Государственные деятели всего мира намеренно работали над тем, чтобы признать агрессивные войны преступлением против международного права. Это не новые установления, придуманные победителями для того, чтобы включить их в данный Устав. Они с честью фигурировали в Многочисленных договорах, в правительственных заявлениях, в выступлениях государственных деятелей в течение всего периода, предшествовавшего второй мировой войне.
В договорах, заключенных между Союзом Советских Социалистических Республик и другими государствами, например Персией (1 октября 1927 г.), Францией (2 мая 1935 г.), Китаем (21 августа 1937 г.), подписавшие стороны договорились воздерживаться от агрессивных актов против другой стороны. В 1933 году Советский Союз стал участником большого количества договоров, в которых содержалось подробное определение агрессии. Подобное же определение появилось в том же году в официальном докладе комитета по вопросам безопасности, организованного в связи с конференцией по сокращению и ограничению вооружений. Но государства пошли дальше, чем решение воздерживаться от агрессивных войн и помогать странам — жертвам агрессии. Они осудили агрессивные войны. Так, в антивоенном соглашении о ненападении и согласительной процедуре от 10 октября 1933 г. целой группы американских стран (а впоследствии к ним фактически присоединились все страны американского континента и целый ряд европейских стран) договаривающиеся стороны торжественно заявили, что «они осуждают агрессивные войны в своих взаимоотношениях или во взаимоотношениях между другими странами». Этот договор полностью вошел в Буэнос-Айресскую конвенцию от декабря 1936 года, подписанную и ратифицированную большим количеством американских стран, в том числе Соединенными Штатами Америки. Еще раньше, в феврале 1928 года, шестая» панамериканская конференция приняла решение, объявляющее, что «поскольку агрессивная война является преступлением против рода человеческого... всякая агрессия является незаконной и, как таковая, объявляется запрещенной». В сентябре 1927 года Ассамблея Лиги Наций приняла решение, подтверждающее положение о том, что «агрессивная, война никогда не может служить средством разрешения международных противоречий и, вследствие этого, является преступлением против международного права». Это решение также декларировало, что «всякие агрессивные войны запрещаются и навсегда остаются запрещенными». Первая статья проекта договора о взаимной помощи от 1923 года гласила: «Высокие договаривающиеся стороны, утверждая, что агрессивная война является международным преступлением, торжественно обязуются не становиться виновниками этого преступления в отношении какой-либо другой страны». Во введении к Женевскому протоколу от 1924 года было указано, что «агрессивная война является актом нарушения солидарности и преступлением против международного права». Эти договоры остались нератифицированными по целому ряду причин, но, тем не менее, они не лишены поучительного значения.
|
|
Это все повторяющееся осуждение агрессивных войн свидетельствует о том, что после создания Лиги Наций и правовых актов, которые за ним последовали, точка зрения на войну в международном праве претерпела глубокие изменения. Война перестала быть неограниченной прерогативой суверенных государств. Устав Лиги не уничтожил полностью права на войну, он ставил некоторые неразрешенные вопросы, которые, быть может, имели скорее теоретический, чем практический характер. Фактически право ведения войны было ограничено такими процессуальными и материальными препонами и отсрочками, что если бы Устав соблюдался, это право фактически сводилось бы к искоренению войн не только между членами Лиги, но также, благодаря известным положениям Устава, и в отношениях между не членами Лиги. Таким образом, Устав восстановил положение, которое существовало на заре международного права, в то время, когда Гуго Гроций закладывал основы современного международного права и установил различие между справедливыми и несправедливыми войнами, связанное с очень значительными правовыми последствиями в области нейтралитета.
|
|
Это развитие отнюдь не было задержано принятием Устава. Право вести войну было ограничено целой серией договоров, число которых можно определить поразительной цифрой — около тысячи договоров об арбитраже и согласительной процедуре, которые практически охватили все страны мира. Так называемый «Опциональный Параграф» 36-й статьи статута постоянной Палаты международного правосудия[33], который предоставлял Палате право принудительной юрисдикции в отношении весьма обширных категорий споров и который являлся фактически самым важным из обязательных соглашений об арбитраже, в послевоенный период был подписан и ратифицирован очень многими странами. Германия сама подписала это соглашение в 1927 году. Она вновь подписала его и при этом на пятилетний срок от имени национал-социалистского правительства в июле 1933 года. (Характерно, что договор не был снова ратифицирован после того, как срок его истек в марте 1938 года.) Начиная с 1928 года, очень многие государства подписали и ратифицировали Генеральный Акт о мирном урегулировании международных споров, который предназначался для того, чтобы заполнить пробел, оставленный Опциональным Параграфом и существующими договорами об арбитраже и согласительной процедуре.
|
|
Вся эта разветвленная сеть договоров для мирного разрешения конфликтов свидетельствует о том, что все более крепло убеждение в том, что война переставала быть нормальным и законным средством урегулирования международных противоречий. Открытое осуждение агрессивных войн, о котором я уже говорил, также является доказательством этого положения. Но имеются еще более прямые доказательства в этой области. Локарнский договор от 16 октября 1925 г., на который я сошлюсь позже и который был подписан также Германией, являлся более, чем договором об арбитраже и согласительной процедуре, в котором подписавшие его стороны принимают определенные обязательства в отношении мирного урегулирования споров, которые могут возникнуть между ними. Он является, с определенными оговорками о праве самообороны при известных обстоятельствах, обязательством более общего порядка, по которому стороны соглашались, что «они ни в коем случае не будут нападать друг на друга или вторгаться на территорию договаривающихся стран или прибегать к войне друг против друга».
Это являлось общим отказом от войны, и именно так это рассматривалось юристами и общественным мнением во всем мире. Локарнский договор являлся не просто одним из многочисленных договоров об арбитраже, заключенных в то время. Он рассматривался как краеугольный камень европейского устройства и нового правового порядка в Европе, как частичная, добровольная и щедрая замена справедливой строгости Версальского договора.
С его появлением термин «беззаконность войны» перестал быть просто термином пацифистской пропаганды, теперь он стал часто встречаться в работах по вопросам международного права и в официальных заявлениях правительств. В результате Локарнского договора не было больше такого уважаемого юриста или ответственного государственного деятеля, который связал бы свое имя с утверждением, что, по крайней мере, в тех случаях, когда это касается двух заинтересованных сторон, война остается неограниченным правом суверенных государств.
Однако, хотя действие Локарнского договора распространялось лишь на подписавших его, он тем не менее имел более широкое значение, поскольку он проложил дорогу для гораздо более основательного и подлинно революционного вклада в современное международное право, а именно для общего договора об отказе от войны от 27 августа 1928 г., известном также как Парижский пакт, или пакт Бриана―Келлога, или как пакт Келлога. Этот договор, являющийся наиболее тщательно и подробно разработанным документом международного законодательства, связывал в 1939 году более 60 государств, включая Германию. Вслед за международной почтовой конвенцией он был и остается самым широко распространенным и ратифицированным международные документом. Он не содержал указаний на срок действия и рассматривался как краеугольный камень всякого будущего международного порядка, порядка, который достоин этого названия. Он полностью является частью международного права, каким оно представляется в настоящее время, и не претерпел никаких изменений, а также не был заменен Уставом Объединенных Наций.
Вполне своевременно и справедливо в этот торжественный час истории человечества, когда ответственные руководители государства обвиняются в преднамеренном нарушении этого великого договора, который был и остается источником веры и надежды для человечества, вполне справедливо подробно остановиться на двух статьях и преамбуле этого договора.
«Президент германской империи... ясно сознавая свою торжественную обязанность содействовать благосостоянию человечества, убежденные в том, что наступило время для искреннего отказа от войны как от инструмента национальной политики, и в том, что ныне существующие мирные и дружественные отношения между народами могут быть сохранены в будущем;
Убежденные в том, что все изменения в их отношениях с другими государствами должны проводиться только мирным путем и являться результатом мирного и упорядоченного прогресса и в том, что каждая из подписавшихся держав, которая впоследствии попытается проводить в жизнь свои национальные интересы путем обращения к войне, тем самым будет лишена преимуществ, которые дает это соглашение;
В надежде, что, ободренные их примером, все другие государства мира присоединятся к этой гуманной попытке, и, подписав данный договор, как только он войдет в силу, дадут своим народам возможность пользоваться преимуществами, которые он предоставляет, тем самым объединив цивилизованные народы мира для коллективного отказа от войны как инструмента национальной политики...
Статья 1. Высокие Договаривающиеся Стороны торжественно заявляют от имени своих народов, что они осуждают обращение к войне для разрешения международных разногласий и отказываются от нее как от инструмента для проведения национальной политики в отношениях между ними.
Статья 2. Высокие Договаривающиеся Стороны соглашаются с тем, что урегулирование или разрешение всех разногласий или конфликтов, которые могут возникнуть между ними, каков бы ни был их характер и происхождение, — никогда не будет проводиться иными средствами, кроме мирных».
В этом соглашении об отказе от войны весь цивилизованный мир отрицал войну как законно разрешенное средство навязывания новых законов или изменения их. Право вести войну не являлось больше сущностью суверенитета. Каково бы ни было положение в 1914 или в 1918 годах (и здесь нет необходимости обсуждать это), не было такого авторитетного специалиста по международному праву, или ответственного специалиста по международному праву, или ответственного государственного деятеля, или солдата, заинтересованного в законном использовании вооруженных сил, который бы сомневался в том, что после включения Парижского пакта в сборник статутов, агрессивная война стала в противоречие с существующим международным правом.
Многократные нарушения этого пакта державами оси также ни в какой степени не повлияли на его действенность. Это надо сказать твердо и ясно. Самые эти нарушения в глазах всякого, за исключением циников и злорадствующих, только увеличили его силу: они вызвали справедливый гнев народов, возмущенных презрительным пренебрежением к Великому Статуту и твердо решившихся защищать его установления. Парижский пакт является законом народов. Этот Трибунал потребует его соблюдения.
Надо также сказать следующее. Парижский пакт не был только неуклюжей попыткой выставить указатель дорог на пути виновных, он не давал Германии права начать войну против Польши и в то же самое время рассчитывать, как это было в случае с Великобританией и Францией, на безнаказанность и безопасность в отношении военного воздействия на основании тех же установлений Парижского пакта. Этот пакт очень ясно указывал в своей вступительной части, что ни одно государство, виновное в нарушении его положений, не будет иметь права пользоваться его преимуществами.
Когда в самом начале второй мировой войны Великобритания и Франция сообщили Лиге Наций, что они находятся в состоянии войны с Германией с 3 сентября 1939 г., они тем самым объявили, что, совершив акт агрессии против Польши, Германия нарушила обязательства, взятые ею на себя не только в отношении Польши, но также в отношении других держав, подписавших Парижский пакт. Нарушение пакта по отношению к одной из подписавших сторон было также нападением на всех остальных, и они имели полное право так именно его и рассматривать.
Это нужно подчеркнуть для того, чтобы никто из подсудимых не хватался за букву статей второго раздела обвинительного заключения и не смог утверждать, что не Германия начала войну против Объединенного Королевства и Франции 3 сентября 1939 г. Объявление войны исходило от Объединенного Королевства и Франции, но акт войны и начало войны исходили от Германии в нарушение основных положений договора, который она подписала.
Генеральный договор об отказе от войны, великий конституционный инструмент международного общества, пробужденного смертельной опасностью нового Армагеддона, не оставался единственной попыткой разрешить такого рода вопросы, попыткой, которая была обречена на забвение в водовороте повторяющихся международных кризисов. Он стал, вместе с Уставом Лиги Наций или независимо от этого Устава, отправной точкой для новой ориентации для правительств в вопросах мира, войны и нейтралитета. Необходимо процитировать некоторые из этих заявлений и деклараций, сделанных правительствами в отношении этого пакта. В 1929 году правительство Его Величества в Соединенном Королевстве, в связи с вопросом о предоставлении Постоянной Палате международного правосудия юрисдикции в отношении осуществления прав воюющей стороны относительно нейтральных государств, сделало заявление, которое показывает изменение в международном праве, происшедшее в результате Парижского пакта:
«...Но положение в целом покоится на предпосылке, полностью воспринятой международным правом, что нет ничего незаконного в использовании войны в качестве оружия национальной политики и, как естественное следствие этого, что положение и права нейтральных государств совершенно не зависят от обстоятельств любой войны, которая в это время может иметь место.
До того, как был принят Устав, основой закона о нейтралитете являлось положение, что права и обязанности нейтральных стран идентичны по отношению к обеим воюющим сторонам и совершенно не зависят от того, кто прав, а кто виноват в споре, который привел к войне, а также от соответствующего положения воюющих сторон в глазах общественного мнения.
...Именно эта точка зрения не является больше состоятельной в отношении государств, которые являются членами Лиги Наций и участниками мирного договора. Цель этих договоров, если рассмотреть их все вместе, заключается в том, чтобы лишить народы права использовать. войну в качестве инструмента национальной политики и запретить государствам, которые их подписали, оказывать помощь или поддержку агрессору».
Это было сказано в 1929 году, когда войны не было даже на горизонте.
«Вследствие этого произошли основательные изменения во всей проблеме прав воюющих и нейтральных государств. Вся политика данного, правительства Его Величества (и, как это будет ясно, любого другого правительства) основана на твердом решении следовать своим обязательствам, входящим в Устав Лиги и в мирный договор. Поскольку это так, ситуация, с которой нам придется встретиться в случае войны, в которую мы можем быть втянуты, не будет ситуацией, в которой права и обязанности воюющей стороны и нейтральных государств будут опираться на старые законы о войне и нейтралитете, но ситуацией, при которой положение членов Лиги будет определяться Уставом и Пактом...»
(Меморандум о подписании правительством Его Величества в Соединенном Королевстве Опционального параграфа Статута. Сборник №12 (1929) 3412, стр. 9).
Главный обвинитель от имени Соединенных Штатов ссылался в своей вступительной речи на очень веское заявление господина Стимсона, государственного секретаря, в котором в 1932 году он показал, какие глубокие изменения внес Парижский пакт в международное право. Сейчас уместно процитировать соответствующий абзац полностью:
«Подписавшие пакт Бриана―Келлога державы отказались от войны между народами. Это значит, что война стала практически беззаконной во всем мире. Она не является более источником и предметом права, она не является больше стержнем, вокруг которого вращаются обязанности поведения и права народа. Она стала противозаконной. Отсюда, когда два народа вступают в вооруженный конфликт, или один из них, или оба они являются преступными сторонами, нарушителями закона, установленного договором. Мы больше не будем отграничиваться от них чертой и поступать с ними в соответствии с дуэльным кодексом, вместо этого мы объявим их нарушителями закона».
Почти через 10 лет после этого, когда многочисленные независимые государства оказались поверженными и потрясенными, а само их существование оказалось под угрозой военной машины нацистского государства, генеральный прокурор США, а в дальнейшем прославленный член Высшего Трибунала этой великой страны очень ясно показал, какие изменения в праве явились результатом генерального договора об отказе от войны. В своей речи от 27 марта 1941 г. он сказал:
«...Пакт Бриана―Келлога от 1928 года, в котором Германия, Италия и Япония согласились вместе с нами, так же как и другими народами, отказаться от войны, как от средства проведения политики, точно определил беззаконность войны и соответственно изменил связанное с этим вопросом положение об обязательствах нейтральных держав... Договор об отказе от войны и Аргентинский антивоенный договор лишили подписавшие их державы права на войну как на инструмент национальной политики или агрессии и объявили незаконными войны, начатые в нарушение их положений. Вследствие этого эти договоры уничтожили историческую и юридическую основы доктрины нейтралитета, которая прежде состояла в абсолютном беспристрастии па отношению к агрессивным войнам...
Из этого следует, что государство, которое начало войну в нарушение своих обязательств, не получает права на равное отношение со стороны других государств, если только договорные обязательства не требовали другого разрешения этого вопроса. Такое государство не получает никаких прав в результате своих беззаконных действий.
...В явных случаях агрессии, когда факты столь очевидны, что мировое общественное мнение принимает их, выражаясь юридически, без доказательства, мы не можем останавливать действие международного права и позволить этим великим договорам превратиться в мертвую букву. Мировое общественное мнение, которое не боится высказываться, а также действия американских государств определили, что державы оси являются агрессорами в текущих войнах, что является соответствующим основанием для нашей политики при теперешнем положении вещей в области международной организации...».
Нет никакого сомнения, что к тому времени, когда национал-социалистское государство — Германия — начало приготовления к агрессивной войне против цивилизованного мира и к тому времени, когда оно завершило выполнение своего плана, агрессивная война, согласно Парижскому пакту и другим договорам, стала вне всякого сомнения незаконной. Именно на этом всемирном договоре, пакте Келлога, главным образом основывается раздел второй обвинительного акта.
Обвинение сочло необходимым — более того обязательным — установить без всякой тени сомнения, рискуя быть обвиненным в крайней многоречивости, тот факт, что только поверхностные знания или преступления, сентиментальность могут дать основания для утверждения, что существует значительный элемент применения обратной силы закона в решимости авторов Устава рассматривать агрессивную войну как поведение, которое запрещено международным правом и определено как преступное.
Мы проследили, как прогрессировали ограничения права войны — отказ от агрессивной войны, осуждение агрессивной войны как инструмента национальной политики. Какой государственный деятель или политик, отвечающий за судьбы нации, мог сомневаться, начиная с 1928 года, в том, что агрессивная война, что всякая война, кроме оборонительной, или кроме войны ради коллективных принудительных действий в целях восстановления права, или войны против государства, которое само нарушило Парижский пакт, является противозаконной и беззаконной? Какой государственный деятель или политик, начинающий такую войну, мог серьезно и оправданно рассчитывать на безнаказанность, если только он не рассчитывал на успешный исход своей преступной затеи. Какого иного, более определенного доказательства того факта, что международное право запретило такие войны, мог бы желать любой юрист, кроме того, которое было представлено здесь. Существуют, правда, некоторые мелкие провинциальные юристы, которые отрицают существование какого бы то ни было международного права.
Действительно, как я уже говорил, нормы международного права могут не удовлетворять требованию Остина, согласно которому закон должен навязываться суверенно. Но правовое регулирование в международных отношениях покоится на совершенно иных юридических основаниях. Оно зависит от соглашения, но от соглашения, которое не может быть устранено односторонним действием. В области международных отношений источником права является не приказ суверена, а договорные соглашения, связывающие каждое из государств, которое подписало данный договор. Действительно верно — и признание сегодня того, что это так, всеми великими мировыми державами чрезвычайно существенно для будущего мира, — как сказал господин Литвинов и что полностью признает Великобритания, «что абсолютным суверенитетом и полной свободой действий пользуются только те державы, которые не взяли на себя никаких международных обязательств. Как только государство берет на себя международное обязательство, оно тем самым ограничивает свой суверенитет». Только таким образом и этот путь ведет к установлению мира во всем мире.
Можно, однако, спорить, что хотя война была объявлена беззаконной и запрещена, она не была объявлена беззаконной и запрещенной как преступление. Могут сказать, что международное право не применяет термин «преступный» по отношению к государствам и тем более по отношению к отдельным лицам, но можно ли в действительности сказать, имея в виду этих подсудимых, что ведение ими агрессивных войн, которые бросили миллионы людей в пучину смерти, которые повлекли за собой военные преступления и преступления против человечности, обрекли на пытки и уничтожили бесчисленные тысячи ни в чем не повинных мирных жителей, которые опустошили города, которые уничтожили жизненные удобства... нет, самые необходимые основы цивилизации во многих странах, которые превратили мир в развалины, из которых он восстанет только через несколько поколений, можно ли сказать вполне серьезно, что ведение таких войн является только нарушением установлений, только беззаконием, что оно должно быть только осуждено и не является преступлением, подсудным любому трибуналу? Никакой закон, который достоин имени закона, не позволит привести себя к абсурду. Естественно, что великие державы, ответственные за этот Устав, отказались допустить такое положение. Они сделали неизбежные выводы из отказа от войны и запрещения и осуждения войны, и эти выводы стали частью международного права. Они отказались лишить правосудие всякой силы, подписавшись под истрепанными доктринами о том, что суверенное государство не может совершить преступление и что никакое преступление не может быть совершено отдельными лицами от имени этого государства. Их отказ поставить себя в смешное положение и определил правовые нормы, лежащие в основе этого Трибунала.
Если это является нововведением, то такое нововведение следовало ввести уже давно. Это желанное и плодотворное нововведение, полностью соответствующее справедливости, здравому смыслу и основным целям международного права. Но разве это в действительности нововведение? Или это только логическое развитие права?
Действительно, было время, когда специалисты в международном праве утверждали, что ответственность государства, в силу его суверенности, ограничивается ответственностью в пределах договоров. Международные суды не приняли эту точку зрения. Они неоднократно утверждали, что государство может явиться правонарушителем, что оно может быть виновным в незаконном нарушении границ, в нанесении ущерба, в пренебрежений законам. Они пошли дальше. Они придерживались точки зрения, что государство в некоторых случаях может быть обязано оплатить убытки (в возмещение того, что оно не сумело создать необходимых условий безопасности для граждан другой страны, живущих на его территории).
В недавнем случае арбитража между Соединенными Штатами и Канадой в 1935 году арбитражная комиссия, с согласия американского представителя, решила, что Соединенные Штаты обязаны уплатить за нанесенный ущерб в отношении канадского суверенитета. В более широком плане Устав Лиги Наций, определяя санкции, признает принцип насильственного применения закона против коллективов, причем такое принуждение может носить, в случае необходимости, характер наказания. Таким образом, нет ничего особенно нового в принятии принципа, по которому государство, как таковое, является ответственным за преступные действия. Фактически, если не опираться на неубедительный аргумент о суверенитете, в самом праве нет оснований, по которым государство не должно было бы отвечать за преступления, совершенные от его имени.
В деле, которое разбиралось около 100 лет назад, доктор Лашингтон, великий английский адмиралтейский судья, отказался признать, что государство не может быть пиратом. История, совсем недавняя история, не дает оснований для точки зрения, что государство не может являться преступником. Напротив, неизмеримые возможности творить зло, присущие государству в наш век науки и организованности, как будто бы особенно настоятельно требуют мер для подавления такого преступного поведения, даже в большей степени, чем в тех случаях, когда дело касается отдельных людей. Поэтому, поскольку Устав установил принцип криминальной ответственности государства, нам следует приветствовать это, как мудрую и дальновидную меру в области международного законодательства.
Не может быть сомнения в принципе уголовной ответственности со стороны государства, ведущего агрессивную войну.
Следует признать, что жестокости коллективной кары, которая равно обрушивается на виновных и безвинных, противны совести, хотя следует заметить, что большинство из этих невинных жертв не поколебалось бы пожать плоды преступных действий, если бы они были успешными. Гуманность и справедливость найдут пути для смягчения любой несправедливости в таком коллективном наказании. Кроме того, можно избежать многих трудностей, направив наказание непосредственно против тех, кто отвечает за преступное поведение государства. Именно здесь государства, которые наметили основы Устава, совершили шаг, который справедливость, правовое сознание и просвещенное понимание блага человеческого должны приветствовать без колебаний и оговорок.
Устав совершенно ясно заявляет, что устанавливается индивидуальная ответственность за преступления, включая преступления против мира, совершенные от имени государства. Государство не является абстракцией. Его права и обязанности являются правами и обязанностями людей; его действия — действиями людей. Принцип права, устанавливающий, что политики, начинающие агрессивную войну, не смогут найти прибежища в неприкосновенности государства, является здоровым принципом. Также здоровым принципом права является закон, согласно которому люди, которые в нарушение закона втягивают свою собственную и другие страны в агрессивную войну, делают это уже с петлей на шее. Сказать, что те, кто помогают и подстрекают к преступлению, те, кто являются советчиками и содействуют совершению преступления, сами являются преступниками, сказать это — значит сказать слишком обобщенно, с точки зрения нашей собственной национальной юриспруденции.
Самый принцип индивидуальной международной ответственности за преступления против международного права не является полностью новым, он уже применялся, и не только против пиратов. Все законодательство, относящееся к военным преступлениям, в отличие от преступления войны[34] основано на принципе индивидуальной ответственности.
Будущее международного права и фактически всего мира зависит от его применения в гораздо более широкой сфере, в особенности в сфере сохранения мира во всем мире. Следует установить не только основные человеческие права, как это сделано в Хартии Объединенных Наций, но также основные человеческие обязанности, как это указано в Уставе этого Трибунала. Нет более необходимого или более важного долга, чем не нарушать мир народов, нарушая установления и запрещения законов. Если это является нововведением, то это такое нововведение, которое мы готовы защищать и оправдывать. Это не нововведение, которое вызывает новое преступление.
Международное право уже прежде, чем был принят Устав, объявило агрессивную войну преступным актом. Таким образом, в этом отношении в положениях Устава нет, по существу, никакого применения обратного действия закона. Устав лишь устанавливает ответственность людей, совершивших преступления, которые явно являются таковыми с точки зрения общего законодательства. Он восполняет пробел в международной криминальной процедуре. Существует огромная разница между тем, чтобы сказать человеку: «Теперь вы будете наказаны за действие, которое не являлось преступлением в то время, когда вы его совершили», и между тем, чтобы сказать ему: «Вы теперь понесете наказание за поведение, которое противоречило закону и являлось преступлением, когда вы его совершили, хотя, вследствие несовершенства международного механизма, в то время еще не существовало суда, в компетенции которого было бы осудить вас за это».