Целевая помощь – еще более сложное выражение эмпатии. Цель здесь – не просто реакция на отрицательные эмоции других, а постижение ситуации. Мы понимаем специфические нужды других – скажем, когда кто‑то помогает слепому перейти улицу. Мы способны представить себе, что значит слепота, и оказать помощь в этой конкретной ситуации. В человеческой жизни подобных примеров множество, и то же самое можно сказать о любом другом биологическом виде с большим объемом мозга, включая дельфинов, слонов и человекообразных обезьян. Раньше я всегда рассказывал о том, как бонобо спас птицу, оглушенную неожиданным столкновением со стеклом, или как шимпанзе в условиях дикой природы буквально оттащил своего неопытного собрата от ядовитой змеи. Историй, в которых человекообразные обезьяны, судя по всему, ставят себя на место себе подобного, множество. Но здесь я опущу все эти истории, потому что появилось наконец исследование, целиком посвященное целевой помощи. Это исследование проведено в Институте исследования приматов (PRI) Университета Киото (Япония) и прекрасно дополняет нашу работу по изучению взаимопомощи у шимпанзе.
Я несколько раз бывал в Институте исследования приматов. Шимпанзе там живут в больших открытых вольерах с изобилием зеленых кустарников и высокими сооружениями для лазанья. Иногда их, примерно так же, как у нас в Центре имени Йеркса, приглашают в помещение для добровольного тестирования. Но в японском институте обезьяна проходит по сложной системе туннелей и оказывается в центре комнаты; людям в этой комнате принадлежит только пространство вдоль стен. В процессе эксперимента обезьяны находятся в стеклянной комнате в центре, а экспериментаторы ходят вокруг со своим хитрым оборудованием. Правда, в опыте, о котором идет речь, не было особенно сложного оборудования. Синья Ямамото предоставил шимпанзе выбор между двумя способами добыть апельсиновый сок. Можно было подтянуть контейнер к себе лопаткой, а можно – просто пососать сок через соломинку. Но в том‑то и дело, что никаких инструментов у подопытной обезьяны не было. Зато рядом в отдельной клетке сидел другой шимпанзе, у которого был целый набор разных инструментов. Этот шимпанзе оценивал взглядом обстановку, выбирал нужный инструмент и передавал его первому шимпанзе через небольшое окошечко. Если владелец инструментов не мог разобраться в ситуации, он начинал брать и передавать инструменты в случайном порядке; это как раз и указывало на то, что второй шимпанзе не понимает потребности первого. Эксперимент наглядно продемонстрировал, что шимпанзе не просто готовы помогать друг другу, но и учитывают при этом конкретные нужды собратьев.
Если кто‑то думает, что в естественных условиях эти обезьяны никогда не стали бы делиться друг с другом полезными орудиями, то исследование Ямамото получило отличное подтверждение из Фонголи – местности в Сенегале, где американский приматолог Джилл Пруэтц изучает обитающих в саванне шимпанзе. В отличие от лесных шимпанзе, эта группа вынуждена в поисках пищи постоянно преодолевать громадные расстояния. Давно известно, что шимпанзе делятся мясом, но шимпанзе Фонголи, кроме того, делятся и растительной пищей (плодами баобаба, например); именно у них была впервые отмечена передача орудий. К примеру, вот юная самочка таскает термитов при помощи веточки; в это время рядом с ней усаживается доминантный самец с приготовленным инструментом во рту. Инструмент для ловли термитов у шимпанзе представляет собой сломанную веточку с удаленными боковыми побегами. Когда инструмент у самочки истрепался, она просто взяла новый изо рта самца и продолжила свое занятие – а самец сделал еще один инструмент и снова уселся рядом. Этот новый инструмент снова забрала самочка, когда он ей понадобился. Самец же после ухода самки не стал делать новых приспособлений и термитов ловить тоже не стал.
Мы по‑прежнему мало знаем о способностях обезьян, как в неволе, так и в дикой природе, но в последние годы в этом направлении делается немало. Уже ясно, что они далеко не так эгоистичны, как считалось, и кое в чем запросто могут посрамить среднестатистического священника или левита, когда дело касается человечности.
Глава 6
Десять лишних заповедей
Две вещи наполняют мою душу всегда новым и все более сильным изумлением и благоговением, чем чаще и продолжительнее я размышляю о них: это звездное небо надо мной и моральный закон во мне.
Иммануил Кант
Можем ли мы не чувствовать боли, когда пламя сжигает нас? Можем ли мы не сочувствовать друзьям? Неужели эти явления менее необходимы или порождают менее серьезные последствия только потому, что относятся к сфере субъективного опыта?
Эдвард Вестермарк
В Токио, в зоопарке Тама, мне довелось наблюдать один удивительный ритуал. С крыши здания, где в открытом вольере жили 15 шимпанзе, смотритель разбрасывал горстями орехи макадамия. Макадамия – единственный имеющийся в продаже вид орехов, которые большинство самок шимпанзе не могут разгрызть зубами. В зоопарке в тот момент не было взрослых самцов, у которых челюсти столь мощные, что могут разгрызть даже такие твердые орехи (я побывал у небольшой гробницы со свежими цветами в память Джо, старого альфа‑самца, умершего несколькими неделями ранее). Шимпанзе метались по вольеру, собирая орехи в рот, хватая их передними и задними конечностями. После этого все они рассаживались по одной, каждая со своей аккуратной кучкой орехов, вокруг места, известного как «станок для колки орехов».
Затем одна из шимпанзе подошла к станку, состоявшему из большого булыжника и металлического бруска, прикрепленного к нему цепью. Она положила на камень орех, взяла металлический брусок и колотила им по ореху до тех пор, пока не удалось извлечь ядро. При этом во время работы рядом с самкой сидел подросток, которому она позволяла лакомиться результатами своих трудов. Покончив со своими орехами, она уступила место следующей самке; та разложила свои орехи возле задних лап и приступила к той же процедуре. Смотритель объяснил, что этот ритуал проводится ежедневно и продолжается до тех пор, пока все орехи, собранные всеми обезьянами, не будут расколоты.
Надо сказать, что мирный характер этой сцены поразил, но не обманул меня. За дисциплинированным поведением часто стоит строгая социальная иерархия. Эта иерархия однозначно определяет, кто имеет право есть или спариваться первым, и основана она в конечном счете на насилии. Если бы кто‑то из низкоранговых самок и их отпрысков попытался воспользоваться станком не в свой черед, ситуация могла бы обернуться плохо. Дело не только в том, что все обезьяны знают свое место; дело в том, что они знают, чем может кончиться нарушение правил. Социальная иерархия – гигантская система запретов и тормозов; именно она, вне всякого сомнения, проложила путь к человеческой морали, которая представляет собой такую же систему.
Ключевой момент здесь – контроль поведенческих импульсов.