— Слыханное ли дело, — начала без обиняков раздраженная Юлия, — не успел объявиться на флоте, а уже всеми командует. Все ему не так да не эдак.
Присутствующих будто прорвало. Все наперебой заговорили о настырности нового начальника штаба, его недовольстве устоявшимися порядками в Николаеве, которые, дай Бог, еще никто не осмелился осуждать.
— Да имеет ли он понятие о морском деле? — распалялась Юлия. — Куда он метит? Он наших кораблей не знает, да мне думается, ничего в них не смыслит.
Военный совет дружно решил: доложить о всех поползновениях Лазарева, каждому по своей части, Грейгу.
Когда начали расходиться, Юлия томно проговорила Критскому:
— Ты, мой друг, останься, надобно нам о хозяйственных делах потолковать, просил меня об этом Алексей Самуилович.
«Военный совет» понимающе заухмылялся. Редко кто в Николаеве не слыхал об амурных делах жены главного командира флота и его обер-интенданта. Быть может, догадывался об этом и Грейг, но помалкивал. А «прелести ее достались в удел другому, они принадлежат Критскому, который в отсутствии… по нескольку часов проводит у нее в спальне».
На этот раз любовные страсти на пуховых перинах перемежались с чисто деловым разговором.
— С какой стати ты, Николенька, хочешь в отставку проситься, — шептала Юленька, — неужто этого мужлана Лазарева испугался?
Разморенный вином и постелью, Критский глупо улыбался.
— И нет вовсе, душечка, не страшен он мне, однако его шпильки больно жалят, надоело.
— Потерпи, дуралеюшка, к чему спешить. Добра еще немало прибрать можно. Мне давеча Серебряный предлагал выгодную сделку, тысяч семьдесят перепасть может.
Вернувшись из поездки, Лазарев вскоре почувствовал вокруг злые ухмылки чиновных офицеров и подрядчиков. Нашлись добрые люди, рассказали подноготную происшедшего.
|
|
Возмущенный Лазарев напрямую написал Меншикову:
«И как же им не любить друг друга? Все их доходы зависят от неразрывной дружбы между собой. Критский в сентябре месяце, выпросив пароход, ходил в Одессу и, положив в тамошний банк 100 000, хотел подать в отставку, но министр двора здешнего Серебряный и прелестница наша уговорили его переждать, рассчитывая, что по окончании всех подрядов он должен получить 65 000. И так как Критский громко везде говорил, что он оставляет службу, то Серебряный столь же громко уверял, что это неправда, что он не так глуп, чтобы отказаться от 65 000, и что он готов прозакладывать в том не только деньги, но даже бороду свою! Что ж наконец вышло? Министр, к стыду своему, столь много славившийся верными своими заключениями и расчетами, ошибся. Хотя Критский в отставку не вышел, но получил пятью тысячами меньше, нежели как сказано было, т. е. досталось на его долю только 60 000! Вот вам тайны двора нашего, которые, я надеюсь, что в. с-ть, прочитав и посмеявшись, бросите в камин. А хорошо бы, если бы государю вздумалось (подобно тому, как в Кронштадте) прислать сюда генерала Горголи или равного ему в способностях, который взял бы к допросу министра Серебряного и некоторых других; многие бы тайны сделались известными!»
Первоначально в Николаеве Лазарев почувствовал себя «чужаком». Но, мало-помалу приглядываясь, понял, что немало на флоте людей, преданных делу, служащих за совесть. Таким обычно заказана была нормальная карьера, их взгляды и поступки отвергались окружением Грейга. И все же скоро, особенно в среде корабельных офицеров, почувствовали первые движения новой «метлы» на флоте. О том свидетельствовал капитан-лейтенант Серебряков в своем письме в столицу: «Назначением сего адмирала в начальники штаба Черноморского флота весь корпус здешних чинов чрезвычайно доволен, в особенности командиры судов, и как будто получили некоторым образом кураж и надежду на улучшение флота, и он, с своей стороны, отзываясь хорошо о знании службы черноморских экипажей, относительно флота находит скудность в снабжении судов и совершенного недостатка в портах. Приписывая таковые упущения от обер-интенданта здешнего флота, считает занятие сего места в настоящее время занимающим, как по характеру, так и по свойству его, к большому вреду службы».
|
|
Началось едва заметное улучшение флотской жизни. Эскадра в Севастополе все лето простояла на якоре. Корабли начали разоружаться. Неожиданно в середине ноября, загнав лошадей, в Николаев примчался царский курьер. Причиной были события, развернувшиеся на другом конце Черного моря.
Мир с Турцией, подписанный в Адрианополе, увенчал победу России при Наварине и стал благостным для нее и неприязненным для Англии и Франции.
Не успели просохнуть чернила подписанного договора, а бывшие союзники развернули поход против России.
Два года назад Лазарев покинул берега Средиземноморья, и с тех пор ветры политических бурь постепенно меняли свои румбы, направляясь к черноморским проливам. Англия с ее вечными интересами по-прежнему стремилась укрепиться на Балканах и Ближнем Востоке. И не только. С далеких берегов Темзы лорд Пальмерстон[86]с помощью своих агентов искусно направлял недовольство горцев по нужному руслу.
|
|
Французские власти со столь же отдаленных берегов Сены старались еще крепче держать в своих руках вожжи управления богатыми рынками Ближнего Востока и полностью поддерживали англичан в их политике подрыва позиций России в Черноморском бассейне.
Первый акт драмы по их сценарию разыгрался вначале на Балканах, в Греции. Воспрянувшая после многовекового ига страна эллинов, почуяв запах свободы, ринулась навстречу независимости не разбирая дороги.
Каподистрия понимал самостоятельность как всемерное укрепление своей власти президента.
Бунтарский дух в Архипелаге, где на каждом острове правили по своим законам, противостоял правительству в Афинах. Этим воспользовались англичане и французы и начали разжигать распри между греками. Их не устраивала сильная Греция под эгидой ставленника России Каподистрии. Вооруженные междоусобные схватки противников закончились убийством Каподистрии заговорщиками в Навплии.
После этого взоры Франции обратились к Египту.
В конце 1831 года египетский вассал Порты Мегмет-али, подстрекаемый Францией, выступил против своего властелина, турецкого султана Махмуда Второго. Разбив турецкое войско, он в короткий срок завоевал Сирию и двинулся к Дарданеллам. Впереди маячил Константинополь. Махмуд молил о помощи европейские державы. Англия не смогла найти охотников для этой миссии, да и не стремилась особенно к тому. Но жизненные интересы России требовали твердых гарантий для черноморских проливов. Поэтому правительство Николая I, обеспокоенное положением на юге, начало действовать еще до обращения султана. С целью умиротворения в Турцию и Египет выехал для переговоров генерал Н. Муравьев.
Гонец из Петербурга вручил Грейгу срочную депешу за подписью Меншикова: «Государю императору угодно, чтобы Черноморский флот был ныне же «как наипоспешнее» приготовлен к немедленному выходу в море, ежели бы обстоятельства сего требовали. Сообщая сию высочайшую волю вашему в. пр-ву к исполнению, имею честь покорнейше просить с возвращением отправляемого ныне к вам, милостивый государь, нарочного фельдъегеря почтить меня для доклада е. и. в. уведомлением о мерах, кои вы изволите по сему случаю принять, о времени, к которому может быть флот в готовности, и о тех именно судах, кои будут вооружаться».
«Совсем некстати такая новость, — заерзал Грейг. — Корабли все худые, парусина гнилая, припасов кот наплакал…» Как всегда, выручила Юленька.
— Еще чего, — вскричала она испуганно, прочитав депешу, — какой флот, где он? — Несколько минут она смотрела на побледневшего супруга, и постепенно женское чутье подсказало ей выход. Поглаживая растерявшегося мужа, она положила депешу на стол. — Ты совсем не в себе, мой милый, ты серьезно болен, тебе надобно отдохнуть, отпиши сегодня же об этом государю. — Юленька зло сверкнула глазами. — А флотом пускай займется этот увалень Лазарев. Благо он сам напрашивается в предводители.
Ответ из Петербурга не заставил себя ждать.
В середине ноября довольный Грейг пригласил начальника штаба.
— На основании высочайшей государя императора воли предписано вам, ваше превосходительство, наипоспешнее флот изготовить в море и возглавить оный для следования к Босфору. — Грейг охотно перекладывал свою ношу. — Надеюсь, ревностью и распорядительностью вашей успешно будет исполнено сие.
Несколько озадаченный неожиданным назначением, Лазарев покачал головой:
— Однако, ваше превосходительство, крайне неблагоприятное состояние кораблей, недостаток материалов, парусины и прочего заставляют просить о мерах экстренных.
Грейг нахмурил брови. Он имел точные сведения, что новый начальник штаба открыто поносит его любимцев: контр-адмирала Критского, правителя канцелярии Иванова, Метаксу, подрядчиков. Не жалует и его супругу Юлию.
От Грейга Лазарев поехал в Николаевское адмиралтейство. Перевернул вверх дном все склады и цейхгаузы в Николаеве, торопил чиновников, покрикивал на интендантов, через два дня выехал в Севастополь. В дороге размышлял.
Первым делом надо определиться с кораблями… Четыре линейных корабля, четыре фрегата. Лазарев перебирал в уме, — у того ветхий корпус, там гнилой рангоут. Предварительно прикинул: «Память Евстафия», — там подниму свой флаг. «Императрица Екатерина II», «Анапа», «Чесма». Из фрегатов можно взять «Архипелаг», «Варну», «Эриван».
Не меньше заботили люди. На флоте страшный некомплект служителей. В экипажах большинство рекрутов, только в нынешнем году поступило шесть тысяч, большей частью чуваши, черемисы, две тысячи поляков. Народ необученный, хилый. На иных кораблях и трех десятков старослужащих не осталось.
В Севастополе первым делом Лазарев собрал командиров кораблей, предназначенных в поход. Сначала потребовал представить назавтра подробный реестр по нехватке оружия, имущества, людей. С завтрашнего дня произвести необходимый ремонт на кораблях своими силами. Закончить килевание «Варны» на этой же неделе.
Всем будет разослано на днях правила приготовления корабля к бою. Сей регламент помог на «Азове» победить неприятеля.
Поход предстоял важный, с войсками на борту. Не исключались боевые действия, а экипажи состояли из молодых рекрутов. В считанные недели надо было сделать то, что обычно подготавливалось за годы.
Рутина и бюрократизм вновь стали непреодолимой преградой. Интендантство флота во главе с Критским тормозило отпуск денег, тут же воруя и беря взятки. И все это на глазах, а то и при попустительстве Грейга.
Через неделю к Лазареву наведался капитан Севастопольского порта Рогуля.
— Вчера получил предписание от обер-интенданта Критского о запрещении что-либо переделывать на судах, отправляемых в Босфор. Силою этого повеления я принужден буду остановить всякие переделки. — Он положил перед Лазаревым депешу Критского.
— Я требую то, что предписано мне государем императором, — ответил, еле сдерживая себя, Лазарев. Для Рогули всемогущий Критский оставался непререкаемым авторитетом. — В случае задержки или неисправности отвечать будете по закону.
Поздним вечером возмущенный Михаил Петрович сел за рапорт. Решил обратиться к самому Меншикову напрямую:
«…Явное препятствие обер-интенданта в изготовлении эскадры надежным образом и столь дерзкое усилие его препятствовать мне в выполнении высочайшей воли я доводил до сведения главного командира, но получил отказ… оправданиями обер-интенданта все остается по-старому и ничего не делается…»
Не проходило недели, чтобы Лазарев не сообщал командующему флотом о лихоимстве и произволе интендантов. Грейг отмалчивался — и это понятно — покрывал соумышленников…
Но одними рапортами кораблям не поможешь. Дневал и ночевал Лазарев в Адмиралтействе, разыскивал остатки имущества, боеприпасы.
Зима выдалась необычайно холодной. Каждый день, несмотря на непогоду, обходил корабли. Ночью бухты парили, сплошь покрывались туманом. Морозы доходили до пятнадцати градусов. У матросов воровали пайки, одевали худо. Начальник штаба взыскивал жестко, но не все было в его власти. Только напористость и знание дела преодолевали преграды. Корабли все-таки снарядили, экипажи подготовили, и в конце января эскадра была готова следовать к Босфору.
На рассвете 8 февраля в миссиях Англии и Франции в посольском квартале Константинополя возник переполох. Напротив окон английского и французского посланников на рейде Буюк-Дере под Андреевским флагом красовался восьмидесятичетырехпушечный русский линейный корабль. Спустя несколько минут из-за мыса показались второй, третий, четвертый… Спустя какой-нибудь час в бухте Золотой Рог реяли девять вымпелов русской эскадры.
Несмотря на раннее время, не сговариваясь, английский и французский посланники явились к рейс-эфенди, министру иностранных дел.
— На каком основании русская эскадра вошла в проливы? — единственный вопрос, который их волновал.
— Я и сам не пойму, — оправдывался рейс-эфенди. Еще месяц назад он договорился с русским посланником Бутеневым, что русская эскадра не будет входить в проливы, а расположится на рейде Сизополя. И Бутенев сообщал об этом в Севастополь. Рейс-эфенди держал специальный пароход, чтобы выйти навстречу русской эскадре, но на нем вдруг только вчера случилась поломка…
Раздосадованные посланники уговаривали рейс-эфенди немедленно отправиться за разъяснениями к султану. Они привыкли к довольно свободному общению с Махмудом Вторым.
Рейс-эфенди, однако, решил по-своему.
— Высочайший султан будет скоро на утренней молитве, отправимся к нему ближе к полудню…
Султану еще спозаранок командующий укреплениями Босфора генерал Ахмет-паша и главный военный советник султана доложили о появлении русской эскадры, и он сразу приказал вызвать рейс-эфенди…
Поглядывая на взволнованных посланников, Махмуд посмеивался про себя. «Ишь, волк и лисица. Один француз настропалил против меня негодного Мегмет-али и помогает ему всячески и кораблями, и пушками, и порохом. Второй хитрец — англичанин отказался помочь мне отстоять трон от непокорного египтянина. Теперь же, когда русские пришли на помощь, они засуетились».
— Русский сардар Николай прислал мне подмогу против неверного Мегмета. Хорошо. Он сделал это по нашей просьбе. — Махмуд прикрыл глаза. «Теперь-то французы заговорят по-другому».
И посланники заговорили о том, что Россия всегда была врагом высокой Порты.
Глаза Махмуда внезапно приоткрылись и сверкнули недобрым огнем.
— Когда человек тонет, он хватается и за змею.
Султан обратил взор на Ахмет-пашу.
— Поезжай к русскому адмиралу. Пускай пока уберутся в Сизополь. Мы дадим знать, когда они понадобятся.
Махмуд кивнул посланникам — прием окончен…
В своем дворце султан давал указания, а на борту «Евстафия» Лазарев принимал в салоне русского посланника в Константинополе действительного статского советника Аполлинария Бутенева и генерал-лейтенанта Николая Муравьева. И с тем и с другим Лазарев встречался впервые. С Бутеневым он уже был знаком заочно, по переписке. О Муравьеве знал понаслышке — император посылал его на фрегате «Штандарт» с миротворческой миссией в Александрию к Мегмету-али.
Перед уходом эскадры из Севастополя узнал, что фрегат «Штандарт» появился в Дарданеллах.
Муравьев и начал разговор:
— Повелением государя я прошлым месяцем был в Египте. Мегмет-али обещал, но на мир с султаном до сих пор не идет. Французы его подпирают оружием, флотом и советниками, цель одна — свергнуть султана. — Муравьев чеканил слова по-армейски. — Нынче султан направил к нему своего визиря на переговоры, не теряет надежды кончить дело миром. — Генерал остановился, заговорил Бутенев:
— Вам, Михайло Петрович, надобно все знать. Египетский паша считает султана предателем мусульман и поносит за позорный мир в Адрианополе. Отсюда истекает весь фанатизм и знамя, под которым Мегмет-али поднялся против султана Махмуда.
Муравьев, слегка нахмурившись, продолжал разговор:
— Вашему превосходительству предстоит узнать тонкости здешней политики. У турок есть чувствительные струны, которыми не следует играть. Вы имели предписание не входить в проливы без договоренности с Бутеневым? — Муравьев спрашивал напрямик.
Лазарев отвечал без натяжки, легко, но держал свою линию:
— Я не получал прямого указания не входить в проливы. У входа в Босфор на фелюге приходил комендант крепости, просил не входить без разрешения султана. Но поскольку я получал последнее уведомление от господина посланника быть беспременно в Константинополе поскорее, решил идти в Золотой Рог. К тому же свежий восточный ветер не позволяет эскадре подолгу дрейфовать, снесет на камни.
Воспользовавшись паузой, заговорил Бутенев:
— Рейс-эфенди просил меня от имени султана, чтобы эскадра не входила в Босфор. Он даже дал мне пароход, но тот, — Бутенев засмеялся, — к счастью ли, несчастью, вчера сломался, и я не смог вас предупредить.
— Так когда вы сможете уйти из Босфора? — настаивал Муравьев.
— Ваше превосходительство, нынче ветры противные, — лукаво улыбнулся Лазарев. — Потом, скоро сюда должен десант из Одессы прибыть, что с ним делать будем?
Бутенев, видимо, уже особенно не возражал против присутствия эскадры под окнами русской миссии.
— С минуты на минуту к вам пожалует посланец от султана, он наверняка вас отсюда попросит.
Лазарев настроился решительно и обратился к Муравьеву:
— Прошу вас, ваше превосходительство, довериться мне. Посланника султана я уломаю. Для дела же была бы польза в присутствии эскадры здесь. А там как Бог пошлет.
Муравьев, видимо, остался доволен решительностью Лазарева. Как человек военный, он принял его сторону.
Только-только катер с Муравьевым и Бутеневым отошел от трапа, послышался голос вахтенного офицера:
— Ваше превосходительство! Пароход под турецким флагом отвалил от пристани и идет к нам!
— Вижу, вижу, — проговорил Лазарев и, приосаниваясь, направился к трапу.
Учтиво, по-английски поприветствовав Ахмет-пашу и секретаря рейс-эфенди, Лазарев гостеприимно пригласил их вместе с толмачом в салон. Было видно, что Ахмет-паша старался скрыть удивление порядком, царившим на корабле, а отделка салона привела его в восхищение.
— Ваше превосходительство, — медленно начал турецкий генерал, давая возможность толмачу переводить. — Султан весьма благодарен вашему императору за присланную помощь, но просит, чтобы русская эскадра все же перешла из Босфора в Сизополь и там бы находилась. Мы дадим знать, когда потребуется ваша помощь.
Лазарев догадывался, чьи мысли высказывает Ахмет-паша. Еще в Севастополе не раз размышлял над этим.
Но он привык поступать по своему разумению, когда наверняка знал цену принятому решению. Тем более впервые представлял державу. Один неверный поворот штурвала, и корабль сядет на мель. Многое определяет верный маневр, вовремя сделанный. «Нынче вы, милейшие, будете по-другому вести разговор и с Мегметом-али, и с англичанами, и с французами. Сами потом поймете».
— Передайте высочайшему султану, что на кораблях совсем нет пресной воды, команды устали от сильных штормов, сейчас отдыхают, да и ветер нынче противный, надо ждать попутного, — лукаво проговорил Михаил Петрович.
Ахмет-паша, не без ухмылки, недоуменно развел руками: «Я, мол, понимаю, что поделаешь? Мы тоже люди подневольные». Обещал доложить все султану.
Узнав о решимости русского адмирала, французский посланник Руссен разъярился. Он потребовал от султана немедля удалить русских из Босфора.
Из рапорта Лазарева Меншикову: «Сего числа ветер хотя и был для него благоприятный, но я решился не оставлять еще Константинопольского пролива потому, что из бывшей вчерашнего числа конференции в доме нашего посланника с Ахмет-пашой видна явная нерешимость как султана, так и турецкого правительства, принять ли им великодушно предлагаемую помощь государя императора или на некоторое время отклонить оную и положиться на уверения французского посла, обещавшего склонить египетского пашу к примирению на предложенных Портою кондициях, уверения, сопровождаемые, впрочем, угрозами, состоявшими в том, что ежели турецкое правительство не откажется от предлагаемого содействия России, то французская эскадра войдет в Дарданеллы и будет способствовать Ибрагиму-паше продолжать свои завоевания, которые вопреки обещания Мегмета-али занял между тем Смирну…» Угрозы следовали одна за другой. Лазарев узнал, что Руссен еще раз объявил султану: «если Порта примет от нас какую-либо помощь, тогда английская и французская эскадры войдут в Дарданеллы» и падение Константинополя неизбежно.
«Ну что ж, мы люди военные, — без колебаний размышлял Лазарев, — понадобится, будем биться с теми и другими, спуску не дадим». Султан в смятении побаивался русских — как бы они навсегда не остались в проливах. С другой стороны, трон под ним зашатался.
Бутенев предупредил Лазарева — в Константинополе подняли голову противники султана. Угрожают сжечь русские корабли.
Лазарев срочно вызвал командиров кораблей.
— По сведениям, неприязненная султану партия грозится нашей эскадре. Потому надлежит усилить надзор, особо ночью, за всякими судами. Для того каждому кораблю выслать дежурную шлюпку с вооруженными матросами к флагману для ночного дозора. Приказ об этом получите сего же дня.
В первых числах марта Лазарева с Муравьевым и Бутеневым вежливо пригласил, в который уже раз, министр иностранных дел. Бутенев не сомневался в причине:
— Опять будет увещевать оставить проливы. Но мы ему гостинец припасли.
Рейс-эфенди приготовился к долгому разговору. Сообщил, что в Египет отправились уполномоченные Австрии, Англии и Франции требовать, чтобы Мегмет-али прекратил военные действия. Теперь-то уж наверняка он утихомирится и согласится на кондиции Константинополя.
— Посему высочайший султан с благодарностью к своему брату русскому царю просит покинуть проливы и перейти в Сизополь.
Бутенев терпеливо дослушал тираду рейс-эфенди.
— Ваше превосходительство помнит, вероятно, как высочайший султан испрашивал войска у нашего государя императора для обороны Константинополя?
Рейс-эфенди закивал головой.
— Так вот, нынче пять тысяч войска погрузились на корабли и со дня на день прибудут для защиты Константинополя.
Следом, не теряя нить разговора, Лазарев, взглянув на Муравьева, добавил:
— В таком случае, ежели наше войско расположится на берегах Босфора, так и нашей эскадре ни в коем разе отлучаться из пролива нельзя.
Выслушав толмача, рейс-эфенди смущенно проговорил, что дело приняло для него неожиданный оборот и он вынужден прервать переговоры.
— Мне требуется посоветоваться с диваном и доложить обо всем султану.
Через несколько дней все прояснилось. Из Александрии вернулась французская шхуна с посланником Оливье. Египетский паша отвергнул все предложения Порты и французов и решил добиваться своего силой оружия.
Настроение во дворце султана явно изменилось.
На борту флагманского корабля «Память Евстафия» появился вдруг сияющий Бутенев. Следом за ним слуга внес большой саквояж. Войдя в каюту Лазарева, он открыл его — там лежали золотые и серебряные медали.
— По повелению султана, ваше высокопревосходительство, — торжественно обратился он к Лазареву, — в ознаменование миролюбия эскадры русской медали выбиты. Оные предназначены для наград господам командирам и офицерам, на эскадре состоящим. Золотые — командующему, командирам и обер-офицерам. Серебряные — всем другим офицерам, гардемаринам, священникам.
Внимание султана радовало, но огорчали заботы непредвиденные. Критский оставался верным себе, провизия на исходе, подбирают последние крохи, а Севастополь помалкивает. Одно за другим уходят письма к Грейгу, а толку нет. Денег для закупки продуктов тоже не высылают. Спасибо туркам, выдали в кредит несколько тысяч пудов сухарей.
Пошла последняя неделя марта. В Босфоре появился отряд с десантом. Корабли перешли в подчинение Лазарева.
Морской десант — дело далеко не простое. Войска должно в порядке погрузить, в сохранности и безопасности перевезти морем, быстро и без потерь выгрузить на берег. Там его основная задача — сражаться с неприятелем. Раньше Лазарев высаживался с небольшим корабельным десантом в Данциге в 1812 году на короткий срок. Теперь он отвечал головой за успех тысячного десанта. Войска с оружием, пушки, припасы к ним, конница, запасы провизии — голодный солдат не боец. Все это надо сначала перегрузить с кораблей на средства доставки. Корабли сидят глубоко, впритык к берегу не подойдешь. Людей перевозили корабельными средствами — шлюпками, катерами, барказами. Пушки и снаряжение на специальных плотах. С плотов выгружаться должно на пристань. Все это надо соорудить. Быстро и надежно. Лазарев все предусмотрел и произвел в полном порядке. Войска и снаряжение были четко расписаны по плавсредствам, по времени высадки, определена ответственность и помощь каждого командира корабля. Нельзя было забывать и матушку-природу. Предусмотреть схватку с ней. Задует штормовой ветер, раскидает всю плавучесть, выбросит на камни, на мель, утонут люди, погибнет дело.
Через два дня на азиатский берег в строгом порядке, определенном командующим эскадрой, высадились войска 26-й пехотной дивизии с артиллерией, саперами, казачьими сотнями, егерями. На зеленых откосах Босфора запестрели белоснежные палатки русского лагеря. Впервые и единственный раз в истории.
Высадившиеся войска сразу же переходили в подчинение генерала Муравьева. Батальоны, роты, артиллерия, конница, саперы занимали предназначенные позиции, выходили на исходные рубежи в готовности к обороне и маршу. В турецких проливах русская военная сила — флот и армия — приобретала грозные очертания. Союзники — турки — понемногу приходили в себя, поднимали голову. Неприятель — египтяне — начал призадумываться, скрытые недруги, поеживаясь, меняли тактику, прикрываясь тогой миролюбцев.
Вместе с отрядом кораблей прибыл, переведенный по просьбе Лазарева с Балтики, лейтенант Корнилов[87]. Тепло встретил его у трапа боевой товарищ по «Азову» лейтенант Евфимий Путятин.
— Я тебя уже заждался вторую неделю. Пошли к адмиралу.
Лазарев не скрывал своего радостного настроения.
— Ну вот, и слава Богу, мы опять вместе. — Лейтенанты поняли, что имел в виду адмирал. Они были единомышленниками, у них одни жизненные ценности, и вместе они уже прошли огонь и воду. Усадив офицеров на диван, сказал: — Завтра фрегат «Ушаков» отправляется в Галлиполи. Муравьев посылает туда, с разрешения турок, своих офицеров для осмотра тамошних крепостей и приведения их в порядок на случай нападения египтян. — Лазарев встал и поманил лейтенантов к карте. — Наиглавнейшая задача — обозначить на карте якорные места, отмели, течения в Дарданеллах. Нанести на карту все укрепления азиатского и европейского берега, число орудий, калибр. Как и чем защищены. Сие все нужно, ежели египтяне атакуют Дарданеллы. — В балконную дверь теплый ветер доносил вечернюю перекличку с башен минаретов. — Такой случай больше может и не выпасть. А там, как знать, быть может, и нашему флоту ваши выкладки пользу принесут. Турки, они народ переменчивый.
Между тем дальнейшие события развивались довольно быстро.
Спустя две недели на рейд Константинополя прибыл из Одессы третий отряд русских кораблей. Он доставил еще пять тысяч десантных войск. Высадка прошла споро, без задержек, учитывались ошибки первой высадки войск. На берегу всюду, куда ни взгляни, раскинулись палатки военного лагеря. Целый корпус — десять тысяч.
На Буюкдерском рейде под стенами Константинополя развевались вымпелы двадцати пяти кораблей эскадры Лазарева. Из них десяток линейных, четыре фрегата, корветы, бриги, бомбардиры. Впервые Лазарев почувствовал потребность двух пароходов в составе эскадры. Они неподвластны ветру. Это великое преимущество перед парусом.
На юте фрегата «Евстафий», наблюдая за окончанием высадки, неспешно прохаживались Муравьев и Лазарев. Разглядывали в подзорные трубы снующие между берегом и кораблями сотни шлюпок, катеров, барказов, зафрахтованных купеческих судов.
Рядом с высоким генералом, широколицым, с непременными усами, Лазарев, проигрывая в росте, брал крепко сколоченной коренастой фигурой с короткой и аккуратной прической. Отличала его и походка — слегка вразвалку, легкая, но упругая, с твердой поступью.
— А что, нынче Босфор-то на крепком замке, — проговорил, озирая берега пролива, Муравьев.
Лазарев хитровато сощурил глаза:
— Главное, ключики-то от замочка в руках русских. И нам их подарили добрые соседи.
В самом деле, заняв доминирующее положение в проливах, войска совместно с эскадрой обеспечили безопасность Турции и неуязвимость России с юга. Это-то и заставило правительства Англии и Франции срочно принять меры для прекращения вооруженного конфликта между Мегметом-али и султаном, — дальнейшее обострение положения могло привести к войне, а Россия занимала весьма выгодные позиции для ее ведения.
Утром на следующий день Муравьев прислал адъютанта, просил срочно подъехать. Встретил Лазарева необычно тепло, как равного по положению:
— Махмуд совсем приободрился, вчера он наблюдал из дворца наши войска. Ему неймется посмотреть их вблизи, по-хорошему. Просит устроить что-то вроде смотра-парада. Турки, они любят показываться, но нынче у них повода нет. Давайте их порадуем.
— Что же, замысел добрый, — согласился Лазарев, что-то соображая. — Сначала посмотрим эскадру, а потом устроим парад на берегу. Заодно и я свой морской батальон снаряжу от эскадры. Оркестр и все такое.
— До послезавтра управимся?