Нонна сидела на табурете, приставленном к стене, потому что одна ножка его держалась на честном слове и на единственном винте и могла отвалиться в любую минуту. Такое уже случалось, и на боку у Нонны до сих пор можно было обнаружить тонкий след от пореза, когда она с табурета грохнулась на коробки с рассадой. Теперь такого уже не случилось бы – табурет был надежно зафиксирован и опирался на батарею. Если уж он упадет, то только вместе с этим отопительным прибором. А отопительный прибор крепкий, его устанавливали еще при царе горохе – похожее на гармошку чудовище было куда крепче, собственно, стены, к которой было привинчено. В общем, Нонна не волновалась за табуретку, она волновалась за подруг.
Она сидела с озабоченным лицом, и в одной ее руке у нее была наполовину съеденная булочка с маком, а в другой – мобильный телефон прошлого поколения, совсем даже и не смартфон. Зарплата учителя не позволяла гнаться за модными тенденциями, но Нонна не горевала из‑за этого. Плевать ей, какая у нее модель телефона – чай, не газонокосилка, о которой она давно мечтала и на днях собиралась приобрести. Главное, чтобы аппарат работал, принимал звонки и сообщения, чтобы она – Нонна – могла всегда оставаться на связи и была в курсе событий.
Но сегодня, несмотря на то, что телефон своевременно и самым добросовестным образом справился со своими обязанностями, Нонна совсем не понимала, что происходит. Она с удивлением перечитывала две эсэмэски, которые пришли на ее номер с интервалом в пятнадцать минут. Обе они ее взволновали и огорчили.
Первая эсэмэска была от Женьки, коротко сообщавшей, что не сможет сегодня пойти в джазовый клуб, потому что ей «пришлось уехать». Куда уехать, почему уехать, и разве нельзя было поездку отменить, если билеты в клуб уже были куплены и оплачены? Сказать, что Нонну расстроила эта эсэмэска, было бы погрешить против истины. С самого начала она хотела оказаться в клубе только с Анной, как в старые добрые времена. Женька же была – из нового времени, когда Анна целиком и полностью погрузилась в заботу о детях и денежные проблемы, и они с Нонной перестали созваниваться каждую ночь, чтобы просто поболтать… несколько часов. В старые времена Анна и Нонна были неразлучны, энергичны и веселы. В новые времена Анна была вечно занята днем, а ночью всегда хотела спать.
Таким образом, все складывалось отлично, и наплевать на то, что неясно, куда это так срочно пришлось Женьке уехать. Да, все было как нельзя лучше до того момента, пока не пришла вторая эсэмэска, на сей раз от Анны. Та писала, так же сухо и коротко, как и Женька, что не приедет к 19.00 на встречу, потому что «пришлось срочно вернуться». Куда вернуться, зачем и откуда – этого Анна не объясняла. Обе эсэмэски Нонна получила в седьмом часу. К тому моменту она уже была одета в длинное бархатное платье, ждавшее своего часа в шкафу чуть ли не со времен потопа. Не того потопа, что во времена Ноя случился, конечно, но было пару лет назад наводнение в Строгино, выпала чуть ли не годовая норма осадков, Строгинский затон вышел из берегов, улицы залило, и вместо тротуаров тут и там плескался прибой. Примерно с тех пор Нонна и не надевала бархатное платье – как‑то повода не было.
Практически в дверях она с изумлением осознала, что обе ее подруги, что называется, «соскочили» по непонятным причинам, и поэтому вернулась в дом и плюхнулась на табурет прямо в нарядном бархатном платье и схватила булочку с маком в качестве срочного реабилитационного средства. Затем набрала номер Анны.
Абонент оказался недоступен. Страшные подозрения теперь теснились в ее голове, но что конкретно делать и как поступить – Нонна не знала. Не была уверена. Когда дети в ее классе отбивались от рук и становились совсем уже неуправляемыми, она всегда знала, что предпринять. Вызов родителей в школу был мало эффективен, зато трудотерапия – уборка территории от собачьего дерьма, например, – всегда работала. Походив с полчасика по двору школы с совочком и пакетиком, учащиеся начинали понимать, что лучше не связываться со злобной англичанкой.
Но ведь не заставишь же подруг собирать дерьмо только потому, что они прогуляли поход в клуб. Нонна сидела в растерянности, а время шло. Она позвонила Женьке, с тем же результатом. И три билета в ее сумке – каждый по полторы тысячи – тоже требовали принятия немедленного решения. Четыре с половиной тысячи на дороге не валяются. Это же практически треть стоимости газонокосилки!
Со злым выражением лица Нонна встала с табурета и направилась к выходу. Меньше чем через час она уже была у входа в клуб и размахивала тремя билетами, как веером. Оказалось, что вернуть билеты в кассу в момент, когда мероприятие практически началось, нельзя – правила! Везде работают правила! Только ее безмозглым подругам до этого нет дела – им плевать на все. Даже на деньги! Конечно, Женька всегда заработает – с ее‑то опытом в бухгалтерии, уж она‑то без куска хлеба не останется. А у Анны, если бы не было долгов, вообще все было бы просто отлично. Только она одна пытается единолично тянуть дом и дачу, и все за свой учительский счет. Нонна злилась и размахивала билетами, в то время как в клубе уже раздавалась звуки гитары и духовых – музыканты настраивали инструменты.
– Билетик не нужен? – бормотала Нонна, завидев прохожего на дорожке у клуба. Охрана заведения с недовольством посматривала на странную полную девушку в бархатном платье. Спекулянтов тут не поощряли (а она очень уж походила на спекулянтку), но и запретить тут стоять ей они не могли.
– Билетик не нужен? Отдам дешевле?
– Нет, – отвечали пробегавшие мимо люди. Никто не стремился провести вечер в джазовом клубе.
Нонна снова набрала номер Анны и неожиданно для себя услышала гудки в трубке. Анна не отвечала долго. Только после десятого звонка, на второй набор, Нонна услышала ее голос.
– Привет! Ты уж прости, что я не смогла, ладно? – пробормотала подруга виноватым тоном.
Нонна хмуро кусала губы.
– А что случилось? – спросила она. – Куда тебе пришлось вернуться?
– Домой, куда же еще? – удивилась Анна.
Какой‑то гул в трубке мешал слышать четко и ясно. Плохая связь? Но у Анны дома всегда была хорошая связь. Просто отличная связь. Она жила на одиннадцатом этаже башни на берегу затона, и телефонный сигнал там был – просто все пять палочек.
– Ты сейчас дома? – удивилась Нонна.
– Да, только не могу говорить громко. Дети спят.
– В семь вечера? – подозрения Нонны укреплялись с каждым мгновением. – Спят?
– Мальчишки заболели, и Баба Ниндзя тоже, представляешь? Температура. Все выходные буду с ними сидеть.
– К тебе приехать? Помочь? – после некоторой паузы предложила Нонна.
Анна замолчала. Ага! Не знает, как отреагировать? Уверена, что Нонна ни за что не пропустит дачные дни. Что у нее только газонокосилка на уме.
– Нет, что ты. Зачем тебя‑то заражать. Поезжай на дачу. А деньги за билет… слушай, мы можем вернуть их, ведь мы тебя подвели, – предложила Анна, но ее щедрость только еще больше взбесила Нонну. Взбесила настолько, что в ней в ту же секунду проснулась ото сна‑дремоты училка. Нонна Аркадьевна почувствовала ложь всем сердцем. Она догадывалась и раньше, до этого момента. Теперь же была уверена на все сто. Мы? Откуда взялось это «мы»? Разве только если прямо сейчас Анна и Женька – не вместе. Змеи! Но чтобы не быть голословной, она решила подождать. Месть – блюдо, которое подают холодным.
– Ну что ты, не надо никаких денег! – ласково заверила ее Нонна и, пожелав скорейшего выздоровления и деткам, и свекрови, и всей их башне с летающей тарелкой, нажала на «отбой».
О том, откуда Анне известно о неявке к месту встречи и Женьки тоже, она решила не спрашивать. Вместо этого она выждала пять минут и набрала номер второй предательницы, которая тоже (вот ведь совпадение) оказалась в зоне действия сети.
– Привет! – радостно воскликнула Нонна. – А ты куда уехала‑то?
– Да тут родители предложили подработать, пока я не уехала – им нужно кое‑какие отчеты сделать, перепроверить цифры. Так что я буду все выходные у них, – без запинки ответила Женька.
Нонна хищно улыбнулась. Фоном, вдалеке, заслоняя Женькин голос, звучал тот же самый шум. Отлично!
– Так ты что, сказала им, что уволилась? И про Питер? – поинтересовалась Нонна как ни в чем не бывало.
Женька замялась. О Господи, да конечно это было вранье. А врать Женька умела плохо.
– Пришлось сказать. Они тоже позвонили мне в офис, как и ты, вот я и созналась, – выдавила она, а голос узнаваемо задрожал.
Тут‑то Нонна и нанесла коронный хук справа.
– А тебе Анна не звонила? – спросила она и замолчала. Она прямо слышала, как мозг Женьки закипает в поисках правильного ответа.
– Не‑а, – ответила она, наконец. – Не звонила. А разве она не с тобой?
– Она не смогла. У нее дети заболели, – грустно поделилась Нонна. – А ты уверена, что с ней не говорила?
– Ну… э… – Подруга закашлялась. Потом все же подтвердила, что да, об Анне и ее передвижениях не имеет никакого представления.
Нонна попрощалась с Женей, так же ласково и нежно, тем же понимающим тоном, и отключила связь. Уже начинались сумерки, и какой‑то непонятный рваный ветер притащил серые тучи и повесил их прямо над джазовым клубом – специально, чтобы отразить чувства Нонны, которые в этот момент, как и тучи над ней, наливались такой же свинцовой тяжестью.
– Вы будете заходить внутрь? – спросил Нонну один из охранников. – Концерт уже идет, никто ваш билет не купит.
– Да плевать мне на концерт, – фыркнула Нонна и демонстративно бросила все три билета на мостовую.
– Не мусорите, пожалуйста! – вмешался второй охранник.
– Да идите вы! – фыркнула Нонна и направилась в сторону метрополитена.
– Немедленно поднимите билеты! – прорычал второй охранник. – А то я вас в полицию сдам.
– В полицию? – вытаращилась на него Нонна. – Вы – меня? – Нонна уперла кулаки в бока, встала в позу «ноги на ширине плеч».
– Да, вас. Никому не позволено! – пискнул охранник, невольно отводя взгляд от яростных очей Нонны.
– Вы арестуете простую учительницу за то, что она на ваших чертовых билетах потеряла пять тысяч и двух подруг? Вы потащите меня по асфальту? Между прочим, я совсем не такая легкая, как вам кажется. А вообще, я даже «за». Давно меня уже не носили на руках!
– Уходите и не возвращайтесь, – выдавил сквозь зубы первый охранник. – Никогда.
– Я и не собиралась. – Нонна гордо тряхнула волосами и пошла вперед, чувствуя невыносимую духоту. Будет, точно будет дождь.
Около часа у нее ушло на то, чтобы добраться до Строгино и дойти до дома. Но несмотря на то, что было уже совсем темно, она не пошла к себе. О нет, это совсем не входило в ее планы. Она осторожно пробралась на детскую площадку напротив подъезда Олеси и заняла наблюдательную позицию на бревне. Сидеть на нем было не слишком‑то удобно, к тому же она боялась порвать свое бархатное платье о какой‑нибудь крючок‑сучок. Но уходить она не собиралась. Окна подруги были как на ладони, они светились огнями, и, хотя за плотными занавесками не было видно людей (только смутные силуэты), Нонна была уверена – обе предательницы там, в глубинах Олесиной квартиры. И она не собиралась им этого спускать. Ни Жене, ни тем более Анне. Нонна была уверена – они позвонили так поздно (вернее, послали свои ужасные SMS) именно для того, чтобы она все же поехала в клуб, обеспечив тем самым им беспрепятственный проход на неприятельскую территорию. Бойкот был нарушен самым вероломным образом. Предатель будет вычислен, пришпилен к позорному столбу и наказан. Как они могли так с ней поступить!?
* * *
– Что, неужели прямо подрались? И кто победил? – переспросила Анна с искренним недоверием на лице.
– Победила дружба! – хохотнула Женя.
Олеся ухмыльнулась и в очередной раз рассеянно скользнула взглядом по входной двери. Никого.
– Победила не дружба, победила охрана. А эта скотина еще и фамилию мою сдал, так что я теперь у этого продюсера буду в черном списке. Это уж наверняка, – вздохнула Олеся, нервно накручивая прядь волос на палец.
– А что за шоу? Для чего был кастинг?
– В общем‑то, полная лажа, а не шоу. Рабочее название – «Крэзи‑тим», что в переводе на нормальный человеческий означает «чокнутая команда». Там собирались людей заставлять проходить что‑то вроде квеста, давать дурацкие задания типа «проплыть в грязи, есть жуков из банок».
– Форт Байярд, да?
– Только хуже, потому что все должны были еще и снимать отношения между членами команд. В общем, даже хорошо, что я пролетела.
– Ну, а что? Возможно. Я как‑то не вижу тебя поедающей жуков.
– А чего такого? – удивилась Женя. – Скоро мы все будем есть только жуков и саранчу.
– Фу! – передернуло Анну и Олесю.
– Они, между прочим, очень полезны, и белка в них больше, чем в обычном мясе. И вообще, на планете слишком много людей, еды на всех не хватает.
– Пока у нас есть слишком много гамбургеров, чтобы мы перешли на жуков, – усмехнулась Анна.
– Смейся‑смейся, а потом выяснится, что ты уже ешь гамбургер из тараканов.
– Прекрати, а то меня вырвет! – скривилась Олеся.
– Или она тебя побьет, – прибавила Анна. – Наша Олеська страшна в гневе! Нет, серьезно, я и представить не могу ее дерущейся с кем‑то!
– Вот Нонна – это да, – согласилась Женя, потихонечку отталкивая от себя тарелку с оливье. Аппетит пропал. К тому же ей еще надо сбросить пятьсот грамм, набранные за три дня после увольнения. Все три дня она только и делала, что ела шоколад.
– Вы уверены, что она вас не вычислит? – спросила Олеся, пододвигая к Евгении бутылку с «красным». Если уж не ест, пусть хоть пьет. Дистрофичка.
– Знаешь что? Не волнуйся, – Анна положила ей ладонь на плечо, – даже если и вычислит, это наше дело, не ее. Я ей сразу сказала, что бойкот – это какая‑то глупость.
– Это так по‑детски, – согласилась Женька. – Так что пусть ей будет стыдно.
– Во многом она права. Я сама делаю себе хуже, – вздохнула Олеся, снова скользнув взглядом по двери. Если бы Анна с Женькой не пришли, она сидела бы сейчас одна. Где носило Померанцева, она не знала.
– Значит, он пишет книгу? – Анна решила проявить заинтересованность. Как хорошая подруга. – И о чем?
– Не знаю, он не говорит. Но он так погружен, так сосредоточен. Он сидит за компьютером часами, сегодня, например, сидел всю ночь. – И Олеся рассказала, не выдержала душа поэта, что всю ночь смотрела на его обнаженную спину, на то, как он курит сигареты одну за другой, как выходит в кухню, чтобы налить воды или сварить еще одну чашку кофе.
– А представляешь, если он ее продаст, она станет бестселлером и по ней будут снимать фильм, а тебя пригласят играть главную роль? – размечталась Женька.
И она, и Анна старательно обходили стороной тот факт, что Померанцева нет на дне рождения его как бы девушки, которую он как бы вернул и которой как бы пообещал, что все будет по‑другому. Все замалчивали это, но мысль о его отсутствии висела в воздухе.
– Как думаете, ему приходят эсэмэски о том, кто ему звонил? – спросила Олеся, не имея больше сил сдерживаться. – Такие, где указывают номер того, кто не дозвонился.
– Думаю, да. Они сейчас всем приходят. Такая услуга от операторов, чтобы ты всегда знал, кто тебя искал, – вздохнула Анна.
Женька кивнула.
– Ужас, – расстроилась Олеся. – А я уже позвонила ему пять раз. Телефон недоступен. Как вы думаете, он же не специально меня бесит?
– Ну что ты? – покачала головой Анна. – Нет, конечно.
– Нет, конечно, ты же знаешь, какой он хороший и никогда, буквально ни разу не задевал твои чувства просто так, без всякого повода, – вдруг брякнула Женька, ныряя большой вилкой в самую глубь горки с салатом. Не выдержала – голод и желание говорить правду оказались сильнее.
– Как ты можешь? – вытаращилась на нее Анна. Она смотрела на Женю с осуждением, та же была слишком занята пережевыванием салата. Блаженство отражалось на ее изможденном лице.
– Я уверена, что самообман – это не выход, – вступилась за Женьку Олеся. – Думаешь, я сама не понимаю? Да, я не должна была ему верить. Но я… я не думала, что все испортится так быстро. Он же обещал!
– А то он раньше не обещал тебе самого разного? И не выполнял. И еще говорил, что ты сама во всем виновата, – пожала плечами Женя и потянулась за бутербродом с колбасой.
– Ну, не надо так! – вступилась за Олесю сердобольная Анна, но Женя только критически на нее посмотрела.
– Мы пришли сюда, чтобы ее поддержать, но не для того, чтобы врать. Раз уж она хочет с ним быть – пусть хоть делает это с широко открытыми глазами. – Женька закрыла рот и подумала, что для человека, который не может признаться в том, с каким позором ее вытурили из фирмы, она слишком много на себя берет.
Олеся кивнула.
– С широко открытыми… да, это забавно. Я живу с широко закрытыми глазами, – воскликнула Олеся, и голос ее дрожал. – Мы с ним как герои Кубрика, нам нет никакого дела друг до друга. Мы не видим никакого будущего, нас ничто не связывает, кроме взаимного презрения и секса.
– У Кубрика герои как раз имели проблемы с сексом.
– У меня завтра спектакль. Может, придете? Это новая пьеса, про совсем молодых людей. Просто такая философская пьеса, мне кажется, очень неплохая.
– У тебя там главная роль? – спросила Женька, и тут Олеся неожиданно расплакалась. Просто все сразу навалилось, и открытое противостояние Нонны, и Померанцев‑гад, который не явился и не позвонил, и утром не поздравил, и ничего не подарил. На его компьютере стоял пароль, и даже посмотреть было нельзя, что он там пишет. А еще эта невообразимая драка, совсем невозможная. Что же будет дальше?
– Никто мне не дает главных ролей. И второстепенных тоже почти не дают. А смотрят так, словно уже все устали от того, что я никак не смирюсь и не прекращу пытаться. Я играю девушку одного из главных героев, и я там на сцене стою из трех часов минут сорок. Между прочим, это немало. Правда, произношу я только двенадцать реплик. Хотите, я вам их сейчас проговорю? – Олеся вскочила с места и принялась расхаживать по комнате, цитируя из своей завтрашней роли. Слезы просохли, и выражение ее лица моментально поменялось. Она вздохнула и хитро улыбнулась.
«Вы даже не представляете, что это такое – делать тест на беременность каждый месяц. КАЖДЫЙ МЕСЯЦ! А я уже могу мастер‑классы давать по тому, как делать их – в туалете «Макдоналдса», в кустах Ботанического сада…»
– Что? – расхохотались подруги.
– А вот еще, – взмахнула рукой Олеся.
«Мой парень, кажется, вообще забыл, работает он или нет. Если ему не позвонят и не скажут, куда именно он уже опоздал и зачем он туда собирался, он просто не вспомнит об этом. У него напоминалки везде – в телефоне, в планшете, даже в социальных сетях – а он все равно опаздывает и забывает…»
– Классно! – Женя с Анной захлопали в ладоши. – И ты смешная!
– Я смешная, да? Я тоже это знаю. Я смешная, по крайней мере, – довольно кивнула Олеся и, обмахиваясь салфеткой как веером, вернулась к столу за своим бокалом. – Ну что тогда, выпьем за то, чтобы было больше дурацких тупых комедий для меня!
– За тупые комедии! За двадцать три года! За Олеську!
– И не нужен мне никто, переживу я и это, да? А, девчонки? – бравировала Олеся. – И это пройдет? Прав был старик Соломон, да?
– По‑любому! – согласилась Женька и придвинула к себе вторую тарелку с оливье. Она говорила себе, что неудобно будет, если Олесин салат так никто и не поест, хотя правда состояла в том, что если уж она срывалась, то срывалась по полной. Через несколько минут в ее нежных тонких ручках уже удобно лежала вся миска с салатом, и она радостно зачерпывала его большой ложкой. Анна танцевала на русский народный манер под какую‑то странную тяжелую музыку.
– И Померанцев пройдет. Не думаю, что он задержится тут надолго, – прокричала Олеся. – Такие долго не живут… с женщинами.
– А ты станешь звездой ситкомов, как Заворотнюк! – пообещала Женька.
– Только бы чуть‑чуть пораньше, – вздохнула Олеся.
– Прямо завтра! – заверила ее Женька.
И тут, не сговариваясь, все трое вдруг почувствовали странную неловкость. Словно сквозняком потянуло по ногам, и стало так тревожно и тоскливо. Музыка все еще играла, но никто уже не танцевал. Олеся обернулась и увидела в дверях Максима Померанцева, усталого, сердитого, без цветов, но с какой‑то коробкой в руках. Лицо Олеси просияло, словно солнце взошло у нее в коридоре. Анна и Женька смотрели в том же направлении, но не на Максима – а за него, через его плечо. Женька стояла с миской оливье в руках и сосредоточенно жевала – слишком много набрала в рот, и в результате была похожа на хомяка. Анна застыла с платком в руке. Из‑за померанцевского плеча на них с немым укором смотрела Нонна. Она стояла в промокшем насквозь черном бархатном платье, с мокрыми волосами и со следами потекшей по щекам туши.
– Ой, мамочки! – вскрикнула Олеся. Всем своим видом Нонна напоминала героиню фильма ужасов. Можно было даже предположить, что за спиной она прячет большой кухонный нож.
– С днем рождения! – улыбнулась Нонна так, что всех передернуло. За окном прогремели раскаты грома. Все девочки застыли на своих местах, и только Померанцев шагнул в комнату. На него внешний вид Нонны не произвел такого впечатления, он ее всегда считал ведьмой.
– Это тебе, – сообщил Померанцев будничным тоном и сунул Олесе в руки коробку с электрической соковыжималкой для апельсинов.
– Спасибо! – прошептала Олеся и поцеловала Максима в щечку. – Витамины – это так важно.
– Давно сидите? – спросила Нонна после того, как необходимая пауза была выдержана и обе предательницы одинаково эффектно побелели от ужаса.
– Только пришли, – пробормотала Женька, даже не понимая, что выглядит жалко. – А ты чего такая мокрая? Под дождь попала? – У нее сохранялась отдаленная надежда, что Нонна пришла к Олесе. Раскаялась и решила все же поздравить. Лучше поздно, чем никогда.
– А я уже ваши песни слушаю битый час, если не два. Тут, под окнами, – прошипела Нонна. – Как детишки, Анют? Выздоровели? И свекровь воспрянула тоже? Современные жаропонижающие творят чудеса.
– Я… мы… – пробормотала Анна.
Но Нонна волевым жестом остановила ее:
– Не стоит. И так все понятно. А ты, Женя, печатаешь отчеты прямо тут? С его компьютера, как я понимаю? – Нонна покосилась на ноутбук Померанцева.
– Что? – моментально помрачнел он. – Кто‑то трогал мои вещи?
– Никто ничего не трогал, – заверила Максима Олеся, но он, кажется, так ей и не поверил. Он был каким‑то дерганым, недовольным и явно хотел, чтобы вся эта вечеринка свернулась побыстрее. Остальные участники событий тоже как‑то сразу сникли и принялись собираться по домам. Дела, дела, детишки. Пора.
– Девочки, так вы придете? – спросила Олеся. – На спектакль.
– Я попытаюсь, – пообещала Женя.
– А ты, Нонна? – спросила Олеся, делая последнюю попытку к примирению, но Нонна сделала вид, что вместо Олеси тут стоит стойка для книг или для цветов. Она развернулась и вышла на лестницу, явно показывая, что не собирается общаться с ней, раз уж Померанцев тут расхаживает по квартире с хмурым выражением лица.
– А я – нет! И я предельно ясно дала понять, что я думаю о твоем счастливом воссоединении с сама знаешь с кем. Чье имя я не могу произнести. Назовем его Воландеморт.
– Нонна, ты не права, – пробормотала Анна, но Нонна сделала вид, что не услышала ее.
– Я хочу узнать, как вы могли мне соврать! – воскликнула она.
Анна и Женя стояли рядом, красные и пристыженные. Померанцев из глубины комнаты наблюдал за происходящим не без удовольствия.
– Хорошие у тебя подруги, Олеська, – пробормотал он тихо, но чтобы его все же услышали.
– Ты сам тоже – просто подарок на день рождения! – рявкнула Женька, разозлившись не на шутку. Они с Анной переглянулись и, не сговариваясь, кивнули.
– Вы оба хороши! – воскликнула Анна. – Ты, Нонна, совсем, что ли, забыла, для чего нужны друзья? Какие бойкоты? Ты с ума сошла?
Нонна изумленно вытаращилась на подругу, которая во второй раз за последнее время вела себя совершенно неприемлемым образом. И на этот раз Нонна совсем не готова была проявлять понимание.
– Да, Нонна! – Женька присоединилась к Анне. – Мы против бойкота. И если тебе это не нравится – ты можешь поступать, как пожелаешь!
– В пятницу, я имею в виду, на следующей неделе, я буду очень рада, Олеся, если ты придешь ко мне играть в карты, – проговорила Анна с достоинством. – И я обязательно приду на твой спектакль.
– И я тоже! – кивнула Женя.
– А, вы так?! – Нонна чуть не задохнулась от возмущения. – Ну, тогда я ничего не могу поделать. Мне придется уйти!
– Что ж, – Анна побледнела, но взяла себя в руки. – Значит, это твой выбор.
– Это так, значит, ты ценишь нашу многолетнюю дружбу? – прошептала мокрая Нонна.
– Не я начала этот бойкот, – грустно пробормотала Анна.
Нонна молча стояла и переводила взгляд с одной подруги на другую, а потом на третью. Она была уверена, что была права, а они все ошибались. Она хотела как лучше! Хотела помочь Олесе, хотела найти кого‑нибудь для Анны. Нонна развернулась и побежала по лестнице. Она вылетела из подъезда, где ее ждал уже знакомый проливной дождь.
Нонна распахнула двери своего подъезда и влетела домой с горящими глазами и жаждой мщения. Только к утру, оскорбленная в лучших чувствах, она поняла, что бойкот теперь объявлен ей самой.
Что ж ты раньше молчал!
Анна тоже была бы не против, если бы ей объявили бойкот хотя бы на пару дней – слишком уж много на ней лежало обязанностей. Вся следующая неделя состояла из сплошных выпускных вечеров – в садике у мальчишек, в школе у Машки. И на каждый выпускной от Анны что‑то требовалось. Костюмы, которые непонятно где брать – покупать было бы безумием, ибо стоимость облачения, к примеру, в Кота в сапогах, равнялась стоимости прекрасного платья в крупный горох, о котором Анна давно мечтала и которое никак не могла себе позволить. А учитывая тот факт, что Котов в сапогах у Анны было два, о покупке костюмов и речи не могло идти. Так же как и о платье принцессы для Машули. Пришлось все это добро шить, как обычно. С тех пор как умер Володя, детские вещи в доме появлялись двумя способами – либо Анне что‑то отдавали многочисленные знакомые и друзья семьи, либо она шила их сама. Чаще, кстати, она перешивала одежду из чьих‑то старых вещей.
В этот раз решили пойти тем же путем, из‑за чего два вечера (да и ночи, чего уж там) Анна проторчала на кухне за швейной машинкой «Зингер», которую покойный муж Полины Дмитриевны когда‑то ей подарил. Сто лет назад и не очень понятно зачем, ибо Бабушка Ниндзя терпеть не могла никакого женского труда. Видимо, тоже божий промысел. Во всяком случае, машинка пригодилась, и не раз, с тех пор, как умер Володя. Интересно, подумала Анна, как разделился ее мир на два периода – до и после Володиной смерти. Что было до, Анна уже не особенно помнила. Для Машеньки было решено пожертвовать старой занавеской, которая нашлась в закромах у Бабушки Ниндзи.
– Полина Дмитриевна, вы уверены? – хмурилась Анна, глядя на то, как свекровь вытирает скупую слезу, протягивая ей занавеску.
– Мне ее еще муж покойный привез из Китая, – пробормотала та дрожащим голосом. После чего, понятное дело, уговаривать пришлось уже Анну. Занавеска все же была приговорена – раскроена и сострочена, и свекровь в очередной раз порадовалась, что Анна умеет шить.
– Да что там, разве это шитье? Платье‑то простое, – пожала плечами Анна, но Полина‑то Дмитриевна знала, что невестка может не только платье сшить, но и много такого сделать, на что никто не способен. Костюмы Котов в сапогах тоже были изготовлены – один Кот белый с черными пятнышками, другой черный с белыми, и оба в шляпах с перьями.
– Какая прелесть! – воскликнула Баба Ниндзя, держа двух котов за ручки, чтобы отвести их в садик. – Ты уверена, что не хочешь посмотреть представление? Столько трудов и даже их не увидишь?
– Нет, не пойду, – помотала головой Анна, она не спала несколько ночей и выглядела сейчас очень уставшей. – Мне еще с Олегом встречаться сегодня. Я потом фотки посмотрю. Вы побольше нащелкайте.
– Ладно, – коротко кивнула помрачневшая Полина Дмитриевна и скрылась в коридоре.
Олег когда‑то был хорошим Володиным другом и коллегой, но теперь вызывал в Анне почему‑то только негативные эмоции. Хотя ничего плохого и не сделал. Он был прекрасным товарищем Володе, всегда готов был прийти на помощь, не пропускал ни одного семейного праздника, пока Володя был жив, и даже выступил свидетелем на их свадьбе. Просто… так уж сложилось, что теперь каждая встреча с ним была испытанием для Анны.
Олег Заступин был одним из тех людей, которые в свое время одолжили Володе деньги, необходимые для покупки этой элитной новостройки на берегу Строгинского затона. Причем Олег был щедрее других. Остальные двое дали кое‑что по мелочи, а он одолжил Володе больше ста тысяч долларов. Откуда у него были такие деньги? Олег уже тогда зарабатывал много, так как занимался бизнесом, а не судоходством – продавал круизы и организовывал бизнес‑туры для их судоходной компании. Теперь Анне приходилось каждый месяц встречаться с ним и отдавать ему около двух тысяч долларов, доставать которые ей приходилось тяжелым трудом. За прошедшие годы ей удалось отдать чуть больше половины, и Анна чувствовала себя уже более‑менее спокойно. Но в самом начале этот долг пугал Анну до чертиков.
Однажды Анна попросила Олега подождать несколько недель с очередным возвратом – ну совсем ничего не было, никаких денег. Даже еду приносила Нонна. Так Олег разнервничался, принялся задавать вопросы, предлагать какое‑то перекредитование в банке у его хорошего знакомого… Олег – хороший человек, но без своих денег оставаться не был готов. И по лицу его можно было читать, как в открытой книге – он уже жалел, что в свое время одолжил эти деньги. Пришлось Анне научиться беречь нервную систему Олега Заступина и, даже если денег не было и их приходилось перезанимать, она улыбалась и делала вид, что «все хорошо, все нормально» и «у нас есть деньги, не волнуйся».
С тех пор Анна являлась на встречи с беззаботной улыбкой на устах. Сегодня это было сложно сделать, так как она совсем не выспалась и очень устала. К тому же эта неделя была первой после «Вселенского Скандала» на дне рождения у Олеси, и с тех пор Нонна ни разу не звонила Анне. Впервые они поругались. Ни разу до этого Анна не решилась пойти против Нонны – и теперь ее пугала и расстраивала перспектива остаться без лучшей подруги, на которую она всегда могла положиться и на дачу к которой планировала летом на месяцок поехать с детьми отдохнуть.
Они встречались в ресторанчике недалеко от метро «Речной вокзал», так было удобно Заступину. Ехать туда Анне было очень неудобно, на маршрутке до Химок, потом пересадка и еще полчаса «тошнить» по пробкам до парка Дружбы. На метро – страшный крюк, занимающий по времени столько же. Но Анна не жаловалась, пробки ее не смущали. Смущало другое. Она подсчитала, что ходить на эти встречи ей предстоит еще около двух лет. Как же она устала от безденежья и этой «прибитости», бытовухи! Она не была в отпуске уже сто лет. Если бы не дача Нонны, она бы вообще света белого не видела, так бы и сгинула в Строгино, зарабатывая деньги на погашение Володиного долга. Иногда Анна начинала ненавидеть Олега Заступина. Хотя за что его‑то было ненавидеть? Он поступил как настоящий друг – одолжил денег другу и не слишком настаивал на их возврате в первый год после его смерти. Но кто бы ждал от него, чтобы он простил такой долг вдове? Уж точно не жена Олега. Она бы не поняла такой щедрости с его стороны. Да и кто бы понял?
Интересно было, что с тех пор, как Анна овдовела, с Олегом Заступиным она виделась чаще, чем с кем бы то ни было из бывшего окружения Володи. Их встречи всегда проходили как встречи старых друзей. Не так, чтобы она прибегала, совала ему в руки конверт и убегала дальше по своим делам – это было бы слишком цинично и выглядело бы неуважительно по отношению к Володиной памяти. Так, во всяком случае, считал Олег. Он почитал своим долгом прижать Анну к своей груди, расспросить о делах, покивать ей с грустным, все понимающим взглядом, а потом накормить обедом в ресторанчике и поговорить часик‑полтора о том: «как, чего?», «как детишки?» и прочее в этом дружеском ключе. Анна бы предпочла сократить время встречи до минимума, чтобы все было в деловом ключе – ведь не друзья же они с Олегом, в конце концов. Но тогда был риск, что он снова заговорит про «реструктуризацию и перекредитование».
Анна послушно обедала, слушала и кивала. Она знала все о делах Олега за последние три года, о продвижении по службе, о том, что ему «дали» новый офис, что туры по Волге стали особенно популярны теперь, когда у них появилось несколько новых, весьма комфортабельных кораблей, прошедших полную реконструкцию. Что у него полгода назад умер отец, которого он очень любил. Что его единственный сын Пашка был хоть и со скрипом, но принят в Нахимовское училище.
– Пойдет по стопам отца? – улыбнулась Анна, поддерживая разговор.
– Надеюсь, что да. Пока что он идет по стопам «Губки Боба». Знаешь такого? – усмехнулся Олег, приоткрыв ряд белых, ровных зубов.
– Который – квадратные штаны? – рассмеялась Анна.
Уж мультик про поролонового человечка она знала наизусть. Близнецы могли смотреть истории про него часами, а потом разыгрывать по ролям особенно запомнившиеся куски.
– Придумают же, да? – улыбка все еще не сходила с лица Олега, в то время как глаза его стали вдруг серьезными, и он внимательно посмотрел на Анню. – Ну, а ты‑то как? Ты что‑то выглядишь усталой. У вас все хорошо?
– Да‑да, все отлично! – встрепенулась Анна, проклиная недосып. – Просто пришлось наскоро мастерить два костюма для котов.
– Для котов? – Олег озадаченно склонил голову набок.
– Для Котов в сапогах.
– А! – кивнул Олег с пониманием. – Понимаю. Вся в заботах. Ты сама‑то не устала?
– Нет, я в порядке, – покачала головой Анна. Она не могла припомнить, чтобы Олег вел себя так странно и задавал такие вопросы, как сейчас.
– А как ты вообще? Довольна ты своей жизнью?
– Жизнью? – растерялась Анна. У нее много что лежало грузом на душе, например то, что последнее время у могилы погибшего мужа она чувствовала не умиротворение, а ярость и обиду. И то, что дети не желали убирать за собой и ежедневно устраивали бедлам в квартире. И что за последние полгода она настригла столько голов и налила столько геля на ногти самых разных женщин, что все клиенты начали сливаться у нее в один размытый образ. Иногда ей даже снилось, как она рисует цветы тонкой кистью и наносит стразы на чьи‑то ногти, а чьи это ногти – убей бог, не видит. Но не рассказывать же об этом Олегу.
– Да, жизнью, – кивнул он и стал вдруг таким странно серьезным, что Анна вдруг вздрогнула и тоже пригляделась к нему повнимательнее. Что это с ним сегодня такое? Обычно они не уходили в своих разговорах на глубину.
– Все хорошо. У меня все хорошо, – заверила Олега Анна.
Он продолжал напряженно молчать и теребить салфетку в нерешительности. У него явно было что‑то еще за душой, что‑то, что он хотел сказать, но боялся произнести вслух. Господи, только бы он не потребовал досрочного погашения долга, испугалась вдруг Анна.
– Я понимаю, я рад. – Олег отвернулся и принялся рассматривать десертное меню так, словно бы дело выбора тортика стало вдруг необычайно важным.
– Что‑то не так? – решилась спросить Анна, потому что сидеть и теряться в догадках было невыносимо. Нет, не может он требовать у нее денег. Он же знает, что у нее их нет. Близнецы пойдут в школу, столько новых расходов будет… Что стоит за этим напряженным «я понимаю»? Чему именно он рад?
– Все нормально, да, – пробормотал Олег, отбрасывая меню в сторону.
Анна вздрогнула и поняла –