Суфийский орден, основание и усовершенствование которого приписывают Аттару, несомненно, поддерживает традицию разработанных им способов концентрации. Этот орден во многом напоминает другие суфийские ордены и практикует упражнения, рассчитанные на то, чтобы их участники достигали гармонии со всем сотворенным и поддерживали эту гармонию. В «Парламенте птиц» описаны стадии развития суфия, через которые разные люди проходят в разной последовательности.
Суфизм является формой мышления, практиковавшейся Аттаром и его последователями (включая и его ученика Джелал-эд-Дина Руми) в условиях религиозного контекста. Он связан с ростом и органическим развитием человечества. Постижение этой формы мышления уподобляют наступлению дня после ночи, ломтю хлеба после долгого поста, неожиданной и интенсивной психической и ментальной деятельности, вызванной интенсивной потребностью человека.
Традиция приписывает Аттару изобретение особого суфийского упражнения, получившего название «Стой» — упражнения для Остановки Времени. Это происходит, когда учитель в определенный момент приказывает ученикам прекратить всякое движение. Во время этой «остановки времени» он передает ученикам свою «бараку» («барака» — единство и энергия, а также субстанция объективной реальности; «благодать»; суфии считают, что человек, наделенный «баракой», или любая вещь, содержащая «бараку», сохраняет ее, независимо от воздействия на них людей неразвитых, необтесанных, профанов). Внезапное прекращение всех физических действий помогает сознанию человека сделать определенные шаги в своем интеллектуальном развитии за счет той энергии, которую раньше расходовали его мышцы.
Члены итальянского тайного общества карбонариев, которые первоначально представляли собой мистическое братство и лишь впоследствии перешли к политической борьбе за освобождение и объединение Италии, использовали сходство между арабским словом «барака» и итальянским словом «ба-ракка». Последнее означает «укрытие без стен, барак, склад, депо, казарма». Этим термином карбонарии обозначали место своих собраний — «венту» (соответствующую «ложе» франкмасонов). Данного вопроса мы еще коснемся далее.
Использование системы Абджат в присущем ей языковом контексте раскрывает даже более глубокие значения, знакомые любому суфию-практику. Ни один человек не может быть суфийским учителем, не пройдя предварительно через целый ряд важных переживаний. Человек, обладающий подобным опытом, полностью изменяется, и обычным человеком он продолжает оставаться только внешне. Теперь у него другие функции — он стал «пастырем» («пастухом»). Что же сделало его таким? Его сделало таким знание, которое называют «уверенностью» и которого достигает одаренный суфий («достигший» или же «целостный»), и этим он отличается от обычного человека, являющегося жертвой собственной нестабильности, неустойчивости.
Идеал, к которому стремится суфизм, — «совершенство» («Бак»), именуемое в исламе «надхат», в буддизме — «нирвана», в христианстве — «спасение», в индуизме — «мукти». Речь идет о наивысшеем состоянии, которого может достичь человек. Все древние пророки и мудрецы испытали его лично и поведали о нем миру. Это наивысшее состояние — «бак» — есть естественное состояние Бога. Со временем «совершенства» может достичь каждое существо, сознательно или бессознательно, до или после смерти. Сказанное означает, что начало и конец всего живого суть одно и то же, а разница между началом и концом существует лишь во время пути.
О трех путях, ведущих к Богу
Есть 3 пути, которыми человек идет к Богу. Таково состояние человека, который путем мудрости достигает духовного блаженства независимо от преходящих жизненных условий, который освобождается от всех земных уз и обращает взоры свои к Богу, вдохновляемый Божественной Мудростью.
Первый путь — «путь неведения», которым может идти всякий. Идущего по пути неведения можно уподобить человеку, несущему тяжелый груз на плечах. Прошедший много верст под жгучим солнцем и утомившись, он сбрасывает свое бремя и погружается в глубокий сон под тенью деревьев. Таково состояние заурядного человека, который проходит свой жизненный путь слепо, следуя влечениям чувств и не ведая о высшей нравственности. Он возлагает себе на плечи бремя злых дел своих, создавая из агоний земного томления ад для себя, через который он же и должен пройти, чтобы достичь места своего назначения. О таких людях Коран говорит: «Тот, кто слеп в этой жизни, останется слепым и после смерти».
Второй путь — «путь благочестия», предназначенный для истинно любящих. Идущего по нему можно уподобить любителю вина, который пьет столько, что совершенно лишается чувств и погружается в глубокий сон. Таково состояние благочестивого человека. Джелал-эд-Дин Руми говорил: «Можно быть любящим человеком или любить Бога; достигнувший совершенства в той или другой любви — такой любящий будет взят к престолу царя любви». Благочестие — это небесное вино, которое опьяняет поклонника до тех пор, пока сердце его не исцелится от всех недугов и пока не останется в нем лишь блаженство от созерцания возлюбленного, которое и продолжается до конца пути его. Относительно этого Коран говорит: «Смерть — это мост, соединяющий друг с другом».
Третий путь — «путь мудрости». По нему идут очень немногие. Их можно уподобить человеку, который, имея все жизненные блага, достаток во всем и спокойствие духа, засыпает глубоким сном, чуждый забот и совершенно удовлетворенный. Таково состояние человека, который путем мудрости достигает духовного блаженства независимо от преходящих жизненных условий, который освобождается от всех земных уз и обращает свои взоры к Богу, вдохновляемый Божественной Мудростью. Он достигает власти над своим телом, мыслями и чувствами, что дает ему возможность создавать в себе свой рай, в котором он может испытывать блаженство до тех пор, пока не погрузится в океан вечности. О таком человеке в Коране сказано: «Мы сняли повязку с глаз твоих, и зрение хвое остро сегодня».
Каждый должен пройти по одному из этих трех путей туда, где все они сходятся, наконец, у одной и той же цели, как сказано в Коране: «Все сущее исходит от Бога и к Нему же все возвращается».
Отец Джелал-эд-Дина Руми, Баха-ад-дин Велед из Балха (прозванный почитателями за свои огромные знания «султаном улемов»), на вопрос: «Откуда и куда вы идете?» — отвечал так: «От Бога идем мы и к Богу придем. Нет власти иной, кроме власти Аллаха. Мы идем ниоткуда и придем в никуда!»
О крупнейших современных суфийских орденах
Крупнейшими современными суфийскими орденами являются ордена (тарикаты) Айссауа, Бекташи, Кадырийа, Кубравийа, Мевлеви, Накшбанди, Ниматуллахи, Рифайа, Сенусийа, Сухравардийа, Тиджанийа, Чишти, Шазимийа, Ясавийа.
О трех основных этапах самосовершенствования суфия
Суфийская традиция разделяла путь самосовершенствования и самопознания на три основных этапа.
Первый этап — шариат, то есть буквальное выполнение откровенного закона, запечатленного в Коране и преданиях о пророке Мухаммеде («сунне», или хадисах). Это подготовительный этап. Он не является вступлением на путь, так как является обязательным для каждого мусульманина. Но обязателен он и для каждого суфия, ибо, только освоив положения и догматы ислама, можно идти дальше, вступив во второй этап — тарикат, что и означает, собственно, путь (познания Бога). Конечной целью тариката считается познание Истины, то есть духовное слияние с Божественностью, Божеством. В отличие от шариата тарикат — это учение тех, кто не хочет ограничиваться соблюдениями установлений Корана и шариата, а стремится к нравственному самоусовершенствованию и самоуглублению. Но, согласно учению тариката, этого нельзя добиться самостоятельно, без руководителя и наставника. Духовный наставник — это шейх, который один способен повести последователей тариката по пути Истины, то есть по пути мистического познания Божественной Истины. Шейх — собеседник Бога, и общение с ним все равно, что общение с Богом.
Суфии считали, что за восприятием рассудка есть другая форма восприятия, называемая откровением. Только откровением постигается скрытое. Такое знание называется сокровенным. То, что постигается откровением, логике недоступно, как внешним чувствам недоступно постижение логических категорий.
По сути дела, суфийские шейхи всегда занимались экспериментальной психологией. Тарикат позволял суфиям, говоря современным научным языком, овладеть методикой психоанализа и управлять подсознательным в себе и в других.
Суфии экспериментально занимались проблемой, которую впоследствии Иммануил Кант поставил теоретически: если пространство с его характеристиками есть свойство нашего сознания, а не внешнего мира, то трехмерность мира должна так или иначе зависеть от настоящего устройства нашего психического аппарата.
Или, иначе говоря: в каком отношении к трехмерной протяженности мира стоит тот факт, что в нашем психическом аппарате имеются и именно в указанном отношении — ощущения, представления и понятия?
Несомненно, доказать или опровергнуть это можно было только при помощи опыта.
Если бы мы могли изменить свой психический аппарат и увидели бы при этом, что изменился мир вокруг нас, то это было бы для нас доказательством зависимости свойств пространства от свойств нашего сознания.
О суфийских «стоянках»
Образ жизни суфиев, по мнению академика Е. А. Бартельса (Избранные труды. Суфизм и суфийская литература. М., 1965), породил и важнейший для суфийского учения и мировоззрения образ «стоянки» (или «остановки») — «макамы», каждая из которых представляла собой устойчивое психическое состояние, свойственное путнику на данном этапе пути.
Стоянка первая — «покаяние» («тауба»), полностью меняющая психологическую ориентацию обращенного, который отныне устремлял все свои помыслы к Истине и Абсолюту.
Стоянка вторая — «осмотрительность» («вара») отражается в строжайшем различии между дозволенным и запретным.
Стоянка третья — «воздержанность» («зухд») вытекает из осмотрительности; начиная воздерживаться от запретного, путник все последовательнее проводил этот принцип, воздерживаясь от излишка — от хорошего платья, пищи, от всего, что удаляет его помыслы от истины, от всего преходящего, невечного, до отказа расширяя воздержание от всякого желания.
Стоянка четвертая — «нищета» («факр»; от этого происходит понятие нищенствующего мудреца — «факиха», и хорошо знакомое всем нам слово «факир»). Нищета как отказ от земных благ вытекала из последовательно проводимого воздержания. Но в дальнейшем под нищетой понималась не столько материальная бедность, сколько сознание, что все без исключения, вплоть до психического состояния, не является принадлежностью личности ученика.
Стоянка пятая — «терпение» («сабр»), Сабр следует за воздержанием и нищетой, поскольку они связаны с неприятными переживаниями. Здесь суфий учится покорно принимать все, что трудно перенести. Как выразился один из столпов суфизма, Джунайд: «Терпение есть проглатывание горечи без выражения недовольства».
Стоянка шестая — «упование» («таваккуль»). Здесь представление о жизни связывается с единым днем, даже мигом, и отбрасывается всякая забота о завтрашнем дне. Вот почему суфии часто называют себя «людьми времени», то есть людьми, живущими нынешним мигом. То, что минуло, уже не существует, а то, что грядет, еще не существует. Здесь высвечивается связь с представлением о том, что мир творится и уничтожается каждый миг.
Стоянка седьмая — «приятие» или «покорность» («рида»), то есть «спокойствие сердца в отношении предопределения». К этой, последней, стоянке ученика приводят пятая и шестая стоянки. Это такое состояние психики, когда любой удар или любая удача не только переносятся спокойно, но даже представить себе нельзя, чтобы они вызывали огорчение или радость. Личная судьба, да и вся окружающая действительность перестают иметь для него какое-либо значение. Состояние, весьма близкое к тому, которое древние греки именовали «непоколебимость».
Здесь, по мнению теоретиков суфизма, заканчивается путь тарикат и начинается последняя стадия совершенствования.
Дело в том, что выше тариката существуют еще две ступени совершенствования — «маарафат» и «хакикат», объединяемые большинством суфийских орденов и школ в одну. «Маарафат» — ступень, как бы предшествующая «хакикату». Она заключается в достижении суфиями мудрости, позволяющей познать сущность вещей.
Ступень третья — «хакикат» — «познание истины», соединение с Богом или растворение в Нем. Это самая высокая ступень или, как иногда говорят, степень. Она доступна, как правило, немногим. Хакикат — это реальное, подлинное бытие. Достигнув этой ступени, суфий именуется «ариф», «познавший». И постигает, конечно интуитивно, самую суть истины. Отсюда и еще одно самоназвание суфиев — «люди истинного бытия», то есть способные к интуитивному познанию истины. Следовательно, традиционная суфийская доктрина, как доктрина идеалистическая, считала возможным пусть интуитивное, но познание абсолютной истины и здесь изменяла диалектике. Практически же суфии приводили свою психику в такое состояние, при котором их сознание как бы растворялось в объекте созерцания.
Н. А. Смирнов в книге «Мюридизм на Кавказе» говорит, что суфизмом установлен ряд признаков, позволяющих судить о достижении маарафата и хакиката: это, в частности, происходит, когда суфий достиг такой степени совершенствования или богопознания и богосозерцания (инсан), что сознает себя как бы находящимся перед лицом Аллаха. Это не совсем верное представление. Суфии отождествляют себя с Богом, сливаясь с ним. Выработанные ими ряды устойчивых психических состояний позволяли в религиозном экстазе достигать реального единения духа суфия с Абсолютом. Именно в эти моменты многие суфии восклицали: «Я есмь Истинный!» За это они подвергались гонениям со стороны ортодоксального ислама вплоть до середины XII века.
К категории лиц, достигших этих ступеней, кроме святых, принадлежат почитаемые шейхи, пир-о-муршиды — наставники и учителя дервишей, факиров и мюридов.
Три ступени — шариат, тарикат и хакикат, — как прослеживается, соответствовали трем ступеням познания у суфиев.
Первая ступень познания — «уверенное знание» — сравнима с таким утверждением: «Мне не раз доказывали, я твердо знаю, что яд отравляет, огонь жжет, хотя и не испытывал этого на собственном опыте». Это ступень обычного логического познания.
Вторая ступень познания — «полная уверенность»: «Я сам своими глазами видел, что яд отравляет, огонь сжигает». Это опытное знание.
Третья ступень познания — «истинная уверенность»: «Я сам, приняв яд, испытал на себе его отравляющее действие; я сам горел в огне и убедился в способности яда отравлять, а огня — жечь».
На этой ступени познания (хакикат), по мысли суфиев, происходит полное слияние субъекта с объектом, наблюдающего с наблюдаемым, и идентификация, растворение первого в последнем.
Все три ступени познания лаконично передавались триадой глаголов: «знать, видеть, быть». Следует обратить внимание на связь между крайними членами триады — «знать» и «быть». Совершенный человек, по мнению суфиев, овладев знаниями, должен был привести в соответствие с ними свой нравственный и житейский опыт. Знание, отделенное от личной нравственности познавшего, не только бесполезно, но и губительно. Оно ведет к тому самому лицемерию, в котором погрязло казенное мусульманское богословие.
Так суфии установили зависимость между наукой и этикой, между «правдой-истиной» и «правдой-справедливостью».
Прохождение тариката требовало огромных специальных знаний. Тот, кто самостоятельно, на свой страх и риск, пытался проникнуть в тайны подсознания, или, как говорят суфии, овладеть сокровенным знанием, рисковал поплатиться здоровьем, разумом и самой жизнью. «Кто не имеет шейха, у того наставник — шайтан (дьявол, сатана)». А дьявол, по суфийскому учению, — это обратная сторона Бога.
Подобно современным психоаналитикам, опирающимся в исследовании подсознательного на сферу сексуальности как на одну из основ эмоциональной жизни, суфийские шейхи полагали, что, в отличие от шариата, где человека ведет рассудок, во время прохождения тариката его поводырем является любовь. Если помнить, что истину суфии символически именовали «любимым», «возлюбленным», то можно сказать, что они в совершенстве использовали такое психофизиологическое явление, как сублимацию, то есть возможность переключения чувственности в область духовности.
Суфии полагали чувственно-интуитивное познание высшей формой познания вообще. И потому каждый суфийский шейх считал необходимым развивать в своих учениках способности к метафизическому мышлению.
Метафизическое, образное мышление, будучи областью искусства, закономерно привело к тому, что суфийские идеи нашли свое высшее и наиболее полное выражение в поэзии.
Поэтическая речь для видных суфийских шейхов была так же естественна, как естественно для философа изложение своих мыслей в абстрактно-логических категориях.
Конечно, не каждый, кто вступал на путь, мог пройти его до конца. Суфии говорили: «Благодать (барака) дается поровну каждому, но каждый воспринимает ее в меру своих способностей». В результате одного и того же пути — тариката — вырабатывались различные характеры.
Одни шейхи были более ограниченны, другие менее. Так, например, некоторые суфийские шейхи считали, подобно казенным исламским богословам, употребление вина категорически запретным для всякого мусульманина, в том числе и для всякого суфия. Они говорили: «Вино превращает человека в похотливого пса, в грязную свинью». Другие же говорили: «Тем, кого превращает, конечно, запретно, но тем, кого не превращает, дозволено».
На протяжении истории суфизма мы видим шейхов яростных и умиротворенных, суровых и благостных, неистовых и рассудительных, занятых лишь своими собственными отношениями с Богом и ораторов, проповедников, воителей.
Здесь, конечно, сказывалось время, среда, а также психофизические свойства и направленность как самого суфия, так и его наставника.
Карбонарии как ответвление суфийского ордена
В условиях организации суфийская система Абджад находит себе гораздо более широкое применение, чем в случаях отдельно взятых людей-индивидуумов. Для того чтобы ввести непосвященных в заблуждение относительно символики или ритуала, в суфийских кругах используют стихи или омонимы. Некоторые тайные общества современного «христианского» (к сожалению, мы вынуждены брать это определение в кавычки) Запада являются ответвлениями суфийских орденов, и путь их исторического развития можно проследить, зная принципы суфийской организации, историческую возможность или же факт использования тайного языка. Одной из таких организаций являются упоминавшиеся нами выше франкмасоны, другой — карбонарии.
Суфийский орден, известный под названием «Фахмийа» («Воспринимающие»), ведет свою философскую родословную от шейха Баязида Бистами. В арабском языке есть три буквы «X». Слово, в котором пишется одна из этих «X», произносится почти так же, как «фоХМ», что означает «угольщик», «углекоп» или «кочегар».
Для того чтобы подчеркнуть это, члены ордена действительно кладут себе уголь на лицо во время орденских ритуалов. В некоторых арабских словарях масонов и являющихся ответвлением масонов карбонариев («карбонарии» означает по-итальянски «угольщики») называют угольщиками или углекопами.
Тайное итальянское общество, первоначально имевшее целью творить добро и обеспечивать взаимовыручку среди своих членов, было названо «карбонарии», то есть «угольщики». Анализ исторических, географических и лингвистических данных не оставляет никаких сомнений в том, что «угольщики» представляли собой искаженную копию «Воспринимающих» — суфиев из ордена «Фахмийа». Суфийская традиция говорит о том, что, когда учитель покидает орден, тот становится подражательным и теряет свою внутреннюю ценность. И «карбонарии» являются тому наглядным примером.
Легенда об основании ордена карбонариев («Карбонады» или, по-французски, «Шарбонри», Charbonnerie) гласит, будто король Франции Франциск I Валуа, будучи на охоте, заблудился и попал в Шотландию, граничившую с его владениями. Так его нашли угольщики и оказали ему помощь. Однако это были не простые люди, а группа мистиков, которой руководил древний мудрец. Франциск присоединился к «угольщикам» и стал их покровителем. Однако Франция в действительности граничит вовсе не с Шотландией, а с Испанией. А в Испании, сотни лет пребывавшей под мусульманским владычеством (окончательное массовое изгнание мусульман из уже христианизированной Испании произошло в 1609 году, когда оттуда было выселено около миллиона так называемых морисков, то есть мавров-мусульман, не пожелавших принять христианство), было множество суфиев. Во времена Франциска I представления о суфиях, обитающих в лесах и обучаемых «старцами», были широко распространены, и здесь мы можем увидеть еще одну линию связи с суфийскими «угольщиками». Очевидно, «Шотландия», упоминаемая в карбонарской легенде, является отнюдь не ошибкой (как долгое время считалось), а специально закодированным обозначением Испании. Это подтверждается тем фактом, что и масоны некоторых орденов также утверждают, что их первые тайные организации («ложи», соответствующие карбонарским «вентам») также были основаны в «Шотландии» и говорят о «шотландских» обрядах.
Начав с мистики, карбонарии затем склонились к этике, а впоследствии (как уже указывалось выше) превратились в политическую организацию. В Италии, как и во Франции, к ним с течением времени присоединились многие масоны. Существуют сведения о том, что уже после падения режима императора Наполеона I (Первой империи), в период кратковременной реставрации на французском престоле королей из династии Бурбонов — Людовика XVIII, а затем его брата Карла X, в одном только Париже более двенадцати тысяч масонов являлись одновременно карбонариями. Можно считать, что тайные значения ритуалов и идей, распространившихся из Испании, во многих современных масонских системах продолжают существовать «во взвешенном состоянии» или в застывшей форме, но их первоначальный смысл уже утерян. Есть много других факторов, говорящих о связях суфийских орденов с итальянским сообществом карбонариев. Рисунки, запечатлевшие встречи общества карбонариев, говорят о том, что его члены размещались так же, как размещаются на своих собраниях суфии.
Первичное, самое маленькое звено карбонариев называлось «баракка», то есть «хижина (угольщика)». Однако среди суфиев-«угольщиков» словом «барака» (означающим, как мы помним, «благодать») называли встречу, поскольку это слово первоначально использовали как сигнал к созыву собрания. Не менее интересным представляется тот факт, что в сельской местности суфии-«угольщики» считались способными наделять невест «баракой» («благодатью» в значении «счастье»), В Англии, Дании, Голландии, Эстонии и в некоторых других странах невесты часто просят трубочистов с испачканными сажей лицами («черных людей») поцеловать их сразу же после брачной церемонии (да и вообще считается, что встреча с трубочистом «к счастью»). В описаниях колдовских обрядов (сохранившихся во многих странах Европы), содержащихся как в испано-арабских, так и в североевропейских документах, Черный Человек (по-арабски: Аль-Асвад) характеризуется как одна из наиболее важных и таинственных фигур.
В своих официальных документах, а также в обращении друг к другу, карбонарии всегда употребляли выражение «дорогие сородичи». Это интересный пример перевода с арабского и переноса семитских корней из одного языка в другой (в данном случае — из арабского в итальянский) при помощи аллитерации. «Дорогими сородичами» в Коране именуют суфиев. По-арабски это слово звучит как «мукарибин» и переводится как «ближние, близкие, близкие родственники». Семитский корень «КРБ», от которого образовано слово «мукарибин», ясно различается в первом слоге итальянского слова «карбонарии» (КРБ).
П. Д. Успенский подчеркивал, что для европейской мысли суфизм долго оставался непонятным. С точки зрения христианского богословия и христианской морали смешение чувственности и религиозного экстаза недопустимо, но на Востоке они прекрасно уживались вместе. В христианском мире «плотское» всегда считалось враждебным «духовному». В мусульманском мире плотское и чувственное не отвергалось, а принималось как символ духовного. Выражение религиозных и философских истин «на языке любви» было на Востоке общераспространенным обычаем. Это и есть восточные «цветы красноречия». Все аллегории, все метафоры брались «из любви». «Мухаммед влюбился в Бога», — говорят арабы, желая передать яркость религиозного пыла пророка Мухаммеда. «Выбирай себе новую жену каждую весну на Новый Год, потому что прошлогодний календарь уже никуда не годится», — говорит персидский поэт и философ Саади. И в такой курьезной форме Саади выражает мысль, которую классик норвежской литературы Генрик Ибсен высказал во второй половине XIX века устами доктора Стокмана: «…истины не походят на долговечных Мафусаилов, как полагают многие. При нормальных условиях истина может просуществовать лет семнадцать-восемнадцать, редко дольше…»
Один из ранних авторитетных суфийских авторов, Али аль-Худжвири, приписывает самому пророку Мухаммеду такие слова: «Тот, кто услышит голос суфиев и не скажет при этом «Аминь», будет записан перед Господом как неосторожный». Так, например, можно считать вполне суфийским по духу приказание, отданное Мухаммедом своим последователям, смысл которого сводится к тому, что необходимо уважать всех Людей Книги. Здесь имеются в виду все, имеющие свои собственные священные писания (первоначально — христиане и иудеи; впоследствии в число Людей Книги суфиями были включены также зороастрийцы).
Индийский суфий Инайят-хан (проживавший в начале XX века некоторое время в Москве) утверждал: мудрец знает, что главной основой всех религий и верований является одно — «Хакк» («Истина»). Истина всегда была закрыта двумя частями одежды: тюрбаном закрыта ее голова, а плащом — все ее тело. Тюрбан сделан из тайны, известной под названием мистицизма, а плащ — из морали, которая называется религией. Большая часть пророков и святых одело Истину так для того, чтобы скрыть ее от глаз невежд (профанов) до тех пор, пока они не разовьются настолько, чтобы видеть Истину во всей ее ослепительной наготе. Но те, кто видел ее безо всяких покровов, не знают больше разума и логики, добра и зла, высокого и низкого, нового и старого, короче говоря — перестают различать все имена и образы. Весь мир для них — только Истина. В их понимании Истина едина, но, представляясь человеческим взорам, принимает множество форм, причем разница в образах ее возникает благодаря ее проявлению в различных условиях места и времени.
Истину можно уподобить воде фонтана, который бьет вверх одной струей, а вниз падает многими каплями в разное время и на разные места. Не всякий может согласиться с мнением, что различные истины произошли от одной Истины, ибо слишком трудно понять это, и нужно великое просветление, дабы это постичь. Посредственный ум ограничен столь узкими рамками в мире многообразных форм, что, естественно, не может видеть существования и глубокого значения этого явления, выходящего далеко за пределы его ограниченной рассудочной деятельности. Ум есть сознание, отраженное от имен и форм знанием, а мудрость есть сознание в чистейшем его виде, не зависящее обязательно от знания имен и форм. При помощи мудрости можно прозреть действительное состояние вещей совершенно так же, как при помощи рентгеновских лучей можно видеть сквозь непрозрачные тела. Мудрость может видеть больше, чем интеллект. Она — великое благословение (барака), ниспосланное человеку в большей или меньшей степени.
Некоторым людям мудрость была дарована в особо высшей степени, и в этих редких случаях люди, получившие ее, не должны называться просто мудрецами. Их следует рассматривать как истинное проявление самой мудрости. Это были пророки. Предвидение, вдохновение, интуиция, ясновидение, яснослышание и т. д. были их природными свойствами. Они могли видеть и слышать многое, чего другие не могли бы понять или даже представить себе. Если кто-либо спросит: «Почему же не каждый мудрец бывает пророком?», ему можно ответить: «В мировой истории было много славных людей. Почему же только Искандер Зуль Карнайн (Александр Македонский. — В.А.) был так велик, и почему же из всех царей выделялись лишь немногие, признанные впоследствии за великих? Да потому, что сами они и были теми свойствами, которыми обладали. То же самое можно сказать и о пророках».
Суфий смотрит на всех пророков и мудрецов не как на многих отдельных людей, но как на единое воплощение чистого сознания Божества или как на проявление Божественной Мудрости в многоразличных именах и образах, сошедших на землю затем, чтобы пробудить человека от глубокого сна неведения.
Миссии пророков имели цель ввести мир постепенно, соразмерно с его духовным состоянием, в Божественную Мудрость, сообщать ее человечеству в соответствии с его пониманием и сообразно особенностям разных стран и исторических периодов. Поэтому и существует столь много религий, и в то время как моральные принципы их одинаковы, сами они отличаются одна от другой. На самом же деле каждый пророк имел миссию — подготовить этот мир к принятию учения следующего за ним пророка, ибо каждый пророк предвещал приход следующего. И эта работа совершалась всеми пророками до тех пор, пока не пришел со своей миссией Мухаммед — Хатималь Мурсалин (последний посланник Божественной Мудрости) — и не дал в свою очередь завершающее изложение Божественной Мудрости. Оно гласило: «Ля-Илляга-илля-Илагу» («Нет Бога, кроме Бога»). Им была, по мнению суфиев, исчерпана цель пророческой миссии.
Суфии не имеют предубеждения против каких-либо пророков и учителей, как это делают некоторые, обнаруживающие пристрастие к одним и нелюбовь к другим. Они смотрят на них как на Божественную Мудрость (высшее свойство Бога), которая сама являлась под разными именами в разных формах.