Жениться на богатой, конечно, неплохо, но хвалить за это? А ещё ниже «денег и чинов» — то есть речь о стяжателе и карьеристе. Нет, Пушкин не мог всерьёз хвалить за эгоизм, корыстолюбие, показное благонравие. Это ирония! Вот какие мы сообразительные, догадались наконец.
Но для первых читателей — диких людей, живших 200 лет назад без интернета и даже без электричества — для тех дикарей всё было ясно с первого слова!
«Блажен» — и каждый читатель (каждый!) автоматически и без умственных усилий понимал, что именно здесь перефразировано, переиначено и написано с издёвкой над армией Молчалиных-Скалозубов-Фамусовых («Горе от ума» было у всех на слуху).
«Блажен» — и у каждого читателя мгновенно возникали в мозгу затверженные с детства Заповеди блаженств. Сегодня случается слышать «блаженны нищие духом», но напрасно спрашивать, что это значит и что там дальше. А это Нагорная проповедь. Там — никаких чинов, никаких денег, никаких земных выгод. Там всё наоборот.
Блаженны алчущие правды.
Блаженны чистые сердцем.
Блаженны изгнанные за правду.
Концовка пушкинской строфы прямо (и конечно, намеренно) грубо противоречит словам Христа. У Пушкина блажен тот, О ком твердили целый век / NN прекрасный человек! — то есть тот, кто постоянно слышал льстивый одобрямс.
У Христа блаженны те, кого поносят и гонят, блаженны оклеветанные, изгнанные и оболганные.
Кто-то жаждет правды, а кто-то — денег и чинов.
Неважно, верите вы или нет. И уж совсем не надо доискиваться, верил ли Пушкин. Дурачьё считает его атеистом за «Гавриилиаду» и «Балду» — на здоровье. Почитайте Стерна (священника) или Аввакума (протопопа) — мало не покажется.
…Основное население «Онегина» — дворяне. Крестьяне тоже попадаются. И не только тот знаменитый, замучивший школьников, который, торжествуя, на дровнях обновляет путь...
|
|
Кричащее отсутствие священников в «Энциклопедии русской жизни» шокирует, когда это осознаешь. Численно они были почти равны дворянам, определяли колоссально много: все посты и праздники, все главные события в жизни — крестины, исповеди, свадьбы, похороны. Святая Русь, Москва златоглавая.
Уж белокаменной Москвы,
Как жар, крестами золотыми
Горят старинные главы.
Церкви в «Онегине» есть, а священников нет. Единственный раз на весь роман попы мелькнули, когда Автор отправил на тот свет так ни разу живьём и не появившегося дядю:
Покойника похоронили.
Попы и гости ели, пили.
Эти попы — безликие, безмолвные, в церкви не служат; не отпевают, а попивают. Стоит ли путать веру с попами? Веры в Бога в «Онегине» много, а священников нет. Возможно, это вполне сознательное отделение веры от грешных служителей.
Щадя чувства священников, скажем, для ясности, о художниках. Стоит отделять Ван Гога от гида. Гид иногда мешает. Он говорит о детстве художника, о его родителях, учителях, невзгодах, о составе красок, о перспективе, штрихе, мазке, цене, ракурсе, сюжете, говорит, говорит... И вы уходите пустой, не испытав душевного переживания. Получили ничтожную информацию, годную лишь для кроссворда либо для вздорных застольных разговоров («А вы знаете? — Ван Гог отрезал ухо брату!» и прочий бред). Многим пришлось испытать на себе такие убийственные экскурсии.
Верил ли Пушкин? У людей нет и не может быть стопроцентного ответа на такой вопрос. Атеисты, случается, приходят к вере, да ещё как! А верующие — всего лишь слабые люди, колеблются, да ещё как!
|
|
Одна из потрясающих молитв: Верую! Господи, помоги моему неверию! Логически эта фраза абсурдна. Но сердце понимает её как родную.
Блажен, кто к концу долгой жизни добился денег и чинов, — горькая ирония, насмешка (и над добившимся, и над теми, кто так считает, так верит) — это начало Восьмой главы. Но вот финал романа:
Блажен, кто праздник жизни рано
Оставил, не допив до дна
Бокала полного вина,
Кто не дочёл её романа
И вдруг умел расстаться с ним,
Как я с Онегиным моим.
Это последние 6 строк. Самые последние. Блажен ушедший рано и по собственной воле. «Вдруг» — это решительно и сразу. Тут уж не ирония. Тут настоящее, хоть и горькое, — а не пустое, пусть бы и правильное.
Верил ли Пушкин? Всегда ли? Правильно ли? Оставьте, займитесь собой. Главное — он целиком и полностью человек христианской цивилизации — то есть морали.
Вспомните, в нашем романе «Немой Онегин», в ХII главе «Любовь к народу», мы споткнулись на, казалось бы, неожиданном последнем слове программного стихотворения «Поэт и толпа». Первое название «Чернь», печатается под эпиграфом Procul este, profani — прочь, невежды (лат.). После клеймящих слов о публике: чернь тупая, бессмысленный народ, злы, неблагодарны, клеветники, кастраты — вдруг:
Мы рождены для вдохновенья,