По небу полуночи Ангел летел…
Он душу младую в объятиях нес
Для мира печали и слез.
Что такое «Ангел», мы не знаем, но ведь и что такое «кислород», «водород», «азот», мы тоже не знаем.
XVII
«Людям дана власть рождаться чадами Божьими, которые не от крови, не от хотения плоти, не от хотения мужа, но от Бога родились» (Иов. I, 12–18). Это значит: каждое зачатие есть бесконечно малая дробь того, что религиозный опыт в мифе или в мистерии называет «бессеменным зачатием». В каждом здешнем, человеческом, зачатии — коэффициент нездешний, божеский или демонический; к каждой земной невесте приходит неземной Жених, и первый поцелуй любви — Его.
XVIII
«Когда размножились сыны человеческие, то родились у них дочери, прекрасные на вид и вожделенные; и увидели их ангелы, сыны Неба, и пожелали их, и сказали: „Сойдем к ним, выберем себе жен из дочерей человеческих и зачнем от них“». — «И Семиаза (Semyasa), вождь их, сказал: „Боюсь, что вы не посмеете этого сделать, и я один буду повинен в великом грехе“. И сказали ангелы: „Поклянемся друг другу великою клятвою, что сделаем то и не отступим“… И поклялись… Было же их двести… И сошли они на гору Ермон… И взяли себе жен… каждый взял жену, какую пожелал, и входили к ним, и спали с ними» (H?n. VI, 1–6; VIII, 1).
Трудно судить по этим скудным словам «Еноха» о том, что за ними, как по черноте обугленного камня, аэролита, — о раскалявшем его добела огне. Здесь тайна зла едва приоткрыта, потому ли, что говорящий боится соблазнить других, или потому, что сам чего-то не знает. Ясно одно: сошествие ангелов на землю — последнее действие какой-то неземной трагедии; что началось на небе, — кончается на земле.
«Произошла на небе война: Михаил и ангелы его воевали против дракона; и дракон и ангелы его воевали против них, но не устояли, и не нашлось уже для них места на небе. И низвержен был древний змий на землю… и ангелы его низвержены с ним» (Откр. 12, 3–9). Здесь, на земле, продолжается небесная война — восстание — «революция», как мы сказали бы. Вся наша земная трагедия — всемирная история — лишь бледная зарница той небесной грозы. Бен-Элогимы, сыны Божии, сходят к сынам человеческим, чтобы зажечь и среди них пламя восстания, поднять землю на небо.
XIX
Есть в «Божественной комедии» Данте сумеречные ангелы, не сделавшие выбора между Богом и дьяволом, но «оставшиеся сами по себе»: кажется, бен-Элогимы из них.
XX
Важно для понимания будущих мистерий, что вся эта небесно-земная «революция» начинается в точке пола: пламя, испепеляющее мир, есть пламя Эроса.
XXI
Скудны слова, как бы мертвы, каменны, но под ними бьет живой родник того, что мы называем «романтикой». Это верно угадал христианский поэт III века, Коммодиан:
Жены, прельстившие Ангелов, так были прекрасны,
Что те уже не могли, не хотели вернуться на небо.
Tanta fuit forma feminarum quae flecteret illos,
Ut coinquinati non possent coelo redire.
(Commodianus, Instructiones adversus gentium deos, с. III)
Новые романтики XIX века, тоже сумеречные «ангелы», Байрон и Лермонтов, читая Коммодиана, могли бы задуматься:
Я был ведь сам немножко в этом роде.
(Лермонтов. Сказка для детей)
XXII
Ангелов, соблазненных женскою прелестью, вспоминает и ап. Павел, менее всего похожий на романтика. «Всякая жена, молящаяся или пророчествующая с открытою головою, постыжает голову свою… Муж не должен покрывать голову, потому что он есть образ и слава Божия, а жена есть слава мужа… почему жена и должна иметь на голове свой знак власти над нею, для Ангелов» (I Кор. 11, 5 — 10).
Что это значит, верно понял Тертуллиан (Tertul., de veirginis, с. VII): сила женской прелести такова, что ею могут соблазниться и чистейшие души, предстоящие таинству. Кажется, никто никогда не говорил большей, хотя и нечаянной, любезности женщинам.
Здесь корень той небесной романтики, которая облагоухает некогда мир Благовещенской лилией.
РОЖДЕНИЕ ВОЙНЫ
I
Тайну Запада помнят три горы Востока — Ермон, Арарат и Кавказ, — гора падших Ангелов, гора Скованного Титана и гора Потопа. Вечное солнце Запада рдеет на вечных снегах Востока.
II
Бог знает, когда и откуда, — может быть, в незапамятной древности, от подножья Арарата, где сплетен был первый венок допотопных сказаний, занесено одно из них к подножью Кавказа. Здесь подслушал и понял его, как никто, русский мальчик, Лермонтов. «Демон» — лучший толковник к «Еноху». Стоит только заменить «Кавказ» «Ермоном», чтобы песнь бен-Элогимов зазвучала в песни Демона:
Лишь только ночь своим покровом
Верхи Ермона осенит,
Лишь только мир, волшебным словом
Завороженный, замолчит…
К тебе я буду прилетать,
Гостить я буду до денницы
И на шелк?вые ресницы
Сны золотые навевать…
Может быть, песнь эту слышали дочери Ламеха, в пастушьих кочевьях, у подножья Ермона. Вьются ли до голубого неба взметаемые северо-восточным ветром с горных полей, ослепительно-белые под ярким солнцем, снежные вихри — это они, бен-Элогимы, в сребровеющих ризах; режут ли черное небо пустыни падучие звезды огненными дугами, и это они, влюбленные ангелы.
И целый день, вздыхая, ждет.
Ей кто-то шепчет: «Он придет».
Недаром сны ее ласкали,
Недаром он явился ей,
С глазами полными печали
И чудной нежностью речей…
Трепещет грудь, пылают плечи,
Нет сил дышать, туман в очах,
Объятья жадно ищут встречи,
Лобзанья тают на устах…
III
«И входили Ангелы к дочерям человеческим, и спали с ними, и учили их волшебствам»: тайнам лечебных корней и злаков, звездочетству и письменам, и женским соблазнам: «подводить глаза, чернить веки, украшаться запястьями и ожерельями, драгоценными камнями и разноцветными тканями», а также «вытравлять плод и воевать — ковать мечи и копья, щиты и брони». Убивать и не рождать — это главное, и все остальное сводится к этому (H?n., VII, 1, VIII, 1–2; LXIX, 9).
Может быть, благочестивый раввин, сочинитель «Еноха», вглядываясь в крашеные лица Тивериадских блудниц, проезжавших в носилках по улицам города, под сенью Римских орлов, понял, что блуд связан с войною, язва рождения — с язвою убийства, в один проклятый узел — «культуру демонов», cultura daemonum, как определяет Коммодиан верно для III христианского века, и еще вернее для ХХ-го (Cassian., с. III).
IV
Очень любопытно презрение Еноха к искусству письмен. Ангелы «научили женщин писать на папирусе жидкою сажею (чернилами), от чего множество людей, из века в век и до сего дня, заблуждают, ибо не для того люди посланы в мир, чтобы скреплять истину слов тростью и сажею» (H?n., LXIX, 9 — 10). Но если вообще все письмена от дьявола, то Священное Писание от кого?
Так же любопытно, что и наука о звездах, по Еноху, — бесовская, а по Иосифу Флавию, вся мудрость Авраама — «звездная» — Божия (Joseph. Flav., Antiq., I, 69, ed. Niese).
Судя, вообще, по тому, как свалено здесь все в одну кучу, ничего из «демонской культуры» не спасется в день Суда.
V
Так — в Книге Еноха, но в несколько позднейшем апокалипсисе, «Книге Юбилеев», не так. Здесь, кажется, сохранилось первоначальное сказание о более глубоком соблазне Ангелов:
«Ангелы Господни, те, чье имя Егрегоры, Egr?goroi (Бодрствующие, Бдящие), сошли на землю, чтобы научить сынов человеческих творить на земле правду и суд».
(Jubil., lib. IV, 15)
Сходят для добра, если же все-таки делают зло, то невольно, вводят других в соблазн, потому что сами соблазнены; губят, потому что сами гибнут. Ибо тончайший соблазн — не голое зло, ни даже прикрытое маскою добра, а то, которое считает себя добром искренне; нераскаяннейший грех — для «святой цели», война жесточайшая — за «вечный мир».
Падшие ангелы — такие же за человека страдальцы, человеколюбцы, как титаны, Атлас и Прометей.
«Все от меня — искусство, знанье, мудрость» (Aesch., Prom., v. 506), — мог бы сказать и ангел Азазиил.
Вавилонский бог, Оаннес-Эа, чтобы научить людей тайнам богов, выходит из Океана — нижней бездны, водной, а бен-Элогимы сходят с неба — верхней бездны, звездной, но тайна обеих одна — магия.
Магии — божественной механике — учат людей и Атлас и бен-Элогимы. Магия — душа Атлантиды — соединяет обе половины мира — Восток и Запад.
VI
Любят ли сыны Божьи сынов человеческих? Нет, только жалеют; восстают на Бога из жалости к людям, так же как Атлас и Прометей.
…Выслушайте повесть
О жалких смертных. Это я им дал,
Бессмысленным, могущественный разум.
Не с гордостью об этом говорю,
А лишь затем, чтоб объяснить причину
Моей любви к несчастным…
(Aesch., v. V. 442–446)
«Жалкие», «несчастные» — жертвы Бога, — вот что влечет к людям титанов и падших ангелов. Серафимы любят, Херувимы знают, а бен-Элогимы жалеют. Всем, кто не сделал выбора между Богом и дьяволом, но «остался сам по себе», — жало жалости пронзительно-сладостнее жала любви. Бога нельзя жалеть, а человека — можно, — вот соблазн. Кажется, Лермонтов понял его, как никто.
Пришлец туманный и немой,
Красой блистая неземной,
К ее склонился изголовью,
И взор его с такой любовью,
Так грустно на нее смотрел,
Как будто он ее жалел.
VII
Кто, не сделав выбора, смешивает Бога с дьяволом, тот смешивает и любовь с жалостью. Что такое жалость? Как будто любовь — тень любви. Любовь над смертью торжествует, жалость ей покоряется; вечности требует любовь, жалость довольствуется временем. Если человек смертен весь, то любить его нельзя — можно только жалеть. Любовь иногда, в самом деле, безжалостна; жалость всегда как будто любовна. В здешней жизни, царстве смерти, горько любить, сладко жалеть. Путь любви на гору, путь жалости под гору; любить трудно, легко жалеть: вот почему так мало любящих, так много жалеющих.
VIII
Дьявол уже соблазнил одну половину мира, Восток, буддийскою жалостью; хочет теперь соблазнить и другую половину — Запад; хочет убить Бога — любовь — жалостью.
IX
Видно по черноте обугленного камня, аэролита, каким огнем он горел, раскаленный добела, — «сладострастьем бесплотных духов», сладчайшею страстью, как будто небесного эроса — жалостью.
Х
Родина ангелов там же, где был Эдем, — в верховье Двух Рек, Тигра и Ефрата. Ангелов заимствовал оттуда Израиль, после Вавилонского плена, и передал нам. Наши херувимы — ассирийские kherubu; наши ангелы-хранители — вавилонские l?massu.
Чтобы увидеть живого бен-Элогима, надо вглядеться в стенное изваяние ангела, сохранившееся в развалинах Ниневийского дворца (Delitzsch, Mehr Licht, p. 51). Если бы мы увидели его на церковном иконостасе, то не сумели бы отличить oт наших византийских ангелов.
Длинная, как бы женская, риза, такие же волосы, лицо отрока-девы; круглая на голове шапка-тиара вавилонских царей; два крыла подняты к небу, два — опущены к земле; правую руку тоже поднял, опустил — левую, и взор поник, как будто соединяет небо с землею, в вечном мире или в вечной войне.
Tla? — «страдаю», «терплю» — корень в имени «Атлас», всей «Атлантиды» корень, — нельзя не вспомнить, вглядываясь в это скорбное лицо. Видно, что уже не вернется на небо:
Non possunt coelo redire.
Не может, не хочет вернуться — хочет страдать с людьми. Любит ли их? Нет, жалеет. О, как не понять дочерей человеческих, соблазненных этою небесною жалостью! Кто кого пожалел, кто кого соблазнил?
То не был ада дух ужасный,
Порочный мученик — о нет!
Он был похож на вечер ясный;
Ни день, ни ночь, ни мрак, ни свет.
(Лермонтов. Демон)
XI
Миром начали атланты, кончили войной, и ученики бен-Элогимов так же. Ангелы ведут войну на небе, люди — на земле; с Богом воевать научили их ангелы, а воевать друг с другом люди сами научились. «Все от меня — искусство, знанье, мудрость», — говорит бен-Элогим — Прометей; «Все для меня», — говорит Дух Войны. Вся механика-магия — бесконечная власть человека над природой — вся «культура демонов», служит ей одной, Войне.
«Там (в допотопном мире) были изначала славные исполины, nephilim, весьма великие, искусные в войне», по слову пророка (Варух., 3, 26). Все искусство этих «славных», все величие — война.
XII
Дело, впрочем, и тут не обходится без жалости.
Ангелы учат людей ковать оружье, чтобы слабые могли защититься от сильных; но выходит, наоборот, как почти всегда у не любящих — только жалеющих: сильные подымают оружие на слабых.
«…Ангел Азазиил, соблазнивший Еву, научил сынов человеческих смертным язвам — щиту, броне, мечу — всем орудиям убийства. Вышли они из рук его против всех, живущих на земле, от того дня и до скончания века» (H?n., LXIX, 6–7).
«В мире конца не будет войне», по «Сибилле», почти современной «Еноху» (Sibyllina, III, 158). — «Все будут убивать друг друга», по вавилонскому пророчеству незапамятной древности (H. Winkler, Die babylonische Geisteskultur, p. 100).
«Смертная язва» веков и народов — война; только царство Мессии — конец истории, конец войны. «В эти дни, — возвещает Енох, — уже не будет ни железа, ни меди для войны, ни свинца, ни олова… Все это истребится на лице земли, когда явится Избранный» (H?n., LII, 8).
XIII
Первые на земле воины — жены, ученицы воинов небесных. «Жены воюют, а мужи прядут шерсть и нянчат детей», по греческому мифу об амазонках, живущих рядом с атлантами (W. Leonhard, Hettiter und Amazonen, 1911, p. 82). Некогда жили они в Ливии, у подножья Атласа, на берегу озера-моря, Тритониса, сообщает Диодор очень древнее сказание об амазонках; но, изгнанные оттуда страшным землетрясением — может быть, концом Атлантиды, — иссушившим озеро и превратившим дно его в солончаковую степь — в часть нынешней Сахары, бежали в Европу и Азию, под предводительством царицы Мирины, чья память сохранилась и у Гомера (Diod. Syc., III, 52. — Hom., Il., II, 811).
Часть афинских воинов, «стражей», phylakes, спасших Европу и Азию от нашествия атлантов, составляли женщины, по «Критию» Платона, ибо «дело войны было тогда у жен и мужей общее» (Pl., Krit., 112 d; 110 b). Вот почему и богиня их — Амазонка — Афина Тритония, по имени древней родины своей, озера Тритониса.
Амазонки у Платона, амазонки у Еноха. Мелкие улики иногда сильнее крупных. Общая эсхатология просвечивает у обоих, как один на двух письмах, водяной знак почтовой бумаги, — в копье и шлеме богини Тритонии.
XIV
«Атлас-Енох изобрел звездочетство» (астрономию), по Евсевию Кесарийскому. «Атлас (царь атлантов) открыл людям движения небесных светил», по Диодору.
Бог Океан, или Атлас, обводя акрополь атлантов геометрически-правильно, как по циркулю, концентрическими кольцами рвов и валов, учит людей тайнам звездной механики-магии в круговороте небесных светил. Когда же «белая магия» сделается «черною», и Атлантида, как брошенный в воду камень, пойдет ко дну, разойдутся от нее такими же концентрическими кругами исполинские валы по всей Атлантике.
Звездным тайнам учат и бен-Элогимы дочерей человеческих (H?n., VIII, 13). Ангел Баракиил, наклонившись низко, что-то чертит пальцем на песке пустыни или на снегу горной поляны Ермонской, а ученица его, бедная пастушка Адда, дочь Ламеха, смотрит из-за плеча его, осененная белым крылом, и видит круговой лабиринт звездных путей, как бы расходящиеся от брошенного камня круги на воде.
Лабиринт — второй водяной знак двух разных писем, иудейского и эллинского, — у Платона и Еноха общий знак Атлантиды.
XV
Кто же эти бен-Элогимы, учителя полудиких ханаанских кочевников? Может быть, гости далекой страны, залетевшие к ним по небесной лазури волн морских, на белых, пурпурных или золотистых крыльях парусов. Путь бронзового века, переселенческий, военный, торговый и просветительный, путь от Фарсиса-Тартесса до Ханаана — великий Средиземный путь из Атлантиды в Европу и Азию.
XVI
Первый плод с древа познания сорвала Ева. Женщины все начинают и, может быть, кончат все; мужчины только продолжают.
Муж владеет женою, по закону патриархата, мужевластья, в середине всех мировых веков-эонов, а в концах и началах — жена владеет мужем. Знаменье всех эсхатологий — «Жена, облеченная в солнце», или «великая блудница» Апокалипсиса.
От Неолита до Микен, по всему побережью Средиземного моря, идолы — почти все только женские, и в священнодействиях — не жрецы, а жрицы (Ang. Mosso, Escursioni nel Mediterranneo e gli scavi di Creta, 1907, p. 214). Мать Земля древнее Отца Небесного.
XVII
С женщин все начинают и ангелы «Еноха». В точке пола, в Эросе (это, повторяю, важно для понимания будущих мистерий), ищут они точки опоры для своего рычага, чтобы поднять землю на небо.
«…Ангелы входили к дочерям человеческим… и зачинали они и рожали исполинов, nephilim (titanoi, по Гизехскому папирусу). — И те исполины наполнили землю злодейством и кровью» (H?n., VII, 1–2; IX, 9).
«Сильные, издревле славные люди», в Бытии, «герои», у Платона, — имя их явное, а у Еноха — тайное: «Нападающие», «Насильники», epipiptontes, biaioi (Delitzsch, Genesis, p. 275): «те, кто угнетает и нападает, воюет и убивает, и разрушает все на земле» (H?n., XV, 11), — первенцы Войны.
XVIII
«Все плоды трудов человеческих пожирали исполины, так что люди уже не могли их кормить. И обратились они на людей, чтобы и их пожирать». А потом — и на самих себя: «и ели плоть свою, пили кровь» (H?n., VII, 3–4).
Что это значит, объясняет шумерийская клинопись, найденная в развалинах города Ниппура, от конца третьего тысячелетия, когда шумерийский, довавилонский язык был уже мертвым, как церковная латынь средних веков. Найденные в допотопном городе Шуриппаке древнейшие клинописи относятся не позже, чем к середине IV тысячелетия, но, вероятно, только повторяют подлинники неизмеримо большей древности, может быть, не далекой от Х тысячелетия, когда, по летосчислению Платона, погибла Атлантида (Spence, 214).
Клинопись Ниппура, где сохранилось сказание о бедствиях допотопного мира, полустерта, дощечка сломана; но вот что можно прочесть:
…Когда третий год наступил,
Взбунтовались люди в городах своих…
Когда четвертый год наступил,
Истощились хлебные житницы…
Дальше несколько строк выпало. В них, должно быть, говорилось о всемирном голоде, следствии всемирной войны и бунта. И опять можно прочесть:
…Люди, как тени, бродят по улицам…
Пятый же год когда наступил,
Дочь косится на мать подходящую,
Мать дверей не отворяет дочери.
Мать наблюдает за весами дочери.
Год шестой когда наступил,
Люди людей пожирали от голода…
Мать дитя свое изготовила к трапезе…
(Cuneiform texts from Babyl. tabl. in the Brit. Museum, XV, 49)
Может быть, эта мать — супруга бен-Элогима. Ангел жалеет мать, мать жалеет ребенка, и вот что выходит из жалости.
Было и будет; было вчера — будет завтра.
XIX
Два сказания об исполинах переплетаются в Книге Еноха, как будто противореча друг другу.
Нефилимы — существа из плоти и крови; точно сообщается даже их рост, такой, впрочем, нелепый, что это похоже на детскую сказку: «Три тысячи локтей» (H?n., VII, 2). Жадны так, что пожирают сначала все на земле, а потом и друг друга.
Это, по одному сказанию, а по другому: «не пьют, не едят», — бесплотные, «незримые духи» (H?n., XV, 11). Духи Войны — исполинские силы разрушения; осязаемые — незримые, пожирающие плоть — бесплотные, кровавые — бескровные, — нам страшно знакомые.
Вспомним бред Достоевского-Раскольникова: «Мир осужден был в жертву какой-то страшной, неслыханной и невиданной, моровой язве, идущей из глубины Азии на Европу… Появились какие-то новые тряхины, существа микроскопические, вселявшиеся в тела людей. Но эти существа одарены были умом и волей. Люди, принявшие их в себя, становились тотчас же бесноватыми и сумасшедшими… Целые селения, целые города и народы заражались и сумасшествовали… Собирались друг на друга целыми армиями; но армии, уже в походе, вдруг начинали сами терзать себя, ряды расстраивались, воины бросались друг на друга, кололи и резали, кусали и ели друг друга… Все и всё погибало» (Достоевский. Преступление и наказание).
XX
«Были изначала исполины, славные, весьма искусные в войне… Но они погибли от своего безумья», — ясно и отчетливо говорит пророк (Варух., 26, 28).
Царство атлантов и царство нефилимов — все первое человечество — погибло и, может быть, погибнет второе — от безумья войны. Глухо говорит об этом Платон, а Енох так внятно, что надо быть глухим, чтобы не слышать: «…и повелел Господь истребить всех живущих на земле, за то, что познали они тайны Ангелов и силу бесов, и все их обаяния… и литье металлов», т. е. оружие, войну (H?n., LXV, 6). «Смертным язвам войны научил людей ангел Азазиил… Вышли они из рук его против всех живущих на земле, от того дня и до скончания века».
XXI
«Ты, Господи, судишь того, кто поступает с дерзостью и гордостью… Некогда ты погубил исполинов, уповавших на силу и дерзость свою», молится первосвященник Израиля, Симон, во дни царя Антиоха Эпифана — «Явленного» бога, «Человекобога» (III Маккав. 2, 4).
«Дерзость», hybris, — «дух титанической, божеской гордости» — общий дух нефилимов и атлантов: «с дерзостью устремилась держава их из глубины Атлантики на всю Европу и Азию».
Дух один — имя одно: «Бодрствующие», «Бдящие», egr?goroi, — имя падших ангелов; «Стражи», phylakes, — имя «богоподобных людей», andres theioi, правителей допотопных Афин; смысл обоих имен один: кто «стережет», тот «бодрствует».
«Стражи» Платона суть воины, и «Бодрствующие» Еноха тоже. «Произошла на небе война», и сошедшая на землю часть небесного воинства разделяется на «десятки», «декады», с военачальником, «дэкархом», во главе каждого. Все они у Еноха названы по именам: Самиаза, Аракиб, Арамиил, Азазиил и проч. (H?n., VI, 7.) Видно, что этому военному устройству он придает большое значение, потому что смысл всей книги — рождение войны.
XXII
Имя одного из младших близнецов-атлантов у Платона Azaes (Рl., Krit., 114, с), a y Еноха Azazeel — имя ангела, научившего людей войне. Может быть, это созвучие имен не случайно.
XXIII
«Стражей» у Платона 20000, «бодрствующих» у Еноха 20, по одним спискам, 200 по другим (Fr. Martin, p. 12). Нули отпадают или прибавляются с легкостью, а два остается — роковое число для «не сделавших выбора», двойственных.
XXIV
«Стражи» стерегут безоружных; «Бодрствующие» бодрствуют над спящими. Что это напоминает? «Тысячи мудрых, скорбных, и миллионы счастливых младенцев» в земном раю Великого Инквизитора — в будущей «культуре демонов».
Может быть, «демон» Сократа стоял и за спиною Платона, когда мечтал он о своем рае — второй Атлантиде — совершенной Республике.
XXV
Кто эти «Бодрствующие» во всемирной истории? Ангелы-демоны великих культур, такие исполины духа, как Александр, Цезарь, Наполеон? Нет, и эти — усыпленные жертвы стоящих за ними Бесплотных, Бодрствующих.
«Все, сколько их ни приходило предо Мною, суть воры и разбойники… Я есмь пастырь добрый… Овцы мои слушаются голоса моего… и они идут за мною. И я даю им жизнь вечную, и не погибнут во век», — говорит единый Бодрствующий, Егрегор Божественный (Ис. 10, 8; 11, 27–28).
Этого еще не знает Платон, но уже знает Енох; вот почему голоса их так различно говорят об одном.
ОТ ЕНОХА К ИИСУСУ
I
«Ангелы, оставившие вышний сонм и погрязшие в похотях, открыли женам неизреченное, aporr?ta, что запало в их гнозис», — толкует «Еноха» Климент Александрийский (Clement Alex., Strom., V, 1). Слово aporr?ta взято из языческих мистерий: тайна их — тайна падших ангелов.
«Вы были на небе, но вам еще не были открыты все тайны небес; вы познали только тщетную тайну; в ожесточении ваших сердец, вы открыли ее женам, и жены и мужи умножили ею зло на земле», — судит Господь падших ангелов «Еноха» (H?n., XVI, 3–4).
II
Что это за «тщетная тайна»?
Может быть, бен-Элогимы слышали громовую песнь Херувимов:
Приходит заклатися
и датися в снедь верным.
Слышали, но не поняли, было это или будет; может быть, и было — как будто было. Был или будет Сын, тоже не поняли. Тот, «спадший с неба, как молния», подобно им, не сделавший выбора, колеблющийся, двойственный, мерцающий, —
Ни день, ни ночь, ни мрак, ни свет,
не любящий — только жалеющий, сын, восставший на Отца, — может быть, и Сын, — как будто Сын.
Вот первая, тщетная тайна, а вот и вторая.
Смертная мука всех языческих таинств — ненасыщающая плоть, неутоляющая кровь — тень Плоти и Крови.
«Пили кровь», — говорит Енох об исполинах; «Пили кровь», — говорит Платон об атлантах. Пьют сначала тень крови, тень плоти едят, а потом, истребляя, пожирая друг друга, будут есть уже настоящую плоть, пить настоящую кровь.
Белая магия сделается черною, солнце померкнет, ось мира поколеблется, небо упадет на землю, — и «конец земле, конец всему».
III
«Смертным язвам» войны учит людей тот самый ангел Азазиил, который соблазнил Еву. Первое падение — одного человека, второе — всего человечества; первый грех — непослушание, второй — мятеж; тот — немощь, этот — сила. Был ли возврат после того, мы не знаем; но знаем, что этот невозвратен. Сын Адама, Каин, убил Авеля, а теперь уже нет Авелей, все — Каины. Люди все еще люди, после того греха, а после этого — дьяволы. Всю плоть мира вовлекают они в падение свое: «Всякая плоть извратила путь свой на земле».
Мать дитя свое изготовила к трапезе.
И Мать Земля изготовила род человеческий.
Чтобы спасти мир, Бог должен истребить людей. Казнь потопа — милость для них; если бы не Бог, — сами бы себя истребили; если б не в воде, — в крови утонули бы.
IV
«К небу возопили погибавшие люди, и вопль их дошел до неба, — повествует Енох. — Выглянули из окон небесных архангелы, Михаил, Уриил, Рафаил и Гавриил; увидели всю на земле текущую кровь, всю неправду творимую, и сказали друг другу: „Воплем человеческим вопит земля к небу, жалуются души человеческие вам, святые неба: отнесите, говорят, наш вопль ко Всевышнему“» (H?n., VIII, 4; IX, 1–3).
Так и сделали архангелы. Бог решает потоп, посылает ангела сказать Ною: «Спасайся», и велит Рафаилу: «цепью свяжи Азазиила, кинь его во мрак, острыми камнями завали, мраком вечным покрой, доколе не будет брошен в огонь, в великий день Суда». — «И сказал Господь Михаилу Архангелу: „Самиаза свяжи и тех, кто с ним, осквернившихся с женами… заключи их под холмами земли, до дня Суда“» (H?n., X, 4–6, 11–12).
Первый Суд — конец первого мира — соединяет Енох с концом второго. То же делает ап. Петр или неизвестный сочинитель Послания Петра: «Бог ангелов согрешивших не пощадил, но, связав узами адского мрака, предал блюсти на суд» (II Пет. 2, 4). И неизвестный сочинитель «Послания Иуды»: «Ангелов… оставивших свое жилище, соблюдает в вечных узах, под мраком, на суд великого дня» (Иуд. I, 6).
Кто «заключен под холмами» и «связан узами адского мрака», мы знаем, — титаны.