Обычно считалось, что на смену теории тождества пришла теория, названная «функционализмом». Можно, однако, попробовать доказать, что функционалисты существенно преувеличивали свои отличия от теоретиков тождества. Более того, ряд философов, таких как Льюис [Lewis 1972, 1994] или Джексон, Парджеттер и Прайор [Jackson, Pargetter and Prior 1982], считали функционализм путем, ведущим к теории тождества.
Подобно Льюису и Армстронгу, функционалисты определяют ментальные состояния и процессы в терминах их каузальных отношений к поведению, но не отождествляют эти состояния и процессы с их нейрональными реализациями. Разумеется, термин «функционализм» употреблялся нечетко и самыми разными способами, и можно было бы утверждать, что даже теории Плейса, Смарта и Армстронга были, по сути, функционалистскими. Слово «функционалистский» родственно слову «функция» в математике, а также слову «функция» в биологии. В математике функция — это множество упорядоченных n-ок. Аналогичным образом, если ментальные процессы прямо или косвенно определяются посредством множества пар стимулов и реакций, эти определения можно считать «функциональными» в математическом смысле. Но, возможно, еще более тесная связь обнаруживается с термином «функция», как он употребляется в биологии, где, к примеру, «глаз» мог бы определяться через его функцию, хотя глаз мухи и глаз собаки анатомически и физиологически очень сильно отличаются друг от друга. Функционализм идентифицирует ментальные состояния и процессы посредством их каузальных ролей, а, как отмечалось выше в связи с Льюисом, мы знаем, что эти функциональные роли исполняются нейрональными состояниями и процессами. (Существуют телеологическая и гомункулярная разновидности функционализма, которые я не буду здесь рассматривать.) Тем не менее интеракционистский дуалист, такой как знаменитый нейрофизиолог сэр Джон Экклз, отрицал бы (хоть и неубедительно для большинства), что все функциональные роли исполняются именно таким образом. Народную психологию, да и большую часть когнитивной науки можно представлять по аналогии c «блок-схемой» в электронике. Ящик на этой схеме мог бы называться (к примеру) «усилитель промежуточной частоты» без спецификации конкретной электрической цепи и того, производилось бы усиление термоэлектронным клапаном или транзистором. Воспользовавшись терминологией Ф. Джексона и П. Петита [Jackson and Pettit 1998, 381–400], можно сказать, что «ролевое состояние» задавалось бы «усилителем», а «состояние реализатора» — к примеру, термоэлектронным клапаном. Так что мы можем представить функционализм в качестве теории с «черным ящиком». Эта линия мысли будет продолжена в следующем параграфе.
Осмысление убеждений и желаний преимущественно в каузальных терминах прекрасно сочетается не только с народной психологией, но и с юмистскими идеями относительно мотивов действия. Хотя некоторые философы критиковали эту позицию, она представляется верной, в чем можно убедиться при рассмотрении гипотетического роботизированного самолета, устройство которого позволяет ему находить путь от Мельбурна до Сиднея. Главный конструктор должен был бы разместить в нем что-то вроде электронной версии карты юго-восточной Австралии. Это привело бы к появлению у него компонента «убеждений». Нужно было бы запрограммировать и электронный эквивалент «отправляйся в Сидней». Эта программа дала бы компонент «желаний». Если бы ветер и погода привели к отклонению самолета от курса, благодаря отрицательной обратной связи он был бы возвращен к правильному курсу на Сидней. Наличие целеустремленных механизмов наконец-то (я надеюсь) продемонстрировало философам, что в телеологии нет ничего таинственного. Не существует и великих семантических проблем, связанных с интенциональностью (c «ц»). Рассмотрим предложение «Джо хочет единорога». Оно отличается от «Джо пинает футбольный мяч». Чтобы Джо мог пнуть футбольный мяч, футбольный мяч должен существовать, а вот единорогов не существует. Тем не менее мы можем сказать «Джо желает истинности выражения “обладает единорогом” по отношению к самому себе ». Или, в более общем виде, «Джо убежден в истинности S» или «Джо желает истинности S», где S — надлежащее предложение [Quine 1960, 206–16]. Разумеется, во избежание языковой релятивизации нужно еще вставить «или некто, высказывающий то же S» или использовать слово «пропозиция», заключающее понятие пропозиции или взаимопереводимости. Даже если не принимать куайновской идеи неопределенности перевода, в понятиях «убеждение» и «желание» все равно есть размытость, связанная с размытостью «аналитичности» и «синонимии». Теоретик тождества мог бы сказать, что этой нечеткости в любом случае соответствует размытость состояния мозга, составляющего это убеждение или желание. И правда, сколько взаимосвязей содержится в убеждении или желании? Согласно холистскому подходу, подобному подходу Льюиса, в допущении точности индивидуации убеждений и желаний нет необходимости, лишь бы она была достаточна для народной психологии и юмистской метаэтики. Таким образом, способ репрезентации мозгом мира, возможно, непохож на язык. Эта репрезентация могла бы походить на карту. Карта соотносит каждую свою черточку с каждой чертой чего-то другого. Тем не менее карты содержат лишь конечный набор информации. У них нет бесконечного множества частей, не говоря уже о континуальном множестве частей. Можно представить, что убеждения выражают различные биты информации, которые можно было бы извлечь из карты. При подобном осмыслении убеждения достаточно точно соответствовали бы индивидуалистским характеристикам убеждений в народной и юмистской психологии.