За последний год Роджер Чиппендел совсем потерял надежду на то, что его брат когда-нибудь сможет оставить позорный бродяжнический образ жизни, который он вел столько лет. Не зря ведь говорится, что легче исправить вора, чем нищего попрошайку. Айзек бесславно окончил свои дни под звуки пьяного скандала, разразившегося в приюте, и Роджер испытал чувство облегчения, когда наконец похоронил его на одном из лондонских кладбищ.
Тряпичница, одетая в приличное черное платье, явилась на кладбище загодя и там поджидала траурную процессию. Провожали покойника только Роджер и Питер Клэфем. Пристроившись в нескольких шагах позади них, она побрела за гробом, непрестанно и громко всхлипывая. У открытой могилы, горестно потупившись и прижимая к лицу носовой платок, она внимала заупокойной службе. Тряпичница была воплощенная скорбь, но родные Айзека не обращали на нее внимания.
Когда все закончилось и Роджер, бросив прощальный взгляд на могилу, где нашло упокоение тело его беспутного брата, собрался уходить, Тряпичница встала у него на пути и обратилась к нему самым своим трагичным тоном:
— Неужели у вас хватит духу оставить меня умирать с голоду?
— А у вас хватало духу морить голодом маленькую Везунью, скверная вы женщина? — отвечал он с несвойственной ему суровостью. — А что вы сделали с несчастным Непоседой? Вы и миссис Мосс замучили его до смерти, а потом избавились от его крохотного тельца! Мой брат и Джоан рассказали мне о вас все, и, будьте уверены, вам еще придется ответить за свои дела перед судом. Скоро моя дочь привезет малышку Везунью в Лондон.
Но когда полиция на следующий день нагрянула в дом миссис Мосс, оказалось, что хозяйка исчезла неведомо куда. Вместо нее здесь хозяйничал новый владелец, сообщивший, что он купил и лавку, и дом. Черный чулан, где прошли младенческие годы Везуньи и где зачах и умер бедный Непоседа, был битком набит подержанными вещами, взятыми из лавки и, судя по всему, в спешке напиханными как попало.
Тряпичницы тоже след простыл, и никто из ее знакомцев не мог или не хотел сказать, где она скрывается. Поскольку дело не было связано с хищением имущества, а касалось всего лишь жизни двух беспомощных детей, следствие велось не слишком тщательно, так что карьера миссис Мосс и Тряпичницы прервалась не более чем на две-три недели.
Женщины, подобные Тряпичнице — бедно одетые, но приличного вида, и с целым ворохом трогательных историй в запасе, — всякий день встречаются на улицах Лондона, но излюбленное место их прогулок - кварталы Уэст- Энда. Они неторопливо прохаживаются по улицам, водя за собой маленьких детей, - в любую погоду детские ножки, часто почти босые, шлепают по подмерзшей слякоти, по ледяной корке, по снеговой каше. Жалость, которую проявляют к ним прохожие и которая обыкновенно выражается в бездумном подаянии милостыни, только усугубляет плачевное положение этих несчастных созданий. Старинный и мудрый английский закон запрещает подавать милостыню трудоспособным нищим; мужчины и женщины, разгуливающие по улице с детьми, прекрасно знают, что именно эти маленькие существа способны вызвать в нас чувство сострадания.
Мы обманываем себя, если думаем, что, благотворя нищим таким образом, приобретаем благоволение в очах Господних. Тем самым мы только добавляем лишнее звено к цепи, приковывающей нищего к его греховной праздности, а его детей - к жизни в рабстве.
Малышка Везунья, вовремя избавленная от этой печальной участи, живет вместе с Джоан в деревне и по- детски счастлива, хотя ей не суждено полностью оправиться от последствий своего голодного существования.
В заботах об этом маленьком безродном существе Роджер Чиппендел нашел достойное применение для наследства, оставленного ему покойным хозяином, и при взгляде на старый коричневый кошель, который хранится среди дорогих его сердцу сокровищ, неизменно вспоминает о том, что он был и по-прежнему остается одним из казначеев Господа.
Отчий дом
Глава 1. Уотлинг стрит
В Лондоне, в самом центре района, который называется Сити, есть маленькая узкая улочка с огромными складами по обеим сторонам. Высокие дома закрывают от солнечного света оживленные тротуары. Целый день по улице курсируют грузовые машины, доверху заполненные товарами. Эта улица называется Уотлинг Стрит. Через нее проходит Большая Римская дорога, которая пролегает через всю страну и соединяет Кент с Кардиганским заливом.
В центре города многое напоминает о величии этого пути, но Уотлинг Стрит - всего лишь улочка среди полей, не имеющая особого значения для страны. Впрочем, она вымощена так прочно, что ни снега, ни бури, ни столетнее запустение не смогли разрушить ее мостовой.
В ста пятидесяти милях от Лондона между высокими изгородями затерялись несколько миль старой улицы. Старые деревья, сплетаясь своими кронами, делают эту часть Уотлинг Стрит в летнее время такой же тенистой, как и ее лондонские кварталы. Как и в прошлые века, изгороди увиты плющом, и дикая роза украшает их розовыми бутонами. Подснежники, фиалки, примула и наперстянка сменяют друг друга год за годом; мягкий мох, повидавший бесчисленное количество зим, серым бархатным ковром укрывает потрескавшуюся кору деревьев. Тут кружатся блестящие стрекозы, вьют гнезда счастливые птички. Когда в округе не слышны голоса людей, робкие зайчата играют на поросшей травой обочине, а шустрые белки спускаются с деревьев поискать в кустах орешков.
Такой предстает старая Римская дорога, пролегающая в зеленом туннеле между полей и исчезающая за горизонтом.
Совсем недалеко от этого отрезка Уотлинг Стрит стояли три деревянных домика с высокими соломенными крышами, зияющими слуховыми окнами. Они находились в небольшой долине и были хорошо защищены от суровых зимних ветров. Мимо, извиваясь, протекал кристально чистый ручей. Дома были окружены старыми фруктовыми садами. Под окнами самого большого строения уютно расположились три улья, из которых с утра до ночи слышалось оживленное жужжание маленьких тружениц. Коттеджи Сорникрофта на Уотлинг стрит - так местные жители называли это место.
По сути это были дома старика Сорникрофта, но по какой-то причине хозяин был вынужден продать их. Он уговорил покупателя сдать их ему же в пожизненную аренду с возможностью выкупа за ту же цену. До конца дней старика Сорникрофта он и его дочь Абигайль жили бедняками и трудились, как рабы. Когда отец лежал при смерти, Абигайль торжественно пообещала приложить все силы, чтобы дома вернулись в семейную собственность, хотя в наследство женщине достались всего шестьдесят фунтов из необходимых двухсот для выкупа - все, что отец заработал тяжелым самоотверженным трудом.
Через несколько лет после смерти отца Абигайль вышла замуж за Ричарда Медликотта. Долгое время обещание, данное отцу, вытесняло мысли о браке. Но у Ричарда Медликотта была пенсия в шесть пенсов в день, как у комиссованного солдата, и к тому же он был умелым сапожником. У него тогда был один сын от первого брака - мальчик десяти лет, который вскоре мог начать трудовую жизнь.
В конце концов, Абигайль согласилась стать женой Ричарда. Он не мешал ей, но и существенно помочь вернуть дома не мог. Ей приходилось зарабатывать нужные средства в одиночку. Солнце редко вставало раньше Абигайль, а луна и звезды часто освещали путь, когда она в изнеможении плелась домой после тяжелого рабочего дня в поле или на ферме. К счастью, у нее родился только один ребенок, и муж, сапожничавший дома, с первых месяцев жизни малыша нянчился с ним.
Осенью все погружалось в сладкую полудрему: кукуруза собрана, поля опустели, созревшие фрукты сняты с деревьев; забот становилось меньше.
Раз в неделю, когда дневные труды заканчивались, несколько работников с окрестных ферм встречались в доме Ричарда, чтобы провести собрание общины. Это были последователи Джона Уэсли. Они прилежно посещали воскресные богослужения в церкви, а среди недели обязательно собирались, чтобы вознести хвалу Господу в простой домашней обстановке - на кухне или на веранде Медликотта.
Однажды после нескольких недель перерыва было решено встретиться в среду вечером. Один за другим потихоньку сходились люди, в торжественной тишине занимая свои привычные места, перекидываясь парой слов. Это были бедняки, закаленные жизнью. Они хорошо чувствовали себя в маленькой комнате, вся обстановка которой состояла из стульев и трехногого стола, на котором лежали песенник и журнал с именами посещающих.
Абигайль была уже шестидесятилетней женщиной с седой головой и опущенными плечами. Она сидела на своем обычном месте, сложив на коленях натруженные руки. Белоснежный край чепца оттенял красноватое от загара лицо, на котором играла спокойная, полная достоинства улыбка. Рядом на маленьком стульчике разместился крупный парень лет двадцати - ее единственный ребенок, бедный Гедеон. Пустой взгляд выдавал в нем полоумного человека. «Невинная простота» - так называли его соседи, осторожно избегая грубых слов «идиот» или «дурачок».
Гедеон сидел на своем стульчике рядом с матерью во время собраний с тех пор, как вышел из того возраста, когда его укладывали спать до начала общения; имя Гедеона не было внесено в список, но отец всегда называл его после остальных.
Старый Ричард надел очки и открыл песенник, дрожащим голосом назвав всем знакомый гимн.
Ни пядью земли не владею,
и голову негде склонить;
я бедный путник на чужбине.
Не успела маленькая группа подхватить верную тональность, как тишину нарушил робкий голос Абигайль.
— Нет, Ричард, не надо, - сказала она. - Я не могу петь этот гимн, теперь уже никогда не смогу, ведь Господь дал мне три дома и еще три акра земли. Я не могу теперь петь Ему такие слова. Я должна прославлять его другими словами, тех уже я больше не повторю, Ричард! Никогда!
Ее слова взволновали маленькое общество. Все в округе знали про обещание, которое Абигайль дала много лет назад умиравшему отцу, и о тех упорных стараниях, которые она приложила, чтобы сдержать слово. Это была нелегкая задача; немногие верили в то, что женщина справится с ней. Все же она выкупила дома, когда-то проданные ее отцом.
— Но остальные могут петь этот гимн, Аби, — возразил ее муж, чуть улыбаясь. — И дальше будут слова, которые ты можешь петь.
У них была традиция поворачиваться лицом к стене во время пения; никто не видел слез радости, струившихся по морщинистым щекам Абигайль, когда она, стоя, слушала слова, которые больше не могла повторять. Через минуту ее красивый, хотя немного дрожащий голос уже присоединился к остальным в общей хвале.
Но там есть на небе обитель,
Там сердце и вечный мой дом.
Там ждут меня братья и сестры
И ангелов пенье кругом.
Внезапно женщине открылось глубокое значение этих слов: да, до этого вся ее жизнь была посвящена достижению цели - выкупу домов ее отца, в том числе дома, где родилась она сама, но теперь ее сокровище и сердце должно быть на небе. Когда пришла очередь Абигайль говорить, она забыла все выражения и слова, которые использовала многие годы с незначительными изменениями. По обыкновению муж спросил у нее о том, как Господь действовал в ее жизни на протяжении того времени, пока община не собиралась, - и она с воодушевлением начала свой рассказ.
— Я не знаю, как смогу отблагодарить Господа, Он исполнил желание моего сердца. Да — это, конечно, не мой вечный дом, но это дом моего отца. Теперь я смогу умереть под крышей родного дома, под собственной крышей. Будущее Гедеона, моего мальчика, тоже обеспечено, а если он умрет, то дома перейдут нашему сыну Дику, которого я тоже люблю, несмотря ни на что. Я не знаю, как я могу отблагодарить Господа.
Гедеон слушал мать озадаченно: он не мог понять, куда же делись слова, которые он привык слышать от нее из года в год. И едва Абигайль закончила свою речь, вступил Гедеон, подражая интонациям матери.
— Я — бедный грешник, — начал он, - но Господь меня спас. И я не смогу сделать больше, чем мытарь, который, стоя в стороне, бил себя в грудь и говорил: «Господи, будь милостив ко мне, грешнику». Пожалуйста, Господи, помоги мне делать то, что надо, и я надеюсь, что никакой мой грех не оттолкнет пришедшего к Иисусу. Аминь.
Это были слова, которые он обычно слышал от матери и старательно повторял.
Абигайль и Гедеон как всегда, говорили последними. Старый Ричард предложил спеть еще один гимн и после короткой молитвы завершил общение.
Все собрались вокруг Абигайль, чтобы поздравить ее и послушать подробный рассказ о приобретении. Дома наконец были возвращены. Только следует уточнить: хотя деньги в полном смысле слова были Абигайль, собственность замужней женщины по закону была передана ее супругу.
— Давайте выйдем и посмотрим на дома, - предложил Ричард.