В годы Веймарской республики внутри НСДАП суще-ствовали лишь зародыши системы нацистского социального вспомоществования, и активисты партии ограничивались посильной помощью членам партии либо СА, оставшихся без крова или без средств к существованию. В отличие от слабой нацистской благотворительности, в Германии в пе-риод Веймарской республики существовали сильные не на-цистские благотворительные организации - протестантс-кая «Внутренняя миссия» (1ппеге М1ззюп) с 1848 п, католи-ческий «Немецкий благотворительный союз» (Оеи1$сПе СапГаыегЬапс!) с 1896г., немецкий «Красный Крест», «Ра-бочее благополучие» (АгЬеИет>оП1/аИг1), «Христианская ра-бочая помощь» (сНе сНтШсНе АгЬеНегЫ/е), «Союз благопо-лучия на паритетных началах» (РагИдпзсИе \УоМ/аИгЫегЪап<1). Довольно большими были конфессиональные благотвори-тельные организации — они располагали половиной мест для призрения престарелых, больных, беспризорных. В ре-лигиозных благотворительных организациях работали де-сятки тысяч сестер и сиделок; половина из них одновре-менно была занята и в государственном здравоохранении. После 1933 г. нацисты смогли унифицировать все назван-ные выше организации социального вспомоществования (кроме двух религиозных), а их имущество перешло к на-цистской организации вспомоществования229.
До прихода нацистов к власти только столичная партийная организация активно занималась благотвори-тельностью. Эту организацию гауляйтер Берлина Геббельс приметил еще в 1931 г., распорядился оказывать ей фи-нансовую помощь и активно использовал ее в пропаганде. После 1933 г. Геббельс постарался распространитьопытра-боты столичной благотворительной организации на весь Рейх, а во главе ее поставил Эриха Хильгенфелвда, самого серьезного социального политика Третьего Рейха; он руко-водил этой организацией с 1933 г. и до самого ее конца. Уже в мае 1933 г. Гитлер признал организацию Хильгенфельдта частью партийной организации, также были признаны и ее компетентность по всем вопросам благотворительности. Речь идет о «Национал-социалистической службе народ-ного благополучия» НСВ (N5^— ^аПопаЬойаШНзсЪе УЫ1с5юоИ1/аИг(), второй по величине после ДАФ.
Первое время (после 1933 г.) сотрудничество между НСВ и религиозными благотворительными организациями про-ходило нормально; Хильгенфельд подчеркивал свою в этом заинтересованность. Протестанты из «Внутренней миссии» бьши довольны, что после роспуска партии Центра было восстановлено равновесие между двумя разновидностями христианства: ведь собственной политической партии у про-тестантов не было. Новый президент немецкого Красного креста герцог Саксен-Кобургский Карл Эдуард был вполне лояльным нацистскому режиму человеком: на торжествен-ных заседаниях своей организации он даже ввел нацистс-кое приветствие и нацистский гамн. Впрочем, с 24 марта 1934 г. с автономией религиозных благотворительных орга-низаций бьшо покончено, и в этой сфере также был введен принцип фюрерства: руководство на себя взял Хильген-фельд230. По настоянию Гитлера ликвидировать религаоз-ную благотворительность не стали, и только во время войны (10 марта 1940 г.) церковная благотворительность была распущена — гестапо конфисковала детские сады и приюты и передало их НСВ231.
Поначалу в партии весьма прохладно относились к са-мому термину «благополучие», ибо он ассоциировался с Веймарской республикой и профсоюзным движением, но так продолжалось недолго: придя к власти, нацисты поста-вили на повестку дня задачу продолжения мощной немец-кой традиции социальной политики. Исходя из этой по-требности, Эрих Хильгенфельд энергично взялся за реше-ние социальных задач. Сам бывший военный, он ввел в НСВ жесткий командный стиль; его задачей бьшо создание строго централизованной и скрупулезно выполняющей предпи-санные функции системы социального вспомоществования в масштабах Рейха. Как указывалось выше, сначала акгав-ность НСВ была незаметной по сравнению с деятельнос-тью рабочих благотворительных организаций, с христиан-ской и еврейской благотворительнрстью и с Красным кре-стом. Сначала в ее компетенции не входило даже негосу-дарственное вспомоществование и вспомоществование об-щин. К тому же внутри нацистского режима шла напряжен-ная борьба за компетенции любого рода - каждая группа (будь то СА, СС, Гитлер-югенд и др.) стремилась отхватить наиболыпую власть; каждая группа хотела бы взять орга-низацию вспомоществования для своих членов в собствен-ные руки. Лишь после того, как в мае 1933 г. под руковод-ством Хильгенфелъда были проведены первые успешные ак-ции по собиранию средств и вещей, Гитлер признал НСВ как «внутрипартийную организацию на общее благо», как организацию, отвечающую за вспомоществование в масш-табах всей страны232. Впоследствии Хильгенфельд восполь-зовался формальными полномочиями для преодоления конкуренции соперников — в этом значительную помощь ему оказали Геббельс и министр внутренних дел Фрик. Хильгенфельд так формулировал задачу НСВ: «Главной за-дачей НСВ должно стать вспомоществование всем здоро-вым силам нации и служба на благо здоровья нации»233. Что касается соперничающих фупп, то с ними Хильгенфельд заключил соглашения о разграничении сфер влияния. Хилн-генфельду удалось договориться с руководством нацистс-кой женской организации, но зато с ДАФ отношения ни-как не ладились — у Хильгенфельда и Лея бьша взаимная антипатия234. В январе 1936 г. в процессе переговоров с ру-ководством «Немецкого собрания общин» (СететЛеШ^) и глаюй партийного комитета коммунальной политики рейхс-лейтером Карлом Филером Хильгенфельду под своей эги-дой удалось провести слияние всего частного и государ-ственного вспомоществования. Неустанно твердя, что не он стремится к вмешательству в деятельность государственных и общинных инстанций, он собирался именно унифицировать всякую благотворительность. Следует от-метить, что Хильгенфельд был очень честолюбивым чело-веком, и его стремление к власти вывело НСВ далеко за пределы собственно социальной помощи. К примеру, Хиль-генфельд забрал в свое ведение руководство и обеспечение «онемечивания или аризации» детей оккупированных на-цистами народов. Хильгенфельд все делал основательно: го-ворят, что после посещения одного из приютов для сирот из Восточной Европы он писал Гиммлеру, что либо этих де-тей надо как следует кормить, чтобы они стали хорошими работниками, либо убить, чтобы они не мучились235. Хильгенфельд даже планировал отобрать у Гиммлера интернаты «Лебенсборн*, в которых воспитывали детей фронтовиков. Геринг (в рамках четырехлетнего плана) поручил ему «пост» имперского уполномоченного по использованию кухонных и пищевых отходов, что поелужило поводом к насмешкам236. С другой стороны, это свидетельствовало о тщательном и скрупулезном подходе к делу, о стремлении рационально учесть все ресурсы. Сфера компетенций НСВ была офом-ной и простиралась не только на собствешю вспомощество-вание, но и на соседние сферы — помощь молодежи, опека материнства и детства (профамма «Мать и дитя»), летние и рекреационные лагеря для школьников, женские консуль-тации, детские сады. Хильгенфельду подчинялись центры по подготовке персонала для социальной работы, юридические консультации для молодежи; его организация регу-лировала процесс усыновления детей, курировала сестрин-ское дело и так далее. В 1938 г. в сестринском деле было за-действовано 6 тысяч сиделок, а во время войны вышел указ об обязательном отбытии девушками-студентками трехме-сячной повинности в качестве сестер237. К 1939 г. НСВ стала самой массовой после ДАФ организацией Третьего Рейха, ее численность составляла 12,5 млн членов (15 % населения Германии); организация располагала офомными финансо-выми средствами238. Следует отдать должное активности Хильгенфельда и его подчиненных: облик благотворитель-ности нацисты сильно изменили. Если в Веймарскую рес-публику благотворительность (по мнению большинства немцев) дефадировала до насквозь бюрократизированной и бездушной системы, то нацисты заменили бюрократизацию активностью, даже подвижничеством работников этой хлопотной сферы. В разгар войны НСВ охватывала более 17 млн человек —уто бьша самая большая в истории Германии благотворительная организация; по всей стране у нее были комфортабельные дома отдыха239. Активистки НСВ могли придраться даже к тем, кто в транспорте занимал места, резервирозванные для матерей с детьми и престарелых; таких нарушителей могли не только обругать, но и натравить на них штурмовиков, которые не сшшчались вежливыми манерами. В сознании широких масс населения НСВ часто олицетворяла совесть нации; она творила добро в чрезвычайно эффективной и эффектной форме и в невиданных ранее масштабах. Если и можно говорить о реализации деклари-Йрованного нацистами лозунга о создании «национальной общности», то в наибольших масштабах это происходило в рамках НСВ. Можно считать, что НСВ стала не последней; причиной удивительной лояльности немцев по отношению:УК нацистскому режиму все годы его существования (даже самые тяжелые военные). Получатели помощи были блаарны общественной системе, которая благоприятство-иа расширению социальной помощи. Хильгенфельдтом и его подчиненными (по инициативе Геббельса и под его патронажем) была организована Дрограмма «Зимняя помощь» (ШпгегНП/з^ег^, \№НЩ, со-|Эданная для того, чтобы разфузить государственную систему помощи безработным, а также для укрепления чувства национальной общности. По своим масштабам «3имняя помощь» (ВХВ) превзошла все подобные прошлые кампании; даже критики режима признавали ее действенность и эффективность. Лозунгом ВХВ были слова «никто не должен голодать и мерзнуть.240. По всей стране ВХВ проводила хорошо организованные акции по сбору теплых вещей, пожертвований, отчислений от зарплаты, добровольного благотворительного участия в общественных работах. Пропаганда всемерно поддерживала эти мероприятия, благодаря чему многие деятели искусств принимали участие в благотворительных концертах и вечерах отдыха. О первой сезонной кампании «Зимней помощи» было объявлено 13 сентября 1933 г, и в зимние месяцы эти кампании проводились каждый год вплоть до 1945 г. Денег иногда собирали так много, что их хватало даже для выделения средств религиозным бла-готворительным организациям «Внутренняя миссия» и «Каритас», которые, по идее, были конкурентами наци-стской благотворительности. Как указывалось выше, по непонятной причине Гитлер и в 1941 г. отказался ликви-дировать религиозную благотворительность и присоединить ее к партийным структурам. Впрочем, и без них Хильгенфельд сконцентрировал в своих руках значитель-ные средства, которых так не хватало его организации раньше, тем более что к Хильгенфельду перешли сред-ства всех организаций рабочего вспомоществования.
1 апреля 1933 г. ВХВ завершило первую кампанию, во время которой было собрано 320 млн рейхсмарок; это был офомный успех. 9 октября 1934 г. Гитлер открыл очеред-ной сезон ВХВ. Выручка от сборов постоянно росла; так, в зиму 1937—1938 гг. была собрана сумма в 358,5 млн рейх-смарок241. Через организацию Хильгенфельда проходили миллиардные средства, и она стала важным народнохо-зяйственным субъектом. 5 октября 1937 г. на собрании по случаю начала очередной кампании ВХВ Гитлер, оправ-дывая необходимость благотворительности, сказал: «Ког-да мне возражают и говорят, а не проще ли было найти нужные деньги, введя новый налог? Нет, это нам не под-ходит, хотя такой путь проще и многих освободил бы от хлопот. Дело в том, что ВХВ является важнейшим сред-ством воспитания национальной общности»242. Открывая кампанию 1935 г., Гитлер распространялся о необходимо-сти введения в практику «обеда из одного блюда» (ЕШорДдепсНг) и высказался в том смысле, что не надо воз-ражать против этого блюда, предлагая взамен деньги, ибо только отведав незатейливого кушанья, можно понять про-стых немцев, которые едят его не раз в неделю, а каждый день в течение всей зимы243. У некоего мемуариста из жа-лования вычли сумму на «добровольное» пожертвование ВХВ, и о согласии его никго не спрашивал. Речь шла, прак-тически, о новом налоге, уклониться от уплаты которого нельзя; добровольность заключалась в том, что человек имел право пожертвовать больше установленной суммы244 учителя распространяли среди учеников значки ВХВ, ко-торые они должны были продавать соседям, а фамилии тех детей, которые не смогли выполнить определенную нор-му продаж, вносили в «черные списки» и вывешивали в щколах... Кондукторы при оплате проезда часто «конфис-ковывали» сдачу на благотворительные цели. Постепенно добровольное жертвование в благотворительных целях ста-новилось обязательным. Те, кто открыто отказывался от пожертвований, могли быть принуждаемы разными спо-собами: от угроз до вызова на общее собрание для отчета и объяснения своего поступка. Перед домом «провинивше-гося» могла собраться толпа, выкрикивающая оскорбле-ния в адрес неплателыцика245.
«Благотворительная» лихорадка нацистов часто раздра-жала немцев; им не нравилось то, что огромные государ-ственные средства тратятся на вооружение, а нацистская партийная организация на этом обогащается. Бедных эта помощь также не удовлетворяла: существовала даже шу-рочная расшифровка аббревиатуры ВХВ — «№г Иип%егп гКег» (продолжаем голодать дальше). Рождественские юдарки, по свидетельству очевидцев, часто оказывались неуместными: в 1938 г. 11-летняя девочка получила грецкий орех, 6 лесных орехов, 6 крошечных кексов и пакет с эязными мужскими перчатками огромного размера246. реакцией на активность функционеров ВХВ было гмонстративное предпочтение немцами религиозной зготворительности, но позитивные впечатления от ак-тености режима все-таки перевешивали.
В процессе деятельности ВХВ транспортировались ог-эмные массы товаров — одежды, угля, дров, картофеля, эупы. В 1938 г. ВХВ скупила 53 % немецкого морского гова рыбы и обеспечила ее транспортировку во внутренние районы страны. На Рождество ВХВ обеспечивала каждого ребенка, родители которого не в состоянии бьши это целать, рождественским подарком. Любопытно, что функ-«онеры ВХВ предпочитали вещи, а не денежные пожертвования, так как визуальный эффект от огромной массы со-№анных вещей был гораздо сильнее. Для лучшей наглядности в пропагандистской брошюре (1938 г.) было указано, что из розданного ВХВ угольного брикета вокруг Герма-нии можно было построить стену высотой в 9 метров247. Это должно было создать истинное представление о мас-штабах активности ВХВ, а также о степени солидарности немцев. В 1938 г. каждый жертвователь в ведомости благо-творительности рядом с суммой собственного вклада мог написать предполагаемую сумму общего сбора по всей гау. Если эта сумма совпадала с фактической, то счастливчик получал приз — фотоаппарат, пылесос или портрет фюре-ра. Призы предоставляли немецкие фирмы в интересах рекламы или под давлением активистов НСВ248.
Нацистская благотворительность исключала помощь «расово чуждым элементам» (РгетАтзтсИеп)', лицам, на-ходящимся в местах заключения, а также старым и бес-помощным, предоставляя возможность оказывать такую помощь религиозной благотворительности. В этом смыс-ле нацистская благотворительность резко отличалась от христианской благотворительности, для которой все люди от рождения были равны и в одинаковой степени нуждались в поддержке и помощи. По христианским пра-вилам благотворительности, чем тяжелее была степень инвалидности, чем тяжелее был больной, тем в большей помощи он нуждался. Нищих полиция время от времени арестовывала и препровождала в концлагеря, ибо нацис-ты рассчитывали направить щедрость и сочувствие нем-цев на здоровые семьи соотечественников, испытываю-щие затруднения, а не на милостыни профессиональным нищим.
Несмотря на то, что «Зимнюю помощь» организовы-вала НСВ, в эту кампанию Хильгенфельдт подчинялся именно министру пропаганды Геббельсу, поскольку ие-лью этой акции было продемонстрировать всему миру «социализм действия» (5оуаШтиз йег Таг). Даже комму-нисты, отказавшись от прежних убеждений, могли стать объектом благотворительности.
В войну помощь из средств НСВ предназначалась прежде всего эвакуированным, пострадавшим от бомбежек и детям (отправка их в летние мобилизационные или рекреационные лагеря из городов стала опасной вследствие непрерывных бомбежек). Часто НСВ оказывалась цоследней надеждой для людей, потерявших близких и имущество. В заключение нужно констатировать, что утрата сво-боды с лихвой компенсировалась в Третьем Рейхе соци-альным равенством и благополучием (или перспективой таковых), к тому же для большинства немцев ликвидация социальной нужды значила несравненно больше, чем свобода. Можно сказать, что немецкий народ был опьянен идеалом национальной общности, социализмом, те-йоретики которого сами верили и старались убедить немцев, что на место векового немецкого разъединения и де-;мократическо-партийного эгоизма встает верность и дисциплина единой нации, благополучие которой является основным предметом забот фюрера.
Влияние войны на уровень цен и доходов, на уровень I йснабжения, на рынок труда и условия труда по сравнению с Первой мировой войной было незначительным. 'Социальный мир был нерушим, и лишь наступление союзников разрушило внутренний порядок в Третьем Рейхе. В этой связи известная исследовательница социаль-Вой истории нацистской Германии Мария-Луиза Рекер указывала, что нацистская социальная политика до самого конца только укрепляла волю немцев к сопротивлению и консолидации во время войны249.: Обращает на себя внимание то, что социальная поли-тика Третьего Рейха подтверждает характерную для нацизма несовместимость принципа идеологии и реальности: идеология национальной общности исключала на-личие частных, гетерогенных интересов; она отрицала даже принципиальную возможность групповых интересов. Именно по этой причине социальная политика нацистов до последних дней не утратила характера «политики подкупа»250. С другой стороны, социальная политика была действенным инструментом социальной стабилизации, и масштабы этой стабилизации вполне можно определить как прецедент \\>е1/аге з1а1е, который в прочих западных странах в подобных масштабах проявился лишь после войны. Еще более отчетливо, чем в экономической и социальной сферах, нацеленность нацистского государства на достижение общего национального блага проявилась в его геополитике.
Эпилог
«Прошлое лишь в той мере может стать для культуры историей, в какой оно для нее вразумительно».
(Й. Хейзинга)
«Быль, что смола, небыль, что вода».
(русская пословица)
«Нам в полной мере удалось превратить всю немец-кую историю в альбом с портретами преступников».
(эксканцлер ФРГ Гельмут Шмидт)
«Почти 400 лет понадобшюсь, чтобы немцы оказались в современном духовном состоянии; никто не знает, сколько лет нужно будет, чтобы их оттуда вывести».
(А.Д.П. Тейлорв 1945г.)
Немецкий антрополог Людвиг Вольтман писал, что рабство было необходимо, чтобы породить в сознании чело-века практическое понятие социального труда, аристок-ратия — для утверждения практического понятия о соци-альной свободе. Интересно, а для чего был нужен тоталитаризм, как нам, потомкам, использовать его в про-цессе политического воспитания? По всей видимости, для того, чтобы отвратить нас от единомыслия и единооб-разия в наших оценках и нашей политической практике, а также избавить от цезаризма, который в XX веке оказался не столь безобидным (как и предрекали О. Шпенглер и К. Бурк-хардт). В этом и состоит значение преодоле-ния тоталитаризма для политического воспитания современного мира.
При безусловном значении категории тоталитаризма для политического воспитания, она до крайиости неопре-деленна и расплывчата, как и все общие понятия. За неопределенностью и общим характером морального осуж-дения теряется то обстоятельство, что потрясение, выз-ванное преступлениями нацистов, было для немцев и Европы очень велико, но нельзя забывать, что во время войны не только немцы, но Запад и наша страна допус-кали нарушение прав человека и что только победа реля-тивировала одни преступления и подчеркнула другие — на самом же деле они друг друга стоили. Однако бюрок-ратизированная система насилия, концлагеря, созданные нацистами, являются во всех отношениях, особенно в психологическом плане, совершенно немыслимыми и не укладывающимися ни в какие представления. Не только слепое повиновение или оппортунизм, но часто и не-осознанное желание позволить увести себя с пути истин-ного (это желание разжигалось национальными обида-ми и нежеланием что-либо исправить совместно с дру-гими народами) было причиной того, что «Германия вела себя в среде европейских народов, как бешеная собака»893. В 1987 г. Эрнст Нольте опубликовал книгу о европей-ской гражданской войне, в которой высказался в том смысле, что сейчас возможна историзация нацизма в силу невозможности повторения прихода нового Гитлера к власти894. Нольте видел наиболее существенное в нацист-ском прошлом не в антисемитизме и преступлениях, а в его отношении к коммунизму. По словам Нольте, Гитлер был уверен в том, что своим движением он создал более веский ответ на вызов болылевизма, чем западные демок-ратии. Со временем, однако, все начинают походить на евоих врагов: это видно уже в деле Рема, а в уничтожении евреев, полагал Нольте, соответствие большевизма и на-цизма полное. Во время войны болыиевизм стал для Гит-лера образцом для подражания. Такая гипотеза вызвала в общественном мнении Германии настоящую бурю и вы-лилась в «спор историков»: подавляющее большинство историков отказалось верить в возможность релятивиро-вания нацизма и его преступлений преступлениямй ста-линизма и репрессиями сталинской эпохи. Точно так же нельзя ожидать, что общественностью будет спокойно воспринята точка зрения американского исторцка Т. Лоэ: нацизм (наряду с маоизмом, большевизмом и фашизмом) был разновидностью протеста против вестернизации мира в XX веке (сейчас этот процесс именуют глобализацией). Лоэ доказывает, что Запад с его техникой, устойчивой и стабильной общественной организацией является дина-мичным началом человеческой истории, а все револю-ционные движения XX века были только протестом про-тив этого ненасильственного и надгосударственного про-никновения западной культуры895. В противовес этому суждению, и историками и общественностью нацизм вос-принимается как совершенно исключительное варвар-ство, которое ничем и никогда не может быть релятиви-ровано. Объективная потребность в релятивировании нацизма, однако, ощущается все сильнее и настойчивее по той причине, что строго моральная позиция (обычная по отношению к нацизму) препятствует постановке (и рассмотрению) многих острых вопросов. В открытом об-ществе не может быть окончательных ответов на вопросы национальной идентичности, а в современной Герма-нии все исторические дискурсы направлены на нацистские времена, интрепретация которых совершенно одно-мерна.
Так как немцы не знали, что такое деспотия, они и не подозревали, что можно ожидать от Гитлера; в Германии до Гитлера вместо практического политика и реалиста всегда ожидали гения, которому бы нация с удовольстви-ем доверила (и неоднократно доверяла в прошлом) без-граничную власть, — харизматическая власть восприни-малась как естественная форма организации политичес-кой жизни. К тому же, в Германии переход от авторитар-ной к тоталитарной модели общества был значительно облегчен тем, что фашистский тоталитарный порядок в Италии не был столь жутким, каким оказался гитлеризм. Однако аналогии оказались несостоятельными: полгода спустя после прихода Гитлера к власти французский по-сол в Германии Франсуа-Понсе писал, что нацисты за пять месяцев сделали в создании тоталитарной системы столько же, сколько итальянские фашисты за несколько лет.
Как немцы стыдятся нацизма, так и другие народы должны стыдиться преступлений, имевших место в их на-циональной истории: так, англичане стыдятся концла-герей во время англо-бурской войны, русские - преступлений сталинизма, французы - Варфоломеевской ночи и террора во время революции 1789 г., американцы — уничтожения коренного населения и расизма, долгое вре-мя доминировавшего в обществе, турки — геноцида ар-мян в Первую мировую войну. Эти «травмы» националь-ного сознания имели далеко идущие последствия для эволюции национального самосознания, для становле-ния современной политической культуры, несмотря на то, что люди, испытавшие эти события на себе, в боль-шинстве случаев давно уже умерли.
Нацизму нужно и можно найти место в европейской традиции, а не только в истории Германии, как это слу-чается в историографии и в обыденном сознании, сужающих нацизм до только немецкого феномена, стереоти-па немецкого способа преступного политического поведения. Дело в том, что прогрессивность и отсталость, закрытость и открытость, лабильность и ригидность в европейской истории разбросаны в разных сферах и изме-рекиях, и оперировать ими без ущерба для истины невозможно. Взять, например, нынешний стереотип Англии как родины политической демократии и парламентаризма, разделения властей, независимости суда и политических свобод: на самом деле этот стереотип совершенно ложен. Для одного из основоположников теории современной демократии англичанина Джона Стюарта Милля Франция была парусом, а Англия — балластом поступательного демократического развития Европы. «Феодальный» характер политической культуры Англии подчеркивался и английскими и иностранными публицистами. Идеолог либерализма и евободы торговли Ричард Кобден (1804-865) сравнивал английскую систему классового разделе-ния общества и классовых перегородок с ригидной варново-кастовой системой в Индии. В своих публикациях английское «Фабианское обшество» (с 1884г.) постоян-но жаловалось на архаические традиции в управлении английских городов, а также на немыслимые масштабы власти лендлордов. Даже лидеры «Славной революции» 1689 г., которую некоторые историки считают чуть ли не началом европейской современности, не собирались защищать вышеупомянутые принципы современнои демократии - они просто хотели «сделать доброе дело» (т а §оо(1 саизе), как его понимали. Современные же мифы демократии сделали из этих людей и из английс-кой традиции нечто совершенно иное по сравнению с ее действительным содержанием — многослойным, нео-днозначным, противоречивым, нелинейным, разным. Тоже можно сказатъ об истории любой европейской страны, не исключая и Германию, ибо ее политическая традиция не всегда была такой обскурантистской, как гтри Гитлере; нельзя понять немецкую историю, отры-вая друг от друга самое противоречивое в ней: Гитлера и Гете, Франкфуртский парламент и СА, Гиммлера и Гейне, немецкие готические соборы и здания Шпеера. В процес-се осмысления особенностей немецкой традиции и ее эволюции нужно уметь релятивировать, не упуская из виду некоторые важные моральные уроки истории, к ус-воению которых обязательно следует стремиться без из-лишнего морализаторства. Как справедливо заметил крупный знаток современной европейской истории У. Лакер, в современной истории существовала англофобия, франкофобия, германофобия, сильно распространен антиамериканизм; временами это было оправдано, чаще — выглядело глупо и безвкусно. Однако нормальный немец, англичанин, француз или американец только пожмут плечами и не придадут нападкам ника-кого значения897.
Нацистский режим до конца войны пользовался под-держкой населения, которую нельзя объяснить только манипуляциями пропаганды или действием репрессив-ного аппарата власти полицейского государства. Нельзя не признать, что нацистам удалось утвердиться в чувствах и мыслях самых широких слоев немецкого народа, — не исключая и рабочий класс, обладавший мощной тради-цией классовой солидарности и строгой партийной орга-низацией, — и интегрировать их в свое государство. На-цистское государство и его социальная политика на самом деле смогли осуществить своего рода «социальную революцию», означавшую значительный разрыв с традицией и весьма существенный прорыв в современность. Масштабы изменений в стране были сравнимы с боль-шевистскими; разница была только в словах: в Советской России говорили о бесклассовом обществе, нацисты - о «народной общности». Тот, кто, подобно правоверным марксистам, считает определяющей чертой социализма обобществление средств производства, будет отрицать гитлеровский «социализм», но развцтие современного общества отчетливо указывает на то, что со временем все больше растет значение социализации человека. Себас-тьян Хаффнер был прав: образ мысли и работа человека и при капитализме и при социализме в принципе одинаковы; труд на заводе или фабрике во всех случаях подлежит процессу отчуждения, принадлежит ли конвейер ка-питалистической корпорации или государству. Зато огромное значение имеет то, что ждет человека после работы: одиночество и чувство заброшенности или коллектив и общность, то есть гораздо важнее, чем отчужде-ние человека трудом, является отчуждение человека дру-гам человеком. «Более того, — писал Хаффнер, — если це-лью социал изма является ликвидация отчуждения человека, то социализация людей при Гитлере достигла более зна-чительных результатов, чем социализация средствами, которые использовали большевики»898. Большевикилишь формально устранили неравенство, сделали всех равны-ми в нищете; эффективность общественного воспроиз-водства при большевиках очень упала; они доказали лишь то, что легко уничтожить богатство, но трудно уничто-жить нищету, — как в свое время остроумно заметил поэт Давид Самойлов.
Французский публицист фашистского толка Дрие ла Рошель предложил весьма необычную концепцию исто-рии, согласно которой главным капиталом общества яв-ляются не деньги и товары, не демократия и ее институ-ты, не идеи и техника, не классы и их идеологии, не ар-мия и оружие, а люди. Если люди деградируют, если их сердца и души становятся равнодушными, не способными к жертвенному подвигу и состраданию, если их тела I размягчаются и утрачивают способность контроля и меры, то никакие «общественные законы» и «права че-ловека» не сделают государство крепким и справедливым899.
В процессе создания новой национальной общности и в стремлении создать максимально благоприятные ус-ловия для ее развития нацисты испояьзовали все мысли-мые средства и делали это с необыкновенной энергией и изобретательностью. При этом кажется парадоксальным, что для преодоления буржуазного общества и его соци-альной природы нацисты использовали средства из ар-сенала того же буржуазного общества, так как в индуст-риальную эпоху других средств в обществе просто не было. Иначе говоря, нацисты склонялись к использова-нию современной технологии не по доброй воле, не по-тому, что усматривали в ней какую то ценность, - они вы-нуждены были ее использовать900. Получается, что вся-кое изменение к лучшему в обществе ведет к модернизации. Хотя многие историки продолжают считать Гитлера реакционным политиком из-за его антисемитизма, по-литики в женском вопросе, из-за его отношения к поли-тическим свободам и идеям Просвещения, но на прак-тике политика Гитлера способствовала модернизации, а сам он не переставал себя называть революционером.
Национал-социализмдлянемецкогообществасыграл, бесспорно, модернизирующую роль, что сказалось на ФРГ, представляющей собой одну из самых современных и мобильных современных демократий, совсем не похо-жую на вильгельмовскую Германию или Веймарскую рес-публику. Нацизм означал «посыл в современность» для немецкого общества, в определенной мере даже соци-альную революцию, и, наверное, следует все же согласиться с основным тезисом автора теории модернизации Рал ьфа Дарендорфа:«Гитлеру нужна была модернизация, как бы мало он ее ни хотел»902. В этом отношении нам нужно научиться воспринимать национал-социализм (вместе с Пруссией и вильгельмовской Германией) тоже как часть современной немецкой политической тради-ции, ибо любая история непредставима без предыстории, иначе она и не нужна вовсе.
Определенные достижения нацистского режима в процессе модернизации немецкого общества давно и много обсуждаются в немецкой исторической литературе. Из дискуссии ясно, что нацисты до конца осуществили так и не состоявшуюся ни в кайзеровской Германии, ни в Веймарской республике социальную революцию. Содер-жанием этой революции была модернизация; под ней сле-дует понимать освобождение людей от старых социальных ролей, от традиционной привязанности к религии, региону, семье или социальному классу. Вертикальные социальные структуры были, таким обра-зом, ликвидированы. Безусловно, «прорыв в современ-ность» нацистами не планировался — он стал следствием их целеполагания, а также того, что тоталитарная власть возможна лишь тогда, когда устранены конкури-рующие центры власти, ликвидировано всякое автоном-ное существование. Нацисты впитали и переработали на сувой манер многие модернистские тенденции своего времени: фашизм, большевизм, американизм, создав новую систему ценностей на основе тевтонской романтики. В этой системе даже жестокость и убийства подверглись рацио-нальной организации и оформились в общественные ин-ституты, что особенно тяжело воспринималось современниками нацизма за пределами Третьего Рейха.
Формальными признаками модернизации должны, быть признаны: индустриализация, падение рождаемос-ти, урбанизация, сокращение занятости в аграрном секторе, секуляризация, эмансипация, либерализация, пре-одоление милитаризма, горизонтальная и вертикальная социальная мобильность, рост производительности тру-да и выравнивание доходов. По наиболее существенным формальным признакам Третий Рейх соответствовал этим критериям. Однако не все критерии модернизации соот-ветствовали гитлеровским идеологическим установкам — он, например, отрицал индустриализацию903 как нездоровую и вредоносную, презирал гражданские добродете-ли и хотел видеть в немецкой молодежи солдат со свойст-венными солдатам качествами; он презрительно отзывал-ся о женской эмансипации904, о значении образования и науки; капитализм и коммунизм он сводил к еврейскому духу (совершенно очевидна взаимосвязь между нацистс-ким антимодернизмом и антисемитизмом); он весьма лестно отзывался о Британской империи и объявил Россию «нашей Индией»; он совершенно не принимал со-временное искусство. Нельзя считать современным и от-ношение Гитлера к государству, которое у нацистов стало хаотичным нагромождением компетенций.
Вместе с тем, необходимо указать, что гитлеровский антимодернизм вполне безболезненно уживался в рам-ках социально-экономической системы Третьего Рейха: производство росло невиданными темпами, социальная политика и социальные достижения вызывали зависть всего мира; именно в Германии во время войны были осуществлены технические прорывы (может быть, даже более значительные, чем в США, находившихся в лучшем экономическом и геополитическом положении). В преддверии войны эстетизация техники вылилась в своего рода новый нацистский культ эффективности, конструктивности, дельности, впрочем, свойственной немцам во все периоды их истории. Это стало возможным толь-ко при опоре на старую немецкую традицию, восходившую к истокам индустриализации Германии и к особенностям немецкого национального характера, включаю-щего в себя такие качества, как точность, аккуратность, любовь к порядку. Бытует мнение, что немцы — прирожденные инженеры, но немецкая техническая интелли-генция в большинстве своем была настроена против бур-жуазного бессилия вильгельмовского общества; она стремилась к утверждению техницистских и волюнта-ристских взглядов. Большое значение имело при этом то обстоятельство, что немецкие научные и технологи-ческие достижения осуществились вне либеральной тра-диции — не случайно злой гений Гитлера нашел пита-тельную среду в немецком рационализме, вернее, в его культурном пессимизме905. Нацисты со своим культом эффективности оказались весьма ко двору в среде тех-нической интеллигенции. Тем более что Гитлер, маги-чески воздействуя на самые широкие масс