– Разве ты не понимаешь, что всё это значит, Саймон?
Когда Дебора говорила так, Сент‑Джеймс знал: надо быть повнимательнее. Она намеревалась подвести его к какому‑то выводу на основании того, о чём они говорили, а в данной ситуации возможный вывод мог грозить Деборе опасностью. Поэтому он сказал:
– В общем, нет, любовь моя. Что я понял, так это то, что в результате вашего разговора Алатея Файрклог расстроилась куда сильнее, чем это можно было предполагать, и это явно не имело никакого отношения к смерти Яна Крессуэлла. И мне кажется, что для тебя было бы лучше всего позвонить её мужу, сказать, что у тебя срочные дела в Лондоне, и отказаться от встречи.
– И не узнать, что ему нужно? – В тоне Деборы звучало недоверие, в глазах вспыхнула подозрительность. Как все мужья и жёны знают слабые места друг друга, так и Дебора знала слабое место своего мужа, и это была она сама. – Да с какой стати я должна так поступать?
– Ты же сама сказала: она теперь знает, что ты не та, за кого себя выдаёшь. Вряд ли ты можешь думать, что она не сказала об этом Николасу. И если он после этого звонит тебе и сообщает, что хотел бы поговорить, – ведь он так сказал, верно? – то он наверняка хочет поговорить именно о том, в каком состоянии пребывала его супруга после твоего ухода.
– Это ты захотел бы поговорить об этом. А у него могут быть совсем другие причины для встречи. И я ничего о них не узнаю, если не перезвоню ему и не соглашусь встретиться.
Они стояли на площадке перед отелем, возле арендованной машины, и Сент‑Джеймсу нужно было ехать на встречу с Линли, в Айрелет‑холл. Он пока не опаздывал, но если бы их разговор затянулся, опоздание стало бы неизбежным. Дебора вышла за ним из их номера, потому что, хотя Сент‑Джеймс и полагал, что они всё обсудили, она думала иначе. Одета она была для выхода, и это уже было дурным знаком. Однако при ней не было ни сумки через плечо, ни фотокамеры, и это вселяло надежды.
Дебора подробно пересказала ему свой разговор с Алатеей Файрклог, и Саймона, конечно, расстроило то, что легенда его жены рухнула; он считал, что ей пора выходить из игры. А Дебора полагала, что реакция аргентинки оказалась настолько бурной, что из неё следовало: женщина что‑то скрывает. И дополнительно к этому Дебора утверждала, что, если Алатея действительно что‑то затаила, очень велик шанс на то, что её муж понятия не имеет, что это такое. А потому единственным способом выяснить всё это и является разговор с Николасом.
Сент‑Джеймс тогда напомнил жене, что, если верить Линли, в окрестностях рыскает некий репортёр из «Сорс», и этого – вкупе с появлением фотографа, которая оказалась не тем, кем себя называла, – было бы вполне достаточно для того, чтобы заставить Алатею Файрклог нервничать. И вообще, что она может скрывать, по мнению Деборы? Нацистскую родню? Она же из Аргентины, в конце‑то концов.
– Чепуха, – решительно возразила Дебора.
«Чепуха? – мысленно удивился Сент‑Джеймс. – Что вообще могло означать слово «чепуха» в наше время и какое отношение могла иметь эта «чепуха» к происходящему?»
Но у него хватило ума не произнести это вслух. Он просто немного подождал, и его жена, как и следовало предположить, его не разочаровала.
– Мне кажется, – сказала Дебора, – всё это как‑то связано с тем журналом, Саймон. Алатея держалась отлично – ну, чуть‑чуть нервничала, но не более того, – пока я не заговорила о «Зачатии». Я‑то пыталась найти общую тему, немножко рассказала ей о наших собственных проблемах, и тут… Она как будто с цепи сорвалась, и…
– Мы ведь уже это обсуждали, Дебора, – терпеливо заговорил Сент‑Джеймс. – Ты видишь, к чему всё это идёт? Её муж возвращается домой, она рассказывает ему о вашей встрече, говорит, что ты не та, кем представилась, он тут же звонит тебе и настаивает на разговоре, желая заявить, что ты пролезла в его жизнь…
– Я ей сказала, что я – свободный фотохудожник. Объяснила ей, что это значит. Сообщила, что меня наняла компания «Куайери продакшн», новая компания, которая пока что не сняла ни одного фильма. Я, кстати, думаю, что она могла проверить это и обнаружить, что такой компании просто не существует. Но я тем более хочу встретиться с Николасом.
– Но твоё положение не из приятных, – сделал вывод Сент‑Джеймс, берясь за ручку дверцы автомобиля. – И тебе бы лучше всё это бросить.
Он, конечно, не стал говорить, что запрещает ей продолжать авантюру. Не сказал, что ему хотелось бы, чтобы она никуда больше не впутывалась. Долгие годы их брака научили Сент‑Джеймса не совершать опрометчивых шагов. И он просто попытался подвести Дебору к нужному выводу. Больше всего на свете он боялся потерять её, но сказать об этом он не мог, потому что она бы тут же ответила, что он её не потеряет, а он бы тогда непременно вспомнил о смерти Хелен и о той пустоте в жизни Томми, которая возникла после её гибели. А он не хотел говорить о смерти Хелен. Рана была слишком свежей, чтобы трогать её, и Сент‑Джеймс знал, что вообще‑то так будет всегда.
– Я в состоянии позаботиться о себе, – заявила Дебора. – Что он может сделать? Спихнуть меня с утёса? Стукнуть по голове? С Алатеей что‑то происходит, и я в шаге от того, чтобы узнать, что именно. Если это нечто серьёзное и если это имеет отношение к Яну Крессуэллу… Неужели ты не понимаешь?
Проблема была в том, что он всё прекрасно понимал, даже слишком хорошо. Но сказать этого не мог, потому что тогда мог последовать лишь вывод о том, что он не желал ничего узнавать. Поэтому Сент‑Джеймс просто сообщил:
– Я ненадолго уезжаю. Мы поговорим ещё, когда я вернусь, ладно?
На лице Деборы возникло То Самое Выражение. Боже праведный, как же она была упряма! Но она просто отошла от автомобиля и вернулась в гостиницу. Однако они ни о чём не договорились. Сент‑Джеймсу захотелось украсть у жены ключи от машины.
Но вместо этого он отправился в Айрелет‑холл. Именно там была назначена встреча. Валери Файрклог должна была отправиться в башню к дочери, чтобы отвлекать её и не позволять подходить к окнам. А Линли и лорд Файрклог должны были ждать Саймона, подготовив все возможные лампы, чтобы как следует осветить внутренность лодочного дома.
Сент‑Джеймс спокойно доехал до нужного места и без труда отыскал Айрелет‑холл. Ворота были открыты настежь, и он повернул машину на подъездную дорогу. Вдали безмятежно паслись олени, время от времени поднимавшие головы, как бы оценивая обстановку. И в целом картина была ошеломляющей – гигантский парк, окружённый величественными дубами, платанами, буками и небольшими рощицами берёз, возвышавшимися над бесконечными пространствами лужаек.
Линли вышел из дома, как только Сент‑Джеймс остановил машину. Следом за ним появился Бернард Файрклог, и Линли представил их друг другу. Файрклог повёл их к лодочному дому. Он сказал, что дополнительное освещение устроили, воспользовавшись проводами наружных ламп. И ещё у них были мощные фонари на всякий случай. И ещё была прихвачена целая стопка полотенец.
Они пошли по дорожке, пролегавшей между декоративными кустарниками и тополями, довольно круто спускавшейся к озеру Уиндермир. Озеро выглядело безмятежным, вокруг было тихо, только изредка слышались птичьи голоса да где‑то вдалеке, на воде, гудел мотор. Лодочный дом был приземистым каменным сооружением, с крышей, край которой опускался почти до земли. Единственная дверь лодочного дома была открыта настежь, и Сент‑Джеймс первым делом отметил тот факт, что она вообще не имела замка. Линли, безусловно, тоже должен был это заметить и сделать вывод насчёт того, что может означать отсутствие запоров.
Внутри Сент‑Джеймс увидел каменный причал, тянувшийся по трём сторонам здания. У того места, где упал в воду Ян Крессуэлл, были установлены несколько электрических ламп, и переносной шнур от них, закинутый за балку перекрытия, уходил наружу. Лампы бросали длинные тени на всё, кроме того участка каменного причала, который подлежал обследованию, так что Линли и Файрклог включили свои фонари, чтобы видны были и другие места.
Сент‑Джеймс увидел, что с одной стороны имеется рабочий стол, на котором, скорее всего, чистили рыбу. Чистка рыбы предполагала наличие некоторых инструментов, и Сент‑Джеймс сделал мысленную заметку на этот счёт; нужно было осмотреть эти инструменты как следует. Ещё в лодочном доме имелись четыре судна: шлюпка, принадлежавшая Яну Крессуэллу, вёсельная лодка, моторная лодка и каноэ. Вёсельной лодкой пользовалась Валери Файрклог, сказали Сент‑Джеймсу. Каноэ и моторной лодкой пользовались все члены семьи, но лишь время от времени.
Сент‑Джеймс осторожно подошёл к тому месту, откуда вывалились камни, и попросил фонарь.
Ему сразу стало понятно, что если бы кто‑то упал здесь, то разбить череп труда не составило бы. Камни были вытесаны очень грубо, как и во многих других строениях Камбрии. Это был сланец со странными вкраплениями гранита. Камни были уложены на известковый раствор, потому что любой другой способ укладки был бы слишком рискованным. Но раствор был очень старым, его верхний слой выветрился, кое‑где извёстка крошилась, и камни вполне могли расшататься. Однако причиной их расшатывания в равной мере могли стать и возраст, и умысел: многие поколения людей, спускавшихся с этого причала с лодки, могли со временем превратить камни в опасную ловушку. Но кто‑то мог и намеренно ускорить процесс…
Сент‑Джеймс принялся внимательно осматривать извёстку, ища след применения какого‑то инструмента, которым могли воспользоваться как рычагом. Но он обнаружил, что раствор находится в таком плохом состоянии, что практически невозможно было определить, сам ли он осыпался от старости, или ему помогли. Одна‑единственная блестящая точка гладкой поверхности сказала бы, что кто‑то применил инструмент, но такой точки Сент‑Джеймс не нашёл.
Наконец он выпрямился, закончив осмотр всего пространства на месте выпавших камней.
– И что вы думаете? – спросил Файрклог.
– Пока ничего не видно.
– Вы уверены? – Бернарду явно стало легче.
– Здесь нет никаких подозрительных следов. Можно, конечно, взять лампы помощнее и воспользоваться лупой… Но я понимаю, почему это сочли несчастным случаем. Ну, по крайней мере, пока это именно так и выглядит.
Файрклог посмотрел на Линли.
– Пока?..
– Если нет никаких следов на извёстке, это не значит, что следов нет и на тех камнях, которые упали в воду. – пояснил Линли и бросил на Саймона кислый взгляд. – Я надеялся обойтись без этого, ты ведь знаешь.
Сент‑Джеймс улыбнулся.
– Да и я тоже. Но кому‑то было бы выгодно аккуратно сместить камни. И след может обнаружиться на одном из них.
Линли передал свой фонарь Файрклогу и начал раздеваться. Оставшись в одном белье, он скривился и соскользнул вниз. И воскликнул: «О, чёрт!», когда ледяная вода поднялась до его талии. Но тут же добавил:
– Здесь хотя бы неглубоко.
– Уже неплохо, – согласился Сент‑Джеймс. – Осталось найти нужное, Томми. Это должно быть нетрудно. На этих камнях нет водорослей.
– Сам знаю, – проворчал Линли.
Он погрузился в воду. Поиск действительно оказался несложным, как и сказал Сент‑Джеймс. Камни, упавшие с причала недавно, не успели покрыться слизью и водорослями, так что Линли быстро их отыскал и поднял наверх. Но сам из воды не вылез. Вместо того он сказал Файрклогу:
– Там ещё что‑то есть. Можете направить свет в эту сторону?
И опять нырнул.
Файрклог направил луч фонаря на воду, а Сент‑Джеймс всмотрелся в извлечённые из воды камни. Он уже решил, что и с ними тоже всё в порядке, потому что на них не было блестящих следов от инструментов, – и тут Линли вынырнул во второй раз. Он что‑то держал в руке и бросил это на причал. Потом выбрался из воды, дрожа с головы до ног, и схватил полотенца.
Сент‑Джеймс наклонился и посмотрел на то, что Линли достал со дна. Файрклог, стоявший выше, над причалом, спросил:
– Что это вы там нашли?
«Этим» оказался разделочный нож, из тех, которыми чистят рыбу. У него было тонкое лезвие длиной около десяти дюймов. Но самым любопытным было то, что по виду ножа нетрудно оказалось понять: он пробыл в воде совсем недолго.
Камбрия, Милнторп
Дебора представления не имела, что думал Саймон и что могло с ней случиться, если бы она перезвонила Николасу Файрклогу. Она прекрасно выдержала столкновение с его женой; она была намерена точно так же выдержать и разговор с Николасом.
Когда она позвонила ему в ответ на его звонок, Николас попросил о встрече. Начал он с того, что ему хотелось бы знать, нужно ли Деборе от него ещё что‑то. Сказал, что понимает желание создателей фильма включить в него все возможные эпизоды, допускающие озвучивание за кадром, и таких эпизодов можно найти множество, так что нельзя ли отвезти Дебору в Бэрроу‑ин‑Фёрнес, показать то место, где живут его парни? Это может оказаться важным для создания полноты картины.
Дебора согласилась. Такая поездка давала ей лишний шанс углубиться в ситуацию, а ведь Томми хотел от неё именно этого. И она спросила, где они могут встретиться. Николас сказал, что заедет за ней в гостиницу, в этом Дебора не увидела никакой опасности. В конце концов, у неё с собой был мобильный телефон, а Саймон и Томми находились совсем недалеко. Поэтому она оставила записку мужу, добавив в неё номер сотового телефона Николаса, и вышла на улицу.
Николас подъехал минут через двадцать, на старом громыхающем «Хиллмане». Дебора ждала его перед входом в отель и, когда Николас предложил выпить кофе перед тем, как отправляться в Бэрроу‑ин‑Фёрнес, возражать не стала.
Найти место, где можно было бы выпить кофе, не представлялось сложной задачей, учитывая то, что Милнторп был городом торговым, и рядом с шоссе располагалась его большая центральная площадь. С одной стороны этой площади, на скромном холме, стояла церковь, возвышавшаяся над городом, но две из остальных трёх её сторон представляли собой сплошной ряд ресторанчиков и магазинов. Рядом с рестораном «Милнторп Чиппи», где подавались дешёвые блюда, приготовленные во фритюре, находилось маленькое кафе. Николас повёл Дебору к нему, но, не дойдя, вдруг окликнул какую‑то женщину, только что вышедшую из китайской закусочной, где блюда продавались навынос, через три дома от «Чиппи»:
– Найэм! Найэм!
Та обернулась. Дебора увидела, что женщина миниатюрна и стройна. И что она одета чересчур хорошо, учитывая время дня, поскольку такой час не предполагал высоченных каблуков и платья для коктейлей. Платье к тому же было очень коротким и позволяло увидеть отличные ноги. И декольте у него было солидным, так что напоказ была выставлена грудь – полная, дерзкая и явно – это следовало отметить – искусственная. За спиной женщины стоял мужчина в фирменном фартуке китайской закусочной. Дебора поняла, что между этими двумя явно были близкие отношения, потому что Найэм обернулась к мужчине и что‑то ему сказала, а он ответил ей откровенно чувственным взглядом.
– Извините, я на минутку, – сказал Николас Деборе и пошёл к женщине.
Та явно не была рада встрече. Её лицо как будто окаменело. Она бросила пару слов мужчине в дверях, и тот, переведя взгляд с неё на Николаса, сразу скрылся в помещении.
Файрклог заговорил. Найэм слушала. Дебора подкралась поближе, чтобы услышать хоть что‑то из их разговора, но это было нелегко, так как был торговый день и на площади толпилось множество шумного народа, да к тому же по шоссе, проходившему через Милнторп, неслись машины; Деборе пришлось пробираться между домохозяйками, закупавшими всё подряд, от фруктов и овощей до батареек к фонарикам и носков.
– …не твоя забота, – говорила Найэм. – И, уж конечно, это никак не касается Манетт.
– Да, понимаю. – Николас говорил предельно учтиво. – Но они – часть нашей семьи, Найэм, так что ты должна понять её беспокойство. И моё тоже.
– Часть вашей семьи? – повторила Найэм. – Ох, как смешно! Теперь они стали частью семьи… Вот только где была эта семья, когда он ушёл, а вы позволили этому случиться? Где была ваша семья, когда он разрушил нашу?
Николас явно сконфузился. Он оглянулся по сторонам, как бы проверяя, не слышит ли их кто‑нибудь, а заодно ища слова.
– Я не представляю, что мог сделать кто‑то из нас, чтобы помешать ему.
– О, неужели? Ну, позволь, я тебе подскажу. Твой чёртов папаша мог положить всему конец – для начала выгнать этого урода с работы. Твой поганый папаша мог сказать: «Раз ты так поступил, я тебя больше не знаю», и все остальные могли сделать то же самое! Но вы этого не сделали, так ведь? Потому что Ян всех вас держал за жабры…
– Да ничего подобного не было! – перебил её Николас.
– …и ни один из вас не хотел ему перечить! Ни один!
– Послушай, мне не хочется спорить на этот счёт. Мы по‑разному смотрим на вещи, вот и всё. Я просто хочу сказать, что Тиму очень плохо…
– А ты думаешь, что я этого не знаю? Я, нашедшая для него такую школу, где на него не показывают пальцем, как на парня, чей отец решил поселиться вместе с каким‑то грязным арабом? Я‑то, чёрт побери, знаю, что ему плохо, и я делаю то, что могу! Так что ты вместе со своей убогой семьёй можешь катиться куда подальше! Вы ведь не совали нос в мою жизнь, пока Ян был жив, так?
Она стремительно бросилась к машинам, припаркованным в северной части площади. Николас мгновение‑другое постоял на месте, опустив голову и явно что‑то обдумывая, а потом направился к Деборе.
– Извините, – сказал он. – Семейные дела.
– А, – ответила Дебора. – Так она ваша родственница?
– Жена моего кузена. Он недавно утонул. Ну, и она… ей нелегко пережить утрату. И тут ещё дети…
– Извините. Так мы?.. – Дебора показала на кафе, к которому они шли, добавив: – Может, нам лучше встретиться в другой раз?
– Ох, нет, – покачал головой Николас. – Я всё равно хочу поговорить с вами. Насчёт Бэрроу. По правде говоря, есть ещё причина для нашей встречи.
Поскольку Дебора прекрасно понимала, что Николас не имеет в виду желание побыть с ней ради её чар, она мысленно приготовилась к тому, что должно было последовать за его словами. Когда Николас ей позвонил и попросил встретиться с ним, Дебора сначала предположила, что Алатея не рассказала ему всего об их разговоре. Но теперь она сомневалась в этом.
– Да, конечно, – кивнула Дебора и вошла вместе с ним в кафе. Она заказала кофе и сухое печенье и постаралась выглядеть совершенно непринуждённо.
Николас молчал, пока им не принесли заказ. А потом заговорил:
– Я, честно говоря, не знаю, как лучше всё это выразить… в общем, лучше напрямую. Вы должны держаться подальше от моей жены, если этот ваш документальный проект будет запущен. И создатели фильма тоже должны об этом знать.
Дебора изо всех сил постаралась изобразить изумление: ни в чём не повинная женщина, совершенно неготовая к такому повороту событий. И переспросила:
– Ваша жена? – И тут же, сделав вид, что начинает понимать и сожалеть: – О… я вчера её расстроила, и она вам об этом рассказала, да? Но я надеялась, что её это не огорчит… Мне ужасно, ужасно жаль, мистер Файрклог. Это случилось ненамеренно. Просто эмоциональная неловкость, если честно. Дело ведь в том журнале, правда?
К удивлению Деборы, Николас резко спросил:
– Какой ещё журнал?
«Странная реакция», – подумала Дебора.
– Журнал «Зачатие», – пояснила она.
Ей хотелось добавить: «А что, там был ещё какой‑то журнал, в который мне следовало заглянуть?» – но, конечно, она промолчала. Зато принялась лихорадочно вспоминать всё то, что лежало на столике вместе с «Зачатием». Но вспомнить не смогла, потому что всё её внимание в тот момент было cocредоточено на одном‑единственном издании.
– Ах, это… – сказал Николас. – «Зачатие»… Нет‑нет. Это не… Не берите в голову.
Вот как раз этого Дебора сделать не могла. Решив предпринять лобовую атаку, она спросила:
– Мистер Файрклог, что‑то не в порядке? Вы что‑то хотите мне сказать? О чём‑то спросить? Могу ли я вас заверить, что…
Николас провёл пальцем по ручке кофейной чашки и со вздохом заговорил:
– Просто есть вещи, о которых Алатея не хочет говорить, и одна из таких вещей – её прошлое. Я понимаю, что вы здесь не для того, чтобы в нём копаться, но она очень этого боится: что вы начнёте копать.
– Понимаю, – пробормотала Дебора. – Ну, мне ведь нужно разобраться только в одном – в вашем проекте «Миддлбэрроу‑пеле». Конечно, тут могут возникнуть и личные вопросы к вам… А вы уверены, что вашу жену не тревожит просто то, как может подействовать на вас этот фильм? Или на вашу репутацию? На ваше положение в обществе?
Николас иронически рассмеялся.
– Знаете, я уже сам сделал достаточно для того, чтобы испортить собственную репутацию. Никакой фильм не сможет сделать больше. Нет, дело в том, что пришлось пережить Алатее до того, как мы с ней познакомились. Честно говоря, это глупо с её стороны – так переживать из‑за этого. Это же ерунда! Я хочу сказать, это ведь не какие‑то там порнофильмы и прочее в этом роде.
Дебора серьёзно кивнула. Изобразила на лице сочувствие, но промолчала. «А ведь он уже на самом краешке, – подумала она. – Самый лёгкий толчок, и…»
И она произнесла задумчиво:
– Вы ведь встретились в Юте, да? Я одно время училась в колледже в Америке. В Санта‑Барбаре. Вы знаете этот город? Там всё очень дорого, и я… Ну, средств у меня не хватало, но всегда же есть способы заработать немного денег…
Она предоставила Николасу додумать самому, в меру его воображения. На самом‑то деле она ничего там не делала, кроме посещения школы фотографов, но Файрклогу совершенно необязательно было об этом знать.
Он поджал губы, возможно обдумывая её как бы признание. Отпил немного кофе, поставил чашку на стол и сказал:
– Ну, дело вообще‑то в белье.
– В белье?..
– Алатея была моделью, рекламировала дамское бельё. У неё есть фотографии в каталогах. И рекламные плакаты из разных магазинов.
Дебора улыбнулась.
– И именно это она хочет от меня скрыть? Да что же тут такого, мистер Файрклог? И позвольте мне быть откровенной. У неё такое тело, что, как говорится, сам бог велел… Она очень хороша собой. И нетрудно заметить…
– Нет, не просто бельё, – перебил её Николас. – А такое, знаете ли… – Он сделал долгую паузу, давая Деборе возможность усвоить услышанное. – Понимаете, каталоги для людей определённого сорта… И реклама для таких… специальных магазинов. Это не… было не… я хочу сказать, бельё не для высшего света. Она чудовищно стесняется этого и очень боится, что кто‑то узнает – и унизит её так или иначе.
– Да, понимаю… Ну, можете её успокоить на этот счёт. Меня не интересует её бельевое прошлое.
Дебора посмотрела в окно, выходившее на торговую площадь. Там было всё так же много народа, а перед закусочной, торговавшей навынос, выстроились целые очереди автомобилей. За несколькими столиками, стоявшими рядом с этой очередью, сидели люди, уписывая за обе щёки то, что лежало перед ними на бумажных тарелках.
Дебора сказала:
– Я думала, дело в том журнале, «Зачатие», но это ведь скорее касалось меня самой, чем вашей жены. Но, конечно, мне не следовало затрагивать эту тему. Передайте ей мои извинения.
– Да не в этом дело, – ответил Николас. – Она, конечно, хочет забеременеть, но, если честно, в данный момент этого больше хочется мне, чем ей, и это её задевает. Но настоящая проблема – та её проклятая работа и те фотографии, она очень боится, что они вдруг появятся где‑нибудь в жёлтой прессе.
При этих словах его взгляд – как и взгляд Деборы – устремился за окно. Но в отличие от собеседницы Николас не стал небрежно оглядывать людей за уличными столиками; он мгновенно сосредоточился на чём‑то, и выражение его лица изменилось. Приятное лицо стало жёстким. Николас быстра сказал:
– Извините, я на минуточку…
И прежде чем Дебора успела ответить, он вскочил и выбежал наружу.
Дебора видела, как Николас быстро подошёл к одному из тех, кто сидел за столиками, наслаждаясь горячими китайскими закусками. Это был мужчина, который пригнул голову, заметив Николаса, явно пытаясь остаться незамеченным. Но это ему не помогло, и когда Николас схватил мужчину за плечо, тот встал.
Он был огромен. Дебора решила, что росту в нём около семи футов. Поднимаясь, он ударился головой о зонтик над столом, и его шапка упала, открыв огненно‑рыжие волосы.
Дебора потянулась за своей сумкой, когда мужчина отошёл от столика, слушая, что говорил ему Николас, а тот, похоже, раскалился не на шутку. Мужчина пожал плечами. Последовал дальнейший обмен словами.
Дебора достала фотокамеру и начала снимать человека, стоявшего напротив Николаса Файрклога.
Лондон, Кенсингтон
Барбара Хейверс сочла, что ей весьма повезло, когда оказалось, что ехать нужно было совсем недалеко, от Портленд‑плейс до Рутланд‑гейт, с южной стороны Гайд‑парка. Лорд Файрклог мог ведь отправиться куда‑нибудь в Уэппинг или ещё дальше, и хотя Барбара знала, что Линли обязательно возместит ей расходы на такси, у неё просто не было с собой достаточной суммы наличными, чтобы оплатить дальнюю поездку, а она сильно сомневалась, что водитель согласился бы в качестве части платы принять страстный поцелуй. Вообще‑то она даже не подумала ни о чём таком, когда садилась в машину, но вздохнула с облегчением, когда машина двинулась на запад, а не на восток, и довольно скоро повернула налево, за монументальную кирпичную стену Гайд‑парк‑Барракс.
Водитель показал на дом, который был нужен Барбаре, – это было красивое белое строение с целым рядом дверных звонков у входа. Барбара расплатилась, вышла из машины. Но сначала водитель, подмигнув, сообщил ей, что, когда та самая парочка приезжает сюда, они входят в дом вместе, и у каждого из них есть ключи, потому что дверь отпирает то один, то другой из них.
Множество звонков означало множество квартир, это было понятно, а множество квартир, в свою очередь, означало большое количество жильцов, что, в свою очередь, означало: придётся как‑то вычислять фигуру, о которой шла речь. Барбара закурила сигарету и принялась расхаживать по тротуару. Никотин, решила она, должен обострить её сообразительность. И действительно, ей не пришлось долго ждать включения умственных способностей.
Барбара подошла к двери и осмотрела кнопки звонков. Возле них значились номера квартир, но не было имён, как обычно в Лондоне. Однако возле одной из кнопок было написано: «Портье», и это уже можно было счесть удачей. Не каждый многоквартирный дом в Лондоне может похвастаться наличием портье. Это повышало стоимость квартир, но заодно и ограничивало свободу жильцов.
Барбара нажала на кнопку, и неживой голос поинтересовался целью её визита. Она сказала, что хотела бы получить справку насчёт одной из квартир, которая, как ей стало известно, должна быть вскоре выставлена на продажу, и нельзя ли ей поговорить о доме вообще?
Портье воспринял идею без особого энтузиазма, но всё‑таки решил оказать содействие. Голос из переговорного устройства предложил Барбаре пройти по коридору в заднюю часть здания, где находится помещение портье, и после этого замок двери, загудев, открылся.
Внутри было абсолютно тихо, если не считать чуть слышного гула машин, мчавшихся по Кенсингтон‑роуд, за Рутланд‑гейт. Барбара пошла по мраморному полу, аккуратно укрытому поблёкшим турецким ковром. Двери двух квартир, располагавшихся на первом этаже, смотрели друг на друга, а стол, на котором стояла подставка для ежедневной почты, пристроился под зеркалом в тяжёлой позолоченной раме. Барбара бросила взгляд на отделения для почты, но на них, как и на звонках, стояли только номера квартир, и никаких имён.
Сразу за лестницей и лифтом Барбара нашла дверь с табличкой «Портье». В ответ на её стук дверь открылась. Портье выглядел пенсионером, а форма на нём была слишком тесной в вороте и слишком свободной в талии. Он окинул Барбару быстрым внимательным взглядом, и выражение его лица говорило о том, что если она намерена приобрести квартиру в этом здании, то лучше ей приготовиться к нешуточному сюрпризу.
– Мне ничего не известно о продаже квартиры, вот так, – сказал портье, даже не потрудившись представиться.
– Ну, это был просто предупреждающий удар, если вы меня понимаете, – ответила Барбара. – Можно?.. – Она жестом спросила разрешения войти в кабинет и любезно улыбнулась. – Я займу у вас всего лишь минуту‑другую, не больше, – добавила она.
Портье отступил в сторону и кивком указал на письменный стол, приткнувшийся в углу комнаты. Барбара подумала о том, что старик здесь неплохо устроился, потому что часть помещения была превращена в уютную маленькую гостиную телевизором, по которому шёл какой‑то древний фильм с Сандрой Ди и Троем Донахью, сливавшимися в бесконечных страстных объятиях под нежную музыку, знакомую Барбаре.
И тут же она вспомнила название фильма. «Летний отдых». Юная несчастная любовь. Прекрасная история.
Портье заметил направление её взгляда и, решив, видимо, что выбор фильма может слишком многое сообщить о его личности, быстро подошёл к телевизору и выключил его. Потом сел за письменный стол. Барбара осталась стоять, и это явно было намеренным жестом.
Барбара постаралась дать понять, что благодарна портье за его согласие поговорить с ней. Она задала несколько вопросов о доме – таких, которые, по её представлению, должен был задать потенциальный покупатель, прежде чем выложить немалые денежки за непристойно дорогую собственность в Кенсингтоне. Возраст здания, состояние, проблемы отопления, водоснабжения, вентиляции, и не возникнет ли сложностей в отношениях с другими жильцами, и нет ли в доме каких‑либо нежелательных личностей, и что есть по соседству с домом, и нет ли рядом каких‑то особо шумных пабов, ресторанов, торговых комплексов, и есть ли рядом удобные маленькие магазины, и так далее, и так далее. Когда Барбара задала все вопросы, какие только смогла придумать (причём ответы портье записывались ею в маленький блокнотик), она сказала, забрасывая приманку и надеясь, что портье её заглотит:
– Отлично. Нет слов для благодарности. И, в общем, всё совпадает с тем, что Бернард говорил мне об этом доме.
Портье клюнул.
– Бернард? Это кто, ваш агент по недвижимости? Я ведь говорил, я не слыхал, чтобы здесь продавалась какая‑то квартира.
– Нет‑нет. Бернард Файрклог. Он мне говорил, что здесь живёт одна его хорошая знакомая, и, наверное, именно она и сказала ему о продаже какой‑то квартиры. Только я забыла, как её зовут.
– А… Это, должно быть, Вивьен Талли, вот кто, – решил портье. – Только не думайте, что это как раз её квартира продаётся. Ей это совершенно ни к чему.
– Нет, конечно, – согласилась Барбара. – Это не Вивьен. Я‑то сначала подумала, что речь о ней, и просто загорелась, увидев такую возможность, но Берни… – Барбара едва замен но подчеркнула это «Берни», – сказал, что Вивьен тут неплохо устроилась, и надолго.
– Да, это так, – кивнул портье. – Хорошая женщина, это точно. На Рождество обо мне не забыла, да, чего не могу сказать о большинстве здешних жильцов. – Он бросил короткий взгляд на телевизор, потом откашлялся.
Барбара давно заметила на невысоком столике рядом с креслом с откидывающейся спинкой тарелку с фасолью и жареным хлебом. Портье явно хотелось как можно скорее вернуться к еде, а заодно и к героям фильма и насладиться зрелищем запретной любви Сандры и Троя. Что ж, Барбара не в силах была винить его за это. Страсть и запретная любовь как раз и придают жизни вкус, разве не так?
Озеро Уиндермир
Линли как раз пил шерри перед ужином, в компании с Валери и Бернардом Файрклогами, когда явилась Миньон. Они находились в комнате, которую Валери назвала малой гостиной, и здесь в камине горел огонь, отлично разгонявший холод и сырость. Никто из них не слышал, как Миньон вошла в дом – входная дверь находилась достаточно далеко от комнаты, в которой они сидели, – так что её появление оказалось своего рода сюрпризом.
Дверь резко распахнулась, и в проёме возникла Миньон, опиравшаяся на ходунки. Снаружи опять шёл дождь, а Миньон вышла из своего причудливого жилища без плаща. Благодаря этой оплошности – которую Линли счёл вполне сознательной – Миньон промокла достаточно для того, чтобы её родители всполошились. Её волосы прилипли к голове, лента – как у Алисы в Стране чудес – сползла на лоб, и капли с неё стекали прямо в глаза; обувь и платье пропитались водой. Но ведь от башни до главного здания было не настолько далеко, чтобы вот так промокнуть. Линли пришёл к выводу, что Миньон нарочно постояла некоторое время перед входом, чтобы сцена её прихода выглядела более драматично. При виде мокрой насквозь дочери мать вскочила, и Линли – совершенно машинально, не задумываясь, – тоже поднялся на ноги.
– Миньон! – вскрикнула Валери. – Почему ты не взяла зонтик?!
– Как бы я его удержала, – возразила та, – если у меня руки заняты этой штукой? – Она кивком указала на ходунки.
– Плащ и шляпа вполне могли бы решить проблему, – спокойно заметил её отец.
Линли отметил, что Бернард не поднялся со своего места, а выражение его лица говорило о том, что уловка дочери совершенно ему понятна.
– Я о них просто забыла, – ответила Миньон.
– Иди сюда, – сказала Валери. – Садись у огня, милая. Я принесу полотенце, вытрешь волосы.
– Не хлопочи, – остановила её Миньон. – Я на минутку, сейчас пойду обратно. Вы ведь собираетесь ужинать? Ну, поскольку я приглашения на сегодняшний вечер не получала, то и не хочу отнимать у вас время.
– А зачем тебе приглашение? – возразила Валери. – Тебе здесь всегда рады. Разве что ты предпочитаешь… ну, из‑за…
Ей явно не хотелось говорить лишнее в присутствии Линли.
Но Миньон решила сама выложить всё. Она сказала:
– Я страдала нарушением обмена, Томас. Была огромной, как буйвол. Вы просто представить себе не можете, какой я была. А поскольку я таскала на себе гору жира добрых двадцать лет, они и не выдержали. Колени, я хочу сказать. Но скоро я буду как новенькая, и какой‑нибудь красавчик явится и избавит родителей от меня. Или они на это надеются.
Миньон протащилась через гостиную, села в кресло, с которого встала её мать, и сказала отцу:
– Я тоже не прочь выпить шерри. – После этого она обращалась к Линли: – Я поначалу подумала, что вы как раз с этой целью и приехали. Глупо с моей стороны, я понимаю, но вы должны учесть, что представляет собой мой отец. У него всегда наготове какой‑нибудь план. И что вы тоже часть его плана, я сразу поняла, как только вас увидела. Я только не знала, в чём конкретно этот план состоит, и потому решила, что вы хотели взглянуть на меня, если вы понимаете, о чём я.
– Миньон, ну что ты… – осторожно произнесла её мать.
– Знаешь, я, пожалуй, не откажусь всё‑таки от полотенца.
Миньон явно нравилось командовать матерью. И в её глазах вспыхнула радость, когда Валери отправилась выполнять её просьбу. Но Бернард продолжал сидеть на месте, и потому Миньон повернулась к нему:
– Так как насчёт шерри, папа?
У Бернарда был такой вид, словно он готов был вот‑вот произнести нечто такое, о чём потом сам же и пожалел бы. И при любых других обстоятельствах Линли просто смотрел бы и ждал, чем всё это кончится, но его подвело хорошее воспитание. Он поставил свой стакан с шерри на столик рядом с креслом и сказал:
– Позвольте мне?..
Бернард остановил его:
– Я сам, Томми.
– Налей побольше, – вслед отцу произнесла Миньон. – Я только что завела романтическое знакомство с мистером Сейшелы, а это была тяжёлая работа, после такой многим захотелось бы напиться… так что не разбавляй ничем.
Файрклог внимательно посмотрел на дочь. На его лице отразилось такое откровенное отвращение, что Миньон хихикнула.
– Я тебя оскорбила? – поинтересовалась она. – Мне очень жаль, извини.
Файрклог налил шерри в высокий стакан, плеснув от души. Такая порция, подумалось инс