Когда я спросил в КГБ, откуда они узнали о предательстве Гордиевского, то в ответ услышал историю, мало похожую на правду. В марте 1985 года телефонистка советского посольства в Лондоне, дожидаясь на остановке автобуса, вдруг заметила Гордиевского, выходящего из дома с группой людей, «очень напоминавших по внешнему виду британцев». Она решила, что все это очень странно, и сделала заявление. За Гордиевским установили слежку и в результате сфотографировали его в тот момент, когда он встречался с офицерами МИ-6. Мне также сказали, что позднее эта женщина была отравлена МИ-6, поскольку британцы опасались, что она опознает Гордиевского как шпиона. Эта история абсурдна. Если бы у КГБ имелись на руках такие козыри, как фотографии, то они бы их предъявили Гордиевскому сразу же по прибытии в Москву. Как бы то ни было, таково официальное объяснение КГБ. Что касается неофициальных, то один из бывших помощников Крючкова сказал мне, что история про телефонистку — чистой воды вымысел. Гордиевского раскрыл источник, получавший деньги от КГБ, сказал он, и «это был не Эймс».
Во время нашего интервью в Англии Гордиевский сказал, что до сих пор не верит в то, что был предан кем-то из английской разведки. «За то, что случилось со мной, несёт ответственность г-н Эймс, — утверждал он. — Разве бывают такие совпадения: в день, когда я получил телеграмму с приказом вернуться в Москву, КГБ заплатил г-ну Эймсу кругленькую сумму в 50 тысяч долларов — в том числе и за мою голову?»
Кто раскрыл личность Гордиевского? Дебаты продолжаются и по сей день, но о том, какая участь бы его ожидала, если бы вовремя не подоспела помощь, двух мнений быть не может. Премьер-министр Маргарет Тэтчер приказала МИ-6 в июле 1985 года держать побег Гордиевского в тайне. Именно поэтому ЦРУ и не знало о том, что его вызывали в Москву и держали под домашним арестом, до тех пор, пока в августе на их сторону не перебежал Виталий Юрченко, сообщивший о Гордиевском Рику и другим допрашивавшим его лицам. Согласно отчётам, позднее опубликованным в британской прессе, основная причина решения Тэтчер утаить факт бегства Гордиевского заключалась в ее нежелании поставить СССР в неловкое положение. Михаил Горбачёв был избран генеральным секретарём всего пять месяцев назад, и Тэтчер не хотела препятствовать его усилиям в области реформ. Ее готовность играть в молчанку, однако, не уменьшила ярости председателя КГБ Чебрикова. Он желал знать, каким образом МИ-6 удалось выкрасть и.о. резидента КГБ с оживлённой улицы в центре Москвы среди белого дня, учитывая, что тот подозревался в шпионаже в пользу британцев. Чебриков потребовал разъяснений от Крючкова, а шеф Первого главного управления, в свою очередь, обрушился в гневе на генерала Грушко. Последовавшие за этим события многое говорят о том, как делается политика внутри Кремля. До сих пор это не становилось достоянием общественности. сведения почерпнуты из интервью, взятых мной у двух офицеров КГБ в отставке, работавших с Крючковым. В целях их безопасности имена не будут названы.
|
|
Когда политбюро поставило вопрос о побеге Гордиевского, Чебриков и Крючков свалили всю вину на второе главное управление — подразделение КГБ, отвечавшее за внутреннюю безопасность и контрразведку. Но в действительности никто из Первого главного управления не сообщал второму, что Гордиевский подозревается в шпионаже и что возникла необходимость расследования. Об этом Первое главное управление умолчало. Все предпочли забыть о том, что в день побега за Гордиевским следили люди Грушко. Политические игры были в разгаре. В конце 1984 года стало очевидно, что здоровье Константина Черненко ухудшается и он больше не сможет исполнять обязанности генерального секретаря партии. Началась борьба за власть. Несмотря на то, что председатель КГБ Чебриков всегда был сторонником жёсткой партийной линии, он правильно предположил, что следующим генеральным секретарём будет реформатор Горбачёв, и КГБ всем своим авторитетом поддержало его, что было отмечено в нескольких газетных публикациях того времени, а позднее в книгах. После избрания Горбачёва он ввёл Чебрикова в политбюро, исполнив его давнишнюю мечту. Чебриков как председатель КГБ контролировал работу в целом 16 управлений. Каждое из них возглавлял честолюбец, горевший желанием занять его место. Несмотря на то что Крючков был наименее популярен среди всех этих разнокалиберных руководителей в КГБ, Горбачёву он нравился, и Чебриков прочил Крючкова на своё место. Именно эти связи и спасли Крючкова и Грушко от дисциплинарных взысканий из-за бегства Гордиевского. В официальном рапорте, поданном в политбюро, утверждалось, что Гордиевский улизнул по причине халатности второго главного управления, несмотря на то, что оно не имело к этому делу ни малейшего отношения.
|
|
«Побег Гордиевского был страшным позором. Было решено, что в дальнейшем ни одному шпиону не предоставится подобная возможность», — сказал мне отставной помощник Крючкова. По его словам, Чебриков и Крючков вкратце проинформировали Горбачёва об Эймсе. Но они не назвали ему подлинное имя источника. Горбачёву было сказано, что КГБ успешно внедрил в ЦРУ «крота» и что этот «крот» назвал имена ряда предателей.
|
|
Летом 1985 года Владимир Зайцев и его товарищи по группе «Альфа», успешно похитившие 9 июня Адольфа Толкачёва из его собственной машины, получили приказ приготовиться к новой серии тайных арестов. Именно в разгар этой заварухи Виталий Юрченко переметнулся в Риме на сторону противника.
Дезертирству Юрченко посвящены по крайней мере две книги, однако и по сей день следователи ФБР и ЦРУ спорят о том, являлся ли он настоящим перебежчиком или это была часть хитроумного плана с внедрением двойного агента, целью которого было одурачить Соединённые Штаты и отвести подозрения от Эймса. В этой дискуссии явно недоставало участия КГБ. Здесь я привожу версию Советов в том виде, в каком мне ее поведал Черкашин.
1 августа Черкашин, находившийся в советском посольстве в Вашингтоне, получил срочное послание за подписью Крючкова. В нем говорилось, что Юрченко исчез в Риме и следует полагать, что он дезертировал. Остальная часть телеграммы, по словам Черкашина, была посвящена тому, как оградить Эймса от опасности. Несмотря на то что Юрченко в последнее время участвовал в руководстве тайными операциями КГБ, мишенью которых являлись США и Канада, в телеграмме Крючкова говорилось, что перебежчик не входил в жёстко контролируемый круг офицеров, занимавшихся Эймсом. Однако нельзя было исключить возможность, что до Юрченко докатились какие-то слухи. «Крючков дал мхе в своей телеграмме два указания, — вспоминал Черкашин, — я должен был сообщить Эймсу, что КГБ готово организовать ему побег из Соединённых Штатов, если он того захочет. Мы были готовы повторить в Вашингтоне то, что британцы провернули в Москве с Гордиевским! Крючков также велел мне решить, есть ли необходимость засылать в США спецгруппу для того, чтобы заставить Юрченко замолчать. Из послания я понял, что Крючков готов дать добро на немедленную ликвидацию Юрченко, даже несмотря на то, что он находился под защитой ЦРУ и Соединённых Штатов».
Черкашину предписывалось войти в контакт с Эймсом как можно скорее, но Эймс был занят допросом Юрченко и не приходил на встречу со своим связным в течение трех-четырех дней. «Когда Эймс сообщил нам, что ему поручили допрашивать Юрченко, стало ясно, что он (Эймс) не думает, что со стороны перебежчика ему что-то угрожает. Поэтому мы не стали обсуждать с ним планы побега и другие предложения Крючкова».
Черкашин рассказал, что Крючков оказался в крайне сложном положении из-за бегства Юрченко и оно нанесло КГБ значительный моральный ущерб. Несколько недель спустя Юрченко позвонил Черкашину. «Он спросил меня, чего ему следует ожидать, если он вернётся домой, в Советский Союз, — рассказывал Черкашин. — Я связался с Крючковым, и тот велел сказать Юрченко все что угодно, лишь бы заполучить его обратно». С точки зрения Черкашина, принятое Юрченко 2 ноября решение о возвращении не было спонтанным, как его часто рисуют в американской прессе. Черкашин сказал: «мы не раз обсуждали такую возможность по телефону». Именно во время этих звонков Юрченко впервые заговорил о том, что был похищен ЦРУ и накачан наркотиками. «Я заверил его, что мы осознаем все коварство ЦРУ и что по возвращении на родину его встретят, как героя. Все будет прощено».
В то время как Юрченко с его стражем из ЦРУ завершали обед в ресторане Джорджтауна, за углом перебежчика "поджидала" машина, чтобы тут же сорваться с места. «Андросов и я расцеловали Юрченко, сжав его в объятиях. Мы встречали его с геройскими почестями. Крючков лично одобрил подобное представление». Тем временем Юрченко окружили вооружённые охранники. «Я сказал ему: "Виталий Сергеевич, эти люди здесь с тем, чтобы защитить вас. Нам обоим известно, что ФБР способно на все, лишь бы вы вновь оказались у них в руках, — даже вломиться на территорию посольства"». «Он поблагодарил меня, хотя прекрасно знал, что происходит на самом деле, — вспоминал Черкашин. — А теперь я доверю вам огромную тайну. В ночь возвращения Юрченко я получил ещё один приказ за подписью Крючкова, уполномочивающий меня организовать «самоубийство» Юрченко в том случае, если он решится на повторный побег. Он не должен был уйти от нас живым ещё раз».
Согласно Черкашину, Юрченко заявил, что «возвращается домой не с пустыми руками». Юрченко сообщил Андросову и Черкашину, что узнал имя нового предателя, работавшего в КГБ. Агент ФБР нечаянно проронил в разговоре, что Бюро завербовало ещё одного информатора в советском посольстве.
«Помню, я ещё подумал: "Ну Юрченко, ты профессиональный предатель, — рассказывал Черкашин. — Прежде чем перебежать на сторону американцев, собрал все доступные ему ценные сведения в КГБ, чтобы сдать своих товарищей новым друзьям. А решив вернуться обратно, постарался выведать как можно больше о работе ЦРУ и ФБР, чтобы предать на этот раз их". Меня от него тошнило».
Впоследствии я спрашивал федеральных следователей, намеренно ли Юрченко сообщили во время допросов имя советского источника. Мне сказали, что нет. Агент ФБР допустил ошибку, проговорившись, что Бюро недавно завербовало нового агента под кодовым именем Глэйзинг.
После возвращения Юрченко в Москву Глэйзинга вернули домой, арестовали и допрашивали в течение нескольких дней. Однако в конце концов отпустили без всяких объяснений. Он до сих пор живёт в Москве, и ни ФБР, ни ЦРУ не известно, почему он избежал наказания. Пиковая ситуация, возникшая во время допросов, до сих пор была известна лишь узкому кругу лиц. Мне сказали, что агент ФБР, навлёкший угрозу на Глэйзинга, также остался безнаказанным. К ноябрю 1985 года, когда Юрченко перебежал обратно к Советам, в КГБ уже знали о Глэйзинге. Эймс включил имя Глэйзинга в список, представленный им КГБ 13 июня.
Черкашин сказал, что спустя несколько часов после возвращения Юрченко он получил ещё одну срочную телеграмму от Крючкова. «мне были даны инструкции взять по одному офицеру из всех наших четырёх направлений работы и приставить к Юрченко в качестве "почётного караула"». Черкашин поначалу решил, что это самый глупый приказ из всех, что ему только доводилось читать, но к концу письма его мнение изменилось: это было великолепно. Идея почётного караула заключалась в том, чтобы вывезти из Штатов шпиона ЦРУ Валерия Мартынова, не возбудив при этом подозрений ФБР или ЦРУ. Он должен был войти в четвёрку почечных стражей». Крючков опасался, что, если Мартынову прикажут вернуться в Москву, он сбежит. «Нам был не нужен ещё один побег в стиле Гордиевского», — сказал Черкашин. Всю ночь перед запланированным возвращением Юрченко в СССР Черкашин не сомкнул глаз. «меня беспокоил не Юрченко. Меня беспокоило то, что ФБР раскусит наш замысел и воспрепятствует вывозу Мартынова из США в Москву. Я боялся, что они перехватят его».
Мартынов поднимался за Юрченко по трапу самолёта, который должен был в тот день, 6 ноября, доставить их в Москву. «Мартынов понятия не имел о том, что его арестуют, как только их самолёт приземлится в аэропорту Шереметьево. Потом нам рассказывали, что Крючков был так доволен, что даже наградил остальных членов почётного караула — и это несмотря на то, что они никак не участвовали в этих событиях!»
По словам Черкашина, Юрченко определённо был предателем. Однако сомнительно, чтобы его утверждения в какой-то мере смутили упрямцев в ЦРУ и ФБР, упорно продолжавших верить, что Юрченко являлся частью ловкого плана, к которому прибег КГБ в целях спасения Эймса. «Виталий Юрченко — типичный сукин сын, — сказал генерал Борис Соломатин в ответ на мой вопрос. — Не помню ни одного случая, когда бы подтвердилось похищение советских людей американцами… Такого не бывает, и не потому, что американские спецслужбы состоят исключительно из добропорядочных людей, не способных на подобный поступок. Они просто опасаются ответных действий, и правильно делают».
А вот что думает по этому поводу Олег Гордиевский: «Сама идея о засылке Юрченко ради того, чтобы защитить Эймса, — полная чушь. КГБ никогда бы не позволил Юрченко выболтать информацию — а именно это он и сделал — ради спасения какого-то Эймса, которому, кстати, в то время не угрожала серьёзная опасность».
Юрий Швец, бывший майор КГБ, работавший в советском посольстве в Вашингтоне в то время, когда Юрченко вернулся в СССР, сообщил мне во время интервью, а в 1994 году написал в своей книге «Вашингтонская резидентура: моя жизнь шпиона КГБ в Америке», что, по словам офицера КГБ, допрашивавшего Юрченко в Москве, по возвращении домой перебежчик сломался, во всем признался и начал умолять Крючкова о пощаде. «Полученное признание было спрятано, потому что Крючков хотел убедить политбюро в том, что Юрченко являлся частью гениального плана КГБ, а не просто сбежал на Запад, подобно многим другим», — рассказывал Швец.
И наконец, сам Эймс убеждён в том, что Юрченко действительно был перебежчиком. «Он ничего не знал обо мне. Он ни разу не подмигнул мне со значением, не обронил ни одного слова, которое могло бы иметь понятный мне подтекст. И КГБ никогда не хвастал тем, как ловко его заслали, чтобы обеспечить мою защиту».
Если даже побег Юрченко и являлся частью гениального представления, задуманного КГБ, то ему, как блестящему исполнителю главной роли, ничего за это не перепало. Сейчас он проживает в задрипанной московской квартире, получает пенсию КГБ, которой едва хватает на покупку еды. Он отказывается давать интервью и отворачивается в сторону, когда к нему обращаются иностранцы. Его соседи утверждают, что он постоянно пребывает в состоянии депрессии.
В августе 1986 года Черкашин был награждён престижным и до того момента редко вручавшимся орденом Ленина, вторым по значимости знаком отличия в Советском Союзе. Никому не было сказано, за что Черкашин получил эту награду, но позднее он признал, что ему дали орден за особые заслуги в деле Эймса. «Крючков наградил в тот день орденом Ленина десять человек и раздал другие знаки отличия десяткам офицеров КГБ», — сказал Черкашин. Раньше церемонии вручения подобных наград проходили в приватной обстановке, поскольку КГБ не желало, чтобы западные спецслужбы задавались вопросом, за что именно они были выданы. «Крючков устроил грандиозное представление. Он хотел, чтобы все в Кремле думали, что КГБ отлично поработало под его началом». После церемонии Черкашину сообщили о переводе в Москву на канцелярскую работу и о том, что отныне ему запрещён выезд за пределы СССР из опасений, что он скажет нечто, что может разоблачить Эймса. «Я был первым офицером КГБ, встретившимся с этим человеком. Это был взлёт в моей карьере— и предзнаменование ее конца».
Глава 15
Внутри ЦРУ, 1985 — 1986
Пройдёт время, и федеральные следователи, перебирая в памяти все происшедшее, попытаются указать на событие, которое должно было натолкнуть ЦРУ на мысль, что с его советскими шпионами творится что-то неладное. Одни из них будут утверждать, что предупредительным сигналом должен был стать арест Адольфа Толкачёва в июне 1985 года. По мнению других, первый знак был подан в августе, когда Виталий Юрченко объявил, что Олега Гордиевского по неизвестной причине вызвали в Москву. Однако сам Эймс считал точкой отсчёта сентябрь 1985 года. Именно тогда на горизонте замаячила кровавая рука КГБ.
Первые свидетельства поступили 14 сентября, на брифинге в кабинете Бертона Ли Гербера, начальника отдела Советского Союза и восточной Европы. Родни У. Карлсон, шеф контрразведки СВЕ, сообщил о том, что он и сотрудник ФБР узнали накануне ночью, во время тайной встречи с шпионом ЦРУ в советском посольстве Валерием Мартыновым (Джентилом). Мартынов передал им тревожную новость. По сообщению резидента КГБ Станислава Андросова, только что вернувшегося из Москвы, какого-то офицера КГБ задержали при попытке забрать пакет, оставленный для него ЦРУ. Мартынов не мог назвать ни имя офицера, ни место его ареста, однако Андросов упомянул о том, что шпион пришёл туда, где находился тайник, в нетрезвом виде.
— Вы говорите об агенте Уэйе, — неожиданно заявил Гербер, назвав псевдоним Леонида Полещука. — Это точно он.
Гербер знал, что Полещук любит выпить, а также был осведомлён о том, что 2 августа ЦРУ оставило для него пакет в Измайловском парке в Москве. Гербер вызвал к себе Сэнди Граймс, офицера по делу Полещука. Он сказал ей, что, по всей видимости, Полещук попал в беду. "Проклятье!" — вырвалось у неё. Именно Сэнди пришла в голову мысль о тайнике. Ей стало нехорошо. Она чувствовала, что в случившемся есть немалая доля ее вины. Но разве в своё время этот выбор не был единственно верным? Граймс напомнила себе, что решающий звонок поступил от Гербера. Он согласился с тем, что оставить для Полещука пакет с деньгами в тайнике — это выход. Что до нее, то ее дело было предложить… Однако все эти доводы не могли усыпить ее совесть.
— Я все пыталась понять, — призналась Сэнди позже, — в чем допустила промах. Действительно ли я в этом виновата?
Граймс, привлекательная блондинка, попала в Управление в 1967 году сразу же по окончании колледжа и пробилась в высшие слои преимущественно мужской бюрократической структуры ЦРУ благодаря трудолюбию и смекалке — качествам, которыми зачастую не могли похвастаться коллеги мужчины. Ее первый контакт с Полещуком произошёл в начале 70-х, когда он служил офицером политической разведки КГБ в Непале. Полещук, хитрец, красавец и повеса, поставлял Управлению незначительную, но весьма полезную информацию в обмен на деньги на карманные расходы. В то время Граймс выполняла офисную работу в Лэнгли, отвечая за то, чтобы в резидентуре ЦРУ в Катманду было достаточно наличных на оплату услуг Полещука, и по окончании командировки ему выдали комплект шпионского оборудования ЦРУ. Полещук обещал, что будет держать с ними связь, но, вернувшись в Москву, немедленно избавился от "шпионского комплекта". Более десяти лет Управление не имело от него вестей. Однако в начале 1985 года он «всплыл» в советском посольстве в Лагосе, Нигерия, в новой должности руководителя контрразведки. Как ни в чём не бывало он пришёл в посольство США и предложил возобновить шпионаж. Граймс, которая к тому моменту уже вела дела по операциям Советского Союза и стран восточной Европы в Африке, была в восторге от того, что Полещук вернулся. В Катманду он практически не имел доступа к большому объёму секретной информации, теперь же, благодаря своей работе в контрразведке, стал для ЦРУ весьма желательным источником. ЦРУ не могло похвастаться обилием агентов в советской контрразведке, к тому же Граймс знала, что Полещук — перспективный сотрудник. По окончании службы в Африке он, несомненно, займёт пост в московской контрразведке и сможет предоставлять Управлению важнейшие сведения.
В мае 1985 года Полещук объявил, что должен уехать в Москву в отпуск. Ежегодно КГБ разрешал своим офицерам кратковременный отдых в СССР. Полещуку не терпелось получить от ЦРУ деньги, но он не решался ввозить их в страну контрабандой. Именно тогда Граймс предложила оставить для него 20 тысяч долларов в рублях в тайнике в Москве.
— Рано или поздно Уэя отзовут, — сказала она Герберу. — Там он будет для нас очень полезен, если только опять не выбросит все оборудование и не исчезнет лег на десять. (ЭТИ деньги, по ее мнению, были шансом для ЦРУ доказать, что оно может беспрепятственно работать в тени Кремля, не подвергая риску своего агента.)
Рик Эймс не согласился с Граймс. Он утверждал, что передавать Полещуку деньги слишком рискованно. Граймс промолчала, но в глубине души заподозрила Эймса в мелочности. В апреле ее перевели на ставку СТ-15, и тем самым она обошла Рика, которого не повышали по службе уже четыре года. Переход от ставки СТ-14 до СТ-15 считался решающим скачком в карьере сотрудника Управления. Такие офицеры, как Рик, перевалившие за 40-летний рубеж и засидевшиеся на ставке СТ-14, понимали, что вряд ли могут рассчитывать на большее. Граймс наткнулась на Рика вскоре после того, как стало известно о ее повышении, и он не смог выдавить из себя даже вежливое поздравление.
— На мой взгляд, Рику не хватало хорошего рабочего чутья, — заметила Граймс позже. — Наши разногласия по поводу Полещука ещё раз подтвердили, что каких-то вещей он не понимал в нашей работе. А моё повышение лишь подлило масла в огонь…
Начальник отдела СВЕ Гербер и его заместитель Милтон Берден поддержали Граймс, и она передала офицеру ЦРУ в Москве указание приступить к выполнению операции с тайником. В Измайловском парке для Полещука была оставлена закладка в виде камня, набитого деньгами. В качестве дополнительной меры предосторожности Граймс предупредила московских сотрудников, что в закладке не должно быть записки. На тот случай, если Полещука задержат, он мог бы притвориться, что нашёл камень случайно, или заявить, что это плата за какую-то незаконную деятельность, не имеющую, однако, отношения к шпионажу. Кроме того, она запретила сотрудникам резидентуры проверять, забрал ли агент камень. Это вдвое увеличило бы опасность ареста офицера ЦРУ. Если Полещук не придёт за "камнем", 20 тысяч долларов останутся лежать на земле.
2 октября Граймс получила телеграмму из Москвы, подтвердившую ее худшие опасения. Сотрудники КГБ арестовали Полещука, когда он подбирал "камень". Граймс должна была сообщить о случившемся связнику Полещука в Африке. "Но как написать человеку о том, что наш общий друг арестован и ждёт расстрела?"
В своём кабинете на шестом этаже Гербер в одиночестве анализировал дело Полещука. Откуда КГБ стало обо всем известно? 52-летний Гербер, высокий, худой, педантичный человек, был нелюдим и глубоко религиозен. Стены его кабинета украшали фотографии волков. Волки были его страстью. На карточках с обратным адресом, которые он прикреплял к письмам личного характера, были напечатаны их изображения. Волчьи морды красовались и на его любимом галстуке. Он читал про них книги, во время отпуска ездил в заповедники, чтобы изучать волчьи повадки, восхищался их хитростью, смелостью и жизнестойкостью.
Гербер родился в штате Огайо, в детские годы подрабатывал разносчиком газет и привык вставать на рассвете, чтобы успеть прочитать новости, точнее, не "прочитать", а жадно впитать в себя все до последней заметки, фразы, опечатки. Его любимой темой после репортажей о бейсбольных матчах были события за рубежом. Вторая мировая война началась, когда Герберу было восемь. Он отравился в библиотеку и аккуратно переписал даты всех войн, в которых участвовали Соединённые Штаты. Он обнаружил, что его отечество отправляло своих сынов воевать примерно каждые 25 лет, и изрядно приуныл, подсчитав, что достигнет призывного возраста в мирное время. В 10 лет он твёрдо решил, что, когда вырастет, поступит на дипломатическую службу и будет жить за границей. Служба в ЦРУ была для него подарком судьбы, дав ему именно то, к чему он стремился: поездки за границу и затяжную битву с коммунизмом. Потерю Полещука Гербер принял близко к сердцу, так как считал русского одним из бойцов своей армии.
Гербер перебрал в памяти события последних месяцев. Он был уверен, что Толкачёва предал Эдвард Ли Ховард. Без всякого сомнения, виновником провала операции "Тау", в ходе которой ЦРУ прослушивало линии связи КГБ и ГРУ в Троицке, был тот же Ховард, специально обученный проникать в коммуникационный туннель и снимать магнитофонные плёнки, использовавшиеся для записи разговоров. Некоторое время назад операция "Тау" прекратилась. Но Ховард, уволенный в 1983 году, никак не мог быть виновником ареста Полещука, который возобновил сотрудничество с ЦРУ в Африке в начале 1985 года. Конечно, Ховард мог узнать о том, что Полещук был шпионом в 70-е годы, но это маловероятно. Старые дела были заперты в сейфе, к которому Ховард не имел доступа. Но что или кто, если не Ховард, стоит за провалом Полещука? Резидент КГБ сообщил, что Полещук пришёл к тайнику в нетрезвом виде. Однако Гербер не знал, так ли это было на самом деле. Это могла быть дезинформация КГБ. Разумеется, если резидент КГБ намеренно дезинформировал своих людей, это тоже что-то значило. Глядя на фотографии волков, Гербер терялся в догадках.
В октябре 1985 года в отдел СВЕ поступила очередная тревожная телеграмма из Лиссабона. 4 октября офицер ЦРУ должен был встретится с Геннадием Сметаниным, известным под псевдонимом миллион, но тот не пришёл. Во время их последней встречи, состоявшейся 6 августа, Сметанин сказал, что должен уехать в отпуск в Москву, но рассчитывает вернуться задолго до намеченного на 4 октября рандеву. Сметанин и его жена Светлана занимались шпионажем в пользу ЦРУ с 1983 года. В Управлении этого офицера ГРУ назвали миллион, так как ровно столько он запросил, вызвавшись сотрудничать с ЦРУ. Получив решительный отказ, он умерил свои аппетиты до 360 тысяч долларов. По его словам, ему была необходима именно эта сумма, чтобы покрыть растраченные из казны ГРУ деньги. Управление заплатило ему, но к его истории отнеслось с подозрением.
Никто не верил, что в такой маленькой точке, как Лиссабон, офицер ГРУ мог безнаказанно стащить 360 тысяч. Позже Сметанин признался, что солгал. Он не крал никаких денег, а просто пытался продаться подороже.
И вновь Герберу пришлось задуматься. Что случилось со Сметаниным? О чём говорит тот факт, что и он, и Полещук исчезли во время отпуска?
В середине ноября пропал очередной шпион, на этот раз в Германии. Чарльз Левен, сотрудник, работавший с офицером КГБ Геннадием Вареником, агентом по кличке Фитнесс, последний раз видел своего подопечного 4 ноября. Они договорились встретиться снова, но Вареник на встречу не явился. Устроив проверку, Левен выяснил, что вместе с Вареником исчезли его жена и дети. Левен познакомился с Вареником в апреле 1985 года, вскоре после того, как молодой офицер КГБ предложил свои услуги в качестве шпиона. Вареник растратил казённые деньги — семь тысяч долларов — и был страшно напуган. На эти деньги он купил платье жене, новую мебель, одежду для дочерей и книги для себя. Наличных, выданных ему ЦРУ, с лихвой хватило, чтобы вернуть долги КГБ.
"Вареник сообщил мне, что КГБ на случай чрезвычайных обстоятельств разработал план проведения секретной операции, которая, по сути, предполагала убийство американских солдат и их семей, — вспоминал Левен позже. — По поручению КГБ Вареник должен был найти рестораны, расположенные рядом с военными базами США, где можно было спрятать мини бомбы. КГБ планировал взорвать бомбы, когда рестораны будут переполнены, а затем обвинить в убийствах немецких террористов. Советские спецслужбы надеялись, что взрывы расстроят отношения между США и Германией, создадут видимость того, что войска США больше нежелательны в Германии, и напомнят немцам, что и они не защищены от терактов".
"Геннадию была отвратительна сама мысль об убийстве ни в чем не повинных американцев, — позже сказал Левен. — Не то чтобы у него были проамериканские настроения… Просто то, что КГБ планировал убийство невинных мужчин, женщин и детей, приводило его в ярость".
Отчёты Левена о планах с мини бомбами вызвали ажиотаж в Лэнгли. Некоторые офицеры отдела СВЕ из "стариков" сомневались, что КГБ когда-нибудь осуществит эту операцию в духе ковбойского боевика. Но остальные придерживались другого мнения, утверждая, что план с мини бомбами был наглядным примером чудовищной жестокости КГБ.
"Мы сообщили Белому дому о плане с мини бомбами, и можете себе представить, какова была реакция президента Рейгана и его советников, — вспоминал Эймс позже. — Это лишний раз доказывало, что империя зла все ещё существует.
Левен считал, что план с мини бомбами не выдумка. ЦРУ отправило своих офицеров в некоторые из ресторанов, в которых, по словам Вареника, должны были быть заложены бомбы. "вся его информация подтвердилась", — сказал Левен.
Но Вареник не ограничился предупреждением о плане с мини бомбами. Он также утверждал, что три высокопоставленных члена западногерманского правительства работали на КГБ.
"Геннадий предоставил нам богатейшую информацию об операциях КГБ в Германии. Он хотел как можно больше насолить КГБ, — заметил Левен. — Со временем он его возненавидел".
В октябре Вареник в панике связался с Левеном. Он был уверен, что КГБ вот-вот начнёт операцию с мини бомбами.
«Геннадий сказал: "Я не знаю, что делать. Мы должны этому помешать". Потом он заявил: "Если вы хотите, чтобы я дезертировал, я так и поступлю и сделаю публичное признание". Но я попросил его повременить с этим и держать ухо востро, пока мы держим ситуацию под контролем», — вспоминал Левен позже.
4 ноября у Левена состоялась внеочередная встреча с Вареником на конспиративной квартире ЦРУ. "Геннадий сказал, что его посылают в восточный Берлин за инструкциями относительно плана с мини бомбами. Мы оба страшно нервничали, не зная, что случится дальше".