Когда Манетт ушла, Линли сказал Файрклогу, что им нужно кое‑что обсудить. Бернард явно ожидал таких слов, потому что сразу кивнул, но при этом, несмотря на начинавшийся дождь, добавил:
– Позвольте сначала показать вам архитектурный сад.
Линли решил, что Файрклог предложил это для того, чтобы подготовиться к тому, что должно было последовать, но решил дать Бернарду время. Они прошли через арочные ворота в каменной стене, покрытой серыми пятнами лишайника. Файрклог рассказывал о саде. Он говорил вроде бы небрежно, однако можно было не сомневаться в том, что он проходил этим маршрутом сотни раз, повторяя одно и то же, показывая то, что создала его жена, стремясь возвратить садам их былое величие.
Линли слушал, не делая никаких замечаний. Сад казался ему странным и прекрасным. Вообще он предпочитал природные ландшафты, но здесь самшиту, падубам, мирту и тисам были приданы фантастические формы, притом некоторые растения достигали высоты в тридцать футов. Здесь были трапеции, пирамиды и спирали. Здесь имелись двойные спирали, грибы, арки, бочонки и конусы. Дорожки, вымощенные выгоревшим известняком, вились между фигурами, а там, где не было кустов, красовались партерные садики, орнаменты в которых были созданы из низкорослых форм самшита. В этих партерах до сих пор цвели карликовые настурции, создававшие контраст пурпурным фиалкам, окружавшим их.
Этому саду насчитывалось более двух сотен лет, и воссоздание его в первоначальном виде было мечтой Валери с момента наследования Айрелет‑холла, пояснил Файрклог. Ей понадобились многие годы, помощь четырёх садовников и фотографии, сделанные в начале двадцатого века.
– Великолепно, да? – с гордостью произнёс Файрклог. – Она просто чудо, моя жена.
Линли восхищался садом. Да и любой бы восхитился на его месте, это инспектор прекрасно понимал. Но что‑то было не так в тоне Файрклога, и Томас спросил:
– Поговорим здесь, в саду, или где‑нибудь в другом месте?
Бернард, явно понимая, что пора приступать к разговору, ответил:
– Ладно, идёмте. Валери отправилась навестить Миньон. Какое‑то время её не будет. Мы можем поговорить в библиотеке.
Название места оказалось неправильным, потому что книг там не было. Это была просто небольшая уютная комната рядом с главным холлом, со стенами, отделанными тёмными панелями, на которых висели портреты давно покинувших этот мир Файрклогов. В центре комнаты стоял письменный стол, у камина пристроились два удобных кресла. Сам камин был впечатляющим образцом работы Гиббонса Гринлинга; на полке над ним стояли старые фарфоровые вазы в стиле «Уиллоу паттерн», имитирующие китайский фарфор, в камине был сложен уголь. Файрклог зажёг его, потому что в комнате было холодно, потом отдёрнул тяжёлые занавеси, скрывавшие окна со свинцовыми переплётами. По стёклам стекали капли дождя.
Файрклог предложил выпивку. Для Линли было рановато, и он отказался, но Бернард налил себе шерри. Он жестом предложил инспектору сесть, и они оба устроились в креслах, после чего Файрклог сказал:
– Вы увидели куда больше грязного белья, чем я того ожидал. Извините меня за это.
– В каждой семье есть что‑то такое, – заметил Линли. – И моя – не исключение.
– Вряд ли у вас есть что‑то похожее, могу поспорить.
Томас пожал плечами. И спросил, потому что это нужно было спросить:
– Вы хотите продолжения, Бернард?
– Почему вы спрашиваете?
Линли сложил пальцы «домиком» под подбородком и уставился на огонь в камине. Чтобы уголь разгорелся быстро, под ним были сложены свечные огарки. И в комнате должно было вскоре основательно потеплеть. Наконец он произнёс:
– Если оставить в стороне эту историю с фермой Крессуэлла, которую, наверное, вполне можно и не изучать, у вас уже есть вполне приемлемый результат. Если коронёр заявил, что это был несчастный случай, вы вполне можете с этим согласиться.
– И позволить кому‑то уйти безнаказанным после убийства?
– Знаете, я давно понял, что на исходе лет никто не остаётся безнаказанным.
– Вы уже что‑то обнаружили?
– Дело не в том, обнаружил ли я что‑то. Вообще‑то пока практически ничего, потому что у меня связаны руки – я ведь должен прикидываться обычным гостем. Так что здесь скорее нужно спросить, что я мог бы обнаружить, то есть каков мотив убийства. Возможно, я пытаюсь сказать вам следующее: притом что это действительно мог быть несчастный случай, вы рискуете узнать нечто неприятное о собственном сыне, о своих дочерях, даже о вашей жене – такое, чего вы предпочли бы не знать вне зависимости от того, как именно погиб ваш племянник. Такое иногда случается при расследованиях.
Файрклог, похоже, задумался над этими словами. Он, как и Линли, смотрел на огонь, потом перевёл взгляд на фарфоровые вазы над ним. Одна из них, заметил Томас, треснула и была склеена. Очень давно, решил он. Склейка была неумелая, в наши дни это сделали бы по‑другому и трещина была бы совсем незаметной.
Линли продолжил:
– С другой стороны, это действительно могло быть убийство, совершённое человеком, которого вы любите. Вы хотите предстать перед таким фактом?
Файрклог посмотрел на Линли. Он ничего не сказал, но инспектор видел, что мысли Бернарда улетели куда‑то далеко, и продолжил:
– Подумайте также вот о чём. Вы хотите знать, причастен ли Николас хоть каким‑то образом к тому, что произошло с его двоюродным братом. Вы ведь именно ради этого приезжали в Лондон. Но что, если в это замешан кто‑то ещё, не Николас, другая персона? Какой‑то другой член вашей семьи. Или совсем не Ян был предполагаемой жертвой? Вы хотите об этом узнать?
Тут у Файрклога сомнений не было. Они ведь оба отлично понимали, кем могла быть другая предполагаемая жертва. Бернард сказал:
– Ни у кого не было причин убивать Валери, даже просто причинять ей зло. Она – центр здешнего мира. И моего, и их. – Он ткнул пальцем в сторону двери, и Линли решил, что лорд подразумевает своих детей, и одного из них в особенности.
– Бернард, мы не можем уйти от того, чтобы присмотреться к Миньон. Она имеет постоянный доступ к лодочному дому.
– Уж точно это не Миньон, – возразил Файрклог. – Она бы и пальцем не шевельнула для того, чтобы предпринять что‑нибудь против Яна, а уж в особенности – против собственной матери.
– Почему нет?
– Она слишком хрупкая, Томми. И всегда такой была. В детстве у неё был сильный ушиб головы, и с тех пор… Она, так сказать, нетрудоспособна. Колени, операции… Неважно. Она просто не смогла бы это сделать.
Линли не отступал.
– А если бы всё же как‑то смогла, была ли у неё причина? Мотив? Есть ли в её отношениях с матерью нечто такое, о чём мне следовало бы знать? А с её кузеном? Они были близки? Или враждовали?
– Другими словами, могло ли ей захотеться, чтобы Ян умер?
– Именно об этом я и спрашиваю, да.
Файрклог снял очки и потёр глаза.
– Ян был моим финансовым консультантом, как вы знаете. Он отвечал вообще за все финансы. Это было его работой. Он был хорошим специалистом, я в нём нуждался.
– Это мне понятно, – кивнул Линли.
– Но некоторое время назад – около трёх лет, пожалуй, – он стал настаивать, чтобы я отселил Миньон. Он просто не понимал, что девушка не может работать. И никогда не могла. Ян подчёркивал, что обеспечение её деньгами как раз и сделало её калекой, хотя на самом деле она в полном порядке. В этом мы никак не могли прийти к общему мнению. Конечно, это не было причиной серьёзных споров, тема возникала один‑два раза в год, только и всего. Но я в любом случае не собирался… я просто не мог. Когда ваше дитя получает серьёзную травму… Когда у вас будут свои дети, Томми, вы поймёте.
– А Миньон знала, что Ян хотел бы заставить её жить самостоятельно?
Файрклог неохотно кивнул.
– Да, он с ней разговаривал. Поскольку я не согласился отказать ей в содержании, он пошёл к ней. Он говорил о том, что она «высасывает деньги из отца», это его выражение. Миньон мне потом рассказала. Конечно, она была обижена и расстроена. И заявила, что я могу прямо сейчас её выгнать. По сути, она просто требовала этого.
– Осмелюсь предположить, она прекрасно знала, что вы этого не сделаете.
– Она моя дочь, – просто ответил Файрклог.
– А другие ваши дети? У Манетт были причины устранить со сцены Яна?
– Манетт его обожала. Думаю, какое‑то время ей даже хотелось выйти за него замуж. Ну, задолго до появления Кавеха, конечно.
– А какие чувства он испытывал к ней?
Файрклог допил свой шерри и пошёл налить ещё. Взяв графин, он поднял его, молча задавая вопрос. Линли снова отказался.
– Он очень любил Манетт, – сказал Бернард. – Но на свой лад, конечно.
– Она ведь разведена, так?
– Да. Её бывший муж работает у меня. Фредди Макгай. И она сама тоже.
– Могли быть какие‑нибудь причины к тому, чтобы Фредди Макгаю захотелось устранить Яна? Вы говорили, что пока ещё не определились с тем, кто будет управлять «Файрклог индастриз». Так что будет с должностью Яна после его смерти?
Файрклог ответил далеко не сразу. Линли подумалось, что он подобрался слишком близко к чему‑то такому, что Бернард предпочёл бы не замечать. Он вопросительно вскинул брови. Файрклог заговорил:
– Как я уже говорил, решение пока что не принято. Видимо, место могут занять либо Фредди, либо Манетт. Они хорошо знакомы с бизнесом. И работают у меня уже давно, особенно Фредди… и он был бы наилучшим вариантом, несмотря на то что он – бывший муж Манетт. Он знает все цеха, все детали производства. Конечно, я предпочёл бы иметь на этой должности члена семьи, и Валери тоже, но, поскольку ни у кого больше нет нужного опыта и знаний, Фредди логическим образом становится тем, кто должен взять вожжи в руки.
– А Николаса вы в этой роли не рассматривали?
– Это было бы чистым безумием, учитывая его историю. Но он старается утвердиться в моих глазах.
– А Ян что думал по этому поводу?
– Он считал, что Ник может сорваться. Но тот мне поклялся, что изменился раз и навсегда, и мне хотелось дать ему шанс доказать это. Он начал работу в нашем деле с самого низа, и я восхищаюсь им.
– Это нечто вроде сделки между вами?
– Ничего подобного. Это было полностью его собственной идеей. Думаю, он последовал совету Алатеи.
– Значит, возможно и то, что он будет руководить компанией?
– Всё на свете возможно, – философски откликнулся Файрклог. – Как я уже сказал, окончательно я ничего не решил.
– Но вы должны были так или иначе размышлять на эту тему, иначе зачем бы вы предложили мне приехать сюда и присмотреться к Николасу?
Файрклог снова надолго замолчал. И это стало ответом. В конце концов, Николас был его сыном. А именно сын, а не кто‑либо другой, как правило, наследует состояние.
Линли продолжил:
– Кто‑нибудь ещё мог иметь мотивы избавиться от Яна? Кто‑нибудь, кто приходит вам на ум как имеющий тайны, завидующий и так далее?
– Ни единой души, насколько я знаю.
Файрклог отпил глоток шерри, но его взгляд поверх стакана был устремлён на Линли.
Томас видел, что Файрклог лжёт, но не знал почему. И ещё он чувствовал, что ему не хочется разбираться в том, зачем он вообще сюда приехал; ведь ему приходилось расследовать в Айрелет‑холле нечто такое, что уже в принципе было решено так, что вполне могло устроить сидевшего рядом с ним человека.
– Бернард, на самом деле нельзя снимать подозрения ни с кого, кроме тех, у кого вообще нет доступа в лодочный дом. И вам придётся принять решение, если вы на самом деле хотите узнать правду, какова бы она ни была.
– Какое решение?
– Если вы действительно хотите добраться до сути этого дела, вам придётся позволить мне признаться в том, кто я есть на самом деле.
– То есть?
– То есть что я полицейский.
Лондон, Флит‑стрит
Барбара Хейверс выбрала паб неподалёку от Флит‑стрит, одну из тех забегаловок, которые давным‑давно были местом сбора репортёров, ещё в дни расцвета газетного дела, когда почти каждый таблоид и каждая крупная газета имели свои штаб‑квартиры где‑нибудь поблизости. Но всё изменилось, и деловой район Кэнэри‑Уорф привлёк большинство производителей новостей в восточную часть города. Однако не все поддались на соблазнительный зов низкой арендной платы, а одна из жёлтых газет оказалась в особенности упорной, решив ни за что не отдаляться от главного места событий. Это была «Сорс», и сейчас Барбара ждала своего информатора из этого издания. Она созвонилась с ним и договорилась о встрече. Он немного поупирался, но Барбара предложила назначить удобное для него время и пообещала оплатить обед. Но он продолжал упираться, пока Барбара не упомянула имя Линли. Тут он стал весь внимание. Спросил: «Как у него дела?» – и Барбара без труда догадалась, что репортёр преисполнился надежд заполучить что‑нибудь такое, что подстегнёт аппетит читателей раздела «После личной трагедии». Конечно, это не потянуло бы на первую полосу, но могло оказаться где‑нибудь на третьей странице, да ещё и с фотографиями, если повезёт.
Барбара ответила:
– Я не готова обсуждать это по телефону. Мы можем встретиться?
Конечно, это был трюк, приманка. Барбаре было неприятно использовать имя Линли таким образом, да и вообще каким бы то ни было, но раз уж он сам попросил её раздобыть кое‑какие сведения, она решила, что может позволить себе такое, не испортив отношений с инспектором.
Договориться с Изабеллой Ардери оказалось не так легко. Когда Барбара позвонила ей и попросила дать свободное время, Ардери сразу преисполнилась подозрений и спросила:
– Зачем? Куда вы собрались?
Барбара заранее предполагала, что суперинтендант не поддастся на уговоры вот так сразу, поэтому заранее подготовила объяснение.
– Нужно подстричься, – сказала она. – То есть, наверное, лучше сказать, зайти к стилисту. Я нашла один хороший салон в Найтсбридже.
– То есть вам нужен целый день? – уточнила Ардери.
– В общем, да, – согласилась Барбара.
– И к чему всё это, сержант?
В голосе суперинтенданта снова послышалось подозрение. Барбара подумала, что офицеру нужно поучиться владеть голосом, если та хочет скрыть свою паранойю. Она сказала:
– Будьте милосердны, начальница! Если в итоге я буду выглядеть как чучело, придётся найти кого‑нибудь ещё, чтобы устранить последствия. Я буду на связи. И в любом случае останусь должна вам эти часы.
Это не было ложью, и Ардери прекрасно это знала. К тому же она сама отдала такой приказ – хотя и под видом рекомендации, – велев Барбаре заняться своей внешностью. Суперинтендант неохотно согласилась, хотя и добавила:
– Не больше двух дней.
Это было сказано только для того, чтобы Барбара не забывала, кто из них начальник.
По дороге в паб Барбара позаботилась о том, чтобы выполнить ещё одну просьбу Линли. Она занялась поиском последнего номера журнала «Зачатие» – и нашла его на вокзале Кинг‑Кросс, где в специальном киоске можно было найти вообще всё, что угодно. Это было тем более удобно, что от станции метро «Чок‑Фарм» Барбаре нужно было в любом случае ехать через Кинг‑Кросс, Так что ей понадобилось совсем немного времени. Правда, она заработала оценивающий взгляд молодого человека, стоявшего за прилавком, когда расплачивалась за журнал. Барбара видела и в глазах, и в едва заметном движении губ юноши насмешливый вопрос: «Зачатие? Для вас? Чёрт побери, зачем?» Барбаре очень захотелось схватить мальчишку за воротник белой рубашки и встряхнуть, но тут она заметила грязную полоску вокруг его шеи – и передумала. Незачем выставлять напоказ свои чувства перед человеком, чья личная гигиена не распространяется на регулярную смену одежды, решила она.
Дожидаясь своего человека в пабе, Барбара перелистывала журнал и гадала, где находят для фотографий столь безупречных детишек, а заодно и мамаш, которые выглядели такими нежными, такими свежими, словно им никогда не приходилось вставать по ночам на крик младенца. Она заказала себе картофель в мундире и тушёный говяжий фарш с острым соусом из жгучего перца и фасолью и занялась едой, одновременно читая статью о том, как следует ухаживать за сосками в период кормления грудью. «Кто бы подумал, что от этого может быть больно?» – рассеянно думала она.
Но наконец явился её шпион из «Сорс».
Митчелл Корсико явился в своём обычном виде. Он всегда носил шляпу стетсон, джинсы и ковбойские ботинки, но на этот раз добавил к комплекту ещё и кожаную куртку с бахромой. «Боже, – подумала Барбара, – ему просто необходимы теперь ковбойские кожаные штаны без задницы и пара шестизарядных револьверов». Корсико увидел её, кивнул в знак приветствия и подошёл к бару, чтобы сделать заказ. Он заглянул в меню, тут же отбросил его и сообщил хозяину, чего именно ему хочется. И заплатил за свой заказ, что Барбара расценила как хороший знак, но тут же передумала, потому что Корсико, подойдя к её столику, сообщил:
– Двенадцать с половиной фунтов.
Барбара воскликнула:
– Чёрт тебя побери, что ты такое заказал?
– А что, ты установила лимит?
Барбара выругалась себе под нос и взялась за сумочку. Найдя нужную сумму, она протянула деньги Корсико, когда тот, повернув стул, уселся на него верхом, как ковбой на лошадь, и спросила:
– А где твой конь?
– Что ты говоришь?
– Неважно.
– Это вредно для сосудов, – сообщил Корсико, показывая на картошку в тарелке Барбары.
– А ты заказал…
– Ладно. Неважно. Так в чём дело?
– Ситуация взаимной услуги.
Барбара видела, как насторожился репортёр. Но кто стал бы винить его за это? Обычно это Корсико просил информацию у полицейских, а не наоборот. Однако вместе с насторожённостью в нём вспыхнула и надежда, потому что Корсико знал: его репутация в Ярде весьма невысока. Около года назад он встрял в охоту на серийного убийцу, помешав полицейским, и потому стал не слишком популярен. И, конечно же, Корсико держался осторожно.
– Ну, не знаю, – сказал он. – Посмотрим. А что тебе нужно?
– Некое имя.
Корсико предпочёл промолчать.
– Некий репортёр из «Сорс» отправлен в Камбрию, – продолжила Барбара. – Мне нужно знать, кто это и почему он там. – Корсико при этих словах сунул руку в карман куртки, явно собираясь достать блокнот, так что Барбара добавила: – Эй, мы ещё не начали поглаживать друг дружку, Митч. Так что придержи Триггера. Ты понял, о чём я.
– Ну да. О той лошади из ковбойских фильмов.
– Именно. Хэй‑хэй, вперёд, и всё такое. Думаю, ты знаешь, что это значит. Не забегай вперёд и не пытайся меня надуть. Так кто туда поехал? И зачем?
Корсико немного подумал. Через некоторое время – за которое успели принести его заказ, состоявший из ростбифа и йоркширского кровяного пудинга, по поводу чего Барбара додумала, что такое репортёр наверняка ест только тогда, когда за него кто‑то платит, – он наконец сказал:
– Я должен знать, что получу взамен.
– Ну, всё зависит от того, насколько ценную информацию ты мне готов дать.
– Так не делается, – заявил репортёр.
– Обычно – да. Но всё меняется. За мной следит новое начальство. Я должна быть очень осторожной.
– Эксклюзивное интервью с инспектором Линли мне бы пригодилось.
– Ха! И думать забудь.
Корсико сделал вид, что собирается встать. Барбара прекрасно понимала, что это спектакль, что никуда он не уйдёт, пока не съест ростбиф и йоркширский пудинг, уже стоявшие на столе. Но она подыграла Корсико и сказала:
– Ну хорошо. Я попробую. Но и ты постарайся. Так кого послали в Камбрию?
Корсико наконец разразился речью, как того и ожидала Барбара. Он выложил ей всё: рассказал о Зедекии Бенджамине, о Николасе Файрклоге, о том, что статья была завёрнута главным, но репортёр преисполнился решимости довести статью до вида, необходимого «Сорс», отказавшись от первоначального варианта, который, похоже, был чем‑то вроде истории для дамских журналов. Он уже не меньше трёх раз ездил в Камбрию, а может, и все четыре, пытаясь насыпать в статью столько перца, чтобы это понравилось Родни Аронсону, который постоянно требует «сексуальности», но похоже на то, что этот Бенджамин слишком туго соображает. И ничего у него не получалось, пока не утонул Ян Крессуэлл.
«А вот это уже интересно», – подумала Барбара.
Она спросила, когда именно Зедекия Бенджамин посещал Камбрию, и выяснила, что две поездки состоялись до того, как утонул Крессуэлл. Вторая закончилась за три дня до смерти Яна, и, видимо, как раз поэтому Бенджамин вернулся в Лондон поджав хвост, не сумев найти ничего такого, чего требовал от него главный.
– И что будет с этим парнем, если он так и не найдёт «секса»? – уточнила она.
Корсико провёл ладонью по собственному горлу, как будто перерезая его, а на случай, если Барбара не поняла, ещё и изобразил нечто вроде пинка. Барбара кивнула и сказала:
– А ты знаешь, где он там остановился?
Корсико ответил, что не знает. Но добавил, что заметить Бенджамина будет нетрудно, если он начнёт прятаться в кустах поблизости от кое‑чьего дома.
– Почему? – поинтересовалась Барбара.
Потому, пояснил Корсико, что тот ростом шесть футов восемь дюймов, а волосы у него такие рыжие, что можно подумать – на голове репортёра пожар.
– А теперь, – заявил он, доставая блокнот, – твоя очередь.
– Я почешу тебе спинку позже, – ответила она.
Камбрия, Арнсайд‑Нот
Дождь начался, когда Алатея отправилась на прогулку. Но она была к этому готова, потому что видела тёмные тучи, надвигавшиеся на Арнсайд через залив Моркам со стороны Хэмфри‑Хед. Вот чего она не предвидела, так это силы дождя. Хотя по силе ветра догадывалась, что начнётся он скоро. И то, что буря разразилась не через четверть часа, а через целый час, было настоящим сюрпризом.
Она была уже на полпути к цели, когда начался потоп. Алатея могла вернуться домой, но не стала этого делать. Ей казалось просто необходимым подняться на вершину холма Арнсайд‑Нот. Она мрачно сказала себе, что там её может ударить молния, но в это мгновение такой конец жизни совсем не показался ей очень уж плохим. Это ведь заняло бы всего одно краткое мгновение. И послужило бы выходом из ситуации, когда неведение медленно пожирало её изнутри.
Дождь слегка ослабел, когда Алатея начала одолевать последний участок подъёма, пробираясь между рыжими коровами шотландской породы, что паслись на склоне. Она осторожно нащупывала ногами крепкие участки каменистой осыпи, придерживаясь за согнутые ветрами низкие хвойные деревца.
Очутившись на вершине, обнаружила, что дышит совсем не так тяжело, как после предыдущих восхождений, и решила, что вскоре сможет уже подниматься на Арнсайд‑Нот трусцой.
С вершины ей была видна вся окрестная панорама, от маленького пятнышка, которое было на самом деле замком Пайл‑Айленд, до волнующейся массы воды залива Моркам и рыбацких деревушек на его берегу. Перед ней открылись бесконечное небо, грозные воды и самые разнообразные ландшафты. Вот только отсюда не видно было будущего, хотя Алатея как раз и вышла в такую дурную погоду потому, что пыталась убежать от того, от чего, как она прекрасно понимала, ей нечего было и надеяться вечно убегать.
Она сказала Николасу лишь часть того, что узнала благодаря своему расследованию, но не сказала ему всего.
– Эта женщина – свободный фотохудожник, а вовсе не чей‑то посланный, – сообщила Алатея мужу. Её нервы были предельно натянуты, и ей пришлось выпить немножко шерри, чтобы чуть‑чуть успокоить их. – Посмотри, Николас. У неё свой сайт.
Найти то, что ей нужно было узнать о Деборе Сент‑Джеймс, оказалось совсем нетрудно. Интернет представляет собой бездонный источник информации, и незачем быть гением, чтобы им пользоваться. Выйди в поисковый сервер, напечатай имя – и если оно существует в этом мире, ему не скрыться.
К тому же Дебора Сент‑Джеймс и не пыталась скрываться. «Что бы вы хотели сфотографировать?» – эта фраза красовалась на её сайте, где можно было увидеть и многочисленные работы фотохудожницы. Она была действительно художником. Она делала разнообразные снимки, такие, что продаются в галереях: пейзажи, портреты, натюрморты, постановочные сценки, моменты жизни, запечатлённые на улицах… Она делала немало черно‑белых фотографий, у неё было несколько выставок в разных галереях, и её имя оказалось достаточно известным. Дебора явно была мастером своего дела, но вот чем она точно не занималась, так это разведкой на местности для кого бы то ни было, не говоря уж о компании, называемой «Куайери продакшн», о которой она упоминала.
Такой компании просто не существовало. Алатея и это тоже выяснила. Но как раз об этом она и не сказала мужу, потому что знала: эта часть информации наведёт на размышления. И последует вполне логичный вопрос: а тогда что она здесь делает? Алатея не хотела, чтобы муж об этом спросил, потому что ответ казался ей вполне очевидным. «Что бы вы хотели сфотографировать?» – этим было сказано всё. Но по‑настоящему Алатею интересовало только одно: а что, собственно, Дебора Сент‑Джеймс собиралась делать с фотоснимками, раздобытыми в их краях?
Всё это было слишком неопределённым, чтобы обсуждать с мужем, поэтому Алатея просто сказала Николасу:
– Как‑то мне неуютно оттого, что она бродит вокруг, Ники. Что‑то в ней есть такое, что мне не нравится.
Николас нахмурился. Они лежали в постели; он повернулся на бок, лицом к Алатее, и опёрся на локоть. На нём не было очков, а это значило, что он не мог как следует видеть жену, но всё равно смотрел так, будто изучал её лицо; и то, что, как ему показалось, он увидел, заставило его улыбнуться.
– Это потому, что она фотограф, или потому, что она женщина? Милая супруга, позволь сказать тебе вот что: если всё дело в том, что она женщина, тебе не о чём тревожиться, ни в малейшей мере.
Он наклонился к Алатее, чтобы подтвердить своё заявление, и она позволила ему это. Ей хотелось этого, ей хотелось отвлечься от своих мыслей. Но после того тревоги и страхи опять вернулись, как возвращается прилив в заливе Моркам. Бежать было некуда, быстро поднимавшаяся вода грозила захлестнуть Алатею…
Николас это почувствовал. Он всегда всё ощущал. Он видел её напряжение, хотя и не понимал его причины. И он сказал:
– Почему тебя это так беспокоит? Она свободный художник, а свободных художников нанимают для того, чтобы сделать снимки для тех, кто их нанял. Вот этим она и занимается. – Он немного отодвинулся от жены. – Знаешь, мне кажется, нам нужна передышка. – В его глазах светилась нежность. – Мы слишком усердно и слишком долго работали. Ты много месяцев подряд была занята по уши, занимаясь домом, а я разрывался между проектом башни и Бэрроу, я так старался вернуть расположение отца, что не уделял тебе достаточно внимания. Тебе, тому, как ты себя чувствуешь здесь, в чужой стране. Для меня‑то это дом, но не думаю, что ты смотришь на него так же. – Он сочувственно улыбнулся. – Знаешь, Алли, наркоманы ужасно эгоистичны. И я тому пример.
Из всего этого она выбрала только одно. И спросила:
– А почему всё это так нужно тебе?
– Что? Перерыв? Ты? – Он улыбнулся. – Надеюсь, ты не имела в виду последнее.
– Твой отец, – пояснила она. – Зачем так усердно добиваться его расположения?
Когда Николас ей ответил, в его голосе звучало откровенное удивление.
– Да затем, что я много лет превращал его жизнь в настоящий ад. И жизнь моей матери – тоже.
– Ты не можешь изменить прошлое, Ники.
– Нет, но я могу исправить последствия. Я отнял у них годы жизни и хочу эти годы вернуть, если смогу. Разве ты не хотела бы того же самого на моём месте?
– Жизнь, – сказала Алатея, – означает то, что переживает личность, означает честность с самим собой. А ты стараешься превратить свою жизнь в нечто вроде отчёта перед другими, привести её в соответствие с представлениями других.
Николас моргнул, и на мгновение на его лице отразилась боль, но тут же исчезла. Он сказал:
– Нам придётся как‑то с этим смириться. А тебе нужно немного подождать и посмотреть, как всё повернётся, как всё изменится для меня, для тебя, для семьи.
– Твоя семья…
Он тут же перебил её:
– Я не говорил «моя семья». Я имел в виду нашу семью. Твою и мою. Семью, которую мы строим. Теперь всё будет лучше и лучше. Увидишь.
Утром Алатея предприняла новую попытку, но на этот раз это была разведка, а не лобовая атака. Она сказала:
– Не ходи сегодня на работу. Побудь со мной, здесь, не ходи никуда, не ходи в эту башню.
– Очень соблазнительное предложение… – ответил Николас.
Это на мгновение вселило в неё надежду, но он тут же продолжил:
– Вот только я должен туда пойти, Алли. Я уже брал выходной.
– Ники, ты же сын владельца компании! И если ты не можешь взять выходной…
– Я оператор линии в цехе погрузки. Возможно, когда‑то я снова стану сыном владельца компании. Но не сейчас.
Они вернулись к тому, с чего начали. Алатея знала, что в этом и кроется главное их разногласие. Николас верил, что должен самоутверждаться, чтобы заставить всех забыть о своём прошлом. И, снова и снова доказывая, что он уже не тот, кем был прежде, он мостил дорогу к их будущему. Конечно, Алатея понимала это, но это была не её жизнь. И жить так, как решил жить Николас, для неё было просто невозможно.
А теперь ещё появилась некая «Куайери продакшн» и тот факт, что она просто‑напросто не существовала. Это означало только одно: что присутствие фотографа здесь, в Камбрии, не имело никакого отношения к работе Николаса и к его проекту восстановления башни в Миддлбэрроу и совершенно никак не было связано с его попытками наладить отношения с родителями и изменить свою жизнь. А значит, насколько могла понять Алатея, оставалось только одно объяснение присутствия фотографа. И слова «Что бы вы хотели сфотографировать?» говорили всё, что можно было сказать.
Спуск с вершины холма Арнсайд‑Нот занял у Алатеи больше времени, чем подъём. Каменистые осыпи стали скользкими после дождя. Совсем нетрудно было поскользнуться на них, упасть и скатиться вниз. И точно так же можно было поскользнуться на опавшей листве лип и каштанов, росших ниже по склону. Поэтому ради безопасности Алатея на обратном пути была полностью сосредоточена на почве под ногами, тем более что дневной свет уже начал быстро тускнеть. И именно желание обеспечить безопасность заставило её взяться за телефон сразу после того, как она добралась до Арнсайд‑хауса.
Этот телефонный номер всегда был при ней – с того самого момента, когда она впервые по нему позвонила, Алатея не хотела делать того, что ей приходилось делать, но другого выхода она не видела. Достала карточку, несколько раз глубоко вздохнула, набрала цифры и стала ждать ответа. И когда дождалась, то задала один‑единственный вопрос, который только и имел сейчас для неё значение.
– Мне не хочется вас торопить, но мне необходимо знать. Вы обдумали моё предложение?
– Да, – ответил тихий голос.
– И?..
– Давайте встретимся и всё обсудим.
– И это значит?..
– Вы абсолютно серьёзны насчёт денег?
– Да, да! Конечно, я не шучу.
– Тогда, думаю, я смогу сделать то, о чём вы просите.
Камбрия, Милнторп
Линли нашёл их в местечке, где подавали «самое посредственное карри», как выразилась Дебора, то есть в некоем ресторанчике под названием «Фреш Тэйст оф Индия», на Чёрч‑стрит в Милнторпе. Сент‑Джеймс при этом сообщил:
– Мы не слишком разборчивы. Как правило, нам довольно китайских блюд на вынос или пиццы. Я голосовал за пиццу, но был побеждён.
Они уже покончили с едой и пили нечто под названием «лимонелло» из пугающе больших стаканов, и это выглядело странно по двум причинам: из‑за величины посудин и из‑за того, что в индийском ресторане почему‑то подавали итальянский напиток.
– Саймону нравится, когда я подаю ему такой большой стакан вечером, после девяти, – объяснила Дебора размер посуды. – Я, конечно, просто таю в его коварных руках, но всё равно не представляю, как он поднимет меня с места, вытащит из ресторана и доведёт до отеля, если я выпью вот это целиком.
– На тележке довезу, – ответил Сент‑Джеймс.
Он показал на ближайший незанятый столик, окружённый стульями. Линли передвинул один из них и присоединился к друзьям.
– Что‑нибудь? – спросил Саймон.
Томас знал, что тот спрашивает не о заказе еды или выпивки.
– Мотивы есть, насколько я выяснил. Похоже, здесь такой случай, что стоит перевернуть камень – и мотивы просто полезут на свет гурьбой.
Он перечислил друзьям их все: страховой полис в пользу Найэм Крессуэлл; земля и ферма, достающиеся Кавеху Мехрану; возможная потеря содержания Миньон Файрклог; возможная смена положения в «Файрклог индастриз» для Манетт, или Фредди Макгая, или, если уж на то пошло, для Николаса Файрклога; жажда мести со стороны Найэм Крессуэлл.
– И ещё что‑то там не так с сыном Крессуэлла, Тимом. Он, судя по всему, является приходящим учеником некоей школы Маргарет Фокс, которая, как выясняется, предназначена для детей с проблемным поведением. Это мне сказали по телефону, когда я туда позвонил, но ничего более не пояснили.
– Поэтому «проблемное» может означать что угодно, – заметил Сент‑Джеймс.
– Может, – согласился Линли и продолжил рассказ о детях Крессуэлла, которых бесцеремонно подбросили сначала отцу с его любовником, а теперь вообще бросили у любовника. – Одна из сестёр, Манетт Макгай, очень резко высказывалась сегодня днём об этой ситуации.
– А кто бы не высказался? – сказала Дебора. – Это же отвратительно, Томми.
– Согласен. В общем, на данный момент людьми без мотивов к убийству кажутся только двое – сам Файрклог и его жена. Хотя. – тут же задумчиво оговорился Линли, – у меня создалось впечатление, что Файрклог чего‑то недоговаривает. Поэтому мне пришлось привлечь Барбару, чтобы она поискала лондонские следы его жизни.
– Но если он что‑то скрывает, зачем было просить тебя разобраться в деле? – спросила Дебора.
– Да, это вопрос, согласен. Вряд ли о таком стал бы просить убийца, если дело уже считается закрытым; ему совсем не нужны полицейские, которые начнут копать слишком глубоко.
– Да, кстати, о местном расследовании…
Сент‑Джеймс сообщил Линли, что уже повидал местного судмедэксперта. Судя по его отчёту, всё было предельно ясно. Саймон просмотрел и все протоколы, и результат рентгеновского исследования, и из последнего было очевидно, что череп Яна Крессуэлла был раздроблён, А Линли прекрасно знал, что если череп раздроблён, то по нему не определить, что именно его раздробило. Череп либо трескается, как яйцо, и трещины от точки удара разбегаются по нему на манер паутины, или же образуется одна большая трещина в форме полукруга на боковой поверхности черепной кости. Но следы могут остаться на коже. И в любом случае необходимо исследовать то, что теоретически могло нанести повреждения, и только тогда решать, как именно они были нанесены.
– И?.. – вопросительно произнёс Линли.
И всё было сделано. На одном из камней, оставшихся на месте рядом с упавшими в воду, нашли кровь. Анализ ДНК показал, что это кровь Яна Крессуэлла. Ещё там были волосы и частицы кожи, и это тоже подвергли анализу, и всё это тоже принадлежало Яну Крессуэллу.
– Я нашёл и тех офицеров из ведомства коронёра, которые проводили расследование перед судебным следствием, – продолжил Сент‑Джеймс. – Их двое: бывший детектив из полицейского участка в Бэрроу‑ин‑Фёрнес и парамедик, которого привлекают при необходимости. У них создалось впечатление, что это несчастный случай, а не убийство, но они на всякий случай всё равно проверили все алиби.
Как и Линли, Сент‑Джеймс взял на заметку всех и теперь сверялся с записями в блокноте, который достал из нагрудного кармана куртки: Кавех Мехран, сообщил он, был дома, и хотя дети Крессуэлла могли это подтвердить, их не стали опрашивать, чтобы не травмировать без особой надобности; Валери Файрклог тоже была дома, в поместье, она вернулась с рыбалки в пять часов и не выходила до следующего утра, когда отправилас<