Колонизация Западной Африки и бассейна Конго.
К моменту начала активной фазы колонизации западные африканские территории были еще очень слабо освоены европейцами, в первую очередь по причине сложных природно-климатических условий, и иностранное присутствие там было представлено, по существу, редкой цепью колониальных пунктов, протянувшейся вдоль побережья. За новые приобретения здесь конкурировали главным образом Британия, опиравшаяся на базы во Фритауне, Лагосе и Гамбии, и Франция, которая намеревалась распространять экспансию с северного направления, стремясь создать сплошную полосу владений, в идеале простирающуюся до акватории Индийского океана. [21] Помимо этого, к колониальной гонке активно подключились совсем недавно получившая государственный суверенитет, но весьма динамично развивающаяся Бельгия и Германия. Причем что касается последней, то поначалу ее политика в отношении заморских приобретений была довольно оригинальной, и это объяснялось преимущественно “континентальным” образом мышления тогдашнего канцлера Отто фон Бисмарка. Как отмечал в своих мемуарах кайзер Вильгельм II (в описываемый период еще не занимавший трон),
“Когда князь вступил на путь первых колониальных приобретений (Малый и Большой Попо, Того и т.д.), я, по его просьбе, ориентировал его по поводу того настроения, которое тогда царило в обществе и во флоте, и обрисовал то воодушевление, с каким немецкий народ приветствовал новый путь. По поводу моей информации князь заметил, что дело не заслуживает такого внимания. Позже я часто говорил с ним о колониальном вопросе и всегда встречал его желание использовать колонии скорее как объект торговли или обмена, чем извлечь из них выгоду для отечества или использовать для доставки сырья.
Я обращал внимание князя на то, что купец и капиталист начали энергично развивать колонии, и соответственно с этим, как я знал из ганзейских кругов, рассчитывали на защиту флота. Поэтому, говорил я, надо позаботиться о своевременном сооружении флота, чтобы немецкие ценности не остались беззащитными за границей. Князь уже развернул германский флаг на чужбине; за этим флагом стоит народ, но за ним должен стоять и флот. Князь, однако, оставался глух к моим словам… колонии должны быть защищены собственными силами.”[22]
В конечном итоге, такая двойственность подхода к вопросу имела и достаточно разнонаправленные эффекты. С одной стороны, страна достигла в колониальной гонке меньших успехов, чем на самом деле могла бы, плюс несколько потеряла в темпах развития торгового и военного флотов. С другой, именно выработанная Бисмарком система взглядов позволила Германии в 1890 году осуществить обмен африканского архипелага Занзибар на имевший важное стратегическое значение остров Гельголанд в Северном море, ранее принадлежавший британцам. По иронии судьбы, инициатива в этом обмене исходила как раз от Вильгельма II и его канцлера Лео фон Каприви, в то время как Бисмарк выступил с критикой такого решения. Что же касается Западной Африки, то в 80-е – 90-е годы XIX века Германии удалось вклиниться между британскими и французскими колониальными владениями, заняв Того и Камерун.
Тем временем бельгийский король Леопольд II, крайне заинтересованный в приобретениях в регионе, но не имевший столь значительных ресурсов, как конкуренты, решил сразу ввести вопрос в юридическое поле, инициировав созыв осенью 1876 года в Брюсселе международной географической конференции по проблемам исследования и освоения Африки. Ее решением была создана Африканская международная ассоциация, призванная формально заниматься научными и гуманитарными проектами на “Черном континенте”, но на деле являвшаяся инструментом проведения в жизнь колониальной политики, в первую очередь бельгийской. В итоге в течение пяти лет под прикрытием деятельности Ассоциации и при активном участии известного британского исследователя Генри Мортона Стэнли, бельгийская корона приобрела обширные владения в бассейне реки Конго, основала там 22 фактории и заключила с вождями местных народов 450 договоров об установлении бельгийского протектората.[23] При этом бельгийская политика в новых колониальных владениях отличалась крайней жесткостью и имела формы самой беззастенчивой эксплуатации, что отнюдь не шло на пользу репутации Леопольда II, и без того слывшего “королем-дельцом”.
В свою очередь, Британия, немало обеспокоенная не только германскими и бельгийскими успехами, но еще и активным продвижением в Экваториальную Африку французов, решила потеснить конкурентов, используя в качестве временного партнера не участвующую в активном колониальном процессе, но еще сохранявшую давние владения в регионе Португалию. В 1882 году португальцы направили в адрес Африканской международной ассоциации протест в связи с захватом земель, на которые Португалия имеет исторические права, а двумя годами позже был подписан англо-португальский договор, согласно которому Британия признавала за партнером значительную часть прибрежной полосы западноафриканского побережья в обмен на предоставление британским подданным на данных территориях того же объема прав и привилегий, что имелись у португальских подданных. [24] В перспективе это отрезало бельгийские владения в Африке от моря и создавало большую угрозу позициям Франции в бассейне Конго, так что все прочие участники колониальной гонки, включая Германию, со вполне понятным единодушием признавать законность договора отказались. Таким образом, сложилась ситуация, в которой британцам грозила политическая изоляция, в то время как перед их конкурентами замаячил зримый уже призрак экономической блокады колоний. Разрядка наступила в 1884 году по инициативе Германии, Франции и Португалии, предложивших урегулировать спорные вопросы в рамках международной конференции, состоявшейся зимой 1884-85 гг. в Берлине. В ходе нее все заинтересованные стороны закрепили статус-кво, признав состоявшиеся захваты и разграничив сферы влияния. Кроме того, участниками соглашения был сформулирован принцип “эффективной оккупации”, допускавший в случае недостаточной способности владельца колонии осваивать ее богатства активное привлечение к этому процессу других иностранных партнеров и их представителей. Что же касается англо-португальского договора, то он был аннулирован постольку, поскольку с подписанием новых договоренностей британский интерес в регионе в общем остался соблюден.
Колонизация Восточной и Юго-Восточной Африки.
Территории Восточной Африки, очень удобный доступ к которым появился у европейцев с открытием Суэцкого канала, также стали ареной напряженной конкуренции между все теми же игроками, к числу которых подключилась еще и Италия. Наверное, наибольшие амбиции в регионе, а именно в тропической его части, имела Германия, причем, как уже говорилось выше, в правительственных кругах не имелось единой точки зрения относительно колониальной политики. Отто фон Бисмарк и его сторонники старались вкладывать как можно меньше средств в это направление и рассматривали колонизацию Африки главным образом с точки зрения дипломатического торга с другими державами и перенацеливания потока германской эмиграции с американского континента на африканский, что с чисто практической точки зрения было куда выгоднее. Другая же группировка, напротив, стремилась как можно больше интенсифицировать процесс, и наиболее ярким ее представителем являлся основатель “Германского восточно-африканского общества” Карл Петерс. С его точки зрения имелись все предпосылки для того, чтобы создать на огромных еще не занятых землях Африки мощное германское колониальное владение, по своей важности равноценное значению Индии для Британской короны.[25] С 1884 и по 1893 год Петерс со своими компаньонами активно действовал в тропической Восточной Африке, и во многом благодаря его стараниям Германия получила именно там наиболее обширные и стратегически значимые колонии. Однако на этом пути германские колонизаторы встретили противодействие своих британских коллег из “Имперской восточноафриканской компании”, плюс настороженное отношение со стороны бельгийцев и французов, также имевших интерес в этой части материка. В 1886 году были сделаны первые шаги на пути урегулирования взаимных претензий и четкого разграничения сфер влияния, однако начавшееся двумя годами спустя мощное восстание объединившихся с арабами банту задержало реализацию этого плана. Лишь летом 1890 года, с подписанием т.н. “Гельголандско-занзибарского соглашения” границы колоний были окончательно определены. Причем в самой Германии признание за британской стороной Занзибара, Уганды и султаната Виту в обмен на Гельголанд было встречено значительной частью общественности с негодованием, в то время как на самом деле страна оказалась в выигрыше, получив в свои руки стратегически важный пункт, открывающий выход в Северное море и являющийся естественным бастионом, защищающим Германию от возможной угрозы со стороны британского и французского флотов, что полностью оправдалось затем в ходе двух мировых войн. Кроме того, значение Занзибара, во всяком случае, в мирное время, было не таким уж высоким. Как справедливо отметил в своих мемуарах кайзер Вильгельм II, “Я знал, что с расцветом Танга, Дар-эс-Салама и прочих колоний у берегов Африки упадет значение Занзибара как главного порта для сбыта. Ибо, как только в этих местах будут устроены достаточные приспособления для приема и загрузки торговых судов, уже не нужно будет перевозить товары из глубины страны в Занзибар, чтобы там снова их перегружать, а можно будет грузить эти товары непосредственно в новых гаванях. Таким образом, я был убежден, что обмен для нас приемлем, и что нам предоставляется хорошая возможность избежать трений с Англией из-за колоний и уладить с ней дело полюбовно.”[26]
Что же касается британцев, то для них главной головной болью являлось не только и не столько усиление Германии в тропической Восточной Африке, сколько французские притязания на северо-востоке. Мало того, что Франция приобрела в 1862 году Джибути, благодаря чему получила возможность контролировать вход в Красное море, так еще и увеличилось влияние этой страны в Эфиопии, что для Британской империи было совершенно неприемлемо. Поэтому, в силу физической невозможности быть первыми везде, британцы создали французам противовес, поддержав итальянскую экспансию в Эритрее, Эфиопии и Сомали, а сами сосредоточились на усилении контроля над Суданом, где с 1881 года разрасталось к тому же восстание махдистов. Его подавление растянулось на 17 лет, причем под занавес, осенью 1898 года, между Францией и Британией все же едва не произошел вооруженный конфликт из-за Фашоды. По счастью для обеих сторон, конфликт удалось разрешить дипломатическим путем, и британцы сохранили полный контроль над долиной Нила, в то время как французы получили некоторые уступки в Центральной Африке.[27]
Единственной же европейской державой, потерпевшей в Африке крупную неудачу, стала Италия, колониальные устремления которой активно подогревались британцами. Получив от последних в 1885 году стратегически важный порт Массауа, итальянцы попытались с помощью силы оружия захватить Эфиопию, но это предприятие закончилось провалом. Причин тому было множество. Во-первых, эфиопская армия представляла собою многочисленную, неплохо организованную и хорошо по местным меркам вооруженную силу, предельная численность которой приближалась к 150 тысячам человек.[28] Во-вторых, итальянцам при проведении операции предстояло решать очень сложную задачу снабжения, поскольку основной базой для них являлся Неаполь и своевременная доставка необходимых грузов в полном объеме, особенно с учетом нехватки транспортных кораблей, зачастую была проблематичной.[29] Далее, руководство войсками оставляло желать лучшего, равно и боевой дух солдат не всегда был на высоте. Если в оборонительных боях за укрепленные пункты итальянцы неизменно одерживали верх за счет технического превосходства, то в наступлении и на открытой местности часто терпели поражения перед лицом решительно атакующих и почти нечувствительных к потерям эфиопов. Материальная часть оружия, состоявшего на вооружении итальянцев, вызывала ряд нареканий и нередко выходила из строя. Наконец, тяжелый климат также являлся серьезной помехой, и по одной только этой причине армия теряла заболевшими на стадии акклиматизации до 15% прибывающего на театр военных действий личного состава.[30] В силу указанных причин неудивительно, что итальянское командование везде, где только можно, пыталось решать поставленные задачи не грубой силой, а подкупом представителей местной элиты, а в составе войск на передовой неуклонно рос процент бойцов, набранных из представителей африканских народностей, так что в некоторых частях лишь одни офицеры имели итальянскую национальность. Так что несмотря на то, что в итоге Италия сделала достаточно серьезные приобретения в Восточной Африке, неудача в Эфиопии серьезно пошатнула международный престиж страны и обнажила ряд серьезнейших проблем в организации военного дела, оставшихся актуальными и позднее, даже в период Великой войны.
Колониальные процессы в Южной Африке.
К середине XIX века южная часть африканского континента являлась наиболее освоенной европейскими колонистами и представляла собой очень удобный и перспективный плацдарм для дальнейшей экспансии вглубь материка. Показательно, что к моменту активизации колониальных процессов три четверти от общего числа всех европейских поселенцев в Африке проживала именно в этом регионе.[31] Однако же там с самого начала присутствовал и серьезный потенциальный источник конфликта, выражавшийся в столкновении интересов британских колонистов и проживавших в Трансваале и Оранжевой Республике буров, которые являлись в основном потомками голландских колонистов, уже утратившими всякую связь с метрополией. При этом государства буров являли собою совершенно уникальные образования, сочетающие парламентскую демократию для белых и рабство для цветного населения, преимущественно фермерский патриархальный образ жизни и преобладающий менталитет, свойственный скорее теократиям. Общая численность белого населения в обеих республиках не превышала при этом 160 тысяч человек.[32] Уже в 60-е годы британские владения в Капской колонии, Басутоленде и Натале представляли для буров известную проблему, препятствующую дальнейшему продвижению на восток, а после того, как в 1867 году в долине реки Оранжевая были обнаружены первые в Южной Африке богатейшие залежи алмазов, интерес британцев к бурским территориям принял уже откровенно плотоядный характер. В 1877 году, воспользовавшись войной Трансвааля против зулусов, англичане заявили об аннексии республики, но при этом сами втянулись в противостояние с зулусами. Поскольку буры отчетливо сознавали угрозу со стороны последних, они дождались, пока чаша весов склонится на сторону Альбиона, и лишь затем подняли восстание, завершившееся полным успехом и признанием по Лондонской конвенции 1884 года независимости Трансвааля, ограниченной лишь запретом заключать без британского ведома договора с другими державами, за исключением Оранжевой республики.[33]
Тем не менее, было ясно, что долго такой мир не продлится, особенно с учетом того, что потерпев неудачу на полях сражений, англичане развернули на территории бурских республик мирную “ползучую экспансию”. Главным ее инструментом стали поселенцы-ойтландеры, не имевшие, конечно, политических прав, которыми располагали граждане республик, но осуществлявшие при этом весьма бурную экономическую деятельность. Их активно поддерживали влиятельные представители британской финансовой и политической элиты, среди которых особенно выделялся Сесиль Джон Родс, автор амбициознейшего плана строительства трансафриканской железнодорожной магистрали Каир – Кейптаун, ввод которой в эксплуатацию однозначно делал бы империю доминирующей силой на континенте. Благодаря усилиям этого и других предприимчивых сынов Альбиона, уже к середине 90-х годов в руках ойтландеров оказалось более половины всех частных земель и около 80% недвижимости на территории бурских республик, а также почти вся горнодобывающая промышленность, включая большинство месторождений алмазов.[34]
В сложившихся непростых условиях бурам не оставалось ничего иного, кроме как искать поддержку вовне, и такую силу они нашли в лице Германии. К тому времени немцы получили в свои руки, помимо колоний в Юго-Восточной Африке, еще и обширные территории на юго-западе, где германские и бурские колонисты взамодействовали самым тесным образом. Помимо этого, сознавая важность для Трансвааля внешней поддержки и необходимость создания противовеса британцам, германское правительство предусматривало в перспективе установление тесных экономических связей с бурскими колониями, вплоть до регулярных поставок тем самых современных видов вооружений. Видя эту опасность, англичане поспешили занять Бечуаналенд и Родезию, совершенно изолировав территорию буров, но те все же оставили за собой возможность поддерживать прямой контакт с германскими владениями посредством введенной в 1894 году в эксплуатацию железной дороги, проходящей через территорию португальского Мозамбика. С учетом этого, а также в силу того, что в середине 80-х годов в Трансваале были обнаружены богатейшие месторождения золота, Лондон решился взять прямой курс на войну. Оставалось лишь найти приличествующий случаю повод, но и об этом британцы заблаговременно позаботились. В сентябре 1899 года, перед самым началом англо-бурской войны, министр колоний Великобритании Джозеф Чемберлен писал высшему комиссару по делам Южной Африки Альфреду Милнеру следующее:
“Мы должны сыграть по правилам, и прежде чем мы выдвинем дальнейшие требования, мы должны испробовать все возможные предложения о предоставлении ойтландерам избирательных прав и получить от буров полный отказ принять их. Тогда мы предъявим наши дальнейшие требования и начнется война. Но прежде, чем мы пойдем на это, мы должны иметь в Южной Африке достаточные вооруженные силы для обороны до тех пор, пока туда не будут доставлены наши основные воинские контингенты.”[35]
В свою очередь германский кайзер, сознавая все риски, связанные с подобным ходом событий, делал все возможное, чтобы предотвратить столкновение. В одном из своих частных писем российскому императору Николаю II он прямо заявлял: “Что бы там ни случилось, я никогда не позволю англичанам раздавить Трансвааль.”[36] Таким образом Южная Африка превратилась в плацдарм, на котором европейские колонисты впервые на этом континенте должны были вступить в схватку не с коренными народами, а между собой.
Что же касается континента в целом, то к началу XX века его колонизация европейцами была осуществлена практически полностью. В 1899 году единственными сохранившими независимость территориями на нем оставались лишь Марокко, Эфиопия и две бурские республики.