Василий Экземплярский. УЧЕНИЕ ДРЕВНЕЙ ЦЕРКВИ О СОБСТВЕННОСТИ И МИЛОСТЫНЕ 4 глава

Как сейчас увидим, подобная мысль была подробно раскрыта св. Иоан­ном Златоустом. Этот св. отец имел так много поводов останавливаться на вопросах о происхождении права частной собственности и об отно­шении к этому праву христианина, что учение св. Иоанна мы можем на­звать завершением православно‑христианского учения о собственности. Невозможно и пытаться в систематическом труде изложить воззрения св. Иоанна на интересующий нас предмет во всей полноте. Ограничимся поэтому наиболее существенным и ярко выраженным.

Исходным пунктом в учении о собственности св. Иоанна Златоуста является его вера в то, что истинный Владыка всего есть один Господь, а все, чем владеют люди, есть дары многоразличной благости Божией. Все в мире – Божия собственность [161], таково исходное положение в учении св. Златоуста. Наши имущества – Господни, как и все в мире, и мы в от­ношении их являемся «казнохранителями», обязанными распоряжаться ими, как приказано[162]. Лично же у нас «нет ничего собственного, кроме добродетели... – она собственность наша, а все прочее – чужое»[163]. И в отношении к имуществу, как Божию достоянию, эта добродетель должна выражаться в том, чтобы распоряжаться своим согласно с волей Божией. Эта мысль не раз и подробно раскрывается св. Иоанном. «Ты, – говорит он в одной беседе, – только распорядитель своего имущества... и ты не можешь расточать своих сокровищ по своей воле. Хотя бы ты получил родительское наследство и таким образом все имущество составляет твою собственность – однако, все оно принадлежит Богу. Если и ты требу­ешь, чтобы имуществом, данным тобой, распоряжались соответственно твоему назначению, то ужели думаешь, что Бог своей собственности не востребует от нас с большей строгостью, но оставит без внимания, когда она расточается без всякой пользы?... Как ты поручаешь распоряжаться имением подобному себе рабу, так и Богу угодно, чтобы ты употреблял это имение должным образом. Поэтому, хотя Он и может лишить тебя, но оставляет у тебя для того, чтобы ты имел случай обнаружить свою до­бродетель... Не думай, чтоб то, что по человеколюбию Божию велено тебе раздавать, как свою собственность, было и действительно твое. Тебе Бог дал заимообразно для того, чтобы ты мог употреблять с пользой. Итак, не почитай своим, когда даешь Ему то, что Ему же принадлежит»[164]. Та­ким образом, для нас несомненно, что по взгляду св. Иоанна Златоуста, согласному с учением Церкви, мы не имеем собственности в безуслов­ном смысле этого слова, но обязаны своей верой в премудрого Творца и Промыслителя Бога смотреть на свое имущество, как на часть Божиего достояния, а в себе видеть исполнителя Божией воли. Какая же это воля? Св. Иоанн определенно отвечает, что первоначальная Божеская воля, согласная с законами нашей любви и вообще мировой жизни, есть та, чтобы люди всем владели сообща, а не различали «моего» и «твоего». Такое различение начинается, по взгляду св. Иоанна, лишь тогда, когда среди людей царит не братолюбие, но злоба, большая, чем даже среди не­разумных животных. «Разве не зло, – спрашивает святитель, – что один владеет тем, что принадлежит Господу, и что один пользуется общим до­стоянием? Не Божии ли земля и исполнение ее? Поэтому, если наши бла­га принадлежат общему Владыке, то они в равной степени составляют достояние и наших сорабов: что принадлежит Владыке, то принадлежит вообще всем. Разве мы не видим такого устройства в больших домах? Именно всем поровну выдается определенное количество хлеба, потому что он исходит из житниц домохозяина: дом господский открыт для всех. И все царское принадлежит всем: города, площади, улицы принадлежат всем: мы все в равной мере пользуемся ими. Посмотри на строительство Божие. Он сотворил некоторые предметы общими для всех, чтобы хоть таким образом пристыдить человеческий род, как‑то: воздух, солнце, воду, землю, небо, море, свет, звезды – разделил между всеми поровну, как будто между братьями... И другое сделал он общим, как‑то: бани, города, площади, улицы. И заметь, что касательно того, что принадлежит всем, не бывает ни малейшей распри, но все совершается мирно. Если же кто‑ нибудь покушается отнять что‑либо и обратить в свою собственность, то происходят распри, как будто вследствие того, что сама природа негодует, что в то время, когда Бог отовсюду собирает нас, мы с особенным усер­дием стараемся разъединиться между собой, отделиться друг от друга, образуя частное владение, и говорить эти холодные слова: «то твое, а это мое». Тогда возникают споры, тогда огорчения. А где нет ничего подоб­ного, там ни споры, ни распри не возникают. Следовательно, для нас предназначено скорее общее, чем отдельное владение вещами, и оно более согласно с самой природой. Отчего никто не заводит никогда тяжбы о владении площадью? Не потому ли, что она принадлежит всем? Между тем, видим, что о домах, об имениях все заводят тяжбы. И несмотря на то, что необходимое находится в общем владении всех, мы не наблюдаем общения во владении даже ничтожнейшими предметами. Между тем, для того‑то Бог и дал нам первое в общее употребление, чтобы мы научились из этого, что и последние должны быть у нас общими со всеми»[165].

Подобная мысль не раз высказывалась св. Иоанном, причем он, подоб­но св. Амвросию, даже в жизни природы и неразумных животных видел доказательство того, что нормальный порядок людских взаимоотношений предполагает равенство имущественных прав. «Не будем, – поучает св.

отец, – свирепее бессловесных животных. У них все общее: и земля, и источники, и пастбища, и горы, и леса; и ни одно из них не имеет больше другого; а ты, человек, кротчайшее животное, делаешься свирепее зверя, заключая в одном своем доме пропитание тысячи и даже многих тысяч бедных, между тем, как у нас одна, общая природа и многое другое, кроме природы, общее: небо, солнце, луна, хор звезд, воздух, море, огонь, вода, земля, жизнь, смерть, юность, старость, болезнь, здоровье, потребность пищи и одежды. Также общие и духовные блага: священная трапеза, Тело Господа, честная Кровь Его, обетование Царства, баня возрождения, очи­щение грехов, правда, освящение, искупление, неизреченные блага... По­этому не безумно ли тем, которые имеют между собой столько общего: и природу, и благодать, и обетования, и законы, быть так пристрастными к богатству, не соблюдать и в этом равенства, но превосходить свире­пость зверей, и притом тогда, когда предстоит необходимость скоро оста­вить все это»[166]. Итак, воля Божия в отношении нас состоит в том, чтобы в пользовании земными благами царило между людьми равенство и со­вершенное общение. Но если так, то почему Бог, сделав общим все необ­ходимое, допустил существование громадной разницы в имущественном положении людей? Св. Иоанн Златоуст сам ставит этот вопрос и отвечает на него указанием на свободу человека, благодаря чему Бог предоставил ему свободно устраивать так, чтобы все было распределено равномерно, и человек являлся верным домоправителем Божиим. Если поэтому Бог дает одному много, то «для того, чтобы, по апостольскому увещанию, твой избыток восполнял недостатки других»[167]. «Не для того ты получил деньги, чтобы тратить на удовольствия, а для того, чтобы употреблять на милостыню... Тебе вверено достояние бедных... Если тебе по великому милосердию дано повеление давать из своего имущества, то не думай по­этому, что оно и твое, и не обращай чрезмерного человеколюбия в повод к неблагодарности. Разве Бог не мог отнять у тебя все? Но Он не делает этого, предоставляя в твою волю обнаруживать щедрость в отношении к нуждающимся»[168]. «Для чего, – прямо спрашивает св. Иоанн, – Бог сделал общим то, что важнее и необходимее, от чего зависит наша жизнь; а то, что маловажнее и ничтожнее, не составляет общей собственности – разумею деньги? Для чего? Чтобы жизнь наша была обеспечена, и мы имели поприще для добродетели. В самом деле, если бы необходимое не было общим, быть может, богатые по обычному любостяжанию подавили бы бедных; потому что, если они это делают в отношение денег, то чего не сделали бы в отношение тех благ. Опять, если бы и деньги были общими и всем равно принадлежали, не было бы случая к милостыне и повода к благотворительности. Итак... чтоб нам иметь случаи заслужить венцы и похвалы, для этого деньги не сделаны общими, дабы мы, отвращаясь любостяжания, и любя правду, и раздавая свое имение нуждающимся, могли таким способом получать облегчение в своих грехах»[169].

Как видим, св. Иоанн Златоуст в своем учении о христианском отноше­нии к собственности идеал такого отношения видит в свободном общении имуществ всех верующих на основе братолюбия. И для святителя это не отвлеченный только, хотя бы то и прекрасный, идеал, неосуществимый в действительности, но идеал реальный, уже осуществившийся в жизни первенствующей Церкви. «Видел ли ты успех благочестия? – спрашива­ет св. отец относительно жизни первых христиан. – Отказывались от иму­щества и радовались, и велика была радость потому, что приобретенные блага были больше... Не было холодного слова: «мое» и «твое»; поэтому была радость при трапезе... Не считали чужим того, что принадлежало братьям, так как то было Господне; не считали и своим, но – принадле­жащим братьям. Ни бедный не стыдился, ни богатый не гордился: вот, что значит – радоваться»[170]. Ставя вопрос: «любовь ли родила нестяжание, или нестяжание – любовь» первых христиан, св. Златоуст отвечает, что «любовь – нестяжание, которое укрепило ее еще более»[171]. И не раз св. Иоанн возвращается к этой радостной для него картине жизни первенст­вующей Церкви. В одной из своих бесед, приведши слова книги Деяний: «ни един же что от имений своих глаголаше свое быти, но бяху им вся обща», – св. отец говорит далее: «когда был исторгнут корень зол, раз­умею сребролюбие, то привзошли все блага, и они (верующие) тесно были соединены друг с другом, так как ничто не разделяло их. Это жестокое и произведшее бесчисленные войны во Вселенной выражение – «мое» и «твое» – было изгнано из той святой Церкви; и они жили на земле, как ангелы на небе: ни бедные не завидовали богатым, потому что не было богатых; ни богатые не презирали бедных, потому что не было бедных... не так было тогда, как бывает ныне. Ныне подают бедным имеющие соб­ственность, а тогда было не так... во всем у них было равенство, и все богатства были смешаны вместе»[172].

Такова идеальная точка зрения св. Иоанна Златоуста по отношении христианина к своей собственности и такова его этическая оценка пра­ва собственности. И св. Иоанн остается верен основным началам своих воззрений на это право и на это отношение, несмотря на то, что действи­тельная жизнь Церкви представляла и в его время разительный контраст такому идеальному порядку вещей. Хотя св. отец свидетельствует, что и в его время можно было «назвать многих и в городах, и в селах», которые раздали свое имущество, но, в общем, в представлении св. отца, «зло (лю­бостяжание) увеличилось до такой степени, что добродетель нестяжания стала, по‑видимому, невозможной»[173]. «От неистовой любви к деньгам все погибло. Кого, кого мне винить, – спрашивает св. отец, – не знаю; до такой степени это зло овладело всеми; правда, одними в большей, други­ми в меньшей мере, – однако всеми»[174]. Но св. Иоанн Златоуст не пре­клонился перед подобным господствующим настроением, но неизменно в заповедях Господа и в сиянии первохристианской любви указывал тот свет, который должен освещать жизненный путь и современных ему веру­ющих. Хотя в Церкви не было уже общения имуществ; хотя гражданские законы строго охраняли неприкосновенность частной собственности, но с этической точки зрения законы христианской любви оставались неиз­менными, и имущество верующего не было его собственностью, но собст­венностью бедных[175], и он должен смотреть на него, как на общее досто­яние [176]. Только тогда христианин может считать себя оправданным, когда ничем не будет владеть: «только тогда ты оправдаешься, когда ничего не будешь иметь, когда ничем не будешь владеть; а пока ты что‑нибудь име­ешь, то хотя бы ты дал тысячам людей, а остаются еще другие алчущие, нет тебе никакого оправдания»[177]. Таким образом, св. Иоанн Златоуст видит идеал христианского отношения к собственности в совершенном отказе от нее. По взгляду св. Иоанна, и в условиях современной ему жизни можно «истощать все свое и все иждивать» на Христа, достигая этим даже еще большего совершенства, чем во время Его земной жизни, так как нужно отказаться от всего своего «в исполнение только Его заповеди»[178]. Считаем нелишним отметить, что св. Иоанн Златоуст не склонен был ограничивать требования совершенного отказа от собственности условиями только мо­нашеской жизни. Он очень определенно утверждает, что ошибочно думать, будто «иное требуется от мирянина, а другое от монаха; разность между ними в том, что один вступает в брак, а другой нет; во всем же прочем они подлежат одинаковой ответственности... Всем людям должно восхо­дить на одну и ту же высоту; то именно и извратило всю Вселенную, что мы думаем, будто только монашествующему нужна большая строгость жизни, а прочим можно жить беспечно»[179]. В одной из своих бесед на книгу

Деяний[180]св. Иоанн рисует определенную картину такого возможного об­щения имуществ в условиях общехристианской жизни, как идеал ее устро­ения. «Пусть, – говорит он, – все продадут все, что имеют, и принесут на середину; только словом говорю: никто не смущайся, ни богатый, ни бед­ный. Сколько, думаете, было бы собрано золота. Я полагаю – с точностью сказать нельзя – что, если бы все мужчины и все женщины принесли сюда свои деньги, если бы отдали и поля, и имения, и жилища... то, вероятно, собралась бы тысяча тысяч литров золота или, лучше сказать, даже два или три раза столько. Скажите, в самом деле, сколько теперь вообще жителей в нашем городе? Сколько, думаете вы, в нем христиан? Думаете ли, что сто тысяч, а прочие язычники и иудеи? А как велико число бедных? Не думаю, чтобы больше пятидесяти тысяч. И чтобы кормить их каждый день, много ли было бы нужно? При общем содержании и за общим столом, конечно, не потребовалось бы больших издержек. Что же, скажут, мы будем делать, когда истратим свои средства? Уже ли ты думаешь, что можно когда‑нибудь дойти до этого состояния? Не в тысячи ли раз больше была бы благодать Бо‑ жия?... И что же? Не сделали бы мы землю небом? Если между тремя и пя­тью тысячами это совершалось с такой славой, и никто из них не жаловался на бедность, то не тем ли более в таком множестве? Даже и из внешних (не христиан), кто не сделал бы приношения? А чтобы видеть, что разде­ление сопряжено с убытками и производит бедность, представим себе дом, в котором десять человек детей, жена и муж; она, положим, прядет пряжу, а он получает доходы извне. Скажи же мне, когда больше они издержат: вместе ли питаясь и живя в одном доме или разделившись? Очевидно, что разделившись: если десятеро детей захотят разделиться, то понадобится десять домов, десять трапез, десять слуг и постольку же прочих принадлеж­ностей... Разделение всегда приносит убыток, а единомыслие и согласие – прибыль. Так живут теперь в монастырях, как жили некогда верные. И умер ли кто с голода? А теперь люди боятся этого больше, нежели броситься в неизмеримое и беспредельное море. Но если бы мы сделали опыт, тогда положились бы на это дело. И какая была бы благодать!... Послушайте меня и устроим дела таким порядком; и если Бог продлит жизнь, то, я уверен, мы скоро будем вести такой образ жизни». Хотя печальная действительность, представлявшая резкую противоположность между идеальными требова­ниями Евангелия и наличной действительностью, заставляла св. Иоанна «оставлять строгость» и умолять о пожертвовании 1/2, 1/3 и 1/10 ча­сти, но всюду в этих случаях выступает ясно, что подобная мера не есть выражение истинно христианского духа любви, но применение к общему упадку бескорыстной любви и страсти к деньгам[181]. Когда у нас в последу­ющих главах будет речь о милостыне и христианском взгляде на богатст­во, там мы будем иметь случай сказать более подробно о воззрениях св. Иоанна Златоуста на меру подаяния. Теперь же, чтобы заключить обзор учения св. отца о праве собственности и отношении христианина к этому праву, нам остается только отметить тот пункт в этом учении, который является прямым следствием основ святоотеческого воззрения на пред­мет – именно, что исключительное пользование своей собственностью есть то же воровство. В самом деле, если богатые владеют собственностью бедных[182], как и вообще наши имущества – их собственность[183], так что бедные просят у нас лишь возвратить им принадлежащее их Отцу[184], то ясно, что не давать своего нуждающимся значит похищать чужое. «Не уделять из своего имущества есть также похищение, – говорит св. Иоанн Златоуст. – Может быть, слова мои кажутся вам удивительными, но не удивляйтесь, я представлю вам из Божественных писаний свидетельство о том, что не только похищать чужое, но и не уделять из своего другим означает хищение, и любостяжание, и отнятие. Какое же это свидетель­ство? Укоряя иудеев, Бог через пророка говорит: «земля принесла плоды свои, а вы не внесли десятин, но похищенное у бедного в домах ваших»[185]. Так как вы, говорит, не дали обыкновенных приношений, то похитили соб­ственность бедных... Итак, из этого мы поучаемся, что «когда мы не под­аем милостыни, то будем наказаны наравне с похитителями»[186].

Мы остановились на изложении воззрений св. Иоанна Златоуста по интересующему нас вопросу дольше, чем на учении других святых отцов, но все же могли лишь отметить основные пункты в учении этого святи­теля. Только непосредственное знакомство с его творениями способно дать почувствовать всю силу его христианских убеждений в том, что для верующего невозможна дума и забота о своем праве собственности, но лишь о том, чтобы отказаться от своего ради ближних. В последующих главах несколько яснее выступит взгляд св. отца на должное отношение наше к своей собственности, но, конечно, все же краткие выдержки не могут в полной мере отразить в себе тот дух христианской любви и чистой истины, каким дышат слова святителя.

В творениях св. Иоанна Златоуста христианское учение о собствен­ности затронуто со всех сторон и раскрыто настолько обстоятельно, что изложением воззрений этого св. отца мы могли бы заключить настоя­щую главу нашего труда. Но для полноты обзора святоотеческого учения отметим согласные со св. Иоанном взгляды его западных современников: блаженных Августина и Иеронима.

Блаженный Августин также держался того взгляда, что имеющие мно­го владеют чужим имуществом[187]. Поэтому и на все, что у нас есть, надо смотреть лишь, как на вверенное нам для раздачи нуждающимся. «Все, что Бог дал, говорит блаженный отец, сверх необходимого, Он, собственно говоря, не отдал нам, но только поручил нам, чтобы оно могло через нас перейти в руки бедных. Удерживать это значит обладать тем, что принадле­жит другим»[188]. Согласно со св. Иоанном Златоустом, блаженный Августин думает, что всякая борьба в мире, войны, мятежи, преступления, убийства, неправды возникают из‑за того, чем мы владеем лично. Из‑за тех предметов, которыми мы владеем сообща, как, например, солнце и воздух, не возникает борьбы. «Будем же, братья мои, – убеждает блаженный отец, – воздер­живаться от частной собственности или, по крайней мере, от любви к ней, если не можем воздержаться от владения ею»[189].

Блаженный Иероним высказывает свои взгляды на право собствен­ности и отношение к нему со стороны христиан согласно со св. Иоанном Златоустом. Все, чем мы живем, Бог даровал, по взгляду блаженного Ие­ронима, «всем сообща равно»[190]. Но Бог также даровал людям и «свобод­ное произволение... чтобы всякий жил не в силу власти Божией, а в силу собственной покорности... чтобы имела место добродетель»[191]. Поэтому от нас требуется, чтобы мы, владея не своим, а чужим – а чужое для нас все, что принадлежит этому веку – были верными распорядителя­ми вверенного нам[192]. И единственно правильный путь владения – это путь раздачи своего[193], а не путь бережливости: «не береги своего, как будто бы оно было для тебя чужим... Груды золота и серебра для нас – чужие; наше имущество есть духовное»[194]. Поэтому и в миросозерцании блаженного Иеронима необходимым признаком христианского совер­шенства является полное отречение от собственности, и внутреннее и внешнее[195]; подобно Павлу, подражают «ничего не имеющему Господу, возвращая Ему все»[196]. Изложенным нами учением святых отцов первых четырех веков о собственности мы и закончим первую главу нашего труда. Взглядов последующих отцов мы не приводим потому, что существенно нового, восполняющего древнеотеческое учение мы не встретили в этих взглядах. Равным образом, мы не касались и учения по интересующему нас предмету святых подвижников древней Церкви. Всегда в древности монашеская жизнь неразрывно связывалась с отречением от собственно­сти, и отречение от последней всегда составляло один из основных мона­шеских обетов во всех древних иноческих уставах.

Теперь мы можем сделать общие выводы из древнецерковного учения о собственности, изложенного нами. Выводы эти вполне определенные и могут быть выражены кратко, так как древнецерковное учение не знало различия во взгляде на этот предмет. Право собственности не принад­лежит к области благодатной христианской жизни, к сфере Божи‑ его Царства и потому не может быть рассматриваемо как святыня для христианской совести, и к нему не может быть прилагаем предикат «свя­щенное», но лишь «неприкосновенное». Это потому, что право частной собственности, как оно осуществляется в жизни людей, принципиально противоречит началу всеобъемлющей христианской любви, не знающей границ «моего» для другого; право собственности возникает поэтому не на основе христианского братства людей, но на основе недостатка такого братолюбия, когда человек противополагает себя и свое другим. Право собственности, однако, является неприкосновенным для христианина даже до такой степени, что грешно желать чужого в силу, с одной сто­роны, того общего закона христианской морали, что всякое насилие не должно иметь места в устроении христианской жизни; а с другой – по­тому, что христианство не отрицает форм естественного права и естест­венных человеческих отношений, но одухотворяет и возвышает эти фор­мы, преобразуя их по духу Христовой истины. И христианская любовь, разрушающая эгоистические перегородки жизни, ставит идеалом своим не отобрание чужого, но свободное отдание своего на общую пользу. С этой последней точки зрения, только тот истинно владеет своим иму­ществом, кто рассматривает его в качестве общего достояния и служит своим общей пользе, согласно с волей Бога, верховного Владыки всего сущего, и с законами человеческой любви, счастье и полнота которой не в приобретении и обладании, но в дарении и жертве. Ясно само по себе, что при таком отношении к началу личной собственности идеалом устро­ения материальной стороны жизни членов христианской Церкви должно явиться общение имуществ на основе свободной братской любви по примеру жизни первохристианской общины.

Жизнь человека не зависит от изобилия его имения Лк. XII, 15

Кто любит ближнего, как самого себя, тот ничего не имеет у себя излишнего перед ближним...

Поэтому, чем больше у тебя богатства, тем меньше в тебе любви св. Василий Великий

В живой неразрывной связи с ответом на вопрос об отношении христи­анства к праву собственности находится и решение вопроса о христиан­ском взгляде на богатство и бедность. Второй вопрос представляет собой по существу лишь более частную, конкретную постановку первого или основного вопроса об отношении христианина к собственности вообще. Поэтому уже раскрытое нами учение древней Церкви о праве собствен­ности и об отношении к этому праву со стороны христиан дает нам доста­точно данных и для характеристики христианского отношения к богатст­ву и бедности. Так, например, если из откровенного и святоотеческого учения с несомненностью вытекает, что началом истинно христианско­го отношения к собственности является долг делиться своим с другими, то ясно, что на всякое богатство, как на скопление в руках одного лица гораздо большего числа предметов первой необходимости, чем сколько нужно для удовлетворения его личных потребностей, христианство не может смотреть иначе, как на уклонение от начала братской любви, то есть, иными словами, неодобрительно. Равным образом, с точки зрения этого же долга делиться своим с другими, несомненно, выступает в ореоле христианской добродетели добровольная бедность. Так, говорим мы, то или иное решение вопроса об отношении к праву собственности предре­шает необходимо тот или иной взгляд на богатство и бедность. Но нам нет нужды и побуждений ограничиваться попытками приложить добытые нами общие начала к уяснению частных сторон предмета нашего исследо­вания и, напротив, очень много побуждений по вопросу о христианском отношении к богатству и бедности изложить в возможной полноте учение древней Вселенской Церкви. Во‑первых, идя таким путем, мы получим возможность более разносторонне выяснить церковную точку зрения на предмет. Вместо того, чтобы заниматься выводами из уже представленно­го церковного учения о собственности, мы, излагая откровенное и свято­отеческое учение о богатстве и бедности, этим самым констатируем уже совершенное согласие и строжайшее единство церковных воззрений на устроение материального быта верующих. А вместе с этим полнейшим принципиальным согласием в церковном учении по вопросу о богатстве и бедности выступят перед нами такие новые детали, такие частные чер­ты, которые сообщат христианскому учению характер особой конкретно­сти и жизненной наглядности. Это одна сторона дела.

С другой стороны, расчленить вопрос о христианском отношении к соб­ственности и отдельно остановиться на уяснении христианского взгляда на богатство и бедность побуждает нас та неправильная постановка в опытах уяснения этого последнего вопроса, какая существует и, даже более того, господствует в нашем современном богословии. Основная тенденция современного русского богословия в отношении к поставленному нами вопросу выражается в том, что всеми возможными путями стремятся до­казать, будто в христианской жизни «богатство есть путь истинный и дос­тойный уважения»[197]. Наше богословие потратило много усилий для того, чтобы доказать, будто служение Богу может быть совмещено со служением маммоне, и на пути к достижению этой грустной цели не останавливалось даже перед унижением христианского учения. Так, было уже упомянуто о перетолковании Иак. I, 17‑18. Множество по существу даже непонятных усилий было приложено к тому, чтобы смягчить определенное суждение Христа Спасителя о богатстве в Его учении, особенно как это учение пе­редано в Евангелии св. Луки и в притчах Господа. Самое святоотеческое учение о богатстве и бедности излагается и очень кратко, и крайне одно­сторонне, и совершенно неправильно, когда святые отцы выставляются как бы покровителями богатых в деле «охранения и умножения» ими сво­его богатства. Со спокойной убежденностью утверждаем, что подобное представление совершенно не отвечает действительности, и после изуче­ния святоотеческой литературы мы готовы скорее признать чрезмерную остроту в суждениях о богатстве некоторых святых отцов, чем в ком бы то ни было из них видеть защитника возможности для христианина соби­рать себе богатство на земле и беспечально им наслаждаться. Впрочем, оставим полемику в стороне, так как прямая задача нашего труда – по­ложительное раскрытие учения древней Вселенской Церкви. Согласно принятому нами плану работы, изложению собственно церковного учения мы должны предпослать краткий обзор по интересующему нас вопросу учения ветхозаветного. Этот обзор особенно необходим в данном слу­чае. Прежде всего, он поможет нам лучше понять в отдельных случаях евангельское учение, так как оно было обращено, прежде всего, к иуде­ям, воспитанным на ветхозаветном кодексе морали. Затем, ветхозаветный взгляд на интересующий нас предмет в значительной степени утвержда­ется на характеристике душевного настроения богатого и бедного, какая точка зрения имеет известное приложение для этической оценки богатст­ва и бедности в любой системе морали. Наконец, мы не вправе игнориро­вать и того замечательного явления, что наше современное богословие при уяснении христианского отношения к богатству и бедности очень любит утверждаться на Ветхом Завете. Делается это очень просто. Высказыва­ется известное положение, всегда утверждающее в той или иной форме совместимость служения Богу и маммоне, затем приводится текст из вет­хозаветного откровения, преимущественно из учительных книг, и вопрос считается решенным с христианской точки зрения. При этом как бы совер­шенно забывается, что в Евангелии Матфея имеется целая глава (пятая), говорящая о том, что христианское учение далеко не совпадает с ветхоза­ветным. Об этом широко распространенном и глубоко ошибочном методе раскрывать христианское учение мы уже имели случай высказаться в пе‑ чати[198]и здесь не станем повторяться. Но тем с большей внимательностью отнесемся к тому, чтобы изложить ветхозаветное учение и оттенить его существенное отличие во взгляде на богатство и бедность сравнительно с учением христианства.

Обычный взгляд, что в Ветхом Завете богатство считалось благом, а бед­ность – злом. Этот взгляд высказывался еще святыми отцами[199]и, дейст­вительно, находит подтверждение в Откровении. Имущество богатого, по словам книги Притчей, крепкий город его[200]. Богатство – венец мудрых[201]. Оно возвышает сердце[202]; оно – благо, если в нем нет греха[203], и богач счаст­лив, если он оказался безукоризненным и не гонялся за золотом[204]. Вообще богатство рассматривается как благо и как проявление милости Божией к человеку[205].