КОММЕНТАРИИ И ПРИМЕЧАНИЯ. «Видение апостола Павла» датируется III в

«Видение апостола Павла» датируется III в. н.э. Апокриф приписывается апостолу Павлу, очевидно, на основании его же слов: «Знаю человека во Христе, который назад тому четырнадцать лет—в теле ли—не знаю, вне ли тела—не знаю: Бог знает—восхищен был до третьего неба. И знаю о таком человеке (...), что он был восхищен в рай и слышал неизреченные слова...» (2 Кор. 12,2-4).

Известно несколько редакций апокрифа—латинская, греческая, сирийская и русская. Русский текст весьма близок греческой редакции; основные различия наблюдаются в тех местах апокрифа, которые на Руси были использованы для составления поучений. В русских списках не рассказывается об истории нахождения апокрифа, в отличие от греческой редакции, где говорится, что некоему благочестивому человеку, жившему в Тарсе, явился ангел и открыл, что в фундаменте его дома лежит шкатулка с рукописью «Видения Павла». В греческой редакции не упоминается о жалобах Земли на беззакония людей. В сирийской редакции приводится и жалоба Земли. Но, возможно, не следует в данном случае искать непосредственный источник. В русской редакции вполне самостоятельно могла развиться тема жалоб природы на греховность людей, так как известно, какую большую роль играл культ природных сил в славяно­русском обществе периода двоеверия.

Апокриф был известен на Руси уже к XIV в. В статье «Слово некоего христолюбца, ревнителя по правой вере» (Паисьевский сборник) находится цитата из «Видения»: «Павел рече: видех облак кровав, распростерт над всем миром...». Об апокрифе упоминается во всех ранних Индексах, имевших хождение на Руси («Изборник Святослава 1073 г.», «Тактикой Никона Черногорца», «Погодинский Номоканон»).

Отрывки из «Видения Павла» (о денно-нощной молитве и смерти праведника и грешника) вошли в XV в. в церковно-учительные сборники «Златоуст» и «Измарагд».

¹ Тема жалоб природы могла иметь своим источником Писание: «Вемы бо, яко вся тварь совоздыхает и соболезнует даже доныне» (Рим. 8, 22). Вместе с тем образы природы в апокрифе одушевлены, что могло быть воспринято буквально в среде, где господствовало двоеверие. Восприятие Солнца как обожествленного светила традиционно для Древней Руси. Митрополит Иларион сравнивает с Солнцем Христа («Слово о законе и благодати»). В двоеверной среде поэтические метафоры имели двойственный характер, и Христос по «световому» признаку отождествлялся с языческим Даждбогом (Солнцем). Божественность второй ипостаси христианской Троицы вместе с именованием Христа «Солнцем праведным» переносилась на светило. Эта совмещенность способствовала длительному переживанию древних мифологичесикх понятий. Не случайно в антиязыческих проповедях оговаривалось, что Солнце не божество, что оно «бездушно и бессловесно: огненное то бо есть существо» (Тихонравов Н.С. Летописи русской литературы и древностей. Т. 5. СПб., 1863. С. 92; см. также: Идейно-философское наследие Илариона Киевского. Ч. 1. М., 1986. С. 17, 9, 89). В апокрифе, рассчитанном на среду, не порвавшую окончательно с язычеством, представление о Солнце как личностном начале является уступкой пантеистически-антропоморфной традиции восприятия природы. Однако Солнце—основной объект поклонения язычников—лишено черт сакральное. Более того, приниженный статус солнечного бога подчеркивается тем, что в его уста вкладывается признание высшей власти Творца. Такая непоследовательность с точки зрения ортодоксальности облегчала восприятие текста в двоеверной среде.

² В апокрифе основное внимание уделено чрезвычайно актуальной в средние века теме суда и воздаяния за грехи. Идеологи христианства в Древней Руси высказывали противоположные точки зрения на эту проблему, которые нельзя признать строго ортодоксальными. Одна из них была сформулирована Серапионом Владимирским, она отражена в «Повести временных лет» (в одной из промежуточных редакций) в записях Ю68, 1092, 1093, 1094, 1096 и последующих годов. Поскольку здесь обосновывалась необходимость прижизненного наказания за грехи (до Воскресения и Страшного суда), эта теория получила в исследовательской литературе название теории казней божьих. Она имеет своими источниками ветхозаветную часть Библии, апокрифическую «Книгу Еноха», переводное «Откровение» Мефодия Патарского. Мировоззрение сторонников этой теории обострено эсхатологично и глубоко пессимистично, оно базируется на дуалистической онтологии христианства и ценностных установках монашеско-аскетической среды. Крупнейшими представителями данного направления на Руси были Нестор и его последователи-летописцы, переносившие интерес с конкретно-исторического плана истории на ее нравственно-назидательный, символический смысл (см.: Повесть временных лет. Т. 2. М.; Л., 1951. С. 398; Еремин И.П. К характеристике Нестора как писателя // Литература Древней Руси. М.; Л., 1966. С. 28-39; Мильков В.В. Идейные течения в философской мысли XI столетия // Становление философской мысли в Киевской Руси. М., 1984. С. 39-42).

³ В Древней Руси идея заступничества за род человеческий выступала как своеобразный противовес теории казней божьих. Функцию заступников выполняли обычно Богородица, Христос или местночтимые и общерусские святые. Особое развитие эта идея, противостоящая догматическим представлениям, получила в апокрифической литературе (см.: Мильков В.В. Указ. соч. С. 42-^17).

⁴ Обращает внимание, что в традиционном для христианской литературы перечне нравственных прегрешений упоминается и «волхвование»—один из важнейших пережитков язычества. В этом смысле апокриф по своей идейной направленности смыкается с проповедями и поучениями, направленными против язычников (см.: Гальковский Н.М. Борьба христианства с остатками язычества. Т. II. М., 1913).

⁵ Образ земли (как и солнца) в апокрифе одушевляется и в этой связи сближается с языческим культом земли, который на протяжении многих веков сохранялся в двоеверной русской среде.

⁶ Здесь и далее в апокрифе проводится идея компромиссного равновесия между казнью божьей и милостью. В «Видении апостола Павла», как и в других апокрифах, представления, которые вполне органично могли входить в сознание двоеверной среды, сочетаются с идеями, не противоречащими каноническим.

⁷ В данном вопросе апокриф близок историософской концепции Нестора, воплощен­ной в «Повести временных лет» в идее «божьего блюдения», которое осуществляется через ангелов. Ангелы, согласно Нестору, приставлены ко всякой «твари» (ПВЛ. Т. 1. С. 188-189).

⁸ Обращает на себя внимание, что наиболее значимыми перед лицом Бога оказываются отшельники. Это является косвенным указанием на монашескую среду, в которой появился апокриф.

⁹ Трактовка райского блаженства как духовного наслаждения в апокрифе близка к трактовке Апокалипсиса: «И отрет Бог всякую слезу с очей...» (Отк. 21, 4). Эта тема развивается и у отцов церкви: Ефрем Сирии пишет о рае как о месте, где царят «радость и мир, успокоение» (Слово на Второе пришествие // Творения святых отцов. С. 403-404). Вместе с тем далее в апокрифе описание рая получает более «материализованный» вид.

¹⁰ Твердь, или первое небо, часто рассматривается в апокрифической литературе как место обитания «князя века сего», т.е. дьявола (ср. с «Видением Исайи»). Очевидно, здесь сказывается влияние неоплатонических идей, согласно которым первое небо и земля в наибольшей степени удалены от источника божественного света и являют собой греховное начало, или гностических концепций, в которых Сатана рассматривался как демиург материального мира.

¹¹ Тема ничтожества земной жизни традиционна для всей христианской литературы. На противопоставлении земного и небесного бытия основывается христианская иерархия ценностей: «Не любите мира, ни того, что в мире...» (1 Иоан. 1, 15-16).

¹² В христианской антропологии человек рассматривался как существо телесное и духовное. Например, в древнерусском «Шестодневе», в котором были представлены идеи Василия Великого, имеющие большую авторитетность во всем христианском мире, специально подчеркивалась нематериальность души, которая хотя и является сотворенной субстанцией, но не имеет ничего общего с плотью. Эта точка зрения преобладала в древнерусской книжности. Расхождения касались оценки определяющей природу человека сущности. Всячески подчеркивая примат духовного начала над плотским, Нестор, Кирилл Туровский и некоторые другие представители монашеско-аскетической идеологии указывали на дуалистические крайности человеческой природы, объявляли плоть основным источником греховности. Соответственно возвышение духовного начала они связывали с умерщвлением плоти, т.е. проводили идею о взаимозависимости души и тела.

В богословской мысли Древней Руси существовала и другая позиция. Митрополит Иларион и составитель «Изборника 1076 г.», наоборот, подчеркивали гармонию души и тела, внутреннего и внешнего в человеческой личности. В эпоху двоеверия такая установка была вполне созвучна пантеистическим настроениям, согласно которым физическая природа одухотворялась—оживотворялась. Идея о том, что душа являлась имманентным свойством тела, подводила к пантеистическому выводу об обожении человека. К такого рода представлениям древнерусского читателя подводили «Ареопагитики» и «Диоптра» Филиппа Пустынника, получившие большую популярность начиная с XIV в. Введение наряду с душой еще одного компонента человеческой природы—духовности—характерно для раннехристианской богословной мысли (см.: Скворцов К. Философия отцов и учителей церкви. Киев, 1868. С. 117).

Однако в отличие от догматических представлений в апокрифе Дух существует не только в пророках и праведниках, но и в грешниках, т.е. духовность распространяется на всех людей. Поскольку Дух (в отличие от души) непосредственно связан с божественной субстанцией, идеи, которые развивались в апокрифе, могли быть поняты пантеистически. Позиция, которая проводится в «Видении Павла» относительно присутствия духовного начала в человеке, созвучна гностическим идеям о наличии у каждого человека некой духовной мыслящей субстанции, роднящей его с Единым. Учитывая, что эти концепции были характерны и для дуалистических ересей средневековья (манихеи, павликиане, катары, богомилы), позволительно сделать предположение о влиянии еретической среды на происхождение апокрифа (см.: Шепелевич Л. Этюды о Данте. Апокрифическое «Видение апостола Павла». Ч. 1-2. Харьков, 1891. С. 41-48).

¹³ В апокрифе развивается тема «мытарств», ожидающих душу после смерти. Прохождение «мытарств» завершается вынесением приговора еще до Страшного суда. Не совсем четко решаемый в Писании вопрос о том, в каком состоянии будут находиться души до второго пришествия и Страшного суда, решается в апокрифе в пользу «малой эсхатологии» (о «большой» и «малой» эсхатологии в западноевропейской средневековой литературе см.: Гуревич А.Я. Культура и общество средневековой Европы глазами сов­ременников. М., 1989. С. 94—110). Тема мытарств характерна только для византино-русской традиции и восходит, очевидно, к популярному в Древней Руси византийскому «Жи­тию Василия Нового», отрывок из которого уже к XII-XIII вв. был переработан в «Слово об исходе души и о втором пришествии». Эта переработка приписывалась или Кириллу Туровскому, или Авраамию Смоленскому, известному своим современникам тем, что он читал какие-то «глубинные» (возможно, апокрифические) книги (см.: Батюшков Ф. Ска­зание о споре души с телом в средневековой литературе // ЖМНП. 1891. № 274. С. 150).

¹⁴ Прямое указание на функцию Духа как животворящую силу в человеке.

¹⁵ Отрицание существования загробного мира в апокрифе связывается с эпикурейским отношением к жизни, отсутствием духовного начала в человеке.

¹⁶ Сомнения в реальности ада с особой силой вспыхнули в русском обществе в эпоху развития еретических движений стригольников и антитринитариев.

¹⁷ Здесь в апокрифе развивается характерный для всей христианской литературы тезис о всеведении Бога, осуществляющемся при помощи ангелов-посредников (ср. с Енохом, который увидел на небесах книги с записанными в них добрыми и злыми делами людей; см. так же: Откр. 20, 12).

¹⁸ Ср.: Откр. 21, 1: «И увидел я новое небо и новую землю: ибо прежнее небо и прежняя земля миновали...»

¹⁹ Описание в апокрифе небесного Иерусалима заключает в себе целый ряд символических образов, часто встречающихся в христианской литературе, хотя они имеют материализованное выражение: 12 стен или врат города соответствует 12 апостолам, число 4 символизирует евангелистов и одновременно соответствует числу букв, составляющих имя первочеловека Адама, дерево (обычно с сидящей на ней птицей) являлось символическим обозначением рая, даже цветовая гамма—золото и серебро—связана с горним миром. Описание рая можно рассматривать как набор основополагающих для христианства знаков-символов, которые нашли отражение в образной системе произведений древнерусского искусства. Один из наиболее ярких примеров -паникадило Бориса Годунова из новгородского Софийского собора, воплощающее в своих пластических формах и цветовой гамме образ небесного Иерусалима. Есть мнение, что по этой же символической схеме строились средневековые города.

²⁰ Материалы фольклора свидетельствуют о том, что молочная река стала излюбленным сказочным образом. В данном случае, скорее всего, имело место взаимодействие апокрифа с устной народной традицией.

²¹ Представление о том, что мир живых отделен от мира мертвых рекой (или океаном), является одним из древнейших мифологических верований. Образ огненной реки, через которую проходят по мосту или переправляются на лодке души умерших, вошел в христианскую литературу, получив несколько иное истолкование—как испытание праведности. Так, в византийском «Житии Филарета Милостивого» только праведники могут пройти по узкому мосту в рай, а грешники падают в огненную реку (Византийские легенды. Л., 1972. С. 112). Этот мотив получил распространение в русских духовных стихах, где роль перевозчика душ выполнял архангел Михаил:

Течет... река огненная

От востоку солнца до запада,

Пламя пышет от земли до небеси.

Праведные идут через огненную реку,

Идут они ровно по суху и ровно по земле

(Варенцов В. Сборник русских духовных стихов. СПб., 1860. С. 138).

²² В апокрифе, хотя и в обобщенной форме, присутствует мотив социальной справедливости, выраженный в утопическом образе праведного суда, не знающего снисхождения к «сильным мира сего». Эта тема получила широкое распространение в русских духовных стихах, в которых одним из наиболее тяжких грехов является немилосердное отношение к бедным: «Нищих, убогих не поили, не кормили. Нагих и босых не одевали»... (Варенцов В. Указ. соч. С. 149).

²³ Здесь, очевидно, авторами апокрифа был использован древнегреческий миф о наказании в Аиде Тантала.

²⁴ В византийской и древнерусской литературной традиции изображение потусто­роннего мира отсутствовало, в отличие от западноевропейского понятия чистилища. Представления о праведности и грехе имели, таким образом, весьма однолинейный характер (см.: Лотман Ю.М., Успенский Б.А. Роль дуальных моделей в динамике русской культуры // Ученые записки Тартуского университета: Труды по русской и славянской филологии. Вып. 414. 1977. С. 4). Однако в произведениях, относящихся к жанру «видений» загробного мира, иногда появляются образы (подобные милосердным язычникам в «Видении Павла»), которые усложняют антитезу греха и праведности.

²⁵ В данном случае речь идет о тех, кто не признавал человеческой природы Христа. Такого рода идеи развивались в гностико-манихейской среде; возможно, имеются в виду богомилы, признававшие в Христе только воплощение духовного начала (см.: Бегунов Ю.К. Козьма Пресвитер в славянских литературах. София, 1973. С. 29-61, 83-84, 338-340).

²⁶ «Видение Павла» отличается необычайной конкретизацией в изображении ада и наказаний, ожидающих грешников. Если в Писании весьма скупо, без детализации упоминается об огненной печи (Мат. 13, 42), огненном озере (Окт. 19, 20; 20, 15), тьме (Мат. 22, 13), черве неусыпающем (Мат. 9, 48), то в апокрифическом «Видении апостола Павла» и близком к нему по содержанию «Хождению Богородицы» наказания грешников описываются со всеми натуралистическими подробностями, имея совершенно плотский характер. Именно эта часть апокрифа оказала влияние на традицию западноевропейской литературы о загробных «видениях», завершившуюся созданием «Божественной комедии» Данте.

²⁷ Еретическая точка зрения, близка к несторианству, так как грешники считали Христа смертным человеком и потому не верили в его воскресение.

²⁸ Концовка не соответствует каноническим представлениям, так как здесь проводится точка зрения, что можно смягчить приговор божественного суда.

[ВИДЕНИЕ ИСАЙИ][if!supportFootnotes][37][endif]

ВИДЕНИЕ, КОТОРОЕ ВИДЕЛ СВЯТОЙ ИСАЙЯ, ПРОРОК, СЫН АМОСОВ

На двадцатый год царствования царя Иезекии над Иудеей пришли Исайя, сын Амосов, и Иисус, сын Саавов, к Иезекии в Иерусалим. И, вошедши, сел Исайя на одр царский. И все князья иерусалимские, соратники царя и евнухи стояли пред ним.

И пришли и вещали ему и из сел, и с гор пророки и сыновья пророков; услышав, что Исайя пришел из Галгал к Иезекии, и при­ветствовали они его вместе [и просили], чтобы благовествовал он о будущем. Когда начал Исайя говорить слова все истинные, Дух святой сошел на него, и все видели [это], ибо слышали вещания свято­го Духа.

И призвал царь пророков всех, и вошли [они] все вместе, сколько их было там. Были же Михей и Анания, Иоиль и те, кто сидел справа и слева от него. И когда услыхали глас святого Духа, преклонили колени [и] воспели Бога вышнего, почивающего во святых и даровавшего миру такую силу через Слово.

После того как он [Исайя] заговорил силою святого Духа во всеуслышание, внезапно он замолчал и перестал видеть стоящих пред ним. Очи его были открыты, уста же затворены, ибо дуновение Духа было в нем¹.

Пророки же поняли, что видение, которое он видел, было не от мира сего, но [от мира], утаенного от всего плотского. И когда он [Исайя] очнулся от видения и пришел в себя, поведал он Иезекии, и сыну его, Насону, и Михею, и другим пророкам, сказав: «Когда про­рицал я вслух и вы слышали [это], видел я ангела славного, не [рав­ного] по славе ангелу, которого видел я обычно, но имеющего столь великую славу, что не могу я ее выразить.

И, взяв меня за руку, [ангел] возвел меня на высоту. Я же спросил: Кто ты? Как твое имя? и Куда ты возносишь меня? Ибо сила была дана мне говорить с ним. Тогда отвечал он: Когда вознесу тебя вверх и покажу тебе видение, ради которого послан я [к тебе], тогда пой­мешь, кто я. А имени моего не спрашивай, если хочешь снова вер­нуться в тело свое. И когда вознесу тебя, увидишь [все сам].

И рад я был, ибо кротко он отвечал мне. И спросил меня ангел: Обрадовался ты, что кротко я отвечал тебе? Увидишь ты и более великого, чем я, и более кроткого видом, желающего беседовать с тобой, и старшего из старших, светлейшего и смиреннейшего. Ибо послан я, чтобы возвестить тебе обо всем [этом].

И взошли мы на твердь². И увидел я там брань великую—Сатану и воинство его, противящихся благочестию и один другому зави­дующих: как на земле [происходит], так и на тверди. Ибо прообразы тверди—здесь, на земле.

И спросил я ангела: Что это за рать, и зависть [между ними], и брань? И отвечал он мне: Это брань дьявольская, и нет [ей] конца, пока не придет Тот, кого хочешь ты видеть, и [не] убьет [их] духом силы Своей.

Потом возвел он меня выше тверди, на первое небо. И увидел я там посередине престол и сидящего на нем ангела в великой славе и слева от него сидящих ангелов, иную славу имеющих, чем те, кто [сидел] справа. И пели они в один голос. А те, кто слева, вслед за ними пели, [но] песнь их не была [похожа на песнь ангелов] справа. Спросил я ангела, ведущего меня: Кому воссылается песнь эта? И ответил он мне: Великой славе Божьей, что на седьмом небе, и Сыну Его лю­бимому. Оттуда послан я к тебе.

И скова возвел меня на второе небо. Высота же его как от первого неба до земли. Видел я там, как и на первом небе, ангелов справа и слева [от престола]. И песнь их [была] величественнее, [чем у] первых. И пал я ниц, и поклонился им. И не оставил меня ангел, наставляющий меня, [и сказал]: Не поклоняйся ни престолу, ни ангелу небесному [ибо для того я послан, чтобы наставлять тебя], но только тому, о ком я скажу, кто над всеми престолами, и одеждами, и венцами. Его уз­ришь ты уже отсюда.

И возрадовался я радостью великой, что такой конец [ожида­ет людей], признающих вечного и вышнего [Бога], и возлюбленного Его Сына, и ангела святого Духа. Туда [на седьмое небо] приходят они.

И возвел меня [ангел] на третье небо. И там я тоже увидел не­большой престол и ангелов справа и слева. Но память о мире сем там не упоминается, именовалась [там] слава Духа моего. Когда восходил я на небо, то сказал: Ничто от мира сего здесь не называется. И ангел отвечал мне: Ничто здесь не изменится из-за немощи [сего мира], ничто здесь не утаится из совершенного там [на земле].

Песнь, которую они [ангелы] пели, и славословие сидящего на троне [ангела], и ангелы—[все] было величественнее, [чем на] втором [небе].

И снова [ангел] вознес меня на четвертое небо, намного большее. И там снова увидел я престолы и ангелов справа и слева [от него]. И они тоже пели. И слава, и пение [ангелов справа] больше были, чем у левых. И слава сидящего [на престоле] больше была, чем у ангелов справа. Слава же их [всех] больше, чем [у тех, кто из] нижних [сфер]³.

И взошел я на пятое небо. И там снова увидел бесчисленные легионы [ангелов]. И слава их выше, и песнь их славнее, чем на четвертом небе. Я же подивился такому множеству, увидев ангелов, различными добротами украшенных. И каждый имел свою славу. И прославляли они живущего на высотах. Удивился я, [почему] имя его не явлено никакой плоти, если такую славу дает ангелам на каждом небе. И отвечал мне ангел: Что удивляешься ты этому? Разве не видел ты одни [только] лица? Разве не видел непреодолимых сил ангелов тьмы?

И снова возвел меня на воздух шестого неба. И видел я славу великую, какой не видел на пятом небе. Ибо видел я ангелов в славе большой, чины сил предстоящих и идущих мимо. Песнь же их святая и чудная была. И спросил я ангела, ведущего меня: Что вижу я, госпо­дин мой? И отвечал он мне: Не господин я тебе, но советчик. И снова сказал: Нет [на седьмом небе} ни престола, ни ангелов слева. Создано оно от силы седьмого неба, где находится Он и единочадный Сын Его. И все небеса, и ангелы слушают Его. Я же послан возвестить тебе, что увидишь ты славу эту и Господа всех небес, и ангелов, и сил. Говорю тебе, Исайя, никакой человек во плоти [не может ни] вер­нуться, ни узреть видение, которое ты видишь. Если ты Его смо­жешь увидеть, [то] это потому, [что выпал] тебе жребий Господень прийти сюда.

[И] возвеличил я Господа моего [за то], что иду по Его жребию. И сказал мне [ангел]: Когда из плоти сюда возвратишься по желанию Отца, тогда получишь одежду свою и будешь равным ангелам, пре­бывающим на седьмом небе.

И возвел меня на шестое небо. И престола здесь уже не было, ни ангелов справа и слева. Но все [ангелы] имели один облик, и песнь их была одинакова. И дозволено мне было, чтобы и я пел с ними и с ангелом, который был со мной. Ибо слава их была едина, и славили они Отца всех, и возлюбленного Сына, и Святого Духа, все [как бы] едиными устами пели. Но не так, как на пятом небе, а другим голосом. И был там свет великий. И когда был я на шестом небе, казалось, что свет на пятом небе—тьма. И возрадовался я очень, [и] воспел [того, кто] дарует такую [благодать людям], принимающим его милость. И помолился я ангелу, наставляющему меня, чтобы не возвращаться мне в мир. Вы, облеченные в плоть, говорю вам, что здесь [на земле] тьма великая.

Ангел же, наставляющий меня, сказал мне: Что ты так воз­радовался этому свету? Сколь больше возрадуешься ты и возвесе­лишься, когда увидишь свет истинного неба, где сидит Отец небесный и единочадный Сын Его, где полки [ангельские], и престолы, и венцы лежат для праведников. А относительно того, чтобы не возвра­щаться тебе в плоть твою, не настало еще время прийти тебе сюда. Это услышав, я опечалился очень. И сказал мне [ангел]: Не скорби, не ослабевай [духом].

И вознес меня на воздух седьмого неба. И слышал я глас, гово­рящий мне: Куда восходит живущий во плоти? И испугался я очень, и затрепетал. И снова другой глас услышал: Не трогайте, пусть взой­дет [сюда] достойный Бога. Ибо здесь есть одежда [его]. И спросил я

93ангела, бывшего со мной: Кто запрещал мне и кто повелел идти? И ответил он мне: Возбранявший тебе [идти]—это [тот, кто стоит] над поющими в небесах ангелами. А разрешавший тебе [идти]—это Сын Божий, а имени Его ты не можешь слышать, пока не покинешь плоть свою.

И когда взошел я на седьмое небо, увидел я там свет дивный и неисповедимый, и ангелов бесчисленных, и праведников. Видел я тех, кто вышел из одежд плоти и пребывал в одеждах вышних. И стояли они в великой славе, хотя на престолах своих не сидели. Венцы же славы их были на них. И спросил я ангела: Почему одежды они приняли, а престолы славы и венцы не принимают? И ответил мне [ангел]: Не примут их [праведники] сейчас, пока не сойдет Сын Божий изна­чальный. Ибо знают, кому принадлежат престолы их и венцы. Когда же снизойдет [Христос] и не будет вами узнан, и князь мира сего прострет руки свои на него, и повесит его на древе, и убьет, не зная, кто он. И Он [Христос] сойдет в ад, и этот призрак [ада] сделает пустым [выведет грешников], а князя смерти сделает пленником и уничтожит всю силу его. И воскреснет в третий день, [и], собрав праведников по всей земле, снова взойдет на небеса. Тогда они [праведники] примут престолы свои и венцы⁴.

И после этих слов сказал я ему: Скажи мне [о том], о чем спра­шивал тебя на первом небе. Ибо обещал ты мне здесь сказать [об этом]: каким образом здесь известно бывает, что происходит в том мире [на земле]?

Пока разговаривал я с ним, вот—другой ангел, из стоявших, слав­нее всех ангелов и того, кто вел меня, показал мне книги и, раскрыв, дал мне. И видел я письмена, которые были как бы не от мира сего. И прочитал я их. И вот, деяния Иерусалима были там записаны. И как бы другими глазами видел я дела их, о которых не знал [прежде]. И понял я воистину, что не утаится ничто на седьмом небе [из того], что происходит в мире. И спросил я ангела: Кто это, превосходящий анге­лов в славе своей? И отвечал он мне: Превосходящий ангелов—это великий Михаил-архангел, молящийся за человечество?.

[И] видел я одежды многие, и престолы, и венцы многие лежащие, ангельские одежды, и престолы и венцы, ими хранимые. И сказал мне [ангел]: Благодаря этим одеждам многие уходят из того мира, поверив тому слову, о котором сказал я тебе.

И, обернувшись, увидел я Господа в славе великой и был очень испуган. Подступили к Нему все праведники, которых я видел, и поклонились Ему, и пели в один голос. И Он был похож на них и был славнее их, как и прочих. Тогда подошел Михаил и поклонился, и с ним все ангелы поклонились и воспели. И Он преобразился и был как ангел. Тогда сказал мне ангел, сопровождавший меня: Поклонись Ему и вос­пой. И я поклонился и воспел. И сказал мне ангел: Это Господь всей славы, которую ты видел⁶.

И пока он говорил, увидел я другого, преславного и подобного Ему [первому] во всем. Праведники подступили и поклонились и воспели Его, и Он воспел с ними. [Но] Он не преобразился по их виду. И с Ним пришли ангелы и поклонились Ему. И сказал мне ангел: Поклонись и воспой Ему. И я поклонился и воспел. И вновь увидел я другого, иду­щего в великой славе, и спросил ангела: Кто это? И сказал он мне: Поклонись, ибо это ангельский Дух, говорящий в тебе и во всех пра­ведниках⁷.

И потом явилась другая, такая неизреченная слава, что не мог я видеть ее открытыми очами духа моего. Не подвели [к Нему] ни меня, ни ангелов, которых я видел, поклоняющихся Господу,—только праведников я видел, которые в великой силе смотрели на Его славу. И подступили к Нему сначала Господь мой и ангельский дух. И только они [двое] поклонились и воспели. И тогда все праведники поклонились, и с ними Михаил и ангелы все поклонились и воспели. Потом я слышал этот глас и песни слышал, восходящие на семь небес. И все славили того, чьей славы я не мог видеть. Песнопение на всех семи небесах не только было слышно, но и видно.

И сказал мне ангел: Вот, есть один вечный [Бог], живущий в высшем веке и почивающий во святых. Его имени не можем произне­сти, так как о Нем поет святой Дух в устах праведников. И потом услышал я голос Вечного: Господь, сын [мой], сойди со всех небес, даже до ангела, находящегося в аду, и пребудь в мире, преобразившись по их образу. И не узнают Тебя ни ангелы, ни князья мира того. И Ты будешь судить князя и ангелов его и мир, которым он обладает, ибо они отвергли Меня и сказали: «Есть мы, и, кроме нас, никого». И когда от земли вознесешься, не преобразишься на небесах, но в славе великой взойдешь и сядешь одесную Меня. И тогда поклонятся Тебе князья, и силы, и ангелы, и все начало небесных, земных и преисподних [сил].

Я слышал эту великую славу, которую заповедали Господу моему. Тогда Господь сошел с седьмого неба и спустился на шестое. И ангел, наставляющий меня, сказал: Посмотри, Исайя, и уразумей будущее преображение и нисхождение Его, ибо ты видишь, что ангелы воспели и похвалу Ему воздали, ибо Он не преобразился по виду их. И я воспел с ними. И когда сошел на пятое небо, то преобразился по образу ангелов тех. И они не воспели и не поклонились, ибо Его образ был, как у них. Сошел он на четвертое небо и явился по виду, как те [ангелы четвертого неба], и они не воспели, ибо Он был видом [похож] на них. И сошел на третье небо, и на второе, и на первое, на каждом преобразуясь. И те [ангелы] не пели и не поклонялись Ему, ибо Он являлся подобным [им]. И знамения показывал на каждом небе тем, кто сте­режет врата.

Сошел он на твердь, где князь века сего сидит, и там дал знамение, и образ Его был [подобен] тем [ангелам]. И [они] не прославили и не воспели Его. Сошел и к ангелам воздуха и был как один из них. И не дал им знамения, ибо они не спросили Его.

И потом сказал мне ангел: Уразумей, Исайя, сын Амосов, для того послан я от Господа, чтобы все тебе рассказать. Ни до тебя, ни после никто не сможет увидеть, как видишь ты, и [то, что] слышал ты [не услышит]. И вот, видел я Его [Господа] как сына человеческого. С людьми жил в миру, и не узнали его. И видел, как Он восходил на твердь и уже не принял их [ангелов] вида. Все ангелы, увидев Его, ужаснулись и сказали, кланяясь: Как Ты скрылся среди нас, Господи, и мы не узнали Царя Славы? От первого неба Он восходил с большей славой и не преобразился, но все ангелы справа и слева и сидящие на среднем престоле поклонились ему и сказали, запев: Как Ты прошел мимо нас, Господи, и мы не поняли и не поклонились? И так Он взошел на второе, и на третье, и на четвертое, и на пятое, и на шестое небеса. Только на всех небесах слава его увеличивалась. И когда взошел на седьмое небо, воспели все праведники, и все ангелы, и все силы. И тогда увидел я, как Он сел справа от великой славы, которую я видеть не мог. И ангельского духа видел, сидящего слева. И он [ангел?] сказал мне: Довольно много видел ты, Исайя, сын плоти. Ни око не увидит, ни ухо не услышит, ни сердцем человеку не понять, сколько уготовал Бог любящим Его. И сказал мне: Вернись в одежду [плоть] свою, пока не истекут твои дни. Тогда придешь ко мне сюда (...).