Из бардачка своего «Хили‑Эллиота» Линли достал небольшой карманный фонарик и уже направился к лодочному дому, чтобы осмотреть там всё получше, когда зазвонил его сотовый телефон. Это была Изабелла. И она тут же выпалила:
– Томми, ты нужен мне в Лондоне!
Он, естественно, предположил, что должно что‑то случиться, о чём и спросил её.
– Это не по служебным делам, – ответила Изабелла. – Просто я не хочу, чтобы другой член команды выполнял для меня определённые действия.
– Что ж, рад это слышать, – улыбнулся Линли. – Мне тоже не хотелось бы делить тебя с детективом Стюартом.
– Эй, не искушай судьбу! Когда ты вернёшься?
Линли посмотрел на озеро. Он уже прошёл через рощицу тополей и стоял на дорожке, и лучи утреннего солнца падали ему на плечи. Похоже было на то, что день предстоял отличный. На мгновение у Томаса мелькнула мысль о том, каково бы это было – провести такой денёк с Изабеллой… Он сказал:
– Я вообще‑то не знаю. Я только‑только начал.
– А как насчёт краткого визита? Я по тебе скучаю, а мне не нравится по тебе скучать. Когда я по тебе скучаю, ты начинаешь занимать все мои мысли. Я даже работать как следует не могу.
– Краткий визит решил бы твои проблемы?
– Пожалуй. Я не могу отрицать того, что ты очень нравишься мне в постели.
– По крайней мере, ты откровенна.
– И всегда буду. Так как, есть у тебя время? Я могу приехать к тебе днём… – Она ненадолго замолчала, и Линли без труда представил, как она заглядывает в ежедневник. Когда Изабелла продолжила, Томас понял, что не ошибся. – В половине четвёртого. Можешь освободиться к этому времени?
– Боюсь, я не так близко от Лондона.
– В самом деле? И где же ты?
– Изабелла… – Линли хотел бы понять, не пытается ли она как‑то его обмануть. Сначала разговор о сексе, чтобы отвлечь его, а потом как бы мимоходом выясняется, где именно он находится. – Ты знаешь, что я не могу этого сказать.
|
|
– Я знаю, что Хильер велел тебе держать рот на замке. Но никак не думала, что это и ко мне тоже относится. А как насчёт… – Она вдруг остановилась. – Ладно, неважно.
Линли понял, что она едва не брякнула: «А относилось бы это к твоей жене?» Но она не вправе была этого говорить. Они никогда не упоминали о Хелен, потому что такое упоминание грозило повернуть их отношения от чистого секса в такую область, в которую им с самого начала поворот был заказан.
– Ладно, неважно, это просто глупость, – сказала Изабелла. – Интересно, что думает себе Хильер, как бы я должна была распорядиться такой информацией?
– Не думаю, что тут есть нечто личное, – возразил Линли. – Я хочу сказать, что он не хочет, чтобы ты знала. Он хочет, чтобы вообще никто не знал. Если честно, я его и не спрашивал, почему это так.
– На тебя непохоже. Может, тебе по какой‑то причине хотелось уехать из Лондона? – И тут же быстро: – Неважно. Такой разговор до хорошего не доведёт. Ладно, позвоню потом, Томми.
Она отключила телефон. Линли немного постоял, держа мобильник в руке. Потом снова сунул его в карман и пошёл дальше. Лучше думать о том, что происходит здесь и сейчас. Изабелла была права насчёт разговоров, которые только зря мутят воду.
Лодочный дом, как обнаружил Томас, стоял незапертым. В это время дня внутри было темнее, чем когда Линли заглядывал сюда впервые, поэтому он порадовался тому, что прихватил фонарь, и тут же его включил. В лодочном доме было довольно холодно от воды, камней и в связи с временем года. Пахло сырой древесиной и морскими водорослями. Линли подошёл к тому месту, где была привязана шлюпка Яна Крессуэлла.
|
|
Здесь он опустился на колени и, светя фонарём, стал осматривать края бреши, оставшейся на месте двух упавших в воду камней. Но смотреть тут оказалось не на что. Извёстка и сама по себе имела неровную поверхность, а за долгие годы в ней появились трещины, вмятины и сколы во множестве мест. Но Линли искал след какого‑нибудь инструмента, который мог бы ускорить процесс разрушения: стамески, свёрла или чего‑нибудь клинообразного. Чего‑то такого, что расшатало бы камни. Чего‑то такого, что могло оставить метку.
Он ничего не нашёл. И понял, что необходимо осмотреть всё гораздо более тщательно и при более ярком освещении, что было довольно сложно, если он собирался и дальше играть роль простого гостя. Ещё Линли понял, что его первоначальная мысль относительно исчезнувших камней была верна: их обязательно нужно было достать из воды. Перспектива, конечно, была не из приятных. Здесь неглубоко, но вода наверняка ледяная.
Линли выключил фонарь и вышел из лодочного дома. Остановившись, посмотрел на озеро. На воде никого не было, поверхность выглядела спокойной и гладкой, в ней отражались окружавшие озеро осенние деревья и безоблачное небо. Линли отвернулся от озера и посмотрел в сторону дома. Отсюда дом не было видно, хотя любой человек, оказавшийся на дорожке между тополями, с лёгкостью мог заметить самого инспектора. И ещё с одного места можно было увидеть и Линли, и лодочный дом: с верхнего этажа и с крыши квадратной башни, что вырастала из земли к югу от тополей. А именно там жила Миньон Файрклог. Накануне вечером она не вышла к ужину. Может, Миньон не станет возражать против утреннего визита?
|
|
Квадратное строение было копией настоящих оборонительных башен, разбросанных тут и там по округе. Такие сооружения люди некогда пристраивали к домам, чтобы придать им более древний вид, хотя в случае с Айрелет‑холлом в фальшивой истории едва ли была нужда. Тем не менее в какой‑то момент была возведена эта башня, и теперь она красовалась здесь во все четыре своих этажа, с зубчатым краем плоской крыши. И, конечно же, рассудил Линли, с этой крыши были видны все окрестности. Оттуда можно было увидеть Айрелет‑холл, подъездную дорогу к нему, окружавшие его земли, а также озеро и лодочный дом.
Когда Томас постучал в дверь, он услышал внутри женский голос:
– Что? Ну что?!
Он решил, что отвлёк Миньон от какого‑то занятия (он ведь не знал пока, чем она вообще занимается), и громко сказал:
– Мисс Файрклог? Простите… я не вовремя?
Ответ его удивил.
– О! Я думала, это опять матушка.
Через несколько мгновений дверь распахнулась, и перед Линли появилась одна из дочерей‑двойняшек Бернарда Файрклога, опираясь на ходунки. Она была окутана в какие‑то туники и шарфы, придававшие ей артистичный вид и при этом весьма эффективно скрывавшие тело. И ещё Линли обратил внимание на то, что на её лицо была наложена косметика, как будто Миньон куда‑то собиралась отправиться в течение дня. И волосы были уложены, хотя и немного в детском стиле. В результате она напоминала Алису в Стране чудес, с множеством голубых лент, только, в отличие от Алисы, волосы у неё были тускло‑каштановыми, а не светлыми.
– А, поняла, вы тот лондонец, – сказала Миньон. – И что вы тут высматриваете с утра пораньше? Я снова видела вас у лодочного дома.
– Вот как?
Линли стало интересно, как это ей удалось. Три лестничных пролёта не одолеешь с ходунками. Да и зачем бы ей?..
– Я просто хотел подышать воздухом, – пояснил он. – А от лодочного дома увидел вашу башню, вот и решил прийти и представиться. Я думал, мы с вами встретимся за ужином вчера вечером.
– Боюсь, это пока не для меня, – ответила Миньон. – Я ещё поправляюсь после хирургического вмешательства.
Она окинула Линли пристальным взглядом, даже не пытаясь скрыть своего интереса. Ему даже показалось, что она вот‑вот скажет: «А вы неплохо сложены» – или попросит его открыть рот, чтобы осмотреть зубы. Но вместо того она предложила:
– Можете войти.
– Я вас от чего‑то отвлёк?
– Я бродила в Интернете, но это может и подождать.
Она отступила от двери, давая ему путь.
Весь первый этаж башни можно было окинуть взглядом сразу. Здесь по принципу студии располагались гостиная, кухня и уголок для компьютера Миньон. Ещё первый этаж, казалось, служил местом хранения многочисленных коробок, стоявших одна на другой на каждом свободном клочке пола. Коробки были закрыты, и сначала Линли показалось, что Миньон собралась переезжать, но более внимательный взгляд дал ему понять, что всё это – посылки, адресованные хозяйке.
Компьютер был включён. Монитор светился, и Линли увидел, что Миньон читала ответ на письмо. Заметив направление его взгляда, она сказала:
– Жизнь в виртуальном пространстве. Мне это кажется предпочтительнее реальности.
– Современная версия друзей по переписке?
– Вроде того. У меня страстные отношения с неким джентльменом с Сейшельских островов. По крайней мере, он говорит, что именно оттуда. Ещё он сообщает, что женат и у него нет никаких перспектив повышения по службе. Бедняга уехал туда в поисках приключений, а в итоге обнаружил, что приключения доступны для него только в Интернете. – Миньон улыбнулась коротко и неискренне. – Конечно, он может всё врать, но ведь и я сообщила о себе, что моделирую одежду и сейчас ужасно занята, потому что готовлюсь к очередному показу. В прошлый раз я переписывалась с врачом‑миссионером, который занят благородной миссией в Руанде, а до того… дайте‑ка взглянуть… Ну да. До того я была обиженной домохозяйкой, которая ищет кого‑то, способного понять всю тяжесть моего положения. Я же сказала, это жизнь в виртуальном пространстве. Возможно всё, что угодно. Открытое поле.
– А не может возникнуть нечто вроде отдачи при выстреле?
– Как раз в этом половина забавы. Но я осторожна, и как только они начинают говорить о том, чтобы так или иначе встретиться, я всё мгновенно обрываю. – Она двинулась в сторону кухни, говоря на ходу: – Хотелось бы предложить вам кофе или ещё что‑нибудь, но, боюсь, кофе у меня только растворимый. Хотите чашечку? Или чай? Чай у меня только в пакетиках. Но всё равно могу приготовить.
– Лучше кофе. Но мне не хотелось бы доставлять вам лишних хлопот.
– Да неужели? Как вы хорошо воспитаны!
Она скрылась в кухне, оттуда послышалось звяканье посуды. Линли воспользовался возможностью и огляделся по сторонам. Кроме великого множества коробок, он увидел ещё и множество немытой фаянсовой посуды, стоявшей на всех возможных плоскостях. Тарелки и чашки явно провели здесь немало времени, потому что, когда Линли поднял одну из них, он увидел оставшийся под ней отчётливый круг на ровном слое пыли, до которой никому не было дела.
Линли подошёл ближе к компьютеру – и сразу понял, что Миньон не лгала. «Конечно, я понимаю, что ты имеешь в виду, – писала она. – Бывают моменты, когда жизнь приводит к чему‑то по‑настоящему важному. В моём случае это именно так. И я теперь счастлива. Но тебе следует поговорить с ней об этом. Конечно, хотя я и говорю так, сама я не объясняюсь с Джеймсом. Как мне этого хочется! Ладно, неважно. То, чего я хочу, сбыться не может. Вот разве что…»
– Мы с ним добрались до того, что теперь обсуждаем наши неудачные браки, – сказала Миньон за спиной Линли. – Просто невероятно! Каждый раз одно и то же. Постоянно кажется, что очередной «писатель» мог бы иметь хоть каплю воображения, если уж решил кого‑то соблазнить, но – нет!
Я включила чайник. Кофе будет через минуту. Только вам придётся самому принести чашку.
Томас отправился с ней в кухню. Она была крошечной, но оборудована всем необходимым. И ещё Линли увидел, что вскоре Миньон придётся заняться мытьём посуды, хочет она того или нет. В кухне осталось всего несколько чистых тарелок, а последнюю чистую чашку Миньон пришлось взять, чтобы приготовить кофе для инспектора. Для неё самой чашки не осталось.
– А разве не предпочтительнее настоящие отношения? – спросил он.
Она бросила на него короткий взгляд.
– Как у моих родителей, да?
Линли вскинул брови.
– Они выглядят отличной парой.
– О, да! Так оно и есть. Преданны друг другу, абсолютно друг другу подходят, и так далее, и тому подобное. Только гляньте на них. Нежничают и ластятся. Они уже демонстрировали это вам?
– Боюсь, я не распознаю нежничанье или… как это?
– Ну, если они ещё не устраивали для вас такой спектакль вчера, то он состоится сегодня, уверена. Понаблюдайте за тем, как они обмениваются взглядами, подразумевающими многое. Они это умеют.
– И что же, всё это только форма, без содержания?
– Я так не говорила. Я сказала – «преданны друг другу». Преданность и совместимость, и всё, что к ним прилагается. Думаю, дело в первую очередь в том, что отец редко здесь бывает. И это прекрасно для них обоих. Ну, по крайней мере, для него. Что касается матушки, она не жалуется, да и с чего бы? Пока у неё есть возможность рыбачить, обедать с друзьями, распоряжаться моей жизнью и тратить кучу денег на сад, думаю, она будет чувствовать себя прекрасно. И ведь, кстати, это её собственные деньги, не папины, хотя он ничего не имеет против, пока может свободно ими пользоваться. Конечно, это не то, чего я хотела бы в браке для себя, но поскольку я вообще не хочу выходить замуж, то мне ли их судить?
Вода закипела, чайник выключился. Миньон занялась приготовлением кофе, хотя и не стала прилагать особых усилий к тому, чтобы сделать это красиво. Она высыпала в чашку порошок, оставив между чашкой и банкой дорожку просыпанного кофе, а когда стала размешивать, жидкость выплеснулась через верх чашки на кухонный стол. Той же самой ложкой Миньон зачерпнула сахар из сахарницы, ещё раз пролила кофе, добавила молока и расплескала ещё немного напитка по столу. Протянула чашку Линли, не стерев с неё потёки, и сказала таким тоном, что сразу стало ясно – это её жизненное кредо:
– Извините. Я не слишком хозяйственна.
– Я тоже, – ответил он. – Спасибо.
Миньон заковыляла обратно в гостиную, бросив через плечо:
– Кстати, что это у вас за машина?
– Машина?
– Ну, та изумительная штуковина, на которой вы приехали. Я её видела вчера, когда вы сюда прибыли. Выглядит стильно, но наверняка жрёт бензин, как верблюд, добравшийся до воды.
– «Хили‑Эллиот», – пояснил Линли.
– Никогда о такой не слышала. – Миньон отыскала кресло, свободное от журналов и коробок, и, тяжело опустившись в него, сказала: – Ищите сами, куда сесть. Передвиньте что‑нибудь. Тут всякая ерунда. – И пока Линли искал для себя местечко, она продолжила: – Итак, что вы делали в лодочном доме? Я видела вас там вчера, вместе с отцом. Что вас туда привлекло?
Линли сделал для себя мысленную заметку на тот счёт, что нужно быть поосторожнее в своих действиях. Ясно, что Миньон занимается не только Интернетом, но ещё и наблюдает за тем, что происходит вокруг.
– Я подумывал о том, чтобы выбраться на озеро на шлюпке, но моя природная лень взяла верх над этими намерениями, – сказал он.
– Это к лучшему. – Миньон дёрнула головой, показывая в сторону лодочного дома. – Последний, кто на ней катался, утонул. И мне кажется, что вы прокрались туда для того, чтобы посмотреть на место преступления. – Она мрачно усмехнулась.
– Преступления?
Линли отпил немного кофе. Тот был отвратительным.
– Мой кузен Ян. Не сомневаюсь, вам уже об этом рассказали. Нет?
Миньон вкратце рассказала Линли то, что он уже знал, и говорила она так же беспечно, как и о других вещах. А Томас думал о лёгкости её тона. По своему опыту он знал, что подобная видимость правдивости, откровенности говорила на самом деле о том, что человек многое скрывает.
Ян Крессуэлл определённо был убит, так полагала Миньон. Она рассуждала так: насколько ей было известно, люди редко умирают просто потому, что кому‑то этого хочется. Видя вопросительно вскинутые брови Линли, Миньон продолжила. Её брату Николасу почти всю жизнь приходилось слышать о том, как великолепен его двоюродный брат. С того самого момента, когда дорогой Ян приехал из Кении после смерти его матери, чтобы поселиться в доме Файрклогов, его превозносили на каждом шагу. Ян то, Ян это, почему бы тебе не быть похожим на Яна?.. Ян с блеском окончил школу, потом колледж; Ян был прекрасным спортсменом, прекрасным племянником, звездой в тёмном небе, голубоглазым мальчиком, никогда не делавшим ничего дурного или неправильного.
– Полагаю, у отца только тогда и открылись глаза на нашего дорогого Яна, когда тот бросил семью и стал открыто жить с Кавехом. Представляю, что чувствовал Ники… А каково пришлось жене? И вот теперь Кавех работает на мою мать, и кто это устроил, если не Ян? Вот и подумайте. Что бы ни делал в своей жизни бедняга Ники, он не мог сравниться с Яном, тот всегда светил ярче. И что бы ни делал Ян, это не могло уронить его в глазах моего отца. И это заставляет задуматься.
– О чём?
– О многих интересных вещах.
На лице Миньон появилось выражение «ничего больше я не скажу», одновременно безмятежное и довольное.
– Так его убил Николас? – спросил Линли. – Надо полагать, он что‑то от этого выиграл?
– Что касается убийства, в смысле лично, собственными руками… ну, я бы не удивилась. А что касается выигрыша… Кто знает.
Похоже было на то, что она не стала бы и особо винить Николаса за всё, что могло бы случиться с Яном Крессуэллом, и это, вместе с её замечаниями о самом том человеке, представляло собой нечто такое, о чём стоило поразмыслить. Как и о завещании Крессуэлла.
– А вам не кажется, – спросил Линли, – что такой способ покушения именно на Крессуэлла выглядит довольно сомнительным?
– Почему?
– Насколько я понял, ваша матушка бывает в лодочном доме почти каждый день.
Миньон выпрямилась в кресле, вдумываясь в его слова, и медленно произнесла:
– Вы полагаете?..
– Что именно ваша матушка могла быть целью убийцы – конечно, если для начала признать, что кто‑то вообще замышлял убийство.
– Никто не мог быть ни в малейшей мере заинтересован в смерти моей матери, – уверенно заявила Миньон.
Ей явно хотелось немедленно перечислить всех людей, преданных её матери, и в начале списка снова должен был стоять её отец, бесконечно преданный Валери.
А Линли подумал о Гамлете и о дамах, которые слишком энергично возражают против чего‑то. Ещё он подумал о богатых людях вообще и о том, как они распоряжаются своими деньгами и как деньги оплачивают всё, что угодно, от молчания до видимости неохотного сотрудничества. И всё это напоминало о том, что Бернард Файрклог сам приехал в Лондон и попросил тайно расследовать смерть его племянника.
«Уж слишком мудрено», – вот что мелькнуло в уме Томаса. Он только не понял, к чему относилось это выражение.
Камбрия, Грэндж‑овер‑Сэндс
Манетт Файрклог Макгай давным‑давно была уверена в том, что нет на земле человека, более склонного манипулировать людьми, чем её собственная сестра, – но теперь у неё появились другие мысли. Миньон воспользовалась простым несчастным случаем, чтобы больше тридцати лет подряд управлять их родителями; в конце концов, всё было слишком очевидно. Надо было только поскользнуться на камне очень близко к водопаду, удариться головой, получить небольшую травму – и всё, готово, все думают, что настал конец света! Но оказалось, что Миньон просто в сравнение не шла с Найэм Крессуэлл. Миньон использовала страхи людей, их чувство вины и тревоги, чтобы получить всё, чего ей хотелось. А Найэм использовала собственных детей. И это, решила Манетт, нужно было прекратить.
Она взяла выходной на работе. У неё были к тому основания, потому что после нападения Тима накануне днём у неё, само собой, имелись и синяки, и ссадины. Но даже если бы Тим не бил её так жестоко по почкам и позвоночнику, она бы всё равно пришла к определённым выводам. Мальчики четырнадцати лет от роду не ведут себя так, как Тим, если у них нет к тому серьёзных причин. И, конечно, Миньон понимала, что за его поступком кроется нечто большее, чем стыд из‑за выбора его отца и за то, что его отправили в школу Маргарет Фокс. Просто она не могла понять, что могло вызвать такое отчаяние, и ей в голову приходила лишь мысль о матери Тима.
Дом Найэм находился сразу за Грэндж‑овер‑Сэндс, на некотором расстоянии от Грейт‑Урсвика. Он был частью новенькой аккуратной застройки, расположившейся на склоне холма, обращённом к заливу Моркам. Домики, стоявшие здесь, говорили о том, что застройщику нравился средиземноморский стиль: они все были выкрашены в ослепительный белый цвет, все имели тёмно‑синюю отделку, перед всеми красовались одинаковые садики с гравийными дорожками и подстриженными кустами. Но размеры домов были разными, и, конечно же, у Найэм был самый большой, с самым лучшим видом на устье реки, впадавшей в залив, и на места гнездовья птиц. В этот дом Найэм перебралась после того, как Ян бросил свою семью. Из разговоров с Яном после развода Манетт знала, что Найэм была тверда, как алмаз, в своём решении переехать. И кто бы её осудил за это, думала Манетт в то время. Воспоминания, которые терзали бы её в прежнем доме, были бы слишком болезненными, а ведь у этой женщины имелось двое детей, требовавших заботы после того ядерного взрыва, что случился прямо в центре их семейного мира. И ей должно было хотеться чего‑то милого и уютного, чтобы помочь Тиму и Грейси пережить всё.
Однако Манетт думала так только до того, как узнала, что Тим и Грейси вообще не живут с матерью, а отправлены к отцу и его любовнику. После этого у неё в мыслях звучал только один вопрос: «Какого чёрта там происходит?!» Но потом Ян объяснил, что он как раз этого и желал: чтобы дети остались с ним. Когда Ян погиб, Манетт решила, что Найэм, само собой, должна забрать детей к себе. Но поскольку та и не подумала этого сделать, вопрос «Какого чёрта там происходит?!» вернулся. И теперь Манетт намеревалась получить на него ответ.
Машина Найэм стояла перед домом, и как только Манетт постучала в дверь, Найэм вышла ей навстречу. На её лице было написано ожидание, но это выражение тут же изменилось, когда Найэм увидела, что на пороге стоит Манетт. И даже если бы на Найэм не было ярко‑розового платья для коктейлей, открывавшего слишком большую часть груди, и если бы даже от неё не пахло духами так, что запах мог бы сбить с ног пони, всё равно по одной лишь смене выражения лица Манетт поняла бы, что Найэм ждёт кого‑то, кто должен вот‑вот явиться.
Найэм сказала: «А, Манетт…», и это должно было заменить приветствие. Она не отступила назад, приглашая войти в дом.
«Да и наплевать», – подумала Манетт. Она шагнула вперёд, предоставляя Найэм выбрать: то ли стоять вот так грудью к груди, то ли всё‑таки шагнуть в сторону. Найэм выбрала последний вариант, хотя и не закрыла входную дверь, позволив гостье пройти в дом.
Манетт направилась в гостиную с большими окнами, выходившими на залив, мимоходом глянула на Арнсайд‑Нот на другом берегу залива и так же мельком подумала о том, что, имея хороший телескоп, отсюда можно было бы рассмотреть не только деревья, расступавшиеся у начала пустоши, или чахлые сосны на вершине холма, но и подножие холма и гостиную её брата Николаса.
Она повернулась лицом к Найэм. Та смотрела на Манетт, но почему‑то её глаза то и дело убегали в сторону двери в кухню. Как будто там кто‑то прятался, что вряд ли имело смысл, учитывая то, с каким выражением Найэм открыла дверь. Поэтому Манетт сказала:
– Я бы не отказалась от кофе. Ты не против…
И пошла к кухне.
Найэм быстро заговорила:
– Манетт, что тебе нужно? Я бы предпочла, чтобы ты сначала позвонила, и…
Но Манетт уже вошла в кухню и взяла чайник, как будто у себя дома. На кухонной стойке она увидела причину тревоги Найэм. Это была ярко‑красная жестяная коробка, полная всякой всячины. На коробке красовалась чёрная наклейка с белыми буквами: «Корзина любви». Было совершенно очевидно, что этот интригующий предмет был доставлен по почте, потому что на полу стояла и картонная упаковка. Ясно было и то, что в коробке содержались разнообразные игрушки, которыми пользовались пары, желавшие добавить перчика в свою сексуальную жизнь. «Очень интересно», – подумала Манетт.
Найэм проскочила мимо неё, схватила «Корзину любви», спрятала в картон и сказала:
– Ладно, отлично. Так чего тебе нужно? И я предпочла бы сама приготовить кофе, если ты не против.
Она схватила с полки кофеварку и с шумом опустила её на стол‑стойку. Потом то же самое проделала с пакетом кофе и чашкой.
– Я пришла поговорить о детях, – сказала Манетт. Необходимости в предисловиях она не видела. – Почему они до сих пор не вернулись к тебе, Найэм?
– Совершенно не понимаю, при чём тут ты? Что, Тим тебе вчера на что‑то жаловался?
– Тим вчера напал на меня. Думаю, мы обе должны согласиться в том, что такое поведение ненормально для мальчика четырнадцати лет.
– А… Так вот в чём дело. Ну, ты ведь сама захотела забрать его из школы. Что‑то не так вышло? Какой ужас! – Последние слова Найэм произнесла таким тоном, который означал: ничего подобного не было, Тим просто не мог напасть на Манетт. Она засыпала кофе в кофеварку и достала из холодильника молоко. – Но тебе не стоило так уж удивляться, Манетт. Его ведь не просто так отправили в школу Маргарет Фокс.
– И мы обе знаем, по какой причине он там оказался, – парировала Манетт. – Какого чёрта вообще происходит?
– Происходит то, что Тим давно ведёт себя ненормально, как ты и сама могла заметить, это началось не вчера. И думаю, ты сумеешь сообразить, почему это так.
«Боже, – подумала Манетт, – Найэм ведь снова начинает всё ту же песенку: о дне рождения Тима и о неожиданном госте, явившемся к ним в дом…» Да, то был великолепный момент для того, чтобы узнать: отец семейства имеет любовника того же пола… Манетт хотелось задушить Найэм. Сколько ещё эта чёртова баба собирается мусолить поступок Яна и Кавеха? Она сказала:
– Но ведь Тим ни в чём не виноват, Найэм. – И добавила: – И не пытайся увести разговор в сторону, как ты обычно это делаешь, ясно? С Яном это могло пройти, но уверяю, со мной тебе этого не удастся.
– Если честно, я вообще не желаю говорить о Яне. В этом можешь быть уверена.
«Ну и ну, – подумала Манетт. – Какие потрясающие перемены! Весь прошлый год единственной темой её разговоров как раз и был Ян и его чудовищный поступок!» Ну что ж, она могла поймать Найэм на слове. Манетт ведь пришла поговорить о Тиме.
– Прекрасно. Я тоже не желаю говорить о Яне.
– В самом деле? – Найэм рассматривала свои ногти, безупречно ухоженные, как и вся она. – Приятно слышать. Я думала, Ян – это одна из твоих любимых тем.
– О чём это ты?
– Да будет тебе! Хотя ты и пыталась это скрыть многие годы, для меня никогда не было тайной, что ты испытываешь к нему желание.
– К Яну?!
– Ты всегда полагала, что если он уйдёт от меня, то к тебе. Так что, Манетт, по всем статьям тебе бы следовало так же злиться на него за то, что он выбрал в спутники жизни Кавеха.
«Боже, боже, – в растерянности думала Манетт. – Как это у Найэм получается? Она ускользнула от разговора о Тиме, как маслом намазанная!»
– Прекрати, наконец, – сказала она. – Я понимаю, что ты делаешь. Но тебе это не поможет. Я не уйду, пока мы не поговорим о Тиме. Или ты будешь говорить, или мы остаток дня будем играть в кошки‑мышки. Но кое‑что, – Манетт многозначительно посмотрела в сторону «Корзины любви», – подсказывает мне, что тебе хотелось бы от меня избавиться. А этого не сделать так просто, потому что ты сумела как следует меня разозлить.
Найэм ничего не ответила на эти слова. Она занялась кофеваркой.
Манетт продолжила:
– Тим – приходящий ученик в школе Маргарет Фокс. А значит, ночевать он должен дома, с родителями. Но он до сих пор возвращается в дом Кавеха Мехрана, а не к тебе. И как это должно влиять на его душевное состояние?
– Да тебе что за дело до его душевного состояния, Манетт? – Найэм отвернулась от кофеварки. – Что тебя больше волнует – что он живёт в доме драгоценного Кавеха или в доме вообще, а не остаётся взаперти в той школе, как какой‑нибудь преступник?
– Его дом здесь, а не в Брайанбэрроу. И ты прекрасно это знаешь. Если бы ты видела, в каком состоянии он был вчера… Боже праведный, да что с тобой происходит? Это же твой сын! Почему ты до сих пор не забрала его домой? Почему ты не забрала Грейси? Или ты их за что‑то наказываешь? Или это какая‑то игра, ты решила поиграть их жизнями?
– Да что ты знаешь об их жизнях? Что ты когда‑нибудь о них знала? Ты ими интересовалась только из‑за Яна. Ах, милый, любимый, просто святой Ян, который не может сделать ничего дурного никому из этих чёртовых Файрклогов. Даже твой отец принял его сторону, когда эта сволочь меня бросила! Твой отец! У Яна просто нимб над головой был, когда он вышел из дома рука об руку… или лучше сказать, с рукой на заднице того… какого‑то… араба! И твой отец ничего не сделал! Никто из вас ничего не сделал! А теперь он служит у твоей матери, как будто он ни при чём, как будто не разрушил всю мою жизнь! И ты ещё меня обвиняешь, говоришь, что я затеваю какие‑то игры? И ты меня спрашиваешь, что я делаю, когда ни один из вас не сделал ничего, чтобы заставить Яна вернуться домой, где ему следовало быть, чтобы исполнять свой долг, свои обязанности, заботиться о детях…
Она схватила чайное полотенце, потому что слёзы, наполнившие её глаза, уже готовы были пролиться. Но она промокнула их прежде, чем они успели испортить макияж. И тут же швырнула полотенце в мусорное ведро.
Манетт наблюдала за ней. Впервые ей что‑то становилось понятно.
– Ты не собираешься забирать их домой, так? Ты хочешь заставить Кавеха содержать их. Почему?
– Пей свой чёртов кофе и убирайся! – огрызнулась Найэм.
– Не уйду, пока не выясню всё до конца. Пока не пойму всё то, что таится у тебя на уме. Ян мёртв, так что его можно вычеркнуть. Остаётся Кавех. Он вроде бы умирать не собирается, разве что ты его убьёшь…
Манетт внезапно умолкла. Они с Найэм уставились друг на друга. Найэм отвела глаза первой.
– Уходи, – сказала она. – Уходи наконец. Уйди.
– Но как быть с Тимом? И с Грейси? Что будет с ними?
– Ничего.
– Это значит, что ты их бросаешь с Кавехом? Пока кто‑нибудь не обратится к закону, ты оставишь их в Брайанбэрроу. Чтобы Кавех в полной мере понял, что именно он разрушил. Двое детей, которые, кстати, не имеют ни малейшего отношения к случившемуся…
– Не будь так уверена.
– Что? Ты утверждаешь теперь, что Тим… Бог мой… Да ты просто сходишь с ума!
Манетт поняла, что продолжать разговор нет смысла. Забыв о кофе, она уже двинулась к выходу, когда снаружи послышались шаги и чей‑то голос произнёс:
– Найэм? Детка? Где моя девочка?
В дверях появился мужчина, державший в руках горшок с кустом хризантем, и на его лице было написано нечто такое, что Манетт сразу поняла: он ждёт не дождётся, когда они с Найэм распакуют «Корзину любви». Он для того и пришёл, чтобы поиграть со всеми теми вещицами. На его пухлом лице уже выступила лёгкая испарина предвкушения.
Увидев Манетт, он вскрикнул: «О!..» – и оглянулся через плечо, как будто решил, что ошибся домом.
Найэм поспешила сказать:
– Входи, Чарли! Манетт уже уходит.
Чарли. Его лицо показалось Манетт смутно знакомым. Но сначала она не смогла его узнать, пока он не прошёл мимо неё по коридору, нервно кивнув. От него пахло растительным маслом и чем‑то ещё… Сначала Манетт подумала о рыбе и картофеле, но потом сообразила: это был владелец одной из трёх китайских закусочных на рыночной площади в Милнторпе, той, из которой заказы доставлялись на дом. Она не раз заглядывала туда по дороге домой из Арнсайда и от Николаса, чтобы взять какой‑нибудь еды для Фредди. Просто она никогда не видела этого человека без кухонного фартука, запачканного жиром и покрытого пятнами разнообразных соусов. И вот теперь она столкнулась с ним здесь, и он готов взяться за дело, не требующее резки мяса и овощей и раскладывания их по картонным упаковкам.
Проходя в дом, мужчина сказал Найэм:
– Ты такая аппетитная, так и хочется тебя съесть.
Та хихикнула.
– Надеюсь, ты так и сделаешь. Принёс что‑нибудь вкусненькое?
И они оба засмеялись. Дверь за ними закрылась, давая им возможность заняться своими делами.
Манетт почувствовала, как её захлёстывает волна гнева. Нет, решила она, необходимо что‑то сделать с женой Яна. Но у Манетт хватало мудрости на то, чтобы понимать: ситуация может оказаться ей неподвластна. Однако она могла добиться перемен в жизни Тима и Грейси. И при этом получить и кое‑что для себя.