Глава 15
Кто смотрит наружу – спит,
кто смотрит внутрь – пробуждается.
К. Г. Юнг
Для Дамиана жизнь внезапно и стремительно изменилась к лучшему. Они шли уже много часов, и, к его удовольствию, Элизабет не собиралась возвращаться. В клетке Дамиан жестоко страдал. Любой собаке, решёткой отгороженной от природы, невыносимо тяжело, и понять это могут очень немногие люди. Но теперь Дамиан и Единственная шли по осеннему лесу, и все в его мире было правильно.
Утро для него выдалось ужасное. Когда приехал Севилл, Дамиан уже начал неохотно подчиняться его командам, но вмешалась Элизабет. Разыгралась жуткая сцена, и полосатый питбуль просто не знал, как ему поступить. Вопрос лояльности был слишком сложен для Дамиана: он чувствовал неодолимую потребность подчиняться обоим этим людям. Однако Севилл завоевал его преданность, безжалостно используя электрошок, а Элизабет владела его сердцем благодаря чему-то более сильному.
В итоге Дамиан уходил все дальше и дальше с Единственной, открыто бросив вызов их вожаку, альфе. Немыслимое дело. Однако он был собакой, а бежать по лесу так приятно, и такие могучие, прекрасные, опьяняющие запахи обрушились на него, что он скоро забыл о своей непокорности. Прохладный тенистый лес глубоко волновал его, и впечатления от прошедших недель с Севиллом стирались. Да и как было не забыть этот кошмар, если даже запах травы на ботинках альфы заставлял собачью душу корчиться от тоски. Теперь же он бежал по девственному лесу, и сердце его пело от счастья.
Среди этих высоких серых стволов предки чувствовались едва ли не зримо – они приветствовали его. Природа была ему Отцом и Матерью, а он был с нею вечно и неразрывно связан. Пёс бежал, окружённый сотнями запахов, чувствуя, что возвратился домой. Он ощущал лес так, как не мог чувствовать человек.
Но все-таки лес – не дом ему.
Дамиан не был диким зверем – он был собакой, уникальным существом среди всех видов земных, и место его – рядом с людьми, а не в лесу. В начале времён его предки установили мистическую связь с человеком, и теперь узы были ещё сильнее тех, что они ему передали. Невыносимая боль утихла в его душе, когда он попал в лес, но Дамиан, не колебался бы ни секунды, пожелай Элизабет увести его отсюда. Его место – рядом с Единственной.
Так они убежали вместе в этот осенний восхитительный день, куда – не знали, да это было и не важно. Они брели медленно – прошло уже несколько часов. Солнце пробивалось сквозь кроны, светило ярко, но согреться удавалось, только когда они находили места, укрытые от сильного ветра, поднявшегося после полудня. Ночью выпал иней; он не смог заморозить лесные растения, но стало ясно, что лето ушло и на пороге зима. Дамиану хотелось поскорее насладиться дарами осени и подготовиться к приближающейся зимней смерти. Большие яркие кленовые листья, кружась, падали с деревьев, с тихим шёпотом опускаясь к подножиям стволов.
Дамиан снова нашёл маленький ручей, и они двинулись вдоль русла. Два часа спустя, продравшись сквозь почти непроходимые заросли, они наткнулись на глубокое длинное ущелье, где тонули любые звуки. Пахло солью, где-то кричали морские птицы – девушка и пёс вышли к краю земли, хотя большая вода ещё не показалась.
На илистом берегу Элизабет нашла укромное место, где среди огромных папоротников и поваленных деревьев беглецы могли сидеть в совершённом уединении. Отсюда они успели бы заметить погоню. Укрывшись от ветра, Элизабет и Дамиан прижались друг к другу, чтобы согреться. Терпеливый пёс лизал свои израненные лапы – за последнее время они стали мягкими, как у всех лабораторных собак.
За весь день только один человек прошёл по дикому пляжу, не заметив друзей, укрывшихся на крутом склоне. Элизабет что-то говорила Дамиану, но не требовала, чтобы он слушал внимательно, и он не слушал.
Они просидели до захода солнца. Сквозь трели ручья из ущелья Элизабет напряжённо ловила любые отзвуки. Дамиан отдыхал рядом, пытаясь понять, что её тревожит. С темнотой опустился и холод осеннего вечера. Дамиан так долго прожил в помещениях с постоянной температурой, что шерсть его стана тонкой и уже не годилась для жизни на улице. К тому же в последний раз он ел почти сутки назад и теперь был голоден.
Он поднялся и встал напротив девушки, пристально глядя на неё.
– Еда, – наконец сказал он.
Элизабет фыркнула. Она сама убежала из дома в одной футболке и теперь ужасно замёрзла.
– Ты читаешь мои мысли, – ответила она, – я тоже проголодалась. Давай пойдём вдоль берега, пока не выйдем на дорогу. Нужно найти какое-нибудь убежище на ночь. Господи, как же холодно! У меня ноги застыли. Как же мерзко.
Они начали спускаться к пляжу. В темноте, сквозь спутанные заросли двигались очень медленно. Пёс вёл её, слегка помахивая хвостом, радуясь, что они снова в пути, и надеясь на ужин. По пляжу идти стало легче, под ногами были гравий и песок, ярко светила луна. На побережье показались дома. Стараясь двигаться быстро, они осторожно прошли по газонам и вышли на дорогу. Единственная, казалось, хорошо знала, куда они идут, так что Дамиан довольно трусил за ней, думал о еде и часто останавливался возле собачьих меток, испещрявших их путь.
– Как же мерзко, – повторяла Элизабет, медленно передвигая ноги, – как же все это мерзко.
Они шли медленно – отчасти потому, что избегали освещённых мест, но ещё и от того, что совершенно заблудились, а Элизабет совсем замёрзла. Она говорила себе, что псу тяжело идти быстро, но не могла не заметить, что у него-то проблем с ходьбой не было. Девушка нашла кусок бечёвки и привязала Дамиана к дереву около круглосуточного магазина. На деньги Тома купила маленький пакет собачьей еды, три хот-дога и колу для себя. Поев, они бодро двинулись дальше – обратно в город, к мысу за полями фильтрации, о котором упомянул Том. Она понятия не имела, что скажет ему, когда придёт, даже не знала наверняка, можно ли ему доверять. Он легко мог изменить своё решение, мрачно подумала она, но больше им идти некуда и не к кому обратиться. Севилл будет следить за домом Барбары, это очевидно. Билл сказал, что её отец говорил с Севиллом, и если это правда, если он поддался влиянию Севилла, не было сомнений, что отец позвонит в полицию, окажись она дома вместе с собакой. Оставалось надеяться на милость помощника Севилла. Мысль не слишком приятная.
Она остановилась у телефонной будки, тупо уставилась на неё, поняв, что даже не знает фамилию Барбары. Можно попробовать позвонить ей на работу чуть позже.
Только в эти долгие, холодные, тёмные часы перед рассветом Элизабет полностью осознала, в какой отчаянной ситуации оказалась. Дамиан все ещё слаб после операций, а она весь день чувствовала, что заболевает. Она всегда была подвержена простуде, а стресс последних недель совсем подкосил её. Ощущения были очень странные – она спотыкалась в темноте о битум пригородной дороги, на ней были только промокшие теннисные туфли и футболка, и рядом на обрывке верёвки шёл хромающий пёс. Качая головой, она снова и снова думала: как это могло случиться?
Наступил рассвет, а они были все ещё в нескольких милях от места назначения. Элизабет пришлось забраться в придорожные кусты орешника. Днём идти слишком рискованно. На ветках лежала тяжёлая утренняя роса, и девушка вся промокла. Элизабет несколько мгновений разглядывала темно-коричневые резные листья, устилавшие землю в этой маленькой роще. На влажной почве тут и там росли шампиньоны; на стволах торчали большие древесные грибы. Влага стекала с веток и капли уныло шлёпались на землю. Она нерешительно присела на мокрую землю. Посмотрела на Дамиана, он взглядом ответил ей.
– Этого не может быть, – сказала она. Потом положила руку ему на голову и зажмурилась. Глаза горели, голова раскалывалась от боли. Она обвязала верёвку Дамиана вокруг своей лодыжки и решительно свернулась клубком.
Если бы у меня была подушка, я бы смогла уснуть.
Прикосновение щеки к холодной земле странно отрезвило её. Она действительно в бегах. У неё нет машины, денег, нет места, где можно поспать. С досадой она поняла, что ужасно хочет пить, но возможности достать воду у неё не будет ещё несколько часов.
Я ненормальная беженка.
Она посмотрела на пса.
А он похож на узника концлагеря.
Дамиан свернулся рядом, и она прижалась к нему. Пёс лёг на бок, вытянул заднюю лапу и со вздохом положил голову ей на руку. Элизабет слегка потрепала его.
– Тебе тоже жестковато, да?
Пёс потянулся и быстро лизнул её в щеку.
– Всегда пожалуйста, – ответила она. Она была признательна ему даже за тепло, исходившее от его тела. – Ну что, мы сделали то, что должны были, правда же? И как угодно, но я заберу тебя у него. Мы сделаем это, малыш. Я не знаю, как, но сделаем.
На ум ей пришла строчка из любимой песни, и Элизабет горько улыбнулась: насколько уместны слова. Куда идти теперь, когда зайдёшь так далеко!
В утренней тиши она подумала об отце и дедушке и будто окаменела. Как могла её любовь к одному причинить вред другим – тем, кого она тоже любила? Она вспомнила слова язычницы Барбары, которая говорила, что добра или зла нет, есть только жизнь, и то, что хорошо для одного, для другого может обернуться неотвратимой болью.
Элизабет рухнула на землю и горько заплакала. Так и есть: её отец совершал огромное зло и все же делал много добра. Она причинила ему боль и все же сделала доброе дело для Дамиана. Нанесла огромный урон своей жизни и все же для собственной души совершила великое благо. Спасение Дамиана было правильным поступком, но потеря семьи ранила её. Добро и зло неразделимы, и выбор – лишь вопрос точки зрения, ни больше, ни меньше. Поэтому она рыдала, и ей хотелось одного – вернуться домой к отцу и сказать ему, как она его любит. Но она не могла, и это терзало ей душу. Дамиан, поражённый её горем, скулил и отчаянно пытался слизывать её слезы.
Элизабет пробовала уснуть, но не могла. Дрожащая и мокрая, она лежала, свернувшись вокруг тела пса на сырой земле. Уверенный вид собаки успокаивал её: она старалась защитить его, но и он защищал её тоже.
Когда наступило утро, воробьи и вьюрки запрыгали по сводам ветвей, подрагивая коричневыми хвостами, выводя мелодичные трели. Элизабет видела, что небо светлеет, и с интересом наблюдала, как восходящее солнце мягко расцвечивает сумрачные заросли.
Цвет, – подумала она, – это ежеутренний дар солнца.
Они пролежали в кустах весь день. Спать было слишком холодно и неудобно. Элизабет думала о том, что сделала Барбара, вернувшись домой и не найдя ни её, ни собаки. Встретили её около дома терпеливые полицейские или нет? Или только Севилл и его охотники? Что Барбара сказала Севиллу, если они встретились? Она бы дорого дала, чтобы это увидеть.
В ту ночь Элизабет истратила последние деньги, которые дал ей Том, купив ещё один пакет еды и немного воды. Сама она есть не хотела – это плохой признак, особенно после целого дня голодовки. Двое друзей устало потащились дальше в темноте, и Элизабет пришлось несколько раз отдыхать, присаживаясь на каменные заборы или бордюр. Она совсем ослабла и чувствовала себя ужасно. Болели голова и живот, мышцы ломило, её бросало то в жар, то в холод.
Они добрались до пустого, заброшенного мыса за полями фильтрации вскоре после восхода. Элизабет решила просить Тома о помощи. Другого выхода нет. Ему нужно будет достать для неё где-нибудь сухую одежду, обувь, затем вывезти из города и высадить достаточно далеко, чтобы она могла двигаться дальше автостопом без риска, что кто-нибудь опознает собаку. Том был её единственным шансом. Девушка изводила себя, представляя, что будет, если он откажется или, хуже того – от этой мысли у неё кровь стыла в жилах, – если он будет ждать её там с Севиллом? Прикоснувшись к мешочку на шее, она вспомнила о лососе, о его кровавой, ободранной морде. Эта рыба должна была сделать своё дело, и она продолжала двигаться. Одна в целом мире, рыба шла вперёд, встречая каждое новое препятствие без жалоб, без сомнений. Мысли о рыбе помогли, и Элизабет зашагала дальше.
Место, где она собиралась ждать Тома, оказалось искусственно созданной песчаной насыпью, выступающей в узкий залив. Безобразная смесь донного ила, тины, перегноя и обломков канализационных труб отпугивала рыбаков и случайных прохожих. Всю западную часть мыса занимал дровяной склад, заваленный огромными штабелями брёвен для отправки в Японию. Восточная сторона была пустынной, во время прилива от неё оставался только маленький пляж, а отлив обнажал длинную береговую линию. Дряхлые обветшалые доки, облепленные водорослями, постепенно гнили без присмотра. Идеальное место для укрытия, но она удивлялась, откуда о нем знал Том.
Когда взошло солнце, с моря накатил густой туман, воздух стал сырым, серым, холодным, он пах морской водой. Элизабет совсем окоченела, и сильная дрожь не отпускала её. Промокшая, вялая, с больной головой, она ни о чем не могла думать. Девушка огляделась, выбирая место, где можно провести день.
Восточная часть мало подходила для укрытия. Уже понимая, что заболела, Элизабет знала – нужно выспаться, а для этого требовалось уединённое место. Она не могла допустить, чтобы её заметил случайный утренний бегун. Если кто-нибудь узнает Дамиана, это конец. В отличие от лосося, в глубине души она понимала, что не сможет бороться дальше.
Она подошла к дровяному складу и с сомнением посмотрела на двадцатипятифутовые штабели брёвен. Те выглядели опасными – ей было не по себе даже просто рядом с ними. Однако в щели между большими брёвнами в основании кучи оказалось сухо. Лучшего выбора все равно нет. Она заползла на несколько футов в глубину штабеля и уселась, обхватив руками колени и положив на них голову.
– Вот дерьмо, – сказала она.
Дамиан в ожидании пролежал возле неё весь день, От холодного и влажного морского воздуха и ему было неуютно: он дремал урывками, прислушиваясь к далёким звукам и время от времени толкая лапой свою вялую спутницу. К вечеру, когда начало смеркаться, он уже был уверен, что с Элизабет что-то не так. Она свернулась на боку в комочек, лёжа на жёстких обломках коры, покрывавших землю между брёвнами. Она так сильно дрожала, что стучали зубы, и несколько раз просыпалась – её рвало жёлтой слизью. Затем она со стоном ложилась обратно. Пёс беспокойно смотрел на неё, непрерывно ходил взад и вперёд в тесном убежище и слушал смутный, но настойчивый, требовательный Голос.
Нужна помощь. Найди людей.
Животные прячутся от всех, когда болеют, ибо показывать слабость – в итоге означает навлечь на себя смерть. Однако особые отношения между человеком и собакой – в этом смысле уникальное исключение. Дамиан понимал: хоть он и не может помочь Элизабет, он тем не менее за неё в ответе и потому должен что-то предпринять. Голос требовал оставить её здесь и пойти к людям за помощью. Дамиан сопротивлялся, вылезал и возвращался в «нору», изнывая от беспокойства. Он не хотел бросать свою спутницу. Кроме того, опыт подсказывал, что люди в большинстве своём – Плохие. Он продолжал метаться, совершенно измученный приступами беспокойства.
Опустилась тьма, и пёс вернулся в дыру между брёвнами. Его человек больше не говорил с ним, когда пёс толкал его и лизал. Несколько минут он кружил вокруг лежащего ничком тела, потом лёг рядом, прижавшись поплотнее. Элизабет инстинктивно подняла руку и притянула его ближе к себе. Её тело было холодней, чем у него.
Дамиан проснулся и понял, что Элизабет не отвечает на его толчки. Она едва ли была в сознании, лихорадка сменилась гипотермией, и пёс остался наедине со своими страхами. Он выбрался из-под брёвен, все ещё не решив, как ему справиться с этим Плохим Положением. Мысли естественным образом обратились к Севиллу. Если бы мужчина пришёл, он бы дал нужные команды, он мог бы восстановить порядок. Дамиан сидел возле неподвижного, холодного тела Элизабет, обвив хвостом её ноги, и очень хотел, чтобы пришёл этот человек.
Ближе к вечеру пёс совершенно лишился присутствия духа. Снова поднялся холодный ветер. Дамиан сидел снаружи у входа в укрытие, где лежала Элизабет, дрожал и щурился от влажного ветра.
– Иди! – говорил Голос. – Помоги ей. Найди человека. Человек должен прийти сюда.
В конце концов, у него не осталось выбора. Он чувствовал, что сидеть здесь – Очень Плохо; он должен что-нибудь сделать. Пёс потрусил прочь от склада к восточной части мыса. Люди слишком долго контролировали все его действия, и теперь он чувствовал себя неуверенно от своей странной и неприветливой свободы.
Если Том не принимал участия в важном или требующем времени проекте, пару раз в неделю он старался уйти с работы пораньше. То есть задерживался не дольше чем на час. Уйти с работы в условленное время – в пять – было невозможно у такого работодателя, как Севилл. Такое случалось крайне редко. Но иногда, в основном – по пятницам, когда приезжала Кристина, Том мог поехать на пляж. Севилл не знал, куда он уходит, и ему не было до этого дела; то была личная жизнь Тома.
Том был одержим тремя великими страстями. Первая заключалась в том, чтобы оставаться незаменимым для человека, который стал для него прежде всего заменой отца, о которой юный Томас Оуэн так мечтал в детстве. Севилл походя использовал эту преданность так, как было удобно ему. Такой верный, сдержанный и неподкупный помощник – выгодное приобретение, и двое мужчин устраивали друг друга.
Второй страстью Тома была его евангелическая вера – простая, но глубокая. Молчаливый и скрытный на людях, Том удивлял прихожан своим страстным и восторженным тенором, когда пел соло перед своей конгрегацией, вознося хвалы Господу. Его считали местным сокровищем, и он переходил из храма в храм, делясь своим даром.
А третьей страстью были воздушные змеи. Занятие, которому он мог предаваться в одиночестве, и Том достиг в нем изрядного мастерства. С детских лет, когда в семье даже велосипед был недоступной роскошью, его привлекали требующие аккуратности и послушные летающие конструкции. В детстве это было хобби; теперь они стали «взрослыми игрушками». Его нынешние змеи были смоделированы профессионально; дорогие, тщательно собранные, они слушались каждого его движения.
Ему нравилось пустынное место на берегу – там всегда дул сильный ветер и почти не бывало людей. Он мог наблюдать полёты в полном одиночестве, но все же иногда, запуская змея около дровяного склада, не без толики тщеславия думал, что люди в домах и лодках на той стороне могут полюбоваться его искусством.
Снедаемый любопытством, он приехал в четверг. День закончился, ветер был хороший, но мысли его были далеки от змеев. Он думал о девушке. С тех пор, как он её видел, прошло два дня, и Том не мог не спрашивать себя, что с нею случилось. Захочет ли она встретиться с ним здесь, как он предложил? Эта возможность тревожила его. О чем он думал? Что он мог бы – или должен – для неё сделать? Он очень надеялся, что она уже покинула штат.
Он пытался убедить себя, что она его враг. Босс, озабоченный её поимкой и возвращением украденной собаки, забросил всю работу, чтобы найти их. Но Том не мог отделаться от взгляда Элизабет, которым она одарила его, увидев в машине Севилла. Её голова в тот момент грациозно вздёрнулась, как у самки оленя, поймавшей взгляд охотника, который собирается её убить. Она не убежала – она стояла испуганная, но гордая, не стыдясь того, что сделала. Его терзал страх, застывший в глазах этой девочки. Он не хотел быть охотником, это не его роль. И все-таки, прежде чем она ушла, её страх немного утих и сменился теплотой, когда она поняла, что он её не предал. А он побоялся ответить на эту теплоту. Опасная ситуация. Он знал, что в конце концов ему придётся поймать девушку, выполняя долг перед работодателем. Лучше всего избегать её – тогда не придётся делать выбор.
Так почему же ты здесь, где она сможет тебя найти?
У него не было ответа на этот вопрос.
Он запустил своего лучшего змея, позволил ему подняться на сотню футов над землёй, затем направил отвесно вниз. В десяти футах от земли змей резко остановился, сменил угол полёта и медленно спланировал к земле, балансируя на хвосте, трепеща от отчаянного желания снова взлететь. Том позволил ему подниматься скачками все выше и выше, не отпуская. Гордый змей танцевал, как породистый скакун. Сдержанность его движений впечатляла тем более, чем сильнее он хотел вырваться на свободу
К счастью, когда Том заметил питбуля, хвост змея лежал на земле, потому что руки у парня тут же опустились. Змей с грохотом свалился на землю, лишённый всякого достоинства, проскользил ещё несколько ярдов по ветру и упал на кусок плавника. Том стоял совершенно неподвижно, в ужасе уставясь на собаку, которая – так же без движения – сидела в пятидесяти футах и смотрела на него. Он не видел, откуда пришёл пёс. Не поворачивая головы, Том поискал глазами Элизабет. До сих пор пёс при любой возможности ясно давал понять, что сближение между ним и Томом даже не рассматривается. Том сглотнул и снова оглядел горизонт в поисках Элизабет. Самое время ей появиться.
Пёс не двигался больше минуты, Том не шевелился тоже. Он стоял всего в сорока футах от машины и прикидывал, сумеет ли добраться до неё, если побежит. Но не был уверен. Затем пёс медленно двинулся к нему. Когда жуткая собака приблизилась, Том буквально примёрз к месту, заворожённый этим призраком. В двадцати футах собака остановилась, уставилась немигающим взглядом, шерсть на её спине периодически поднималась дыбом и ложилась обратно. Том снова оглянулся на машину. Идиот, что позволил собаке подойти так близко. Теперь он ни за что не успеет добежать до машины. Но где Элизабет? А потом пёс заговорил с ним – в первый раз.
– Люкс, – сказал он, – дём.
Том наклонил голову. Это нереально. Он много раз видел, как пёс говорит, но теперь – теперь совсем другое. При Севилле пёс просто реагировал на карточки, называя предметы, которые ему показывали. Том наблюдал случайно инициированную речь, однако в то, что происходило сейчас, было невозможно поверить. Пёс говорил с ним, как человек. Или, возможно, как демон.
– Дём. Фу.
Почему пёс так делает? Почему не бросился на него, хотя, очевидно, пытался сделать это с того самого дня, когда Том схватил Элизабет в его присутствии? Дамиан резко гавкнул несколько раз, а затем снова сказал:
– Люкс.
Том вдруг осознал, что понимает его. Пёс хочет привести его к Элизабет? Могло ли такое быть? Все равно это казалось неестественным, и он не чувствовал никакого желания следовать за животным. Пёс подошёл немного ближе. Теперь он был всего футах в двенадцати. Пристально посмотрел на Тома, затем его голова дёрнулась в попытке выговорить слова, и он повторил:
– Дём. Люкс. Фу.
Том мешкал, пытаясь понять.
– Фу? Что это значит? Элизабет ранена? – спросил он, чувствуя себя глупо от того, что разговаривает с собакой.
Пёс перебирал лапами, хвост его метался из стороны в сторону от радости, что его наконец поняли.
– Люкс! Дём!
Том тяжело сглотнул.
– Ну хорошо, – сказал он с сомнением. – Идём.
Когда он повернулся, чтобы подобрать змея, пёс внезапно оказался сбоку. Взволнованный, танцуя передними лапами по песку, он, казалось, хотел поторопить Тома.
– Ладно, ладно, мне нужно сложить это все. – Краем глаза опасливо посматривая на пса, он разобрал змея и положил его в рюкзак. Потом повернулся к собаке. – Все, – сказал он, – пошли.
Облегчение Дамиана было беспредельно, он лаял от радости, носился кругами и мчался к дровяному складу, снова и снова оглядываясь. Том спрашивал себя, не свихнулся ли пёс. Однако дальше тот побежал вперёд деловой походкой, и Том потащился следом, пытаясь представить, что могло случиться с девушкой. Он молился, чтобы ничего серьёзного не произошло, однако спешил – настойчивость собаки беспокоила его.
Питбуль вёл его к складу брёвен, между грудами стволов. Без всякого предупреждения пёс исчез, затем появился снова, показывая проход между двумя большими брёвнами в основании штабеля. Том, по-прежнему сомневаясь, попытался заглянуть внутрь.
– Она там?
– Люкс, – гавкнул пёс и пропал в дыре.
Том встал на колени, все ещё не веря, что Элизабет может находиться в таком сыром, опасном и тесном месте. Пришлось встать на четвереньки.
– О господи!
Девушка лежала скрючившись, не отвечая на поскуливания пса, который толкал и лизал её. Вокруг неё были лужицы рвоты. Черты лица Элизабет заострились, кожа стала серо-голубой.
– Выйди отсюда, Дамиан, – твёрдо сказал Том. Троим там было слишком тесно. Пёс быстро вылез, с облегчением услышав уверенную команду. Том подполз к Элизабет и проверил пульс. Зрачки расширены, но в слабо освещённом пространстве под брёвнами это ни о чем не говорило. Её руки и ноги окоченели и не гнулись. Том проверил, нет ли каких-нибудь повреждений, но ничего не нашёл. Она просто была холодная как лёд. Дамиан тревожно топтался около выхода.
– Фу, – сказал он очень тихо.
– Что с ней случилось?
Том не ждал ответа, его и не было. Пёс внезапно проскользнул мимо, подполз к Элизабет, повернулся и со вздохом улёгся, положив голову ей на ноги. Том боялся пса, который, словно взволнованный родственник, следил за каждым его движением. Однако свирепый взгляд собаки смягчало беспокойство.
– Ты сделал для неё все, что мог, правда?
Тома потрясло это маленькое открытие: животное может действительно беспокоиться о здоровье своего спутника – человека. Он всегда думал о собаках как о неразумных подопытных созданиях. Но пёс смотрел на него выжидающе. Он требовал помочь Элизабет. Он доверял Тому.
Нужно отвезти девушку в госпиталь, и быстро. Осторожно, посматривая одним глазом на пса, Том вытащил Элизабет наружу. Ещё раз торопливо осмотрел её и пришёл к выводу, что у неё жесточайшее переохлаждение. Он попытался представить, как она провела последние несколько дней, дожидаясь его под брёвнами, замёрзшая, голодная и, очевидно, больная, постепенно слабея по мере того, как падала температура тела. Она не должна была рассчитывать только на него.
Он разозлился.
Почему она такое с собой сотворила? Почему не пошла домой, когда почувствовала, что заболевает? Неужели она действительно хотела умереть здесь, в одиночестве, болезни и холоде, просто чтобы спасти собаку? И пёс – он тоже, очевидно, замёрз и был голоден, но не бросил её. Они оба приняли решение оставаться вместе.
Том вздохнул. Они вдвоём ждали его. Глядя на девушку, он думал, как жутко она выглядит. Элизабет всегда была вежлива с ним, ему нравилась её манера держаться. Молчаливая и серьёзная, она не была похожа на других девушек. Несмотря на то что росла в богатой семье и скоро стала бы студенткой медицинского факультета, несмотря на яростное сопротивление всему, что он для неё олицетворял, она всегда относилась к нему уважительно. А он сам и человек, на которого он работал, гнались за ней без отдыха и пощады, пока она не забилась в эту дыру и не свалилась, истощённая и больная.
Он поднял её, донёс до машины, осторожно положил на заднее сиденье. Накрыл её своей курткой. Захлопнул дверцу и посмотрел на Дамиана. Если он повезёт Элизабет в больницу, собаку придётся отвезти к Севиллу. Другого выхода не было.
Он открыл дверцу со стороны водителя и махнул псу, чтобы тот залезал внутрь. Дамиан запрыгнул, но быстро перебрался на заднее сиденье к Элизабет.
– Нет, Дамиан. Иди обратно.
Но питбуль уже свернулся в мохнатый шар, плотно прижавшись к холодному боку Элизабет. Том постоял секунду, восхищаясь собачьей преданностью.
В конце концов, она сделала это ради него, и теперь его очередь приглядывать за ней.
Он не чувствовал в себе сил перетаскивать Дамиана, и пёс просто проигнорировал его команду.
Ну и ладно.
Сегодня они расстанутся, и Севилл уже не позволит Элизабет увидеть собаку – Том это знал. Он внезапно отчётливо понял, какую роль сыграл в этой ситуации. Что хорошего было в его поступках? Том, который всегда гордился своей дисциплинированностью, лояльностью, честностью и обязательностью, вдруг понял, что все достижения его жизни выглядят весьма бледно. Шесть лет он целиком отдавал себя Севиллу и все же совершил предательство, позволив девушке бежать. Почему он не задержал её, несмотря на все свои достоинства и усилия, почему помог этой упрямой девице с её нелепыми обязательствами перед собакой?
Дружба.
Вот в чем разница. Он видел, как Элизабет отказывалась сдаваться. То же самое делал теперь пёс, свернувшийся около тела своего обессилевшего друга. А Севилла другом Том назвать не мог и теперь, видя, как крепка может быть эта дружба, ощутил пустоту и одиночество.
Волна стыда нахлынула на него. Как он сможет разлучить этих двоих? Ввергнуть эту девушку и её пса в ещё более глубокую пучину горя? Он сел в машину, завёл мотор и выехал на дорогу. Он старался не смотреть в зеркало заднего вида, но взгляд его все время возвращался туда. Том смотрел на пса, оберегавшего тело девушки, и пёс смотрел на него в ответ. Даже собака доверяет ему. И Элизабет, которая с величайшим риском добралась до мыса, чтобы встретиться с ним, – она тоже доверяла ему. Эти двое искали его защиты. Его душа корчилась в муках. Почему они делают это со мной?
Повернув на дорогу, которая вела к больнице, он попытался представить, как обрадуется и удивится Севилл, когда Том передаст ему собаку из рук в руки. Собака пропала сразу после того, как Севилл напечатал статью в журнале, так что исчезновение пса поставило Севилла в невероятно сложное положение. Не найдётся слов, чтобы описать облегчение и благодарность доктора. Том станет героем.
Героем, который сломил безупречное мужество девушки и приговорил эту удивительную собаку к тягостному существованию.
Он гнал изо всех сил, злясь на себя. Это ведь совсем несложно. Он должен отвезти Элизабет в больницу, а когда он это сделает, у пса не будет другого пути, кроме возвращения к Севиллу.
Том начал молиться – пылко, отчаянно, умоляя Господа дать ему силы сделать то, что он должен.
Под защитой груды брёвен Элизабет пролежала двадцать четыре часа, свернувшись, как креветка. Её тошнило, но она была слишком слаба и не могла даже поднять голову. Потом её силы подтачивало переохлаждение, и в конце концов она потеряла сознание. Очнувшись, Элизабет понятия не имела, где находится, и плохо представляла себе, что случилось в последние часы. Она вспомнила, что убегала от Севилла; у неё промокли ноги. Она пришла на пляж, было очень холодно и страшно. Она отчётливо помнила – на вид и на ощупь – куски коры, на которых лежала, запах водорослей, крики чаек, такие громкие, словно они устраивались на ночлег прямо на её голове. Постепенно Элизабет осознала, что находится в незнакомом месте, а над нею – оштукатуренный потолок.
Я внутри здания.
Дамиан.
Господи, где Дамиан?
Невыносимая головная боль заставила её сощуриться, когда она попыталась сфокусировать взгляд. Первая мысль была о собаке. Она приподняла голову, силясь вспомнить, когда в последний раз его видела.
Дамиан лежал рядом, вытянувшись вдоль узкой кушетки. Хрипло вздохнув с облегчением, девушка уронила руку ему на шею, убеждаясь, что это не сон. От резкого движения волна боли разлилась у неё в голове, она прижала другую руку ко лбу, застонала и закрыла глаза. В этот момент ей было все равно, где она. Она хотела только одного – чтобы прекратилась боль. Или же умереть – смотря что произойдёт раньше.
Когда она снова открыла глаза, перед ней стоял мужчина. В его руке было что-то тёмное, и он тянулся к её лицу. Она узнала его. Где бы ни был Том, Севилл всегда оказывался где-то рядом. Она, кажется, ни разу не видела одного без другого. Они нашли её и теперь заберут собаку. Элизабет застонала, пытаясь справиться с подступающей тошнотой. Она не могла сдаться без борьбы. Дамиан поднялся и стоял возле кушетки, беспокойно глядя на неё.
– Дамиан, уходи, – слабым голосом простонала она, пытаясь прогнать его. Том быстро подошёл, положил ей на голову холодный компресс и мягко тронул за руку.
– Все хорошо, Элизабет, – мягко сказал он, – все в порядке. Пожалуйста, не бойся.
Она не помнила о Томе ничего – только то, что он подручный Севилла. И сейчас сознавала только, что помощник Севилла схватил её за руку и пытается что-то положить ей на глаза. Она тщетно пыталась вырваться. Её затошнило. Дамиан, сконфуженный и возбуждённый, отпрянул и залаял на них.
– Дамиан, замолчи! – шикнул Том. – Элизабет, прошу тебя, потише. Нельзя, чтобы пёс тут лаял.
Он осторожно прикоснулся к ней, чтобы успокоить, но она резко дёрнулась.
– Севилл, – выдохнула она, и на неё накатила ещё одна волна тошноты.
– Его здесь нет. Ты в безопасности, поверь мне. Все хорошо, не волнуйся.
Он отодвинул влажный компресс повыше на лоб. Элизабет перестала сопротивляться, но в глазах её плескались страх и подозрение.
– Пожалуйста, не давай Севиллу…
– Его нет здесь. Ты в безопасности. Посмотри сама. – Том обвёл рукой комнату. Элизабет огляделась.
– Где он? И где я?
– Ты у меня дома. Ты здесь уже несколько часов. Элизабет, ты чуть не умерла. Что с тобой случилось?
– Севилл не придёт сюда? Он не придёт? – спрашивала она, все ещё не доверяя ему, пытаясь сфокусировать взгляд. Ей снова стало плохо, глаза сами собой закрылись. Тошнота накатывала на неё неодолимыми волнами, накрывая и уволакивая, как прилив, прочь от Тома и из этой комнаты.
Севилл сюда не придёт. Ты в безопасности, – повторил Том. – Твоя собака тоже. Спи.
На следующее утро головная боль немного утихла, и Элизабет смогла сесть и оглядеться. Дамиан все ещё лежал около неё, голова его покоилась на вытянутых передних лапах. Она пыталась думать – нужно было понять, что произошло. Но никакого смысла во всем этом она не видела. Девушка обвела глазами маленькую, очень аккуратную квартирку. По обстановке видно, что это квартира мужчины: мебели мало, однако некоторые предметы удивили Элизабет. Безделушки, которые можно встретить в доме пожилой женщины. Теперь она вспомнила, что это жилище Тома. Отсюда, конечно, надо бежать. Может, он уже сейчас ведёт сюда Севилла, и тот заберёт собаку.
Она чуть не выскочила из собственной кожи, когда заметила Тома. Парень сидел в кресле слева от неё совершенно неподвижно. Выпрямив спину, слегка откинув голову назад и закрыв глаза, подняв руки ладонями вверх на несколько дюймов над коленями – он молился. Элизабет моргнула и снова зажмурилась от головной боли, увидев такую странную картину. Затем потёрла лоб и снова открыла глаза. Том привёз её к себе. Не сказал Севиллу. Не отвёз в больницу.
– Эй, Том, – нерешительно позвала она, – с тобой все нормально?
Том открыл глаза и посмотрел на неё, потом медленно опустил руки.
– Тебе уже лучше?
– Ага. А с тобой все нормально? Что ты делаешь?
– О чем ты?
– Вот сейчас… ну, знаешь, ты что-то делал.
– Я молился. – Он слегка пожал плечами, словно молиться – самая очевидная вещь в мире.
– Молился… – выдохнула она и легла обратно, потирая ладонями пульсирующие виски.
– Ты никогда не видела, как люди молятся?
– Нет, кажется, ни разу.
– И в церкви ни разу не была?
– Не-а.
– Ты не христианка?
– Да вроде нет.
– Когда тебе станет получше, я бы хотел поговорить с тобой об Иисусе Христе.
– Ох-ох, спасайся, кто может.
Том даже улыбнулся, глядя на неё. Не той редкой, но приятной улыбкой, что предназначена для острот босса или вежливых приветствий, а настоящей.
– Я не хочу причинять тебе неудобство. Но моя вера требует, чтобы я помог тебе обрести спасение, а единственный путь к нему – через Иисуса.
– Никогда не думала, что ты такой набожный.
– Я не набожный, я просто люблю Господа нашего. Ты его тоже полюбишь, когда узнаешь.
Элизабет собралась было сказать, что ей сейчас только этого недоставало – попытаться «узнать» того, кто не живёт уже две тысячи лет, но потом придумала кое-что получше. Она откинула мокрую от пота прядь со лба и огляделась.
– Знаешь, сейчас я немного занята. Я пытаюсь вытащить Дамиана из ада – если ты понимаешь, о чем я. Когда с ним все будет в порядке, тогда подумаем обо мне.
Какая трогательная забота… Но Элизабет сразу же отругала себя за то, что ей так комфортно с этим человеком. Он враг, а она тут с ним болтает. И все же она действительно чувствовала себя в безопасности. Невозмутимость Тома, его уверенность просто исключали всякую угрозу.
– Мне так плохо, будто у меня ствол мозга разрушен. Сколько я пролежала в отключке? Что вообще случилось?
– Ты была очень больна. Когда я нашёл тебя на пляже, ты была б