Пока национальный гвардеец вел меня бесконечными полутемными коридорами Дворца, похожими, скорее, на прорытые какой-то гигантской землеройкой в тоще горы проходы, я лихорадочно обдумывал свое незавидное положение. Неужели они догадались? Что им вообще известно обо мне? Пакет?.. Но ведь гвардеец даже не обыскал меня... Документ, правда, не так легко отыскать - он вшит в упаковку наркотических таблеток, так что, в худшем случае, меня смогут обвинить лишь в торговле наркотиками. Да и сами таблетки запечены в буханке хлеба, так что все как в сказке: яйцо в утке, утка в сундуке...
У глубокого проема в стене гвардеец приказал мне остановиться и, нажав какую-то кнопку, пробормотал прямо в стену несколько непонятных слов. Тотчас в глубине проема вспыхнул мягкий приглушенный свет, это бесшумно вдвинувшись в стену, дверь открыла вдруг в этом склепе мир совершенно иного свойства.
Конвоир бесшумно втолкнул меня в дверь, и я скорее почувствовал, чем услышал, как она, пропустив меня, захлопнулась. Инстинктивно отступив назад, я оглянулся. Дверь, да и вообще стены исчезли. Со всех сторон меня окружал девственный лес.
Могучие стволы деревьев колоннами подпирали величественный свод темно-зеленой листвы, в глубине которой слышался птичий гомон. Змеи лиан гигантскими гирляндами свисали с ветвей. Под ногами упруго пружинил сплошной толстый ковер мха и трав. Запахи тропической сельвы кружили голову, опьяняли. Я сделал несколько шагов и прикоснулся к стволу ближайшего дерева - ствол был самым настоящим, толстая кора шершавила ладонь. Надо было хоть что-то предпринимать, и я медленно, озираясь настороженно по сторонам, двинулся вперед, наугад выбрав направление.
Я шел и шел, а лес все кончался. Солнце, скрытое густой листвой, видно уже клонилось к закату, стало темнеть. В глубине лесной чащи послышался рык хищников. Ледяным холодом в душу стал закрадываться страх. И тут вдруг, совершенно неожиданно, без всякого перехода лес кончился. Я стоял на лесной опушке, с зеленого холма весело журча бежал прозрачный ручей, переливаясь на камнях жемчужными струями. За бескрайними лугами огромным полукругом садилось солнце. Измученный долгими блужданиями и лесными страхами, я бросился на колени у ручья и пригоршнями стал пить, пить... Вода была кристально чистая, холодная, будто несшая с собой тысячи колких ледяных иголочек - никогда не пробовал я воды вкуснее! Усталости как будто и не бывало. Не успел я, однако, напиться, как почувствовал, что в окружающей природе нечто переменилось, поднял глаза - и увидел ее. Она стояла на другом берегу ручья, босая, и багровые лучи заходящего солнца просвечивали сквозь ее короткую тунику. Она смотрела на меня и весело улыбалась, глаза ее сияли. Под ее долгим взглядом буря поднялась в моей душе, она же беспечно шагнула в ледяную воду ручья и серебряные струи затрепетали, лаская стройные ноги лесной нимфы. Никогда я не видел никого красивее этой девушки. Да и вообще, честно говоря, я до сих пор обращал на них мало внимания. Но эта - эта непохожа на тех, что я видел на улицах нашего городка, да и на проспектах столицы тоже... Она меж тем подошла ко мне так близко, что я почувствовал исходящий от нее слабый запах фиалок, и нежно взяв за руку, подняла с колен. Близость ее загорелого тела, скрытого лишь тонкой вуалью туники, опьяняла. Почти с ужасом я поднял глаза и взглянул в ее расширенные до черноты омуты, полные веселых чертенят. “Ты мне нравишься, Росси”, - вместе с шепотом ворвалось ее жаркое дыхание, - меня зовут Диана, запомни, Росси - Диана!” - И она, ловко сделав подножку, со смехом повалила меня в траву. Мои руки сами обвились вокруг ее упругого стана, скользнув в складки вдруг распахнувшейся туники. “Кто она, откуда знает мое имя?” - мелькнула в последнем вздохе отчаяния мысль и тут же канула в бездонные пропасти ее глаз. “Да сними ты, наконец, свою противную рясу!” Я окончательно потерял всякое представление о происходящем.
Разбудил меня утром грохот океанского прибоя. Приподнявшись на локте, я увидел лишь безбрежную синь океана с балыми барашками волн. Позади вырастая из белоснежного песка, высились мрачные громады скал. Рядом со мной, безмятежно раскинув по песку тонкие руки, спала нагая Диана. Она была прекрасна. К моей чести первой моей мыслью по пробуждении была мысль о секретных документах Сопротивления. Однако, сколько ни искал я, бегая по уже накалявшемуся солнцем песку, ни котомки, ни одежды своей я так и не нашел. Веселый смех Дианы пробудил дремавшие скалы, дробясь в них звонким эхом, видно ее забавлял мой дурацки озабоченный вид. “Пошли купаться, Росси!” И мы действительно пошли купаться - она взяла меня за руку, и мы по песчаной отмели сбежали в лазурные волны океана, встретившего нас озорным напором воды и остро солеными брызгами. А потом мы нежились в лучах жаркого южного солнца, закапывали друг друга в горячий песок, упивались мякотью тропических фруктов, собранных тут же, с растущих прямо на скалах деревьев, веселились, смеялись до упада. Мы так любили друг друга!
Так шли день за днем, знойные вечера юга сменялись тишью средней полосы, влажное дыхание морей уже на следующий день становилось сухим ветром пустынь, мерно передвигавшим барханы. Одну ночь любви мы провели даже у костра в домике из льда, в иглу, что строят народы севера, на теплых шкурах каких-то морских животных. Котомки моей как не бывало и мысли о революционной миссии как-то сами собой перестали меня тревожить. Любовь закрыла от меня весь мир, весь мир и был в нашей любви.
Диана была сама прелесть, нежная, веселая, неутомимо изобретательная в забавах и любви. Но было в ней что-то пугающее и чем дальше, тем больше это начинало меня тревожить. Наверное, самым странным в ней была ее ненасытность, неутоленная жажда к непрерывной смене контрастных впечатлений, превращавшая жизнь в настоящий вихрь красок, запахов, эмоций. Я стал все больше задумываться и, наконец, пришел день, когда во весь рост встал передо мной жутковатый вопрос: “Да кто же она в самом деле?”. Теперь я вспомнил со всей отчетливостью, каким образом я попал в эту страну чудес. Как бы невзначай, оторвавшись от губ своей богини, я спросил: “-Диана, милая, а все-таки, откуда ты меня знаешь?”
Взгляд ее сразу как-то потускнел, она холодно взглянула на меня и, разжав объятия, не говоря ни слова, проделала пальцами левой руки какие-то манипуляции с невзрачным камешком, валявшимся неподалеку. И сразу же все окружающее нас великолепие природы (а находились мы в этот момент на просторе саванны, среди мирно пасущихся стад антилоп) исчезло. Я увидел себя парящим над несметной толпой молодых людей в одинаковых серых рясах... Высота, на которой я парил, быстро уменьшалась, чья-то воля то приближала меня к кому-нибудь в толпе, выхватывала его лицо из сотен других, то отделяла, и оно опять терялось в серой массе. На всех лицах было одно и то же выражение одурелого восхищения, ну, конечно, ведь это именно тогда появились Наместники! И вдруг я увидел самого себя, и “тот я” насмешливо улыбался! Вот мое лицо “пошло” крупным планом, и на нем красовалась издевательски-ироничная усмешка! Хорош, нечего сказать, ну просто расчудесный “конспиратор”! Как я мог забыть, ведь предупреждал же меня дядя Джу, чтоб во Дворце Наместников был предельно осторожен... Говорили что-то и о новинках голографической техники шпионажа, но я пропустил все мимо ушей. Да разве мог я тогда подумать, что такое возможно - я увидел себя уже у стола с явствами и мог прочесть все до единой формулы, что писал тогда на салфетках. Все пропало, я попался как последний дурак!
Изображения-фантомы исчезли, и я оказался один в уютно, но самым обычным образом обставленной комнатке без окон. На спинке кровати висела моя ряса, под столом, - о, чудо! - валялась котомка. Быстро одевшись, я схватил ее и тут увидел на столе записку. “Милый, то, что ты сейчас видел, не увидит больше никто. Я уничтожила запись. Когда захочешь меня встретить, приходи на дворцовую площадь. Диана”. Только я успел прочесть эти слова, как бумажка в моих руках съежилась и рассыпалась, превратившись в серый порошок. За дверью меня уже ждал гвардеец, тот самый, он проводил меня, и через несколько минут я уже шагал по улицам столицы.
Я проходил мимо блистающих витрин роскошных магазинов, пестрых прилавков уличных торговцев, а из головы не шли слова Дианы, которые уже на дворцовой площади передал мне мой вооруженный провожатый: “Госпожа просила Вас о Конкурсе не беспокоиться.” Что она хотела этим сказать? Может быть мне не стоит даже и надеяться на победу? Или, напротив, успех обеспечен?.. Проклиная свою трусость - не решился даже спросить у гвардейца, кто такая его госпожа, которой он служит, я вдруг поймал себя на мысли, что абсолютно не представляю, какое сегодня число. Схватив за шиворот мальчишку-газетчика, пробегавшего мимо, получил в обмен на монету номер “Вечерней Талы”, из коей выяснил, что Всепланетный Конкурс Их Высочайшим Соизволением назначен на утро завтрашнего дня. Это, помимо прочего, означало, что я пробыл в объятиях Дианы более двух недель! А в котомке моей до сих пор отлеживается срочное секретное донесение... Это было уже слишком!
Выяснив адрес гостиницы, забронированной для участников Конкурса, я спустился в подземку. Ехать надо было через весь город. Толпы людей на громадных перронах живо напомнили мне ту неразличимую массу особей в серых рясах, виденную мной “со стороны”, массу, в которой был я сам. И снова вспыхнуло недоумение: почему она выбрала именно меня? Почему следила за мной с помощью своей фантастической техники? Неужели просто потому, что я не вовремя улыбнулся какой-то своей мысли? Быть того не может! И все с большей уверенностью утверждала себя коробящая мое самолюбие мысль: я оказался жертвой случая, простой прихоти самовлюбленной девчонки! Она ткнула своим нежным пальчиком в первого попавшегося и забавлялась, как кошки забавляются с полупридушенными мышами!
Игрушка случая! Случайность... А что это вообще за зверь - случай? Как вообще он забрел в густой лес нашей Вселенной, управляемой строгими законами? Разве закономерное не отрицает случайность, не отметает ее с порога? Там, где есть закон, нет места случайности, но где есть случайность... что же, там нет места закону? Впрочем, такая случайность с полным правом может быть названа АБСОЛЮТНОЙ СЛУЧАЙНОСТЬЮ, ведь она не оставляет места никакой, даже самой скромной закономерности, а я уже давно заметил, что такие вот абсолютные штуковины любят рискованные фокусы с неожиданными превращениями... Действительно, абсолютной случайности, раз уж она абсолютная, ничего не стоит абсолютно случайно произвести на свет столь же АБСОЛЮТНУЮ ЗАКОНОМЕРНОСТЬ. Но ведь такая закономерность и саму случайность делает абсолютно, то-есть, без всяких исключений, закономерной! Они переходят друг в друга, а с такими переходами мы уже сталкивались, это переходы, то бишь, операторы симметрии, симметрии СЛУЧАЙНОЕ-ЗАКОНОМЕРНОЕ. Теперь как закономерное, так и случайное перестают быть абсолютными, а лишь дополняют друг друга, причем иногда большую роль играет случайность, а иногда - закон. Значит, исследуя случайное, можно найти законы, приводящие именно к такому, а не другому поведению вещей - но ведь это и значит сделать случайное закономерным! И, наоборот, всякий закон должен при углублении в него оказаться следствием потока случайностей...
В моем приключении случай воспользовался полнейшим БЕЗРАЗЛИЧИЕМ Дианы к личности своего “избранника”... Опять это проклятое безразличие! С него ведь все и началось! Ну, конечно, если бы было хоть какое различие, то не было бы и случайности - ее заменил бы осознанный, то-есть, закономерный выбор... Значит, в основе случайности - неразличимость, а если и различимость, то совершенно БЕЗРАЗЛИЧНАЯ к самой сути происходящего, поверхностная, СЛУЧАЙНАЯ, вроде моей тогдашней усмешки! Но ведь именно переходами от неразличимости к различиям я все время занимаюсь, раздумывая о происхождении Вселенной... И оператор этого перехода известен - это всегда и всюду мнимая единица! Именно умножением на одну из мнимых единиц описывается каждый переход от низшей группы симметрии к высшей, нарушение тождества единичного оператора и обратного ему, все это совершает оператор, названный оператором дуальности.
Любопытно, что пространство и время связаны ведь тем же самым оператором! Время, само существование чего-то различимого, сама изменчивость, конечно же, содержит лишь вещи СУЩЕСТВУЮЩИЕ, различимые, то-есть, те, что можно наблюдать. А, значит, и установить некоторые закономерности. Пространство же, связанное с временем оператором дуальности, следовательно представляет собой область относительной неразличимости, ненаблюдаемости! Но раз в нем отсутствуют значительные различия, то в нем должна господствовать случайность! Действительно, трудно что-либо увидеть в пустом пространстве, но это только потому, что в нем трудно что-либо различить. Пространство есть сама неизменность, а то, что невозможно изменить, нельзя и познать. Это понимали уже древние. Слава богу, что неизменность пространства лишь относительна, значит относительна и его “непознаваемость” и “господство случайности”. Впрочем, попытки на практике “устранить” эту случайность есть попытки устранить неизменность пространства, то-есть, устранить само пространство как таковое, сделать его изменчивым, превратить во время. Таким образом, убрать случайность можно лишь насильственным путем, путем физического ИЗМЕНЕНИЯ ситуации! Будучи же предоставлена сама себе, случайность в пространственной фазе движения торжествует победу.
Последняя мысль показалась мне любопытной... То, что неизменное, неизменямое познать невозможно - это еще как-то понятно, действительно, нельзя же узнать как устроен “черный ящик” не разломав этого ящика, то-есть, не подвергнув его изменению, не переводя его из пространственного состояния во временное! Но ведь отсюда напрямую следует, что любое изучение, исследование вещи тем или иным способом влияют на эту вещь, изменяют ее. И именно в той мере, в какой эта самая вещь изменилась, устранилась и случайность, неразличимость в поведении, движении этой вещи. Получается, то, что мы видим, зависит от того, как именно мы смотрим... Забавно! Впрочем, уничтожить случайность, имевшую место в прошлом, пожалуй, невозможно, а потому воздействие на вещь при ее исследовании сможет лишь фиксировать то случайное состояние, в которое она пришла вследствие ее независимого движения (случайного) в прошлом и изменения, возникшего при самом этом воздействии. Такие дела.
Вагон подземки дернулся в последний раз и остановилися. Конечная станция. Приехали. Заслоняя фантастические случайности жизни, суровые законы действительности вступали в свои права.
ГЛАВА 9.
СКАЧОК В НЕЗНАЕМОЕ
Гостиницу, где были забронированы места для участников Конкурса, я нашел легко. Она оказалась единственным сколь-нибудь приличным зданием в этом районе трущоб. Окрашенное в ядовито-желтый цвет с черными подпалинами у окон - следами пожаров прошлого, это длинное строение казалось дворцом на берегу моря лачуг из поломанных рекламных щитов, обрезков жести и кусков асфальта. Сии роскошные виллы нищеты были, словно плющом, увиты веревками с трепетно сохнущим на ветру цветастым от заплат бельем. Картина дополнялась висевшим в вечернем воздухе густым гомоном ребятни, смешанным с пьяной руганью отцов семейств и криками матерей.
В номере меня ждали. Обменявшись с товарищем из столицы паролями и крепко пожав друг другу руки, мы присели на единственный в номере диван и разговорились. Моего нового знакомого звали Тис и по профессии он был физик. Это последнее обстоятельство решило все и уже через несколько минут разговора я был влюблен в него по уши. Впрочем, и последующие события это доказали, Тис вообще оказался отличным парнем и надежным другом. Пока же мы говорили и говорили, не замечая как проходят часы. Оказалось, нам есть что сказать друг другу (моя собственная словоохотливость, впрочем, подогревалась еще и страхом, что Тис спросит меня, где я, собственно, болтался последние две недели). Мы проговорили до утра, но мои страхи не оправдались. Тис не проронил ни слова о моем странном отсутствии.
На едином дыхании я выложил своему новому другу, звено к звену, всю цепь рассуждений о природе и возникновении Вселенной, все свои заветные мечты о покорении Космоса - ради свободы Талы. Тиса все это чрезвычайно заинтересовало, он даже обещал просить за меня в руководстве столичной группы, чтобы мне был обеспечен допуск ко всем экспериментальным исследованиям. А эсперименты по изучению пространства и времени велись, и велись полным ходом! Многое удалось выяснить, но еще больше оставалось невыясненным. Самым печальным было полное отсутствие сколько-нибудь приличной теории - горы фактов росли, а продвижение вперед по-прежнему оставалось чисто интуитивным поиском в темноте. Микроскопические частицы вещества вели себя более чем странно, их движение подчинялось, казалось, их собственной прихоти: то они двигались плавно, то - скачками, иногда они словно находили удовольствие в преодолении преград, абсолютно непреодолимых по всем понятиям, то вдруг чутко реагировали даже на небольшие изменения в устройстве приборов, не имевших, по видимости, никакого отношения к самим этим, элементарным, по выражению Тиса, частицам. Особенно меня поразил до сих пор необъясненный, опыт, когда частицы, запускаемые издалека, должны были пролетать через два отверстия в глухой стене. Очередная частица либо ударялась в стенку, либо пролетала через одно из отверстий, всегда через одно, что и отмечали приборы. Удивительным было то, что пролетая через одно из отверстий, частица совершенно непостижимым образом “чувствовала”, открыто ли другое отверстие или оно наглухо захлопнуто. И вела себя, соответственно, по-разному, в зависимости от ситуации!
Серый утренний свет с трудом пробился через закопченное, в мелких трещинках, стекло. И в лучах этого холодного света до боли ясно проступило коренное различие между элементарными частицами и мной: они могли лететь куда им заблагорассудится, я же должен был спешить на Конкурс. Тепло распрощавшись с Тисом, я присоединился к другим участникам, они уже садились в специально поданный по этому случаю огромный двухэтажный автобус. Ехать оказалось недалеко, не успели мы миновать район трущоб, как увидели невысокое серое здание с антенной интерпланетной связи на крыше. Результаты Конкурса немедленно будут переданы на Агру!
В зале, куда нас поместили, было множество дверей, все они были пронумерованы. Голос ведущего, усиленный многочисленными динамиками. называл фамилию одного из участников и номер двери, затем фамилию следующего и - пошло-поехало! Громкоговорители звучали непрерывно, оглушали, хлопали двери, впуская испуганных и выбрасывая вконец ошарашенных. В толпе тех, кого еще не назвали, метались несчастные, не успевшие вовремя найти свою дверь. Этих последних не впускали, видимо, это входило в условия Конкурса. Наконец, выкрикнули меня. Моя дверь оказалась совсем рядом, и через минуту я уже стоял перед мигающим табло в маленькой полутемной кабинке и какие-то расторопные люди присоединяли датчик к моим рукам, ногам, укрепляли медные обручи на голове... Затем люди исчезли и на меня из скрытых динамиков посылались вопросы. Темп был бешеный, такой, что через несколько минут ряса прилипла к спине. Вопросы были разные, в основном глупые, даже поражающие своей тупостью - от “чему равен логарифм единицы” до “сколько пальцев на ноге у негра”, но отвечать на них приходилось. Когда я почувствовал, что выжат как лимон, мне сказали, что я свободен, и дверь открылась, впустив очередного “счастливчика”.
Не прошло и полутора часов, как Конкурс был окончен и были названы имена победителей. Их было трое. Одним из троих был я, Росс Игл. Не могу сказать, чтобы меня это слишком удивило. Впору было ожидать чего-либо подобного.
Итак, я - победитель Вселенского Отбора! И скоро, уже совсем скоро, полечу на Агру! Прощай, Тала! Вдруг стало грустно и немного жутковато, когда стало доходить до сознания, что означает этот самый “Отбор”. Агра попросту “отбирала” у Талы ее лучших сынов, и этот отбор лишь укреплял ее господство! Как бы то ни было, я чувствовал, что жизнь моя совершает какой-то бешеный скачок, и безвозвратно уходят в тьму забвения и детство с его радостями и страхами, и вся, вся прошлая жизнь в забытом богом провинциальном городке... Новая, пугающая неизвестностью жизнь, мчалась навстречу. Ну, что ж, скачок, так скачок! Ведь все в этом мире движется скачками, даже сама Вселенная, почему бы и нам не принять участие во всеобщих скачках! Действительно, как я мог забыть, что первым движением этой несравненной, только что родившейся малышки по имени Вселенная был именно скачок? И еще какой! Из самого что ни на есть вечного, абсолютного покоя, то бишь пространства, да в жуткую круговерть времени, абсолютной изменчивости, временности, где покой и не снится... Слава Агре, что имеет совесть это самое время, знает, что и само лишь временно, вот и переходит обратно в пространство, чем скачок и заканчивается... Зато, как дух захватывает! Ведь это ж АБСОЛЮТНЫЙ СКАЧОК получается, верх безумия! И это наша-то Вселенная? Ну и ну, ничего не скажешь, лихая родилась малышка! Я, правда, рассматривал этот скачок чуть иначе - как прыжок из различимого, изменчивого времени в неразличимость пространства, что описывается как преобразование дуальности (умножение на мнимую единицу), ну и чтоб вынырнуть, имеется вторая часть скачка, обратное преобразование перехода пространства во время (чему соответствует умножение на мнимую единицу со знаком минус или, как говорят, на комплексно сопряженный оператор дуальности). Поскольку любое преобразование симметрии не только соединяет, но и разделяет, то мы получаем два различных, то-есть, различимых, последовательных во времени (одно из них исчезло, лишь затем появилось другое) состояния материи, разделенных областью неразличимости, то бишь, “пустым” пространством! Материя преодолела пространство и время! Да, но ведь неразличимость пространства есть господство случайности и уж, если ты туда нырнул... то никому неизвестно, у какого столбика, на каком номере цикла доведется тебе вынырнуть... Случайным, повидимому, будет и выбор мнимой единицы, от которой ведется счет этих самых циклов: ведь различия стерты... Вот уж поистине прыжок в незнаемое!
Впрочем, на этом этапе развития не только циклы-периоды пространства неотличимы друг от друга, совершенно одинаковыми оказываются и сами скачки Вселенной, то-есть, циклы: время-пространство-время. Дело в том, что не столько Вселенная скачет, сколько она сама и есть этот абсолютный СКАЧОК и больше ничего. Вселенная, в которой мы живем - ОДНА - единственная, значит и СКАЧОК всего ОДИН и нет никаких других. Точнее, все они абсолютно ОДИНаковые, неотличимы, неотделимы друг от друга, во всяком случае, ПОКА...
- Молодой человек, не Вы случайно монету выронили? - неожиданно раздался сзади дребезжащий старческий голос. Я обернулся: низенький сгорбленный человечек протягивал мне в своей ручонке серебристый кружок. Машинально сунув руку в карман, я, к своему удивлению, не обнаружил там четвертака, припасенного на обед - зато нашел там хорошую дыру, новенькую, как и сама ряса, что была на мне. Тот ли четвертак, что я потерял, совал мне старичок, или другой, какая разница! Главное, теперь было на что пообедать! Да и разве теперь разберешь, все монеты одного достоинства одинаковые, не отличишь. А вот купить на этот самый четвертак можно самые разные штуки: хочешь - тарелку супа, пожалуйста, хочешь - красивую нарукавную повязку с эмблемой Великого Братства - пожалуйста, что желаешь - то бери! Любопытная выдумка - деньги. Сделал, например, мастер какую-нибудь вещь и - тут же превратил, преобразовал, так сказать, ее в деньги, потом купил на них тоже вещь, но уже другую, отличную от первой, иначе - какой смысл! Совершил, таким образом, цикл: товар 1 - деньги - товар 2. Последнюю вещь (товар 2) он может опять продать и, если никто никого не обманул, вернуть себе те же самые деньги (точнее, неотличимые от них) и так проделывать сколько угодно раз. При этом товары через его руки будут проходить самые разные, а вот деньги, деньги будут возвращаться вновь и вновь ВСЕ ТЕ ЖЕ самые! Значит цикл оборота имеет две стороны, как у монеты, смотря с какой стороны на него посмотреть: как на цикл оборота денег или как на цикл оборота товаров. И эти две стороны одного и того же цикла РАЗЛИЧНЫ! Цикл оборота денег явно замкнут: от каких денег ушли, к таким и пришли. А вот цикл оборота товаров, напротив, абсолютно разомкнут: проданный товар совершенно не похож на вновь купленный! В цикле денег начальные деньги можно совершенно спокойно поменять с конечными - и ничего не изменится, ведь деньги одни и те же. А попробуй поменять местами первый со вторым, и все движение товаров в этом цикле будет выглядеть идущим в прямо противоположном направлении! Дело поправить сможет лишь возврат товаров на прежние места! Да, вещички с деньжатами, оказывается, умеют превращаться и скакать не хуже самой Вселенной...
Крепче держись за рога, Коровий Мальчик, иначе не выдержать тебе бешеного темпа Вселенского Родео! Скачки в разгаре! Итак, теперь очевидно, что абсолютный скачок имеет две различные стороны: цикл или оборот времени и цикл пространства. Если “смотреть” со стороны пространства, то скачок выглядит как: пространство-время-пространство, то-есть, как замкнутый цикл, кольцо, ведь пространство - область неразличимости, “одно” пространство неотличимо от “другого”. Иной вид приобретает тот же самый скачок “со стороны” времени: время-пространство-время есть цикл, скорее, абсолютно разомкнутый! Время как сама изменчивость, различимость, отлично даже от самого себя, не то, что от другого времени. Стоит поменять одно время на другое - и получишь обратный ход событий! Пространство же, похоже, смахивает на те самые деньги, что необходимы, чтобы одно событие “обменять” на другое...
Впрочем, тут, кажись, я маленько перебрал: “одно” событие, “другое” событие... Да, откуда бы им взяться этим многим событиям или “временам”, когда Вселенная-то у нас всего одна, она и есть наше единственное событие! Цикл времени потому и кажется разомкнутым, что одно и то же время, событие, отлично от самого себя на другом конце цикла! Постой, да откуда я вообще взял, что наша Вселенная одна-одинешенька, ведь не возникло пока никаких различий между “одним” и “многим”! Значит, на этом этапе развития Вселенной вообще невозможно сказать, одна они или их много... Похоже, что так...
В голове вдруг затрещало так, что я чуть не присел. Задрожала земля, и я понял, что дело не в головной боли: пока я размышлял, ноги сами принесли меня на окраину города, впереди, насколько видел глаз, простирался огромный пустырь, иссеченный дюнами отбросов и мусорными кучами. А над всем этим великолепием “второй природы”, сопровождаемая оглушительным ревом, вставала огненная заря - очевидно, за тем пустырем был космодром. Как зачарованный смотрел я на это чудо, созданное человеком. А ведь завтра, уже завтра! - ядерные дюзы поднимут в космос меня самого!
ГЛАВА 10.
НАЕДИНЕ СО ВСЕЛЕННОЙ
Время пролетело мгновенно, и вот - инструкции столичного Центра Сопротивления, вместе с обещанной Тисом литературой с данными эксперимента, получены. Диане через гвардейца послано прощальное письмо, а я уже утопаю в сверхмягком кресле пассажирского отсека космического корабля и в иллюминатор разглядываю последние приготовления к отлету. С такой высоты люди и машины кажутся какими-то малюсенькими букашками - до того велик боевой крейсер, на борту которого нас троих, победителей Вселенского Отбора отправляют в метрополию. Кроме нас, в отсеке несколько агриан, они держатся отчужденно, не удостаивая даже мимолетным взглядом. Для агриан они одеты даже слишком просто, видно это чиновники или мелкие дельцы, собравшиеся провести отпуск на родине. Изящная, с чисто агрианской строгой грацией, стюардесса задраила люк нашего отсека, и тут же над ее головой вспыхнули кроваво-красные буквы. Что-то по-агриански. Агриане, явно торопясь, пристегивали себя ремнями к креслам. Видно и нам пора это сделать. Вдруг загремело, загрохотало так, что застучали зубы. Тысячетонная махина крейсера задрожала, и земля рванулась, провалилась глубоко вниз, мелькнули километровые вышки взлетно-посадочных систем. Перегрузка вдавила меня в кресло, а в иллюминаторе круг горизонта становился все уже и уже с каждой секундой, и вот уже Тала видна почти целиком, в бело-голубой дымке облаков. До чего же красива наша планета! Тала уменьшалась в размерах на глазах, и из черной пустоты на нас уже глядели холодные звезды, их яркий блеск не затмевало даже косматое солнце.
Перегрузка держала нас в креслах долго, к этому времени Тала уже превратилась в слабо различимую на фоне мириадов звезд яркую точку. Но вот грохот ядерных двигателей смолк и необыкновенная, просто невероятная легкость овладела телом. Невесомость! Сколько об этом читано-перечитано, и вот я в открытом космосе! Скорей, скорей отстегнуть ремни, ощутить всю прелесть свободного падения! Стоило мне, однако, лишь слегка всплыть над креслом, как неудержимая тошнота подступила к горлу, мутило так, что свет померк перед глазами, казалось, я падаю, падаю в какую-то жутко-бездонную пропасть; скорее почувствовал, чем увидел, руку стюардессы, указывающую на маленькую дверь в противоположной стене отсека, закрытую цветной занавеской. Как оказалось, то был космический туалет.
Болезнь “открытого пространства” помучила меня еще несколько дней, страдали от нее и мои два земляка. Общая беда несколько сблизила нас, но как только новые знакомые узнали о моем простом происхождении, их интерес ко мне сменила холодная отчужденность. Еще бы, ведь сами они были как-никак из богатого сословия, а их отцы занимали видные посты в иерархической структуре власти. Я был один, совсем один на этом огромном корабле, а скоро буду один на целой планете, за миллионы километров от всех моих товарищей! Только теперь я постепенно начинал понимать, какая меня ожидала жизнь на чужой, враждебной Агре. Впервые восторг ярких впечатлений уступил место безысходному чувству одиночества.
Я одинок, как одинока была Вселенная тогда, в начале всего сущего, - эта мысль меня немного развеселила. Но ведь была она тогда всего-навсего огромным скачком, гигантской пульсацией материи, не более того. Она была одна, потому что была ЕДИНЫМ, непрерывным процессом, имя которому - скачок. Именно этот процесс, скачок объединял Вселенную в единое, делая ее ЕДИНственной. Правда, любой процесс не только Соединяет, но и РАЗъединяет, что и отражается в подобной же двойной природе операторов симметрии. Последний пример этому - две стороны абсолютного скачка: пространственная и временная. Так, поскольку переход пространство-время описывается оператором дуальности: g, а переход, естественно, обратным оператором: (-g), скачок, как оборот пространства, выражающий, вследствие неразличимости пространства, скорее, ЕДИНЕНИЕ, непрерывность Вселенной как процесса, запишется в виде произведения: g·(-g) = 1. Скачок же как оборот времени, напротив, отражает РАЗЪЕДИНЕНИЕ, разрывность ТОЙ ЖЕ Вселенной, разрывность того же самого процесса и его можно записать так: (-g)·g = g-1·g = (g·g-1)-1 = 1.
ЕДИНЕНИЕ и РАЗЪЕДИНЕНИЕ, два явно обратных друг другу (взаимообратных) оператора, как две стороны одного и того же скачка оказались обозначенными одинаково: единицей группы, у которой, как известно, обратный оператор совпадает с ней самой. Ну, тут я знаю, что надо делать, раз в самой природе она различны, пусть по-разному и обозначаются, нет ничего проще! Такое мы уже проделывали много раз, и каждый раз это приводило просто к расширению группы симметрии, увеличению числа операторов. Только вот как бы получше обозначение придумать?
Страшной силы удар потряс вдруг громаду корабля, застоналя переборки, звоном просыпался дождь осколков. Взвыли сирены, замигали лампы аварийного освещения. Я, к счастью, был пристегнут ремнями к креслу (чтоб не мучили приступы тошноты), и теперь они больно впивались в плечи, но держали, держали! Выли сирены, но корабль больше не трясло. Бросил взгляд в иллюминатор: на фоне ко всему безразличных звезд громоздились мрачные черные скалы. Где мы? Что вообще произошло? Неудачная посадка? Или, может, столкновение с астероидом? Агриан в отсеке не было, они вышли куда-то непосредственно перед аварией. Моих земляков тоже что-то не было видно. Надо было что-то делать, но что? Так, первым делом освободимся от ремней.
В воздухе плавали какие-то черные шарики, некоторые достигали размеров крупных виноградин. Одна “виноградина” ударилась мне прямо в лицо, размазалась по подбородку - это была какая-то жидкость. Машинально облизав губы, я почувствовал ее остро-соленый вкус. Кровь! Да, в красном свете аварийных ламп она должна казаться черной...
Наконец, ремни ослабли, и я всплыл над креслом: невесомость! Значит мы не на планете... Астероид! Хватаясь за спинки кресел, медленно поплыл к выходу. Где-то на уровне потолка болтались два бесформенных тюка. Подплыв поближе, я, к своему ужасу, обнаружил, что это мои несчастные земляки. Вместо голов у них на плечах колыхались шары еще не запекшийся крови. Никогда не видел я ничего страшнее! Оба, без всякого сомнения были мертвы. Борясь с подступающей тошнотой, я судорожно крутил штурвальчик, пытаясь отдраить люк. К вою сирен добавился какой-то новый звук, он шел откуда-то снизу, где были расположены двигатели. Наконец-то люк подался, и я с трудом протиснулся в коридор. Здесь звук, идущий снизу был слышен явственно. Если что-то действительно случилось с двигателями, то нам каюк... Почему же агриане не предпримут чего-нибудь, куда она вообще подевались, не могли же они все погибнуть? Мелькнула страшная мысль: агрианам на нас наплевать, они презирают и ненавидят нас, команда просто-напросто могла покинуть аварийный корабль и, не подумав предупредить об этом каких-то “тальяшек”! Так или иначе, медлить было нельзя. Неисправность в двигателях грозила ядерным взрывом, и он мог произойти в любую минуту. Нужно выйти наружу во что бы то ни стало!
Я легко свпомнил, где люк, ведущий наружу, но ведь там был космос, базвоздушное пространство! Счастливый случай помог мне - я обратил внимание на странную “баррикаду”, загромождавшую проход к дальнему концу коридора: это были скафандры, космические скафандры агриан! Видно, от удара дверца шкафа, где они хранились, открылась, и теперь она свободно разлетелись, закрыв проход своими пустыми “телами”. Выбрав первый попавшийся скафандр, я попытался натянуть его на себя. Не тут-то было, проклятая ряса мешала! Пришлось срочно сменить ее на один из агрианских летних комбинезонов, болтавшихся тут же, неподалеку. После этого все пошло как по маслу, скафандр был устроен очень просто, закрыть его удалось без труда.
Выходной люк отворился так, будто ничего и не произошло: агрианская техника работала просто превосходно, и вот - я ступил на поверхность астероида! Прежде, правда мне пришлось спуститься по практически вертикальному бронированному борту крейсера. Впрочем, понятия “вертикаль”, “горизонталь” здесь как-то теряли смысл... Техническая мысль агриан и тут оказалась на высоте: если бы подошвы скафандров не были снабжены совершенно непонятным образом работавшими даже на пыли, толстым слоем покрывавшей поверхность астероида, “присосками”, мне не удалось бы ступить здесь ни шагу, сила притяжения практически отсутствовала.
Ступив на поверхность, я постарался двигаться как можно быстрее, стремясь укрыться от возможного взрыва за ближайшими скалами. И лишь достигнув их, осмелился оглянуться. Корма корабля была сильно повреждена и излучала ровный вишнево-красный свет. Скорее к скалам! Как бы то ни было, не только корабль, но и скалы, за которыми я вначале думал спрятаться, успели скрыться за вообще-то довольно близким горизонтом асте