конечно, и с его стороны было бы непростительной смелостью утверждать, будтоон знает непреложную правду обо всех обстоятельствах жизни Марии Стюарт.Единственное, что ему доступно, – это некий максимум вероятности, и даже то,что он по всему своему разумению и всей совести сочтет за объективную точкузрения, неизбежно будет носить черты субъективности. Поскольку источникизагрязнены, ему приходится в мутных струях искать свою правду. И так какпоказания современников противоречивы, он вынужден на этом процессе в каждоймелочи выбирать между свидетелями обвинения и свидетелями защиты. Но как бы ниосмотрителен был его выбор, в иных случаях он поступит всего честней, снабдивсвое суждение вопросительным знаком и признав, что тот или иной эпизод в жизниМарии Стюарт остался темным, недоступным исследованию и таким, должно быть,останется навсегда.
Поэтому автор представленного здесь опыта взял себе за правило не обращатьсяк показаниям, исторгнутым пыткой и другими средствами запугивания и насилия:тот, кому дорога истина, не станет полагаться на вынужденные показания как назаслуживающие доверия. Точно так же и донесения шпионов и послов (в те временапонятия почти равнозначные) лишь с величайшим отбором принимаются здесь вовнимание и каждый отдельный документ берется под сомнение; и если автордержится взгляда, что сонеты, а также большая часть «писем из ларца»достоверны, то пришел он к этому, тщательно взвесив все обстоятельства, а такжеосновываясь на мотивах внутреннего характера. Повсюду; где в архивныхдокументах сталкиваются два противоречивых утверждения, автор каждое из нихвозводил к его истокам и политическим мотивам, и если бывал вынужден сделатьмежду ними выбор, всегда сообразовывался с тем, насколько данный поступокпсихологически созвучен характеру в целом, что и было для него конечныммерилом.
Ибо сам по себе характер Марии Стюарт не представляет загадки, онпротиворечив лишь во внешнем своем развитии, внутренне же монолитен и ясен отначала до конца. Мария Стюарт принадлежит к тому редкому, глубоко впечатляющемутипу женщин, чья способность к бурным переживаниям как бы ограничена короткимсроком, к женщинам, которые знают лишь мгновенный пышный расцвет и расточаютсебя не постепенно, а словно сгорая в горниле одной-единственной страсти. Додвадцати трех лет чувства ее все еще покоятся тихой заводью, да и потом,начиная с двадцати пяти, ни разу не всколыхнутся они бурным прибоем, и только втечение короткого двухлетия клокочет разбушевавшаяся стихия – так обычная,будничная судьба превращается в трагедию античного масштаба, великую и величаворазвивающуюся трагедию, подобную «Орестее»[1].Лишь за это двухлетие предстает перед нами Мария Стюарт поистине трагическойфигурой, только под этим давлением поднимается она над собой, разрушая внеистовом порыве свою жизнь и в то же время сохраняя ее для вечности. Толькоблагодаря страсти, убившей в ней все человеческое, имя ее еще и сегодня живет встихах и спорах.
Этой необычайной уплотненностью внутренней жизни, сведенной к единственномумгновенному взрыву, предуказаны форма и ритм всякого жизнеописания МарииСтюарт; задача художника – воспроизвести эту круто взлетающую и так же внезапнониспадающую кривую во всем ее неповторимом своеобразии. А потому да не сочтутпроизволом, что таким большим отрезкам времени, как первые двадцать три годажизни, а также без малого двадцать лет заточения, здесь отведено столько жеместа, сколько двум годам ее трагической страсти. В жизни человека внешнее ивнутреннее время лишь условно совпадают; единственно полнота переживаний служитдуше мерилом: по-своему, не как холодный календарь, отсчитывает она изнутричереду уходящих часов. В опьянении чувств, блаженно свободная от пут иблагословенная судьбой, она может в кратчайший миг узнать жизнь во всейполноте, чтобы потом, отрешившись от страсти, снова впасть в пустотубесконечных лет, скользящих теней, глухого Ничто. Вот почему в прожитой жизниидут в счет лишь напряженные, волнующие мгновения, вот почему единственно в нихи через них поддается она верному описанию. Лишь когда в человеке взыграют егодушевные силы, он истинно жив для себя и для других, только когда его душараскалена и пылает, становится она зримым образом.
Действующие лица
Первое место действия – Шотландия (1542-1548)
Второе место действия – Франция (1548-1561)
Третье место действия – Шотландия (1561-1568)
Четвертое место действия – Англия (1568-1587)
Шотландия
Иаков V (1512-1542), отец Марии Стюарт.
Мария де Гиз Лотарингская (1515-1560), его супруга,мать Марии Стюарт.
Мария Стюарт (1542-1587).
Джеймс Стюарт, граф Меррейский (1533-1570), внебрачныйсын Иакова V и Маргариты Дуглас, дочери лорда Эрскина, сводный брат МарииСтюарт, регент Шотландии до и после правления Марии Стюарт.
Генрих Дарнлей (Стюарт) (1546-1567), правнук ГенрихаVII по матери, леди Ленокс, племяннице Генриха VIII. Второй супруг МарииСтюарт, возведенный ею на шотландский престол.
Иаков VI (1566-1625), сын Марии Стюарт и ГенрихаДарнлея. После смерти Марии Стюарт (1587) – полноправный шотландский король,после смерти Елизаветы (1603) – английский король Иаков I.
Джеймс Хепберн, граф Босуэлский (1536-1578), позднеегерцог Оркнейский, третий супруг Марии Стюарт.
Уильям Мейтленд Летингтонский, государственный канцлерМарии Стюарт.
Джеймс Мелвил, дипломатический агент Марии Стюарт.
Джеймс Дуглас, граф Мортонский, после убийства Меррея –регент Шотландии, казнен в 1581 году.
Мэтью Стюарт, граф Ленокский, отец Генриха Дарнлея;обвинял Марию Стюарт в убийстве своего сына.
Аргайл, Аран, Мортон Дуглас, Эрскин, Гордон, Гаррис, Хантлей,Керколди Грейнджский, Линдсей, Мар, Рутвен – лорды, выступающие токак сторонники, то как противники Марии Стюарт; участники бесчисленныхзаговоров и междоусобиц, они почти все кончают жизнь эшафоте.
Мэри Битон, Мэри Флеминг, Мэри Ливингстон, Мэри Сетон –четыре Марии, сверстницы и подруги Марии Стюарт.
Джон Нокс (1505-1572), проповедник реформатской церкви,главный противник Марии Стюарт.
Давид Риччо, музыкант, секретарь Марии Стюарт, убит в1566 году.
Пьер де Шателяр, французский поэт при дворе МарииСтюарт, казнен в 1563 году.
Джордж Бьюкенен, гуманист, воспитатель Иакова VI, авторнаиболее злобных пасквилей на Марию Стюарт.
Франция
Генрих II (1518-1559), с 1547 года французскийкороль.
Екатерина Медичи (1519-1589), его супруга.
Франциск II (1544-1560), его старший сын, первый супругМарии Стюарт.
Карл IX (1550-1574), младший брат Франциска II, послеего смерти король Франции.
Кардинал Лотарингский, Клод де Гиз, Франсуа де Гиз, Анри деГиз – из дома Гизов.
Ронсар, Дю Белле, Брантом – авторы, прославлявшие МариюСтюарт в своих творениях.
Англия
Генрих VII (1457-1509), с 1485 года английский король,дед Елизаветы, прадед Марии Стюарт и Дарнлея.
Генрих VIII (1491-1547), его сын, правил с 1509года.
Анна Болейн (1507-1536), вторая супруга Генриха VIII;обвиненная в нарушении супружеской верности, была казнена.
Мария I (1516-1558), вторая дочь Генриха VIII от бракас Екатериной Арагонской, после смерти Эдуарда VI (1553) – английскаякоролева.
Елизавета (1533-1603), дочь Генриха VIII и Анны Болейн,при жизни отца считалась незаконнорожденной; после смерти своей сводной сестрыМарии (1558) взошла на английский престол.
Эдуард VI (1537-1553), сын Генриха VIII от третьегобрака в Джоанной Сеймур, ребенком обручен с Марией Стюарт, о 1547 года –король.
Иаков I, сын Марии Стюарт, преемник Елизаветы.
Уильям Сесил, лорд Берли (1520-1598), всемогущийгосударственный канцлер Елизаветы.
Сэр Фрэнсис Уолсингем, государственный секретарь иминистр полиции.
Уильям Девисон, второй секретарь.
Роберт Дадлей, граф Лестерский (1532-1588), фаворитЕлизаветы, предложенный ею в супруги Марии Стюарт.
Томас Хоуард, герцог Норфолкский, первый дворянинкоролевства, претендовал на руку Марии Стюарт.
Толбот, граф Шрусберийский, по поручению Елизаветы былстражем Марии Стюарт в течение пятнадцати лет.
Эмиас Паулет, последний тюремщик Марии Стюарт.
Палач города Лондона.
Королева-дитя
(1542-1548)
Марии Стюарт не исполнилось и недели, когда она стала королевой Шотландской;так с первых же дней заявляет о себе изначальный закон ее жизни – слишком рано,еще не умея радоваться, приемлет она щедрые дары фортуны. В сумрачный день вдекабре 1542 года, увидевший ее рождение в замке Линлитгау, отец ее, Иаков V,лежит в соседнем Фокленде на смертном одре. Тридцать один год королю, а он ужесломлен жизнью, устал от власти и борьбы. Истинный храбрец и рыцарь, жизнелюбецпо натуре, он страстно почитал искусство и женщин и был любим народом. Нередко,одетый простолюдином, посещал он сельские праздники, танцевал и шутил скрестьянами, и отчизна еще долго хранила в памяти сложенные им песни и баллады.Но, злосчастный наследник злосчастного рода, он жил в смутное время внепокорной стране, и это решило его участь. Властный, наглый сосед Генрих VIIIпобуждает его насадить у себя реформацию[2], ноИаков V остается верен католицизму, и этим разладом пользуется шотландскаязнать, вечно впутывающая жизнерадостного, миролюбивого короля в войны и смуты.За четыре года до смерти, когда он искал руки Марии де Гиз, Иаков V уже хорошопонимал, что значит быть королем наперекор строптивым и хищным кланам. «Madame,– писал он ей с трогательной искренностью, – мне всего лишь двадцать семь лет,а жизнь уже тяготит меня, равно как и моя корона… Осиротев в раннем детстве[3], я был пленником честолюбивой знати;могущественный род Дугласов держал меня в неволе, и я ненавижу это имя и самуюпамять о нем. Арчибалд, граф Энгасский, Джордж, его брат, и все их изгнанныеродичи постоянно натравливают на нас английского короля, и нет у меня в странедворянина, которого он не совратил бы бесчестными посулами и не подкупилзолотом. Никогда не могу я быть уверен в своей безопасности, а равно и в том,что воля моя и справедливые законы выполняются. Все это страшит меня, madame, иот вас жду я поддержки и совета. Без всяких средств, пробавляясь лишь помощьюфранцузского короля да нещедрыми даяниями моего богатого духовенства, пытаюсь яукрашать свои замки, подновлять крепости и строить корабли. Но мои бароны видятв короле, который хочет на деле быть королем, ненавистного соперника. Боюсь,что, невзирая на дружбу французского короля и поддержку его войск, невзирая напреданность народа, мне не одолеть баронов. Я не отступил бы ни перед чем,чтобы проложить моей стране путь к справедливости и миру, и думаю, что преуспелбы, когда бы не было у моей знати могущественного союзника. Английский корольнеустанно разжигает меж нами вражду, и ереси, насаждаемые им в моемгосударстве, поражают все сословия вплоть до духовенства и простонародья.Единственной силою, на которую я и мои предки искони могли опереться, былигорожане и церковь, и я спрашиваю себя: долго ли еще они будут нам опорой?»
Поистине это письмо Кассандры[4]– все егозловещие предсказания сбываются, да и многие другие, еще более тяжкие бедствияобрушиваются на короля. Оба сына, подаренные ему Марией де Гиз, умирают вколыбели, и у Иакова V в его лучшей поре все еще нет наследника короны, котораягод от года вое более его тяготит. В конце концов непокорные бароны вовлекаютего в войну с могущественной Англией, чтобы в критическую минуту предательскипокинуть. У Солуэльского залива Шотландия узнала не только горечь, но и позорпоражения[5]Войско, покинутое предводителямикланов, трусливо разбежалось, почти не оказав сопротивления, а король,мужественный рыцарь, в этот тяжкий час сражается не с чуждым врагом, а ссобственной смертью. В Фокленде лежит он, измученный лихорадкой, утомленныйпостылой жизнью и бессмысленной борьбой.
В тот хмурый зимний день 9 декабря 1542 года, когда за окнами стоялнепроницаемый туман, в ворота замка Фокленд постучал гонец. Он принесизмученному, угасающему королю весть о том, что у него родилась дочь,наследница. Но в опустошенной душе Иакова V нет места радости и надежде.Почему не сын, не наследник?.. Обреченный смерти, видит он повсюду лишьнесчастье, крушение и безысходное зло. «Женщина принесла нам корону, с женщиноймы ее утратим», – произносит он покорно. Это мрачное пророчество было егопоследним словом. Глубоко вздохнув, повернулся он к стене и больше ни на что неотзывался. Спустя несколько дней его предали земле, и Мария Стюарт, еще ненаучившись видеть мир, стала королевой.
Однако быть из рода Стюартов и притом шотландской королевой значило нестидвойное проклятие, ибо ни одному из Стюартов не выпало на этом престолесчастливо и долго царствовать[6]. Двое королей– Иаков I и Иаков III – были умерщвлены, двое – Иаков II и Иаков IV – пали наполе брани, а двум их потомкам – этой еще несмышленой крошке и ее кровномувнуку Карлу I – судьба уготовила еще более страшную участь – эшафот. Никому изэтого рода Атреева[7]не было дано достичьпреклонных лет, никому не благоприятствовала судьба и звезды. Вечно воюют они сврагами внешними, врагами внутренними и с самими собой, вечно окружены смутой иносят смуту в себе. Их страна так же не знает мира, как не знают его они сами.Меньше всего могут они положиться на тех своих подданных, кто должен бытьопорою трона, – на лордов и баронов, на все это мрачное и суровое, дикое инеобузданное, алчное и воинственное, упрямое и своенравное племя рыцарей, – «unpays barbare et une gent brutelle»[8], какжалуется Ронсар, поэт, заброшенный в эту страну туманов[9]. Чувствуя себя в своих поместьях и замках маленькимикоролями, лорды и бароны гонят, точно убойный скот, подвластных им пахарей ипастухов в свои нескончаемые драки и разбойничьи набеги; неограниченныевластители кланов, они не знают иной утехи, кроме войны. Их стихия – раздоры,их побуждение – зависть, все их помыслы о власти. «Золото и корысть –единственные сирены, чьих песен заслушиваются шотландские лорды, – пишетфранцузский посол. – Учить их, что такое долг перед государем, честь,справедливость, благородные поступки, – значит лишь вызвать у них насмешку».Драчливые и хищные, как итальянские кондотьеры, но еще более необузданные инеотесанные в проявлении своих страстей, все эти древние могущественные кланы –Гордоны, Гамильтоны, Араны, Мейтленды, Крофорды, Линдсеи, Леноксы и Аргайлы –вечно грызутся между собой из-за первенства. То они ополчаются друг на друга вбесконечных усобицах, то клятвенно скрепляют в торжественных «бондах»[10]свои недолговечные союзы, сговариваясь противкого-то третьего, вечно сбиваются в шайки и клики, но ничем не связаны межсобой и, будучи все родственниками и свойственниками, на самом деле завистливыеи непримиримые враги. В душе это все те же язычники и варвары, как бы они себяни именовали, протестантами или католиками, – смотря по тому, что им выгоднее,– все те же правнуки Макбета и Макдуфа, кровавые таны, столь блистательнозапечатленные Шекспиром.
Только в одном едина неукротимая завистливая свора – в борьбе против своегогосударя, короля, ибо всем им одинаково несносно послушание и незнакомаверность. И если эта «кучка негодяев» – «parcel of rascals», как заклеймил ихшотландец из шотландцев Бернс[11], – и терпитнекое подобие власти над своими замками и прочим достоянием, то лишь изревности одного клана к другому. Гордоны потому оставляют корону Стюартам, чтобоятся, как бы она не досталась Гамильтонам, а Гамильтоны – лишь из ревности кГордонам. Но горе шотландскому королю, вздумай он в своей пылкой, юношескойсамонадеянности стать королем на деле, насаждать в стране порядок и добрыенравы и противостоять алчности лордов! Весь этот враждующий между собой сбродтотчас же по-братски сплотится, чтобы свергнуть своего государя; и коль несладится у них дело мечом, то к их услугам надежный кинжал убийцы.
Трагическая, раздираемая бурными страстями, сумрачная и романтическая, какбаллада, эта маленькая, обособленная, омытая морями страна на северной окраинеЕвропы – к тому же еще и нищая, ибо ее истощают нескончаемые войны. Несколькогородов – впрочем, какие же это города, – просто сбившиеся под защиту крепостилачуги! – не могут разбогатеть или даже достичь благосостояния. Их вечно грабяти жгут. Замки же аристократов, сумрачные и величавые развалины коих высятся ипо сей день, ничем не напоминают настоящих замков, кичащихся своим великолепиеми придворным блеском, эти неприступные крепости предназначались для войны – недля мирного гостеприимства. Между немногочисленными разветвленнымиаристократическими родами и их холопами отсутствовала столь необходимаягосударству благотворная сила деятельного среднего сословия. Единственнаягустонаселенная область между реками Твид и Ферт лежит слишком близко канглийской границе, и набеги то и дело разоряют ее и опустошают. На севереможно часами бродить вокруг одиноких озер, по пустынным пастбищам или дремучимлесам, не встречая ни селения, ни замка, ни города. Деревни здесь не лепятсядруг к другу, как в перенаселенных краях Европы: здесь нет широких дорог,несущих в страну торговлю и деловое оживление, ни пестрящих вымпелами рейдов,как в Голландии, Испании и Англии, откуда отплывают корабли, спеша в далекиеокеаны за золотом и пряностями; население еле-еле кормится, пробавляясьовцеводством, рыбной ловлей и охотой, как в дедовские времена; по своим обычаями законам, по благосостоянию и культуре Шотландия той поры не меньше чем настолетие отстала от Англии и Европы. В то время как в портовых городахповсеместно возникают банки и биржи, здесь, словно в библейские дни, богатствоизмеряется количеством земли и овец. Все достояние Иакова V, отца Марии Стюарт,составляют десять тысяч овец. У него нет ни сокровищ короны, ни армии, нилейб-гвардии для утверждения своей власти, ибо он не может их содержать, апарламент, где все решают лорды, никогда не предоставит королю действительныхсредств власти. Все, что есть у короля, помимо скудного пропитания, дарят емубогатые союзники – Франция и папа; каждый ковер, каждый гобелен, каждыйподсвечник в его дворцовых покоях и замках достался ему ценой унижения.
Неизбывная нищета, подобно гнойной язве, истощает политические силыШотландии, прекрасной, благородной страны. Нужда и алчность ее королей, солдати лордов делают ее игрушкой в руках иноземных властителей. Кто борется противкороля и за протестантизм, тому платит Лондон; кто борется за католицизм иСтюартов, тому платят Париж, Мадрид и Рим; иностранные державы охотно покупаютшотландскую кровь. Спор двух великих наций о первенстве все еще не решен,поэтому Шотландия – ближайшая соседка Англии – незаменимый партнер Франции вигре. Каждый раз, как английские войска вторгаются в Нормандию, Франциянацеливает этот кинжал в спину Англии, и воинственные скотты[12]немедленно переходят the border[13], угрожая своим auld enimies[14]. Но и в мирное время шотландцы – вечная угроза Англии.Поэтому укрепление военных сил Шотландии – первейшая забота французскихполитиков; Англия же, стравливая лордов и разжигая в стране мятежи, стремитсяподорвать эти силы. Так несчастная страна становится кровавым полем столетнейвойны, и только трагическая судьба еще несмышленого младенца окончательно решитэтот спор.
Какой великолепный драматический символ: борьба начинается у самой колыбелиМарии Стюарт! Младенец еще не говорит, не думает, не чувствует, он едва шевелитручонками в своем конверте, а политика уже цепко хватает его нерасцветшеетельце, его невинную душу. Таков злой рок Марии Стюарт, вечно втянута она в этуазартную игру. Никогда не сможет она беззаботно отдаться влечениям своейнатуры, постоянно ее впутывают в политические интриги, делают объектомдипломатических уловок, игрушкой чужих интересов, всегда она лишь королева илипретендентка на престол, союзница или враг. Не успел гонец доставить в Лондонобе вести, что Иаков V скончался и что у него родилась дочь, наследнаяпринцесса и королева Шотландии, как Генрих VIII Английский решает заручитьсяэтой драгоценной невестой для своего малолетнего сына Эдуарда; ещенесложившимся телом, еще дремлющей душой распоряжаются, как товаром. Нополитика не считается с чувствами, она принимает в расчет только короны,государства и права наследования. Отдельный человек для нее не существует, онничего не значит по сравнению с мнимыми и реальными целями всемирной игры.Правда, в этом конкретном случае намерение Генриха VIII обручитьпрестолонаследницу Шотландии с престолонаследником Англии разумно и дажегуманно. Непрерывная война между двумя братскими странами давно утратила всякийсмысл. Перед народами Англии и Шотландии, живущими на одном острове, подзащитой и угрозой одного моря, родственными по происхождению и условиям жизни,несомненно, стоит одна задача: объединиться. Природа на сей раз недвусмысленноявила свою волю. И только соперничество обеих династий Тюдоров и Стюартовпрепятствует выполнению задачи. Если бы удалось благодаря этому бракупревратить спор в союз, общие потомки Стюартов и Тюдоров стали бы одновременноправить Англией, Шотландией и Ирландией, и объединенная Великобритания могла быотдать свои силы более сложной борьбе – за мировое первенство.
Но такова ирония судьбы: едва лишь в политике в виде исключения блеснетясная, разумная идея, как ее искажают неумным исполнением. Сначала все идет какпо маслу: сговорчивые лорды, которым щедро заплачено, охотно голосуют забрачный договор. Однако умудренный опытом Генрих VIII не удовлетворяетсяклочком пергамента. Ему слишком хорошо знакомы лицемерие и жадность этихблагородных господ, и он понимает, что на них нельзя положиться и что забольшую сумму они тут же перепродадут малютку королеву французскому дофину. Апотому Генрих VIII требует от шотландских посредников в качестве первейшегоусловия немедленной выдачи ребенка. Но если Тюдоры не верят Стюартам, тоСтюарты платят им тою же монетой; особенно противится договору королева-мать.Набожная католичка, дочь Гизов[15]не хочетотдать свое дитя вероотступникам и еретикам, а кроме того, не требуется большойпроницательности, чтобы обнаружить в договоре опасную ловушку. Особым,секретным пунктом посредники обязались в случае преждевременной смерти ребенкасодействовать тому, чтобы «вся полнота власти и управление королевством»перешли к Генриху VIII. Тут есть над чем задуматься! От человека, который ужедвух жен отправил на эшафот[16], всего можнождать: в своем нетерпении завладеть желанным наследством он еще, пожалуй,постарается, чтобы ребенок умер поскорей – и не своею смертью; поэтомузаботливая мать отклоняет требование о выдаче малютки Лондону. Сватовство едване приводит к войне. Генрих VIII посылает войска, чтобы захватить драгоценныйзалог, и отданный по армии приказ красноречиво говорит об откровеннойбесчеловечности века: «Его Величество повелевает все предать огню и мечу.Спалите Эдинбург дотла и сровняйте с землей, как только вынесете и разграбитевсе, что возможно… Разграбьте Холируд и столько городов и сел вокруг Эдинбурга,сколько встретите на пути; отдайте на поток и разграбление Лейт и другиегорода, а где наткнетесь на сопротивление, без жалости истребляйте мужчин,женщин и детей».
Как гунны, вторглись вооруженные орды Генриха VIII в Шотландию. Но мать идитя своевременно укрылись в укрепленном замке Стирлинг, и Генриху VIIIпришлось удовольствоваться договором, по которому Шотландия обязалась выдатьМарию Стюарт Англии (вечно ее продают и покупают, как товар!) в день, когда ейисполнится десять лет.
Казалось бы, все уладилось к общему удовольствию. Но политика во все временабыла наукой парадоксов. Ей чужды простые, разумные и естественные решения:создавать трудности – ее страсть, сеять вражду – ее призвание. Вскорекатолическая партия пускается в интриги, выясняя исподтишка, не выгоднее лисбыть дитя – оно еще только лепечет и улыбается – французскому дофину, а послесмерти Генриха VIII никто уже и не думает о выполнении договора. Но теперьвыдачи малютки невесты от имени малолетнего короля Эдуарда требует английскийрегент Соммерсет, и, так как Шотландия противится, он опять посылает войска,ибо с лордами можно говорить только на одном языке – языке силы. Десятогосентября 1547 года в битве – вернее, бойне – при Пинки шотландская армия быларазбита наголову, более десяти тысяч трупов усеяли поле брани. Марии Стюарт неисполнилось и пяти лет, а из-за нее уже рекой льется кровь.
Перед англичанами лежит беззащитная Шотландия. Но в разграбленной страненечего взять: Тюдоров же интересует единственное сокровище – ребенок,олицетворяющий корону и преемство трона. Однако, к великому огорчениюанглийских шпионов, Мария Стюарт неожиданно и бесследно исчезла из замкаСтирлинг; даже наиболее приближенные лица не знают, куда спрятала еекоролева-мать. Новый надежный тайник выбран превосходно: ночью преданные слугипод строжайшим секретом отвозят ребенка в монастырь Инчмэхом, укрывшийся нанебольшом островке посреди озера Ментит – «dans les pays des sauvages»[17], как сообщает французский посол. Ни однатропка не ведет в заповедные места; драгоценный груз доставляют в лодке наостров и там поручают заботам благочестивых иноков, никогда не покидающихобитель. Здесь, в надежном убежище, вдали от беспокойного, взбаламученногомира, живет, ничего не ведая, невинное дитя, меж тем как дипломатия, раскинувсвои сети над морями и странами, усердно занимается его судьбой. Ибо на арену,угрожая, выступает Франция, чтобы не дать Англии полностью подчинить себеШотландию. Генрих II, сын Франциска I, посылает в Шотландию сильную эскадру, игенерал-лейтенант французского вспомогательного корпуса просит от его именируки Марии Стюарт для малолетнего дофина Франциска. Политический ветер, резко ипорывисто задувший из-за пролива, круто повернул судьбу ребенка: вместо тогочтобы сделаться английской королевой, маленькая дочь Стюартов внезапнопредназначена в королевы Франции. Едва лишь новое и более выгодное соглашениезаключено, как седьмого августа драгоценный объект сделки, девочку Марию Стюартпяти лет восьми месяцев от роду, сажают на корабль и отвозят во Францию,запродав другому, столь же незнакомому супругу. Вновь – и не в последний раз –чужая воля определяет и изменяет ее судьбу.
Неведение – великое преимущество детства. Что знает трехлетнее,четырехлетнее, пятилетнее дитя о войне и мире, о битвах и договорах? Что емуФранция или Англия, Эдуард или Франциск, что ему неистовое безумие, охватившеемир? Длинноногая девочка с развевающимися белокурыми локонами бегает и резвитсяв мрачных и светлых покоях замка вместе с четырьмя своимисверстницами-подружками. Ибо ей – чудесная идея в столь варварский век –отобрали среди лучших семейств Шотландии четырех подруг, ее однолеток: МэриФлеминг, Мэри Битон, Мэри Ливингстон и Мэри Сетон. Дети, как и она, они сегоднявесело играют с малюткой королевой, завтра они разделят ее одиночество начужбине, чтобы чужбина не казалась ей совсем уж чужой, позднее сделаются еепридворными дамами и однажды, в особенно задушевную минуту, поклянутся выйтизамуж не раньше, чем их госпожа изберет себе супруга. И если три из них покинуткоролеву в несчастье, то одна последует за ней и в изгнание и пребудет ей вернадо самого смертного часа; так отблеск блаженного детства озарит и ее последние,страшные минуты. Пока же пять девочек весело играют изо дня в день то в замкеХолируд, то в замке Стирлинг, не задумываясь о таких вещах, как королевскоедостоинство и величие, ведущее к опасной гордыне. Но однажды вечером маленькуюМарию поднимают с постели, в сумраке ночи на озере ждет лодка, чтобы отвезти еена тихий, благостный остров – Инчмэхом зовут его, что значит «мирная обитель».Какие-то незнакомые люди, одетые не так, как все, в черных широкихразвевающихся рясах, приветствуют ее. Добрые и кроткие, они чудесно поют ввысоком зале с цветными окнами, и девочка быстро привыкает к ним. Но вскоре ееопять увозят вечером (и не однажды придется Марии Стюарт бежать под покровомночи от одной судьбы к другой); и вот она на высоком корабле со скрипящимимачтами и белыми парусами; кругом чужие солдаты и бородатые матросы. Номаленькая Мария не боится. Все они добры и ласковы с ней; семнадцатилетнийсводный брат Джеймс, один из многочисленных бастардов Иакова V, рожденных доего брака, гладит ее пушистые белокурые волосы, да и четыре Марии, ее любимыеподружки, тоже с нею. Пять девочек, радуясь новым впечатлениям, как радуютсядети всякой перемене, резвятся меж пушками французского военного судна изакованными в латы моряками. А высоко на марсе матрос опасливо вглядывается вдаль; он знает: по проливу курсирует английский флот в надежде захватитьневесту английского короля, пока она не стала нареченной французского дофина.Но ребенок видит только то, что рядом и что ему ново; он видит: море синее,люди добрые, и корабль, фыркая, как исполинский зверь, прокладывает себе вволнах дорогу.
Тринадцатого августа галеон входит в Росков, небольшой портовый город близБреста. Шлюпки пристали к берегу, и, по-детски радуясь чудесному приключению,беспечная, шаловливая шестилетняя королева Шотландская спрыгнула на французскуюземлю. На этом кончается пора ее детства, начинается пора обязанностей ииспытаний.
Юность во Франции
(1548-1559)
Французский двор – великий знаток благородных обычаев, ему до тонкостиизвестны правила загадочной науки, именуемой этикетом. Кто-кто, а уж Генрих IIВалуа доподлинно знает, с какими почестями должно встречать нареченную дофина.Еще до ее прибытия подписывает он указ о том, чтобы маленькую королевуШотландскую – la reinette – приветствовали на ее пути по всем градам и весямтак почтительно, как если бы то была его родная дочь. Уже в Нанте Марию Стюартждут восхитительные знаки внимания. Мало того что на всех площадях воздвигнутыарки с классическими эмблемами, со статуями языческих богинь, нимф и сирен;придворной свите для пущего веселья не жалеют отменного вина. Щедро палят изпушек и жгут фейерверки; впереди малютки королевы выступает крошечное войско –сто пятьдесят мальчиков в белоснежной одежде с трубами и барабанами, сминиатюрными пиками и алебардами – своего рода почетный эскорт. И так из городав город, нескончаемой вереницей празднеств следует она до Сен-Жерменскогодворца. Здесь шестилетняя девочка впервые встречает своего нареченного,которому не исполнилось еще и пяти лет, и хилый, бледный, рахитичный мальчик –ему на роду написана хворость и ранняя могила, ибо в жилах у него течетотравленная кровь, – смущенно и робко приветствует свою «невесту». Тем радушнеепринимают ее остальные члены королевской фамилии, очарованные ее детскойпрелестью, а восхищенный Генрих II называет ее в письме «La plus parfayt enfantque je vys jamés»[18].
Французский двор в эти годы – один из самых блестящих и пышных в мире.Только что миновало мрачное средневековье, и последние романтические отблескиумирающего рыцарства еще озаряют поколение переходной эпохи. По-прежнему силаи храбрость проявляют себя в стародавних суровых и мужественных потехах: охоте,игрищах, турнирах, приключениях, войне, но в высших кругах общества ужеодерживает верх духовное начало; гуманизм завоевывает вслед за монастырями иуниверситетами и королевские замки. Из Италии во Францию в победном шествиипроникают излюбленный папами культ роскоши, характерное для Ренессансатяготение к духовно-чувственным наслаждениям, увлечение изящными искусствами; вэто историческое мгновение здесь возникает новый идеал, единственное в своемроде сочетание силы и красоты, беспечности и отваги – высокое искусствопрезирать смерть и в то же время страстно любить жизнь. Естественнее исвободнее чем где бы то ни было объединяются во французском характере горячийтемперамент с беззаботной легкостью, галльская chevalerie[19]чудесным образом гармонирует с классической культуройРенессанса. От дворянина наравне с умением, облачившись в тяжелые доспехи,стремительно атаковать противника на турнире, требуется и безукоризненноевыполнение замысловатых танцевальных фигур, он должен постичь как суровую наукувойны, так и галантные законы придворной куртуазии; одна и та же рука должнаразить тяжелым двуручным мечом, чувствительно играть на лютне и писать сонетыдаме сердца. Сочета