Но как раз это бегство из Холируда и придает лордам храбрости. С великойпоспешностью подступают они к Эдинбургу и захватывают его, не встречаясопротивления. Подручный Босуэла, убийца Джеймс Балфур, торопясь отречься отсвоего сообщника, сдает врагу неприступный замок. Обеспечив себе таким образомтыл, две-три тысячи всадников могут спокойно ударить на Бортуик, чтобызахватить Босуэла еще до того, как он приведет войско в боевую готовность. НоБосуэл не дает взять себя голыми руками. Не долго думая, выскакивает он в окнои очертя голову мчится прочь, оставив королеву одну в Бортуикском замке. Лордывсе еще не отваживаются обнажить оружие против своей монархини и толькоуговаривают ее порвать с ее погубителем Босуэлом. Однако злосчастная женщинапо-прежнему телом и душой предана своему тирану; ночью, переодетая в мужскоеплатье, она смело садится в седло и одна, без провожатых, кинув все на произволсудьбы, скачет в Данбар, чтобы с ним жить или умереть.
Некий многозначительный сигнал должен был бы подсказать королеве, что делоее безнадежно потеряно. В день их бегства в Бортуикский замок внезапно исчезает«without leave-taking»[136]ее последнийсоветник Мэйтленд Летингтонский, единственный, кто и в дни ослепления МарииСтюарт относился к ней с известной благожелательностью. Сравнительно большойотрезок рокового пути пройден Мэйтлендом вместе с его госпожой; быть может,никто так усердно, как он, не помогал сплести удавку для Дарнлея. Но теперь ион учуял задувший противный ветер и, как истый дипломат, всегда поворачивающийсвой парус в сторону сильнейшего, а не бессильного, не хочет больше отстаиватьбезнадежное дело. Воспользовавшись суетой при переезде в Бортуик, онповорачивает коня и, незаметно отстав от королевского поезда, направляется встан лордов. Последняя крыса бежит с тонущего корабля.
Но ничто уже не может испугать или остеречь неисправимую Марию Стюарт.Опасность, как всегда, лишь разжигает в этой изумительной женщине неукротимуюотвагу, которая и самым сумасбродным ее выходкам сообщает какое-торомантическое очарование. Прискакав в Данбар в мужском платье, она не находитздесь ни королевского убора, ни лат, ни оружия. Неважно! Что ей теперьжеманство и придворный этикет! На войне как на войне! И Мария Стюарт, незадумываясь, занимает у бедной женщины одежду, какую носит простонародье:короткую клетчатую юбку – kilt, красную блузу и бархатную шляпу; пусть у нее вэтом одеянии неподобающий, не королевский вид – только бы скакать бок о бок стем, кто для нее весь мир, с тех пор как она всего лишилась. Босуэл второпяхстроит свое разношерстное войско. Никто из рыцарей, дворян и лордов не явилсяна зов, страна уже не повинуется своей королеве, и только двести наемныхаркебузиров в качестве ударного отряда движутся на Эдинбург, а за ними тянетсяплохо вооруженная орда пограничных крестьян и горцев – в общем, человек тысячас небольшим. Единственно неколебимая воля Босуэла, стремящегося опередитьлордов, гонит их вперед. Босуэл знает; лишь безрассудная храбрость способнаиной раз спасти то, что кажется рассудку полной безысходностью.
У Карберри-хилла, в шести милях от Эдинбурга, сходятся два полчища (полкамиих не назовешь). Численное превосходство на стороне королевского войска. Но ниодин из лордов, ни один из этих великолепно снаряженных благородных всадниковне становится под вызывающе развернутое знамя с королевским львом; кроменаемных аркебузиров, за Босуэлом следуют лишь кое-как вооруженные и не слишкомвоинственно настроенные люди его клана. А напротив, на расстоянии не болееполумили, так близко, что Мария Стюарт различает знакомые лица своихпротивников, сверкающими шеренгами на чудо-конях выстроились воинственныелорды, радуясь предстоящему делу. Под странным они собрались знаменем, водрузивего как раз насупротив королевского штандарта. На белом поле, распростертое поддеревом, лежит тело убитого. Рядом на коленях дитя, плача, простирает ручонки кнебу со словами: «Господи, к тебе взываю о суде и мести!» Тем самым лорды, ещенедавно наущавшие Босуэла расправиться с Дарнлеем, хотят представить себяблагородными мстителями, а также дать понять, что только против убийцы Дарнлеявыступили они вооружась, а отнюдь не восстали против своей королевы.
Ярко и многоцветно полощутся на ветру оба знамени. Но ни там, ни здесь нечувствуется настоящего подъема. Ни одно из полчищ не делает попыток перейти внаступление через разделяющий их ручей; и те и другие будто чего-то ждут итолько издали наблюдают друг за другом. Собранное впопыхах мужичье Босуэла невыказывает большого желания лечь костьми за дело, ему чуждое и темное. Лордывсе еще скованы нерешительностью. Не так это просто – с копьем и мечом открытоударить на свою законную государыню. Одно дело – состряпать добрый заговор иубрать неугодного короля, ибо всегда найдутся два-три бедняка, которых можнобудет потом вздернуть, а самим торжественно умыть руки; подобные темныемахинации никогда не тревожили совести лордов; но с поднятым забралом, средьбела дня ринуться на свою монархиню – слишком это противоречило идее феодальнойверности, все еще нерушимо владевшей умами.
От французского посланника Дю Крока – он появляется на поле брани в качественейтрального наблюдателя – не укрылось настроение обоих станов: не теряявремени, предлагает он повести переговоры. В лагере лордов выкидываютпарламентерский флаг, и, радуясь лучезарному летнему дню, оба полчищарасполагаются бивуаком, каждое по свою сторону ручья. Всадники спешиваются,ратники сбрасывают с себя тяжелые доспехи, и все с удовольствием закусывают, амежду тем Дю Крок с небольшим конным эскортом переправляется через ручей иподнимается на холм – в ставку королевы.
Поистине невиданная аудиенция! Королева, никогда не принимавшая французскогопосла иначе как в драгоценной робе, под тронным балдахином, сидит на камне впестром «килте», короткая юбчонка не прикрывает колен. Но достоинство инеукротимая гордость у нее те же, что и в придворном наряде. Возбужденная,бледная, невыспавшаяся, она дает волю своему гневу. Словно чувствуя себяпо-прежнему повелительницей страны, госпожой положения, она требует, чтобылорды беспрекословно ей покорились. Сами же они вынесли Босуэлу оправдательныйприговор, зачем же теперь обвиняют его в убийстве? Сами настаивали на этомбраке, а ныне объявляют его преступным! Негодование Марии Стюарт законно, ноне время ссылаться на закон, когда поднят меч войны. Пока посол ведетпереговоры, подъезжает Босуэл. Посол приветствует его, однако руки не подает.Слово берет Босуэл. Он говорит ясно, без колебаний, в его смелом, открытомвзоре ни тени страха; даже Дю Крок вынужден отдать должное безупречной выдержкеэтого головореза. «Признаться, – пишет он в своем сообщении, – он показалсямне настоящим полководцем, так как говорил со мной с полным сознанием своегодостоинства, как искусный и смелый воитель, умеющий вести полки в бой. Я не могне восхищаться им, ибо он видел, что его противники настроены решительно, самже он едва ли мог рассчитывать и на половину своих людей. И все же оннепоколебим». Босуэл предлагает решить дело поединком с любым из лордов равногоему ранга. Его дело правое, бог, конечно, не оставит его. Даже в стольотчаянном положении сохраняет он свой обычный задор, предлагая Дю Крокунаблюдать поединок с одного из холмов: увлекательное будет зрелище! Но королеваи слышать не хочет о поединке. Она все еще надеется, что лорды придут к ней сповинной, – неисправимый романтик, она, как всегда, лишена чувствадействительности. Вскоре Дю Кроку становится ясна бесполезность его миссии;старый вельможа видит слезы на глазах у Марии Стюарт, он и рад бы ей помочь,но, пока она не откажется от Босуэла, ей нет спасения, а она не желает от негоотказаться. Итак, до свидания! Откланявшись с отменной любезностью, оннеспешно возвращается в стан лордов.
Время слов миновало, пора дать бой. Но солдаты мудрее своих полководцев. Онивидят, что господа чинно беседуют, зачем же им, бедным горемыкам, убивать другдруга в такой погожий летний день? Все разбрелись кто куда; напрасно МарияСтюарт командует в атаку, видя в том единственное спасение, – люди больше ей неповинуются. Вся эта орда с бору да с сосенки, уже шесть-семь часов пребывающаяв праздности, постепенно рассыпается, и как только лорды замечают это, онипосылают двести человек всадников отрезать Босуэлу и королеве отступление.Только теперь понимает Мария Стюарт, что им грозит, и, как истинно любящаяженщина, думает не о себе, а только о своем возлюбленном Босуэле. Она знает: ниу одного из ее подданных не поднимется рука на нее, зато его они не пощадят,хотя бы уж затем, чтобы он не рассказал чего лишнего, что им, запоздалыммстителям за смерть Дарнлея, может прийтись не по вкусу. Впервые за все этигоды ломает она свою гордость. Она посылает в лагерь лордов парламентера сбелым флагом просить начальника конного отряда Керколди Грейнджского, чтобы онприбыл к ней один, без провожатых.
Священный приказ королевского величества еще исполнен магической,чудодейственной силы. Керколди Грейнджский останавливает своих всадников.Один, он переправляется на ту сторону и, прежде чем сказать что-либо,верноподданнически преклоняет колено. Он ставит последнее условие: пустькоролева откажется от Босуэла и вместе с ними вернется в Эдинбург. ТогдаБосуэла не станут преследовать – скатертью дорога!
Босуэл – изумительная сцена, изумительный актер! – стоит в молчании. Нислова не говорит он Керколди, ни слова королеве, чтобы не повлиять на еерешение. Чувствуется, что он готов и один скакать навстречу двумстам всадникам,которые, стоя у подошвы холма и не выпуская поводьев из рук, только и ждутсигнала Керколди, его поднятого меча, чтобы ринуться на неприятельские линии. Илишь услышав, что королева дала согласие на предложение Керколди, Босуэлподходит и обнимает ее – в последний раз, но они еще этого не знают. Затемсадится на коня и стремительно скачет прочь, сопровождаемый двумя слугами.Горячечный сон кончился. Наступает окончательное, жестокое пробуждение.
Страшное, беспощадное пробуждение! Лорды обещали Марии Стюарт отвезти ее вЭдинбург с подобающими почестями, и таково было, по-видимому, их первоначальноенамерение. Но едва униженная женщина в своей жалкой, запыленной одеждеприближается к толпе наемников, как огненной змейкой вспыхивает насмешка. Покажелезный кулак Босуэла защищал королеву, народный гнев не смел ее коснуться. Нотеперь она беззащитна, и ненависть дерзко и бесцеремонно поднимает голову.Королева, сдавшаяся на капитуляцию, не внушает уважения мятежным солдатам. Всесильнее напирают они, сначала движимые любопытством, а затем и возмущением. «Накостер шлюху!», «В огонь мужеубийцу!..» – раздаются исступленные крики. ТщетноКерколди колошматит их мечом: едва рассеявшись, озлобленные толпы собираются сновым ожесточением, и вот уж они, будто в триумфальном шествии, выступаютвпереди своей, пленницы, неся в руках знамя с изображением убитого супруга имолящего о мести дитяти. Так с шести до десяти вечера, от Лангсайда доЭдинбурга, гонят они ее сквозь строй. Из каждого дома, из окружных деревеньприбывают все новые охотники посмотреть небывалое зрелище – полоненнуюкоролеву, и порой натиск любопытствующих так велик, что они прорывают цепиохраны и солдаты вынуждены прокладывать себе дорогу в толпе; ни разу неизведала Мария Стюарт такого унижения, как в тот памятный день.
Однако эту гордую женщину можно унизить, но нельзя согнуть. Как рананачинает гореть лишь тогда, когда ее загрязнят, так Мария Стюарт чувствует своеунижение, лишь когда оно сдобрено насмешкой. Ее горячая кровь – кровь Стюартов,кровь Гизов – вскипает, и вместо того, чтобы мудро притвориться равнодушной,она вымещает свою обиду на лордах, призывая их к ответу за народную хулу.Словно разъяренная львица, набрасывается она на них, грозя, что прикажет ихвздернуть, распять; схватив за руку лорда Линдсея, едущего рядом, она грозится:«Клянусь этой рукой, не сносить тебе головы!» Как всегда в минуты опасности, еераздразненная отвага переходит в безумие. Открыто изливает она на лордов своюненависть, свое презрение, вместо того чтобы мудро промолчать или трусливозаискивать в них.
Быть может, именно ее озлобление вызывает ответное озлобление лордов, бытьможет, их первоначальные намерения и не заходили так далеко. Ибо теперь,увидев, что им нечего надеяться на прощение, они делают все, чтобы этастроптивица почувствовала свою беззащитность. Вместо того чтобы доставитькоролеву в Холирудский замок за стенами города, ее везут – и путь ее лежитчерез Керк о’Филд, достопамятное место злодеяния, – по главной городской улице,наводненной толпами зевак. Здесь, на Хай-стрит, ее приводят в дом профоса,словно затем, чтобы выставить к позорному столбу. Доступ туда закрыт, ни однаиз ее дам или служанок не может к ней проникнуть. И вот начинается ночьбезысходного отчаяния. Королева уже много дней не раздевалась, с самого утра унее маковой росинки во рту не было; то, что эта женщина перенесла с Исхода дозахода солнца, не поддается описанию; она потеряла королевство и возлюбленного.Под ее окнами, словно перед клеткой в зверинце, собирается гнусный городскойсброд, из толпы доносятся непристойные выкрики и площадная ругань. И толькотеперь, когда, по мнению лордов, она достаточно унижена, вступают с ней впереговоры. В сущности, от нее хотят немногого: лорды требуют, чтобы МарияСтюарт окончательно порвала с Босуэлом. Но за безнадежное дело эта своенравнаяженщина борется еще ожесточеннее, чем за то, что сулило бы ей самые радужныенадежды. С презрением отвергает она это условие, и один из ее противниковвынужден потом признать: «Никогда не доводилось мне видеть женщины болеемужественной и неустрашимой, чем королева в эти минуты».
Но угрозы не помогают, и умнейший из лордов пытается действовать хитростью.Мэйтленд, ее испытанный и еще недавно преданный советник, обращается к болееизощренным средствам. Играя на женской ревности и гордости, он рассказываетМарии Стюарт – кто знает, где тут правда, а где ложь, разве поймешь удипломата! – что Босуэл ее обманывает: он даже в дни их бракосочетанияподдерживал нежные отношения с отставной женой и будто бы клялся ей, что онаего настоящая супруга, а королева только наложница. Но Мария Стюарт давно ужене верит никому из этих обманщиков. Наветы Мэйтленда лишь усиливают еераздражение, и Эдинбург становится свидетелем жестокого зрелища; он видит своюкоролеву за оконной решеткой; в изодранном платье, с обнаженной грудью ираспущенными по плечам волосами, она, как безумная, вскочила на подоконник и,истерически рыдая, призывает народ спасти ее, так как вельможи заточили ее втюрьму, и, невзирая на свою ненависть, народ потрясен ее страданиями.
Положение час от часу становится невыносимее. Лорды готовы бить отбой. Ноони понимают, что чересчур далеко зашли и что путь к отступлению им отрезан.Отвезти Марию Стюарт в Холируд на правах королевы им уже кажется невозможным;но и оставить ее в доме профоса, среди возбужденной толпы, значило бы рисковатьслишком многим: навлечь на себя гнев Елизаветы и чужеземных монархов.Единственного человека, у которого достало бы мужества и авторитета, чтобыпринять какое-то решение, – Меррея – нет в стране, а без него лорды не в силахна что-либо отважиться. А потому решено на первых порах отвезти королеву вбезопасное место, и в качестве такого избран замок Лохливен. Этот замок стоитпосреди озера и со всех сторон отрезан от суши, а владеет им Маргарита Дуглас,мать Меррея, – вряд ли станет она мирволить дочери Марии де Гиз, женщины,отнявшей у нее Иакова V. Осторожности ради лорды избегают в выданной имиграмоте опасного слова «заточение»; королеву, гласит текст, подвергли домашнемуаресту, чтобы помешать ей снестись с помянутым графом Босуэлом или жестакнуться с людьми, кои желали бы защитить его от справедливого возмездия. Этолишь полумера, паллиатив, рожденный страхом и нечистой совестью: восстание ещене решается объявить себя смутой, всю вину лорды валят на бежавшего Босуэла исвое тайное намерение – свергнуть Марию Стюарт с престола – прячут под общимирассуждениями и уклончивыми фразами. Чтобы обмануть народ, с нетерпением ждущийсуда над «девкою» (whore) и казни, Марию Стюарт семнадцатого июня вечеромувозят в Холируд; триста человек стражи охраняют королеву. Но едва лишьобыватели улеглись спать, как во дворе замка строится небольшой отряд, которомупоручают отвезти ее в Лохливен, – и до утренней зари длится печальная, одинокаяскачка. В первом мерцании рассвета видит Мария Стюарт сверкающую гладь озера, апосреди него – сильно укрепленный, одинокий, неприступный замок, ее местозаточения, – кто знает, на сколько долгих лет! В лодке перевозят ее на остров,и окованные железом ворота с лязгом захлопываются. Исполненная страсти и мракабаллада о Дарнлее и Босуэле приходит к концу: начинается скорбная и унылаяпесня причитальная о вечном заточении.
Низложение
(лето 1567 года)
С этого дня, с поворотного в ее судьбе семнадцатого июня, когда лордызасадили свою королеву в замок Лохливен за крепкие засовы и затворы, МарияСтюарт становится причиной непрекращающейся смуты и смятения в Европе. Ведь вее лице встал перед веком новый, можно сказать, революционный вопроснеоглядного значения – о том, какие меры следует принять в отношении монарха,впавшего в непримиримый конфликт со своим народом и оказавшегося недостойнымкоролевского венца. Вина здесь неоспоримо лежит на повелительнице: отдавшись напроизвол легкомысленной страсти, Мария Стюарт создала невозможное, нетерпимоеположение. Вопреки воле своего дворянства, народа и духовенства она избраласупругом человека, который не только был связан брачными узами, но и единодушнозаклеймен общественным мнением как убийца шотландского короля. Презрев закон идобрые нравы, она и теперь отказывается признать этот безрассудный союзнедействительным. Даже самые преданные ее друзья согласны между собой в том,что рядом с этим убийцей она не может дольше править Шотландией.
Но какие существуют средства принудить королеву либо расстаться с Босуэлом,либо отречься от престола в пользу сына? Ответ звучит ошеломляюще: да никаких.Государственные правомочия по отношению к монарху в то время равны нулю; народуеще не дозволено подвергать сомнению или порицанию действия своего властителя,всякая юрисдикция кончается у ступеней трона. Гражданское право не простираетсяна особу короля, он за пределами и выше этого права. Как и священник, онрукоположен самим Господом Богом и ни передать, ни подарить свой сан никому невластен. Никто не вправе лишить помазанника божия его высокого достоинства. Сточки зрения абсолютизма позволительнее отнять у монарха жизнь, нежели корону.Можно умертвить венценосца, но не свести его с престола, ибо применить к немукакие-то меры принуждения значило бы посягнуть на иерархический строймироздания в целом. Мария Стюарт своим преступным браком поставила мир передсовершенно новой задачей. От того, как решится ее судьба, зависел не толькоединичный конфликт, но и умозрительный принцип, основа целогомировоззрения.
Потому-то так судорожно ищут лорды – в меру доступной им учтивости, конечно,– ищут путей уладить дело полюбовно. Даже сейчас, из далей столетий, ясночувствуется трепет, какой внушало им собственное деяние, – шутка ли, посадитьсвою повелительницу под замок! – и на первых порах для Марии Стюарт не отрезанавозможность возвращения, стоит ей лишь объявить свой брак с Босуэлом незаконными тем признать свою ошибку. Правда, ее популярность и авторитет изряднопошатнулись, а все же она могла бы на более или менее почетных условияхвернуться в Холируд и со временем избрать себе достойного супруга. Но у МарииСтюарт еще не открылись глаза. По-прежнему слепо веря в свою непогрешимость,она не хочет понять, что все эти непрерывные скандалы – Шателяр, Риччо,Дарнлей, Босуэл – навлекли на нее обвинение в пагубном легкомыслии. Даже самуюничтожную уступку отвергает она, как недостойную. Против всей страны, противвсего света защищает она Босуэла, заявляя, что не может от него отказаться, таккак иначе дитя, которое она носит, родится бастардом. Она все еще парит воблаках – неисправимый романтик, она не хочет считаться с действительностью. Ноэто своеволие, которое можно при желании назвать и нелепым и великолепным, снеобходимостью вызывает к жизни насильственные меры, какие и были к нейприменены, вплоть до той, значение которой еще скажется в веках: ибо не толькоона, а и кровный ее внук Карл I головой заплатит за свое притязание нанеограниченный княжеский произвол.
Но на первых порах, во всяком случае, она еще может рассчитывать нанекоторую помощь. Ведь такой конфликт между государыней и народом видениздалека, и ее собратьям и единомышленникам, европейским монархам, он небезразличен; особенно решительно на сторону своей давней противницы становитсяЕлизавета. Многие усматривают непоследовательность и недобросовестность в том,что Елизавета вдруг так энергично вступается за соперницу. А между темповедение Елизаветы и последовательно, и логично, и ясно. Став на сторону МарииСтюарт, она отнюдь не хочет выгородить – и эту разницу нужно всяческиподчеркнуть – ни лично Марию Стюарт, ни женщину, ни все ее неблаговидное иболее чем сомнительное поведение. Лишь за королеву вступается она как королева,за чисто умозрительную идею неприкосновенности царственных прав, тем самымотстаивая и собственное дело. Елизавета далеко не уверена в лояльности своегодворянства и потому не может потерпеть, чтобы в соседней стране былбезнаказанно подан пример крамолы, когда мятежные подданные поднимают оружиепротив законной государыни, хватают ее и сажают под замок. В противоположностьСесилу, который охотно выручил бы протестантских лордов, она полна решимостивновь привести к послушанию этих мятежников, посягнувших на королевскийсуверенитет, – в лице Марии Стюарт она защищает собственные позиции. И мы, впорядке исключения, склонны ей верить, когда она заявляет, что преисполненаглубокого участия к узнице. Нимало не медля, обещает она свергнутой королевеподдержать ее по-родственному, хоть и не отказывает себе в удовольствииязвительно поставить на вид оступившейся женщине ее вину. С нарочитой ясностьюотделяет она свою личную точку зрения от государственной. «Madame, – пишет она,– относительно дружбы всегда существовало мнение, что счастье приносит друзей,а несчастье их проверяет; и так как приспело время на деле доказать нашудружбу, мы, исходя из наших собственных интересов, а также из участия к Вам,сочли за должное засвидетельствовать в этих кратких словах нашу дружбу… Madame,скажу, не обинуясь, Вы немало огорчили нас, выказав Вашим замужеством стольприскорбный недостаток сдержанности, и нам пришлось убедиться, что никто изВаших друзей в мире не одобряет Ваших поступков; утаить это значило бы простосолгать Вам. Вы не могли бы ужаснее замарать свою честь, чем выйдя с такойпоспешностью за человека, не только известного всем с самой худшей стороны, нок тому же обвиняемого молвой в убийстве Вашего супруга; не мудрено, что Вынавлекли на себя обвинение в соучастии, хотя мы всемерно уповаем, что оно несоответствует истине. И каким же опасностям Вы подвергли себя, сочетавшись сним при живой жене, – ведь ни по божеским, ни по человеческим законам Вы неможете почитаться его законной женой, и дети Ваши не будут почитатьсярожденными в законе! Таким образом, Вы ясно видите, как мы мыслим о Вашем бракеи, к великому сожалению, иначе мыслить не можем, какие бы убедительные доводыни приводил Ваш посланец, склоняя нас на Вашу сторону. Мы предпочли бы, чтобыпосле смерти мужа первой Вашей заботой было схватить и казнить убийц. Если бэто было сделано – что в случае столь ясном не представляло никакой трудности,– мы на многие стороны Вашего брака закрыли бы глаза. Но поскольку этого непроизошло, мы можем лишь, во имя дружбы к Вам и уз крови, связывающих нас как сВами, так и с Вашим почившим супругом, заверить, что мы готовы приложить всенаши силы и старания, чтобы достойно воздать за убийство, кто бы из Вашихподданных ни совершил его и сколь бы он ни был Вам близок».
Это ясные слова, острые и отточенные, как бритва, тут не приходится нимудрить, ни гадать. Слова эти показывают, что Елизавета, через своихсоглядатаев, а также по устным донесениям Меррея лучше осведомленная опроисшествии в Керк о’Филде, нежели пламенные апологеты Марии Стюарт многовеков спустя, не питает никаких иллюзий насчет соучастия Марии Стюарт.Обвиняющим перстом указует она на Босуэла как на убийцу. Характерно, что всвоем дипломатическом послании она пользуется намеренно церемонным оборотом:она-де «всемерно уповает», а не глубоко убеждена, что Мария Стюарт не замешанав убийстве. «Всемерно уповаю» – чересчур осторожное выражение, когда речь идето столь страшном злодеянии, и при достаточно изощренном слухе вы улавливаете,что Елизавета ни в коем случае не поручилась бы за то, что Мария Стюартневиновна, и только из солидарности хочет она как можно скорее потушитьскандал. Однако чем сильнее порицает Елизавета поведение Марии Стюарт, темупрямее отстаивает она – sua res agitur[137]–ее достоинство властительницы. «Но чтобы утешить Вас в Вашем несчастье, окотором мы наслышаны, – продолжает она в том же многозначительном письме, – мыспешим заверить Вас, что сделаем все, что в наших силах и что почтем нужным,чтобы защитить Вашу честь и безопасность».
И Елизавета сдержала обещание. Она поручает своему посланнику самымэнергичным образом опротестовать все меры, предпринятые бунтовщиками противМарии Стюарт; ясно дает она понять лордам, что, если они прибегнут к насилию,она не остановится и перед объявлением войны. В чрезвычайно резком по тонуписьме она предупреждает, чтобы они не осмелились предать суду помазанницубожию. «Найдите мне в Священном писании, – пишет она, – место, позволяющееподданным свести с престола своего государя. Где, в какой христианской монархиисыщется писаный закон, разрешающий подданным прикасаться к особе своегогосударя, лишать его свободы или вершить над ним суд?.. Мы не меньше лордовосуждаем убийство нашего августейшего кузена, а брак нашей сестры с Босуэломнесравненно больше огорчил нас, нежели любого из вас. Но вашего последующегообращения с королевой Шотландской мы не можем ни одобрить, ни стерпеть.Велением божиим вы – подданные, а она – ваша госпожа, и вы не вправеприневоливать ее к ответу на ваши обвинения, ибо противно законам естества,чтобы ноги начальствовали над головой».
Однако Елизавета впервые наталкивается на открытое сопротивление лордов, какни трудно было его ждать от тех, кто в большинстве своем уже годами тайносостоит у нее на жаловании. Убийство Риччо научило их, чего им ждать, еслиМария Стюарт снова вернется к власти: никакие угрозы, никакие посулы непобудили ее до сих пор отказаться от Босуэла, а ее истошные проклятья во времяобратной скачки в Эдинбург, когда в своем унижении она грозила им великимиопалами, все еще зловеще звенят у них в ушах. Не для того убрали они с дорогисначала Риччо, потом Дарнлея, потом Босуэла, чтобы снова отдаться на милостьбезрассудной женщины; для них было бы куда удобнее возвести на престол ее сына– годовалое дитя: ребенок не станет ими помыкать, и на два десятилетия, поканесовершеннолетний король не войдет в возраст, они были бы неоспоримымигосподами страны.
И все же лорды вряд ли нашли бы в себе мужество открыто восстать противсвоего денежного мешка – Елизаветы, если бы случай не дал им в руки поистинестрашное, смертоносное оружие против Марии Стюарт. Спустя шесть дней послебитвы при Карберри-хилле низкое предательство спешит преподнести им чрезвычайнорадостную для них весть. Джеймс Балфур, правая рука Босуэла в убийстве Дарнлея,чувствует себя не по себе с тех пор, как задул противный ветер, и он видит однулишь возможность спасти свою шкуру – совершить новую подлость. Стремясьзаручиться дружбой всесильных лордов, он предает опального друга. Тайноприносит он лордам радостную весть, что бежавший Босуэл тайно прислал вЭдинбург слугу с поручением незаметно выкрасть из замка оставленный им ларец сважными бумагами. Слугу, по имени Далглиш, тут же хватают, и на дыбе, подстрашными пытками, несчастный в смертном страхе выдает, где тайник. По егоуказаниям в замке, под одной из кроватей, находят драгоценный серебряный ларец– Франциск II во время оно подарил его своей супруге Марии Стюарт, а она,ничего не жалевшая для своего возлюбленного Босуэла, отдала ему вместе со всемостальным и заветный ларец. В этом накрепко запирающемся хитроумными замкамисундучке временщик хранил свои личные бумаги, в том числе, очевидно, и обещаниекоролевы выйти за него замуж, а также ее письма, наряду с другими документами,в частности и теми, что компрометировали лордов. Очевидно – ничего не можетбыть естественнее, – Босуэл побоялся захватить с собой столь важные бумаги,отправляясь в Бортуик, на бой с лордами. Он предпочел спрятать их в надежномместе, рассчитывая при удобном случае послать за ними верного слугу. Ведь и«бонд», которым он обменялся с лордами, и обещание Марии Стюарт стать егоженой, и ее конфиденциальные письма могли в трудную минуту очень и очень емупригодиться как для шантажа, так и для самозащиты: заручившись письменнымиуликами, он мог крепко держать в руках королеву, если бы эта ветреница пожелалаот него отпасть, а также и лордов, вздумай они обвинить его в убийстве. Едвапочувствовав себя в безопасности, изгнанник должен был прежде всего подумать отом, как бы снова завладеть драгоценными уликами. Лордам, таким образом,вдвойне повезло с их счастливой находкой: теперь они могли втихомолкууничтожить все письменные доказательства собственной виновности и в то же времябез всякого снисхождения использовать документы, свидетельствующие противкоролевы.
Одну лишь ночь главарь шайки граф Мортон хранил запретный ларец у себя, а ужна следующий день он сзывает остальных лордов, среди них – факт, заслуживающийособого упоминания, – также и католиков и друзей Марии Стюарт, и в ихприсутствии шкатулка вскрывается. Тут-то и обнаруживают знаменитые письма исонеты, писанные ее рукой. Оставив даже в стороне вопрос о том, намного лиотличались найденные оригиналы от напечатанных впоследствии текстов, мы можемутверждать с уверенностью, что содержание писем оказалось крайненеблагоприятным для Марии Стюарт; с этого часа поведение лордов меняется, онистановятся увереннее, смелее, настойчивее. В минуту первого ликования, даже недав себе времени снять копии с писем, не говоря уже о том, чтобы их подделать,они спешат раструбить радостную весть – шлют гонца к Меррею во Францию сообщитьему хотя бы общее содержание наиболее компрометирующего королеву письма. Онисносятся с французским послом, допрашивают с пристрастием слуг Босуэла,попавших к ним в руки, и записывают их показания; такое напористое,целеустремленное поведение было бы невозможным, если бы найденные бумаги несодержали достаточно убедительных улик преступного соучастия Марии Стюарт вубийстве. Положение королевы сразу же резко ухудшается.