ФОРМУЛА ИНДИВИДУАЛЬНОЙ ОТВЕТСТВЕННОСТИ 3 глава




Если это является применением обратной силы закона, мы заявляем, что оно полностью соответствует высшим нормам справедливости, которые в практике всех цивилизованных стран установили определенные границы для применения обратной силы закона. Пусть подсудимые и их приверженцы жалуются, что этот Устав в данном и других вопросах является делом рук победителей. Эти победители, составляющие, как это есть на самом деле, подавляющее большинство народов мира, представляют также чувство справедливости, присущее этому миру, которое окажется попранным, если военные преступления после второй мировой войны останутся безнаказанными. И интерпретируя, декларируя и пополняя, таким образом, уже существующие законы, они согласны подвергнуть себя суду истории.

Поскольку Устав этого Трибунала ввел новый закон, его авторы создали прецедент для будущего. Прецедент, который является действенным против всех, в том числе против тех, кто его установил. По существу этот закон, объявляющий обращение к агрессивной войне преступлением против международного права, уже был твердо установлен, когда был принят Устав. Назвать это применением обратной силы закона — значит, попросту, употребить неверные слова.

Остается только разрешить вопрос, на котором не следует надолго задерживать внимание Трибунала, вопрос о том, являются ли войны, которые вела Германия и ее руководители в нарушение договоров, соглашений и гарантий, агрессивными войнами. Агрессивной войной является война, к которой прибегают в нарушение международных обязательств — не обращаться к войне или в тех случаях, когда нет полного отказа от войны, или когда к ней обращаются, пренебрегая обязанностью использовать процедуру мирного урегулирования, которую государство обязалось соблюдать.

Надо сказать, что в период между двумя мировыми войнами существовало разногласие между юристами и государственными деятелями в том, что являлось более предпочтительным: попытаться дать заранее правовое определение агрессии или предоставить государствам, заинтересованным в этом, и коллективным органам международного сотрудничества свободу оценки фактов в каждом отдельном случае, который мог возникнуть.

Те, которые придерживались последней точки зрения, утверждали, что жесткое определение может быть использовано беззастенчивым государством для выполнения его агрессивных планов, они опасались, и Британское правительство в течение некоторого времени было согласно с ними, что автоматическое определение агрессии может превратиться «в ловушку для невиновных и ориентир для виновных».

Другие придерживались точки зрения, что в интересах безопасности и ясности было бы полезно и правильно иметь определение агрессии, подобно тому как существует определение всякого преступления в национальных законодательствах. Они настаивали на том, что компетентным международным органам, политическим и юридическим, можно поручить избегать, в каждом отдельном случае, определения агрессии, которое может привести к обструкции или к абсурду. В мае 1933 года комитет по вопросам безопасности конференции по разоружению предложил следующее определение агрессии:

«Агрессором в международном конфликте будет считаться, в соответствии с соглашениями, существующими между участниками данного спора, государство, которое первым совершит любое из следующих действий:

1) объявление войны другому государству,

2) вторжение вооруженными силами, с объявлением или без объявления войны, на территорию другого государства,

3) нападение сухопутными, морскими или воздушными силами, с объявлением или без объявления войны, на территорию, суда или воздушный флот другого государства,

4) морская блокада берегов или портов другого государства,

5) оказание поддержки вооруженным бандам, сформированным на его территории, которые вторглись на территорию другого государства, или отказ, несмотря на запрос подвергнувшегося нападению государства принять на собственной территории все меры, которые находятся в силах данного государства, для того, чтобы лишить эти банды всякой помощи или защиты».

Различные договоры, заключенные в 1933 году Союзом Советских Социалистических Республик и другими государствами, в точности следовали этому определению. Это же относится к проекту конвенции, представленному в 1933 году правительством Его Величества в Соединенном Королевстве конференции по разоружению.

Однако будет нерационально подробно останавливаться здесь на деталях этой проблемы или на определении агрессии. Трибунал не позволит отвлечь себя от своей цели попытками рассматривать в данном Суде совершенно академической, и при данных условиях абсолютно нереальной контроверзы по поводу того, что такое агрессивная война. Не существует определения агрессии, общего или частного, которое бы полностью не покрывало во всех деталях преднамеренного покушения Германии на территориальную целостность и политическую независимость столь многих суверенных государств.

Приняв как закон, что народы мира с помощью Парижского пакта окончательно объявили войну беззаконием и преступным актом, обратимся к фактам и рассмотрим, как эти подсудимые под руководством своего вождя и с помощью своих сообщников растоптали лучшие надежды человечества и старались привести мир к анархии.

И, прежде всего, дадим это общее определение потому, что оно будет впоследствии подтверждено с помощью документов. С того момента, когда в 1933 году Гитлер стал канцлером, а подсудимый фон Папен — вице-канцлером и подсудимый фон Нейрат — министром иностранных дел, само небо над миром помрачнело, надежды человечества стали меркнуть, договоры не казались больше содержащими торжественных обязательств; их заключали с непревзойденным цинизмом для того, чтобы использовать как средство для обмана других государств относительно военных намерений Германии. Международные конференции не могли более применяться для мирного урегулирования в спорных вопросах, они являлись только удобным местом для удовлетворения путем шантажа требований, которые впоследствии были полностью удовлетворены с помощью войны. Мир узнал, что такое война нервов, дипломатия совершившегося факта, шантажа и вымогательства.

В октябре 1933 года Гитлер заявил своему кабинету, что поскольку предполагаемая конвенция по разоружению не предоставляет полного равноправия Германии, «нужно будет взорвать изнутри конференцию по разоружению. Не может быть и речи о переговорах. Германия уйдет с конференции и выйдет из Лиги Наций». И 21 октября 1933 г. она это сделала и, сделав это, нанесла смертельный удар по безопасности, которая опиралась как на свою основу на Устав Лиги. С этого времени вся внешняя политика Германии стала политикой сплошного пренебрежения всеми международными обязательствами, и, конечно, не на последнем месте стояли те, которые были торжественно заключены самой Германией.

Как выразительно признавал сам Гитлер, «соглашений следует придерживаться только до тех пор, пока они служат определенной цели». Мы могли бы добавить к этому, что единственной их целью было усыпить будущую жертву фальшивым ощущением безопасности. Это стало постепенно настолько явным, что получить от подсудимого Риббентропа предложение заключить договор о ненападении с Германией почти всегда значило, что Германия собирается напасть на государство, которому делалось такое предложение. Они использовали и нарушали, когда обстоятельства этого требовали, не только формальные договоры. Эти подсудимые также обвиняются в нарушении менее формальных гарантий, которые в соответствии с дипломатическими обычаями Германия давала соседним государствам.

Сегодня, когда прогресс науки в этом мире так велик, мир получил средства сообщения и связи, до сих пор неизвестные, и, как это признал сам Гитлер, международные отношения не зависят больше теперь от одних только договоров. Методы дипломатии меняются. Руководитель государства может обратиться к правительству и народу другого государства. Но, хотя методы меняются, принципы, доверия и честности, являющиеся основами цивилизованного общества, как в международной, так и в национальной сфере, остаются неизменными. Уже давно было сказано, что все мы — часть одного целого. И если сегодня различные государства связаны более тесно и поэтому являются частью мирового общества больше, чем когда-либо прежде, тем более теперь необходимо наличие добросовестности между ними.

Посмотрим теперь, как эти подсудимые, министры и высокопоставленные чиновники нацистского правительства индивидуально и все вместе вели себя в этих обстоятельствах.

Рано утром 1 сентября 1939 г. под сфабрикованным и, во всяком случае, несостоятельным предлогом вооруженные силы германской империи вторглись в Польшу на протяжении всей границы и ввергли таким образом мир в войну, которая разрушила столь многочисленные устои нашей цивилизации.

Это было нарушением Гаагской конвенции. Это было нарушением Версальского договора, который установил границу между Германией и Польшей. И как бы сильно ни было отрицательное отношение Германии к этому договору, хотя Гитлер заявил, что он будет выполнять его территориальные постановления, — Германия, безусловно, не имела никакого права на то, чтобы нарушить этот договор односторонним актом. Это было нарушением Арбитражного договора, заключенного между Германией и Польшей в Локарно 16 октября 1925 г.

Согласно этому договору, Германия и Польша соглашались передавать все спорные вопросы, урегулирование которых обычным дипломатическим путем не представлялось возможным, на решение Арбитражного суда или Постоянного суда международного правосудия. Это было нарушением Парижского пакта, но это не все. Это было нарушением также более позднего и, ввиду неоднократных подчеркиваний самим Гитлером его значения, более важного соглашения, заключенного нацистской Германией.

После прихода нацистов к власти 26 января 1934 г. германское и польское правительства подписали 10-летний пакт о ненападении. Этот пакт, как провозгласили сами подписавшие его стороны, «должен был открыть новую эру в политических отношениях между Польшей и Германией». В самом пакте говорилось, что «поддержание и обеспечение длительного мира между нашими двумя государствами является важной предпосылкой для общего мира в Европе». Поэтому оба правительства согласились основывать свои взаимоотношения на принципах, изложенных в Парижском пакте от 1928 года.

Они заявили, что «ни при каких обстоятельствах они не обратятся к применению силы для того, чтобы достичь решения в таких спорах». Эта декларация и соглашение должны были оставаться в силе по меньшей мере в течение 10 лет. По истечении этого срока пакт должен был автоматически продолжить свое действие в случае, если бы он не был денонсирован одним из двух правительств за шесть месяцев до истечения десятилетнего срока или же если бы он не был денонсирован впоследствии с предварительным уведомлением за шесть месяцев.

Как во время подписания этого пакта, так и в течение последующих четырех лет Гитлер публично говорил о германо-польском соглашении так, как если бы оно было краеугольным камнем его внешней политики.

Фактом заключения этого пакта, а также такими своими высказываниями Гитлер убедил многих в том, что он преследовал истинно миролюбивые намерения, так как создание новой и независимой Польши стоило Германии значительной территории, а также отделило Восточную Пруссию от остальной части империи.

Тот факт, что Гитлер по своей собственной инициативе установил отношения дружбы с Польшей, что в своих речах по вопросам внешней политики он объявил о том, что он признает за Польшей право на выход к морю, а также необходимость для немцев и поляков жить в дружбе, — все эти факты казались для мира убедительным доказательством того, что Гитлер не преследует никаких «ревизионных» целей, которые угрожали бы миру в Европе, что он вполне искренне стремится положить конец столетней вражде между тевтонами и славянами. Если же его заявления действительно являются искренними, то его политика исключает возможность нового «дранг нах остен» и, таким образом, будет способствовать стабильности европейской ситуации и миру.

Такое впечатление могло создаться от публичных высказываний Гитлера. Однако мы будем иметь достаточно случаев для того, чтобы убедиться в том, насколько лживы были эти миролюбивые излияния.

История пяти роковых лет с 1934 по 1939 год совершенно ясно показывает, что немцы использовали этот договор, так же как они использовали и другие договоры, лишь в качестве инструмента своей политики для достижения своих агрессивных целей. Из документов, которые сейчас предъявляются Трибуналу, явствует, что эти пять лет составляют две различные стадии реализации агрессивных целей, которые всегда определяли нацистскую политику.

Во-первых, период, который начался после прихода нацистов к власти в 1933 году и длился до осени 1937 года. Это был период подготовки. В течении этого периода были нарушены Версальский и Локарнский договоры, производилось лихорадочное перевооружение Германии, была вновь введена воинская повинность, была произведена ремилитаризация Рейнской зоны, а также были осуществлены все другие необходимые мероприятия для будущей агрессии, о чем столь обстоятельно здесь уже говорили мои американские коллеги. В течение этого периода — периода подготовки — они сумели внушить Польше ложное чувство безопасности. Не только Гитлер, но также подсудимые Геринг и Риббентроп в своих высказываниях поддерживали пакт. В 1935 году Геринг сказал, что «пакт запланирован на период не в десять лет, а навечно, не может быть ни малейшего сомнения в том, что он будет продлен».

Хотя Германия продолжала лихорадочное строительство величайшей военной машины, которую когда-либо знала Европа, и хотя к январю 1937 года военное положение Германии было уже настолько обеспечено, что Гитлер мог открыто ссылаться на свою сильную армию, он тем не менее распространялся тогда о том, что «путем заключения целого ряда соглашений мы устранили существовавшие трения и, таким образом, значительно способствовали улучшению европейской атмосферы. Мне достаточно напомнить о соглашении с Польшей, которое послужило для пользы обеих сторон».

Таким образом это и происходило: для внешнего мира — торжественные уверения в миролюбивых намерениях, а в Германии — «пушки вместо масла».

Однако в 1937 году этот подготовительный период закончился, и нацистская политика перешла от общей подготовки для будущей агрессии к непосредственному планированию достижения определенных специфических агрессивных целей. Два документа, которыми мы располагаем, дают ясное представление об этом переходе.

Первым из них является весьма важный документ «Директива о проведении объединенной подготовки к войне», изданная 29 июня 1937 г. имперским военным министром (которым тогда был фон Бломберг) и главнокомандующим вооруженными силами Германии. Этот документ является значительным не только из-за содержащихся в нем военных директив, но также из-за содержащейся в нем оценки европейской ситуации и изложенной в нем нацистской позиции в этой обстановке.

«Общее политическое положение, — заявлял фон Бломберг, — доказывает правильность предположения о том, что Германия не должна считаться с возможностью нападения с чьей-либо стороны. Это объясняется, помимо отсутствия желания участвовать в войне почти у всех государств, особенно у западных держав, недостатками в подготовленности для войны у целого ряда стран, в особенности у России».

Он писал далее: «Германия также не имеет намерений развязать европейскую войну». И вполне возможно, что эта фраза была тщательно взвешена, так как Германия надеялась завоевать весь мир по частям, с тем, чтобы сражаться одновременно на одном фронте только против одного противника, не развязывая войну во всей Европе. Но он продолжал далее:

«Политически непостоянная международная ситуация, которая не исключает неожиданных инцидентов, требует от германских вооруженных сил состояния постоянной подготовленности к войне для того, чтобы:

а) отразить нападение в любой момент (он сам только что говорил о том, что не существует никакой опасности нападения),

б) сделать возможным военное использование политически благоприятных обстоятельств, если они возникнут».

Эта фраза является не более не менее как напыщенным определением агрессивной войны. Это вскрывает постоянную приверженность германских военных руководителей к доктрине, которая заключается в том, что инструментом политики должна быть военная мощь, а если необходимо, и война, — доктрина, которая была безоговорочно осуждена пактом Келлога, участником которого была Германия.

В документе далее излагаются общие мероприятия по подготовке, необходимые для ведения возможной войны в мобилизационный период в 1937—1938 гг. Этот документ доказывает по меньшей мере, что руководители германских вооруженных сил рассчитывали использовать военную мощь, которую они создавали, в агрессивных целях. «Нет никаких оснований, — говорили они, — ожидать нападения с какой-либо стороны... налицо отсутствие желания участвовать в войне». Однако они готовились «использовать благоприятные с военной точки зрения обстоятельства».

Еще более важным доказательством, относящимся к переходному периоду, к запланированной агрессии, является запись важной конференции, которую Гитлер провел в имперской канцелярии 5 ноября 1937 г. На этой конференции присутствовали фон Бломберг — имперский военный министр, фон Фриче — главнокомандующий армией, Геринг — главнокомандующий военно-воздушными силами, Редер — главнокомандующий военно-морским флотом и фон Нейрат — бывший тогда имперским министром иностранных дел.

Протокол этой конференции уже был предъявлен в качестве доказательства. Я ссылаюсь на него лишь для того, чтобы обратить особое внимание на те его выдержки, которые ясно свидетельствуют об окончательном намерении вести агрессивную войну.

Как вы помните, основным аргументом Гитлера на той конференции было, что Германии необходима большая территория в Европе. Особенно обсуждался вопрос об Австрии и Чехословакии. Но Гитлер отчетливо понимал, что процесс захвата этих двух стран может привести в действие договорные обязательства Великобритании и Франции. Однако он был готов принять этот риск.

«История всех времен — Римской империи, Британской империи — доказывает, что всякая территориальная экспансия может быть осуществлена только лишь путем преодоления сопротивления и принятия известного риска. Неизбежны даже неудачи: ни прежде, ни теперь не существует пространства без владельца. Нападающий всегда сталкивается с владельцем. Проблема, которая стоит перед Германией, заключается в том, чтобы установить, где может быть произведен наибольший возможный захват наименьшей ценою».

В своей речи на этой конференции Гитлер предусмотрел и обсуждал вероятность того, что в случае, если реализация Германией ее агрессивных захватнических целей, которые были изложены Гитлером, вызовет общий европейский вооруженный конфликт, то это повлечет за собой вступление в него Польши. Поэтому, когда в тот же день Гитлер заверял польского посла относительно ценности пакта 1934 года, то это можно расценивать лишь таким образом, что подлинная ценность этого пакта в глазах Гитлера заключалась в том, что он обеспечивал невмешательство Польши до тех пор, пока Германия не приобретет такую территориальную и стратегическую позицию, что Польша более не будет для нее опасной.

Такая точка зрения подтверждается последовавшими вслед за этим событиями. В начале февраля 1938 года нацисты перешли от подготовки агрессии непосредственно к самой активной агрессии. Этот период отмечался заменой Нейрата Риббентропом на посту министра иностранных дел и Бломберга — Кейтелем на посту верховного командующего германскими вооруженными силами. Первыми плодами этого явились запугивания Шушнига в Берхтесгадене 12 февраля 1938 г. и насильственное включение Австрии в состав Германии в марте.

Вслед за этим последовательно развивался «Зеленый план» («план Грюн»), предусматривающий уничтожение Чехословакии. Этот план частично потерпел неудачу или по крайней мере окончательное его осуществление было задержано Мюнхенским соглашением.

Мои американские коллеги уже останавливались на этих стадиях нацистской агрессии. Совершенно очевидно, что захват этих двух государств, их ресурсов человеческой силы и военного производства неизмеримо усилил позицию Германии против Польши. Поэтому, возможно, не является неожиданным, что точно так же, как подсудимый Геринг во время нацистского вторжения в Австрию заверял чехословацкого посланника в Берлине о том, что Гитлер уважает и признает действенность германо―чехословацкого договора об арбитраже от 1925 года и что Германия не имеет никаких замыслов против Чехословакии («Я даю вам в этом мое слово чести», — заявил Геринг), так и в течение 1938 года Польше давались неоднократные заверения с целью удержать ее от вмешательства в нацистскую агрессию против ее соседей.

Именно поэтому 20 февраля 1938 г., накануне своего вторжения в Австрию, Гитлер, ссылаясь на четвертую годовщину со дня заключения пакта с Польшей, позволил себе заявить следующее в рейхстаге:

«...Таким образом, был успешно проложен путь к дружественному взаимопониманию, которое, в первую очередь, в вопросе Данцига, сегодня успешно устранило все отрицательные моменты из отношений между Германией и Польшей и превратило их в искренне-дружественное сотрудничество. Опираясь на свои дружественные отношения, Германия не позволит ничего, что могло бы отрицательно повлиять на осуществление задачи, которая стоит перед ними, а именно — мир».

Еще более поразительными являются сердечные излияния по отношению к Польше, которые Гитлер высказал в своей речи в Дворце спорта в Берлине 26 сентября 1938 г. Он заявил тогда:

«Наиболее трудной проблемой, с которой я столкнулся, была проблема наших отношений с Польшей.

Существовала опасность, что поляки и немцы будут рассматривать друг друга, как исконные враги. Я хотел предотвратить это; я достаточно хорошо знаю, что если бы Польша имела демократическую конституцию, то я потерпел бы неудачу, потому что те демократические государства, которые увлекаются фразами о мире, являются самыми заядлыми разжигателями войны. В Польше же правила не демократия, а один человек. С ним я добился успеха и в течение 12 месяцев пришел к соглашению, которое на первый раз на ближайшие 10 лет целиком устранило всякую опасность вооруженного конфликта. Мы все убеждены в том, что это соглашение приведет к длительному умиротворению. Мы осознаем, что наши два народа должны жить вместе и ни один из них не может действовать раздельно от другого. Народ численностью в 33 миллиона всегда будет бороться за выход к морю. Поэтому надо было найти путь к взаимопониманию, которое будет постоянно расширяться. Конечно, в этой области мы натолкнулись на большие трудности... Но главным фактором является то, что оба правительства и все разумные и здраво мыслящие люди среди обоих народов и в обеих странах преисполнены непреклонной волей и решимостью улучшить свои взаимоотношения. Это была подлинная работа во имя мира, которая представляет собой большую ценность, нежели вся болтовня во дворце Лиги наций в Женеве».

Таким образом, лесть по адресу Польши предшествовала захвату Австрии, и затем эта лесть была возобновлена накануне предполагаемого захвата Чехословакии. Действительные события, происходившие за этими внешними благожелательными заявлениями, ясно вскрываются в документах, относящихся к плану «Грюн», которые уже представлены Трибуналу.

Они свидетельствуют о том[35], что Гитлер был целиком осведомлен о том, что существовала возможность вступления Польши, Англии, Франции в войну с целью предотвратить захват Чехословакии Германией и что этот риск, хотя он был осознан, был так же принят.

В совершенно секретных приказах от 25 августа 1938 года германскому военно-воздушному флоту относительно операций, которые должны были проводиться против Англии и Франции в случае их вмешательства, указывалось, что франко-чехословацкий договор предусматривал оказание помощи лишь при условии «неспровоцированного» нападения и что поэтому для Англии и Франции понадобился бы день или два для того, чтобы решить с юридической точки зрения, является ли это нападение неспровоцированным или нет. Целью было — завершение «блицкрига» прежде, чем станет возможным эффективное вмешательство со стороны Англии и Франции.

В тот же день был издан меморандум относительно будущей организации военно-воздушных сил, к которому была приложена карта, на которой прибалтийские государства, Венгрия, Чехословакия и Польша показаны как части Германии. В меморандуме обсуждались подготовительные мероприятия по увеличению воздушных сил «по мере того, как империя территориально растет», а также обсуждались диспозиции для ведения войны на два фронта — против Франции и России.

На следующий день фон Риббентропу писали по вопросу польской реакции на чехословацкую проблему: «Факт того, что после ликвидации чешского вопроса создается всеобщее впечатление, что следующей на очереди будет Польша», признается, но «чем позднее это предположение распространится, тем лучше».

Я остановлюсь на дате Мюнхенского соглашения и попрошу Трибунал рассмотреть документы и исторические факты, свидетельствующие о событиях, относящихся к тому времени. Они устраняют всякую возможность отрицать тот факт, что нацисты вели агрессивный образ действий и что они также производили активную агрессию.

Конференция 1937 года свидетельствует не только о том, что Гитлер и его соучастники преднамеренно и обдуманно рассматривали захват Австрии и Чехословакии, в случае необходимости путем войны, но также и о том, что первые эти операции проводились в жизнь в марте 1938 года, а вторые производились под угрозой войны, хотя и не было действительной необходимости для начала ее, в сентябре того же года. Еще более зловещим было то, что Гитлер вновь подтвердил свою приверженность к старым доктринам «Майн кампф», в особенности к наиболее агрессивным по существу доктринам.

Я позднее обращу ваше внимание на эти доктрины, изложенные в «Майн кампф», которая долгое время рассматривалась, как библия нацистской партии. Она стремится к захвату жизненного пространства, и она имеет в виду обеспечить это, прибегнув к угрозам применения силы, и если эти угрозы не увенчаются успехом, обеспечить это силой агрессивной войны.

До тех пор начало военных действий оттягивалось из-за стремления сохранить мир, недостаточной подготовки, терпения или трусливости, назовите это как хотите, демократических государств. Но после Мюнхена все здравомыслящее человечество с беспокойством задавало себе вопросы: «Где это кончится? Действительно ли Гитлер удовлетворен сейчас, когда он заявляет, что он удовлетворен? Приведет ли его стремление к приобретению жизненного пространства к дальнейшим агрессиям, даже если он для обеспечения этого должен будет начать открыто агрессивную войну?»

Ответ на эти вопросы касался остальной части Чехословакии, а также Польши.

До тех пор, до заключения Мюнхенского соглашения, Польше не грозила никакая прямая или непосредственная опасность.

Два документа, выдержки из которых я сейчас цитирую, доказывают, что высшие офицеры штаба военно-воздушных сил подсудимого Геринга уже тогда рассматривали расширение империи и разрушение и захват Польши как предстоящее событие. Они уже, вне всякого сомнения, ждали наступления последней стадии гитлеровской политики, провозглашенной в книге «Майн кампф», а именно: война с целью разрушить Францию и обеспечить жизненные пространства за счет России. И тот, кто составил памятную записку для подсудимого Риббентропа, уже рассматривал как предопределенный факт то, что после Чехословакии нападению будет подвергнута Польша.

Протокол конференции от 5 ноября 1937 г., который, как я уже сказал, является более красноречивым документом, нежели упомянутые мною два документа, доказывает, что война с Польшей, в случае если Польша осмелилась бы попытаться предотвратить германскую агрессию против Чехословакии, учитывалась и предусматривалась с хладнокровным расчетом, и нацистские лидеры были готовы пойти и на этот риск.

Предусматривалась и допускалась также возможность войны против Англии и Франции при аналогичных обстоятельствах. Такая война, безусловно, была бы агрессивной войной со стороны нацистской Германии, потому что принудить государство прибегнуть к оружию для того, чтобы защитить другое государство против агрессии во исполнение договорных обязательств, означает развязать агрессивную войну против первого государства. Правда, что до Мюнхена решение о том, чтобы произвести нападение на Польшу и осуществить ее разрушение путем агрессивной войны, по-видимому, еще не было принято Гитлером и его соучастниками.

Теперь я перехожу к периоду, который характеризовался переходом от подготовки к началу агрессивной войны, что явствует из событий с Чехословакией, непосредственно к развязыванию и ведению агрессивной войны против Польши. Этот переходный период охватывает 11 месяцев, начиная с 1 октября 1938 г. и до начала нападения на Польшу 1 сентября 1939 г.

Спустя шесть месяцев после подписания Мюнхенского соглашения нацистские руководители оккупировали остальную часть Чехословакии, которую они, как об этом говорилось в соглашении, обещали уважать. 14 марта 1939 г. престарелый и нестойкий президент «остатка» Чехословакии Гаха и его министр иностранных дел Хвалковский были вызваны в Берлин.

На совещании, которое происходило между 1.00 и 2.15 часа утра 15 марта в присутствии Гитлера и подсудимых Риббентропа, Геринга и Кейтеля, они стали объектом угроз, их шантажировали и им открыто заявили, что Гитлер «отдал приказ германским войскам вступить в Чехословакию для включения этой страны в состав германской империи». Им дали совершенно ясно понять, что всякое сопротивление будет бесполезным и оно будет сокрушено «силой оружия и всеми доступными способами». Именно таким образом был создан протекторат Богемия и Моравия, а Словакия была превращена в сателлит Германии, хотя номинально она и числилась независимым государством.



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2022-11-01 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: