— Ни в коем случае! — оскорбилась Розарио. — Этот тест они придумали для неучей-эмигрантов, которые только что сошли с корабля, и раз уж они его проходят, тест наверняка очень тупой.
Когда она вернулась домой после экзамена, Рик не решился спросить ее о результатах. Розарио заговорила об этом сама. Она набрала высший балл. Рик спросил, не хочет ли она, чтобы он пошёл с ней на церемонию принятия присяги. "Для некоторых людей это большой праздник", — ободряюще прибавил он. Но как только эти слова слетели с его губ, Рик понял, что совершил ошибку.
— Мне безразлично, что я скажу, подняв руку, и какие бумажки мне придётся подписать, — отчеканила Розарио. — Я не американка, никогда ею не буду, и никакие церемонии этого не изменят.
Нет, она не желает, чтобы он присутствовал на ее "похоронах", закончила Розарио. Рик почувствовал себя виноватым. По несколько раз на дню она напоминала ему о том, что полюбила дипломата, а не бюрократа-цэрэушника.
В 1984 году Дэйвида Сэмсона снова перевели в штаб Управления, и он часто наведывался в гости к Рику и Розарио. "Она стала задыхаться в четырёх стенах этой квартиры", — вспоминал позже Дэйвид. Диана Уортен, лучшая подруга Розарио в Мехико-Сити, также вернулась в Лэнгли, чтобы работать в подчинении у Рика. Она заметила, что Розарио несчастна. "мне было ее так жалко, — сказала Уортен позже. — Розарио умирала от скуки. ЕЙ было нечем заняться, да и друзей у неё не было". Как-то в воскресенье Уортен зашла за ней, чтобы пойти вместе по магазинам. Розарио заявила, что никуда не пойдёт. Она пожаловалась, что ей с Риком едва хватает денег на еду. Рик обратил внимание, что Розарио стала часто говорить о том, насколько веселее они жили в Мехико-Сити. Что случилось со "старым Риком", спрашивала она, с Риком, который всегда горел желанием найти какой-нибудь Новый ресторанчик или слетать в Акапулько на уик-энд? Теперь все их развлечения сводились к походу в гости к сестре Нэнси, чтобы пожевать попкорн и сыграть в "Тривит персьют". После смерти отца Розарио хотелось, чтобы кто-то окружил ее заботой. Сначала Рику это прекрасно удавалось. "Он носился со мной, как с ребёнком, и мне это нравилось", — сказала она позже. Теперь Розарио чувствовала себя покинутой. Рик думает только о своей работе, ворчала она.
|
|
Розарио всегда полагала, что Нэн знает о ее существовании. Но вскоре после того, как Розарио и Рик поселились вместе, на их новую квартиру позвонила Нэн, и по тому, как Рик с ней разговаривал, Розарио догадалась, что его жена и понятия не имеет о том, что он живёт с другой.
— Рик, она все равно об этом узнает и обозлится, — предупредила Розарио. — Почему бы тебе ей не сказать? ТЫчто, стыдишься наших отношений?
— Нет, — ответил Рик. Для того, чтобы беспрепятственно получить развод в Вирджинии, сказал он, бездетной паре достаточно полгода прожить отдельно друг от друга. Какой смысл сообщать Нэн, что он полюбил другую, тем более если Нэн живёт в другом городе?
— Не понимаю, зачем ее расстраивать, — прибавил он.
Розарио вскипела. Она вспомнила, как то же самое он в своё время говорил про Хелен Риггс, свою любовницу в Мехико-Сити.
Однажды днём Розарио открыла дверь на звонок, и судебный курьер сунул ей в руку конверт. Нэн узнала про них и подала на развод, обвиняя Рика в эмоциональной жестокости. Когда Эймс пришёл домой, на него набросилась разгневанная Розарио.
|
|
— Какая разница, кто подаёт на развод, — защищался он. — Главное — чтобы кто-то из нас двоих это сделал.
У Розарио было другое мнение на этот счёт.
— Видите ли, судя по рассказам его родственников, этот брак распался не из-за меня, — сказала Розарио позже. — Невыносимая ситуация с Нэн тянулась долгие годы, но Рик никак не мог решиться на разрыв с этой женщиной. Скрыв от неё правду, он пошёл на хитрую уловку, но я его вычислила. Ему было выгодно внушишь Нэн, что он оставляет ее ради другой, потому что в этом случае во всем была виновата я. Я была разрушительницей семейного очага. Я уничтожила их идеальный брак. Это был поступок в духе Рика. Он просто взял и свалил всю вину на меня.
Но к концу 1984 года к упрёкам Розарио прибавились и другие неприятности, которые начали разрушать грёзы Рика о его возрождении. Он все глубже увязал в долгах. Рик взял у кредитного объединения ЦРУ заем в 7,5 тысяч долларов под расписку, но это дало лишь временное облегчение.
Вскоре сумма его задолженностей по кредитам составила 34 тысячи долларов. Нэн, чьё имя все ещё стояло на кредитных карточках, дала понять, что не собирается платить за любовное гнёздышко своего мужа. В год Рик получал около 45 тысяч долларов. По его подсчётам, чтобы обеспечить себя и Розарио только предметами первой необходимости, он должен был зарабатывать почт вдвое больше. У него началась депрессия.
Однажды поздно вечером перепуганная Розарио позвонила сестре Рика Нэнси.
|
|
— Рик не пришёл домой! — объяснила она. — Я не знаю, где он. Должно быть, где-то пьянствует.
Нэнси попыталась ее успокоить. Рик скоро появится. Он наверняка зашёл куда-нибудь на пару коктейлей, чтобы расслабиться после работы. В конце концов в квартиру ввалился пьяный Рик. Розарио плакала.
В сентябре 1984 года Родни Карлсон спросил Рика, не хочет ли он поехать на четыре недели в Нью-Йорк вместе с двумя другими офицерами, чтобы помочь нью-йоркскому отделению подготовиться к предстоящей Генеральной Ассамблее ООН. Рик не раздумывая согласился. Он решил взять с собой Розарио. Та пришла в восторг. Они остановились в отеле "Сан-Карлос" в Манхэттене. Днём Розарио ходила по музеям, а вечерами ужинала с Риком в различных ресторанах. Все расходы оплачивало ЦРУ. Все было, как в старые добрые времена, но спустя три недели Рика вызвали к Джону Макгаффину, резиденту. Один из работавших вместе с Риком сотрудников пожаловался: почему это Эймсу позволили привезти в Нью-Йорк свою подружку?
— Вы живете здесь с женщиной? — осведомился Макгаффин.
Рик сказал, что ему разрешили взять с собой Розарио, но он не помнит, кто именно в штаб-квартире дал ему на это добро. Он прибавил, что они с Розарио поженятся сразу же, как только будет оформлен его развод. Макгаффину это не понравилось. Он заявил Рику, что обязан доложить о нем Бертону Ли Герберу, который стал начальником отдела СВЕ.
— Зачем его беспокоить, — сказал Рик Макгаффину. — мы сегодня же уедем из отеля. — Он решил снять комнату на суточные, которые правительство выплачивало своим служащим во время командировок. Но Макгаффина не устроило и это. Управление уже снимает комнату для Рика. С какой стати оно должно оплачивать еще и вторую? Он пригрозил, что все равно напишет о Рике докладную. Рик не сказал Розарио, почему им пришлось уехать из отеля. Он знал, что для нее это будет унизительно. Через неделю, когда Рик вернулся в штаб-квартиру ЦРУ, Гербер отвёл его в сторону.
— Почему все там были тобой недовольны? — спросил он.
Рик рассказал ему про Розарио.
— Она твоя жена?
— Будущая, — ответил Рик.
Гербер спросил, не является ли она иностранкой. Рик заверил его, что, как только они поженятся, Розарио откажется от колумбийского гражданства.
— Рик, ты поступил более чем неразумно, взяв ее с собой, — нравоучительно произнёс Гербер. — Я ожидал от тебя большего.
Рик еле сдержал обуявший его гнев. Он по-настоящему восхищался Гербером, и этот выговор ранил его в самое сердце. "Ну что в этом было такого? — жаловался Эймс позже. — Большинство ребят спали там со своими секретаршами или с девками из баров, но все почему-то расшумелись из-за того, что я взял с собой Розарио".
Если у Рика ещё оставались какие-то сомнения по поводу того, насколько Розарио предпочитала жизнь в большом городе их захолустной квартирке, то после поездки в Нью-Йорк они рассеялись. Розарио без умолку болтала о том, как здорово было бы поселиться в городе, где есть приличные рестораны, театры, культура. В Вашингтоне же все только и делали, что говорили о политике и футбольной команде "Редькин". В один прекрасный день осенью 1984 года Рик услышал о том, что в 1986 году открывается вакансия в римской резидентуре ЦРУ. Он спросил Розарио, стоит ли ему подать заявку на эту должность. "Ещё как!" — возбуждённо ответила она. ЕЙ всегда хотелось жить в Риме. Чем больше они об этом говорили, тем больше их привлекала перспектива поехать туда. Командировка в Италию!
Она напомнила им обоим о днях, проведённых в Мехико-Сити. Розарио будет наслаждаться жизнью в этом древнейшем городе, а он закончит свою карьеру в ЦРУ на экзотическом заграничном посту.
В конце сентября 1984 года Рик отправился поездом в Манхэттен на встречу с Энн и адвокатом, который вёл ее дела по разводу. Перед отъездом Розарио провела с Риком воспитательную беседу. Она боялась, что во время переговоров он пойдёт у Нэн на поводу. Розарио напомнила, что Нэн получает больше, чем он, и что у них нет детей, которых надо материально обеспечивать. Рик пообещал ей, что будет непреклонен, но, войдя в офис нотариуса, струхнул. Он не мог вынести гнева Нэн. Всем своим видом она показывала, что ее жестоко предали. В результате Рик согласился заплатить 33 тысячи 350 долларов в счёт долгов по кредитным карточкам, оплатить другие долги, перевести на ее имя все их совместное имущество и начиная с июня 1985 года ежемесячно выплачивать Нэн по 300 долларов в течение 42 месяцев. За это Нэн была готова отказаться от любых претензий на его пенсию в ЦРУ.
Рик понимал, что, узнав о том, что он сделал, Розарио придёт в бешенство. Возвращаясь домой, он пытался придумать, что ей сказать. В конце концов, не так уж и важно, в чью пользу произошёл раздел имущества. Главное — их брак расторгнут. Они с Розарио избавились от Нэн. Их ждал Рим. Жизнь будет прекрасна. Затем Рик вспомнил про долги. Как он их отдаст? Идея обратиться за профессиональной помощью к одному из консультантов по кредитам, работавших в Управлении, его не привлекала. В конце концов, Эймс — руководящий работник. Что подумают его инспекторы, если узнают, что он не способен справиться даже с собственными финансами? На мгновение у него мелькнула мысль найти вторую работу. В то утро в витрине магазинчика "От 7 до 11" неподалёку от их дома он заметил объявление "Требуются сотрудники". Рик представил, что стоит за прилавком у кассового аппарата. Интересно, что он почувствует, если в магазин зайдёт кто-то из его коллег? Рик просто не представлял себя в форменной одежде, раздающим покупателям лотерейные билетики. Когда поезд уже приближался к Вашингтону, ему в голову пришла ещё одна мысль. "Я решил, что мог бы ограбить банк". Как говорится в одном старом анекдоте, "там все деньги и лежат". В течение получаса Рик разрабатывал подробный план ограбления филиала банка, где у него был открыт расчётный счёт. В духе Уолтера Митги он представлял, что изменит внешность, припаркует машину в безопасном месте, где ее никто не заметит, и ворвётся в банк. Пистолета у него не было, но Рик решил, что купит его где-нибудь по дешёвке. Возможно, даже воспользуется игрушечным. Вреда он никому причинять не собирался. Оставался единственный вопрос: хватит ли у него решимости на это пойти? Рик внушил себе, что хватит. В конце концов, он был в отчаянном положении. Сколько же денег он получит? "Немного подумав, я решил, что этого мне будет недостаточно". Мысль о том, что ему придётся ограбить несколько банков, испугала его. Рику требовалось 34 тысячи на оплату долгов и ещё 12 тысяч, чтобы откупиться от Нэн. В общей сложности это составляло около 47 тысяч долларов. Эта цифра не шла у него из головы. 47 тысяч долларов! Откуда он возьмёт 47 тысяч долларов? Неожиданно ему вспомнилась ещё одна цифра: "Пятьдесят тысяч — именно столько Игорь Шурыгин предложил Генри Стегеру в Мехико-Сити, пытаясь его завербовать. Этого с лихвой хватило бы на покрытие всех моих долгов".
К тому моменту, как поезд компании "Амтрак" прибыл на вокзал "Юнион стейшн" в центре Вашингтона, Рик уже отказался от идеи ограбления банка и представлял себя агентом КГБ. Он прокручивал в уме все этапы пути, который ему предстояло пройти. Он воображал, что летит в Вену и там прямиком направляется в советское представительство, чтобы предложить себя в качестве шпиона. Эймс решил, что окажется в более выгодном положении по сравнению с большинством других предателей, поскольку ему будет известно, действуют ли в этом посольстве агенты ЦРУ. "Тогда это была просто фантазия, игра воображения — ничем не лучше затеи с ограблением банка. На самом деле я этого совершать не собирался".
Но вскоре Эймс передумал.
* * *
Говорит Рик Эймс
Я приехал в Вашингтон из Мехико-Сити, окрылённый грёзами о своём возрождении, по уши влюблённый в Розарио и уверенный в том, что в будущем меня ждёт масса новых возможностей. Я хотел любить и быть любимым и сделать для этого все возможное. Я прекрасно понимал, что сам разрушил свой первый брак. Я обвинял себя в неспособности любить другого человека, делить с ним свою жизнь и полагаться на него. Но я был уверен, что все это изменится, как только мы с Розарио будем вместе.
Ну да ладно, что-то меня потянуло на сантименты. Однако я и вправду в каком-то смысле казался себе изгнанником, эмигрантом, начинающим новую жизнь. В то же время у меня были и чисто практические проблемы: выяснение отношений с Нэн, развод, прибытие Розарио и ее привыкание к нашей новой жизни. Но несмотря на все это, я чувствовал себя уверенно.
Реальность оказалась куда прозаичнее, чем я думал. Я обнаружил, что страстная влюблённость не может решить или даже облегчить мои трудности. Развод затянулся. Моё финансовое положение внушало мне беспокойство и в конце концов довело до отчаяния. Я забросил изучение испанского языка и стал подозревать, что, решив сделать из себя латиноамериканца, я переоценил свои способности. Действительно ли я смогу жить в Колумбии? Удастся ли мне слепить из себя новую личность, стать другим человеком? Свойственные мне замкнутость и индивидуализм яростно противились нашему с Розарио желанию стать естественными, открытыми и искренними людьми. Мне было трудно научиться любить по-настоящему. Кроме того, я пил. Все это не было для меня откровением, но в результате моя уверенность в возможность обновления пошатнулась, а отчаяние лишь усугубилось. Я знаю, что мои размышления попахивают слишком беспристрастным анализом, но по-другому это объяснить мне сложно.
А теперь я поведаю вам одну очень любопытную вещь. Она многое обо мне говорит, но я не знаю, что именно. После моего ареста на допросе один эфбеэровец спросил меня, сколько у меня было долгов из-за развода. Я тут же ответил: "Где-то тысяч 50—701 Тогда он достал документы. Да, я был должен, но всего-навсего около 35 тысяч. Помимо этого, мне оставалось выплачивать 300 долларов в месяц в течение трёх с половиной лет. Конечно, это все-таки была довольно крупная сумма, но дело в том, что, когда он показал мне эти цифры, я обомлел. Оказывается, моя финансовая ситуация вовсе не была такой безнадёжной, как мне тогда казалось. Я мог бы обратиться куда-нибудь за советом, но вместо этого внушил себе, что вот-вот попаду в долговую яму и выход у меня один — сделать то, что я сделал. Ну а теперь? Теперь я вижу все в другом свете. По правде говоря, мои дела шли не так уж и плохо, хотя я себя убедил в обратном. Это о чём-то говорит. Видите ли, я вполне мог избежать того, что случилось потом. Действительно мог!
Так почему же я это сделал?
Чертовски хороший вопрос. В то время я повторял себе, что пошёл на шпионаж ради денег. Я до сих пор твержу это людям. Я говорю: — Давайте внесём ясность в ситуацию. Вопросов здесь быть не может. Я сделал все ради денег. Но сейчас я далеко не уверен в том, что даю правильный ответ. Только ли ради денег? Или деньги были для меня лишь предлогом, оправданием того, что мне давно уже хотелось сделать?
(Долгая пауза.)
Ладно, давайте подумаем. Я уверен в том, что чувствовал неподдельное отчаяние. Боже мой, я даже собирался ограбить банк. Значит, я и вправду был в отчаянии. Я отказался от ограбления банка, потому что это не принесло бы мне достаточно денег. Очевидно, я совсем отчаялся — и все из-за того, что мне были нужны деньги. Итак, мы видим, что в то время я действительно испытывал описанные мною чувства Но это не ответ на наш вопрос, верно?
Почему я тут же решил, что должен совершить что-то противозаконное? мне ведь даже в голову не пришло обсудить свои проблемы с консультантом по кредитам. Почему я сразу опустился до мысли об измене своей стране? Почему?
Вот в чем настоящий вопрос, не так ли? Почему предательство далось мне так легко?
Не знаю. Дайте мне подумать.
Глава 12
Удобный случай представился ему накануне Дня Благодарения в 1984 году в лице Родни Карлсона. Не желает ли Рик помочь ФБР завербовать советского пресс-атташе?
— Конечно, — ответил Рик. — А кто он?
— Сергей Дивильковский, — сказал Карлсон. — Он хорошо знает твоего старого приятеля Томаса Колесниченко, корреспондента "Правды".
Незадолго до того Дивильковского перевели из ООН в советское посольство в Вашингтоне, и, когда его заметила команда ФБР, которая вела наблюдение за посольством, в ЦРУ по горячим следам был отправлен запрос об информации, связанной с новой личностью. Карлсон знал о нем предостаточно. Он сдружился с Дивильковским, ещё будучи руководителем резидентуры в Нью-Йорке. Карлсон отправил в ФБР длинную телеграмму с биографическими данными Дивильковского. Он включил туда такие немаловажные сведения, как недавний арест одного из его близких родственников за кражу в магазине. В ответ на телеграмму ФБР предложило Карлсону возобновить дружбу с Дивильковским, но Карлсон ни в какую не соглашался. В Нью-Йорке он выступал в качестве провинциального бизнесмена и теперь боялся, что, встретив его в Вашингтоне, Дивильковский заподозрит неладное. К тому же Карлсон уже работал с Джентилом, Валерием Мартыновым, и считал, что ему не стоит заниматься в Вашингтоне сразу двумя агентами. А вдруг КГБ узнает про одного из информаторов? Это может вывести его и на второго. Карлсон обсудил это с Джоном Марфе, шефом Вашингтонской резидентуры ЦРУ, и тот согласился, что к делу нужно привлечь кого-то ещё. Тут и вспомнили про Рика. Карлсон позвонил Дивильковскому и предложил ему позавтракать с Риком Уэллсом (это было одно из фальшивых имен, которые использовал Рик). Он сказал русскому, что мистер Уэллс работает в одном из исследовательских центров и горит желанием пополнить свои знания об СССР.
В ноябре и декабре Дивильковский встречался с Риком шесть раз, но их совместные завтраки не были лишены неловкости. "Я вел себя с ним чересчур напористо, — сказал Эймс позже. — Несомненно, я его испугал". Незадолго до Рождества Дивильковский заявил, что отсутствие времени не позволяет ему продолжать их встречи, но не исключено, что с мистером Уэллсом захочет пообщаться другой сотрудник посольства — Сергей Чувахин. Рик и его боссы удивились. Что это вдруг Дивильковский сватает Рику своего сослуживца? Это было не принято. Получалось, что Дивильковский, рекомендуя кому-то из своих встретиться с Риком, в каком-то смысле за него ручался. Карлсон, Мерфи и Рик предположили, что это ловушка КГБ, но, по их данным, Чувахин не имел к КГБ никакого отношения. Он был известен как дипломат, специализирующийся по вопросам контроля над вооружениями. Рик позвонил Чувахину. Несмотря на дружелюбный тон, Чувахин отклонил приглашение Рика вместе позавтракать, сославшись на занятость. Он предложил Рику перезвонить ему в следующем месяце, когда у него, возможно, будет больше свободного времени. Рик повторил свою попытку в январе 1985 года, но его ждал очередной отказ. В феврале он звонил Чувахину дважды, и оба раза безрезультатно. Ни Рик, ни Управление не имели понятия о том, что Чувахин и не собирался встречаться с Риком. "Этот Рик Уэллс показался Дивильковскому подозрительным, — сказал мне во время интервью в Москве офицер КГБ в отставке, который в 1985 году работал в советском посольстве в Вашингтоне. — И Дивильковский поступил очень мудро. Он решил перевести стрелки, подсунув мистеру Уэллсу другую наживку — Чувахина. Несмотря на блестящий ум, Чувахин отличался нравом бешеной гадюки и на дух не выносил большинство американцев".
Где-то в феврале — позже Эймс не сможет вспомнить точную дату — его вместе с несколькими коллегами по ЦРУ послали в командировку в Лондон. Однажды вечером, когда они пили в баре отеля, одна из женщин-сотрудниц вдруг заявила, что она ведьма. "Я научилась вычислять предателей с помощью своих колдовских сил", — сообщила она. Рик начал ее поддразнивать, но она оставалась серьёзной. «Я посмотрел на нее и чуть не расхохотался ей в лицо, — вспоминал Эймс позже. — Кому она все это говорит? Человеку, который в этот момент обдумывает, как бы предать свою страну. Я сказал ей: "Ну что ж, может быть, когда-нибудь тебе представится возможность продемонстрировать свои силы"».
Каждый раз, когда у Эймса спрашивали, как он стал шпионом, он рассказывал одну и ту же историю: "Один из наших источников в СССР сообщил, что Советы собираются подослать нам двух или трёх двойных агентов в качестве шпонов добровольцев. И действительно — вот чудеса! — на горизонте появились эти двойные агенты. Помнится, один из них обратился к нашему сотруднику военного атташата во время его поездки по Украине. Этот факт имеет большое значение, так как он навёл меня на одну мысль. Я давно подумывал о том, каким образом мне лучше связаться с Советами, но вреда никому причинять не хотел. Меня осенило: "Ба, да я же могу рассказать КГБ, что мы знаем про этих трёх агентов, а взамен потребовать 50 тысяч долларов. КГБ придётся мне заплатить, потому что если они мне не заплатят, то тем самым признают, что эти люди — двойные агенты. Так что я получу свои деньги, никого, не подставляя: ведь они же не настоящие предатели. Это был идеальный выход из положения".
Рик позвонил Чувахину и всеми правдами и неправдами уговорил его позавтракать с ним 16 апреля в отеле "Мэйфлауэр", который находился всего в нескольких кварталах от советского посольства. За час до встречи Рик напечатал записку, в которой требовал у КГБ 50 тысяч долларов. «Я написал: "Я, Олдрич Х. Эймс, работаю начальником контрразведывательного подразделения в отделе СВЕ ЦРУ. Я служил в Нью-Йорке под псевдонимом Энди Робинсон. Мне нужно 50 тысяч долларов в обмен на следующую информацию о трёх агентах, которых мы в настоящее время вербуем в Советском Союзе". Затем я прикрепил к записке страницу из внутреннего телефонного справочника отдела СВЕ ЦРУ.
Своё имя в нем я подчеркнул».
Эймс адресовал свою записку одному из сотрудников посольства, а именно генералу КГБ Станиславу Андросову, который являлся резидентом КГБ в Вашингтоне. Однако он указал не настоящее имя Андросова, а его псевдоним в КГБ — Кронин. Как и в ЦРУ, в служебной переписке КГБ никогда не упоминались настоящие имена сотрудников из опасений, что эти послания будут перехвачены противником. Сам Эймс во всех письменных сообщениях ЦРУ проходил под именем Уинфильд Леггэйт. "Я использовал его псевдоним в КГБ, так как хотел дать понять, что мне многое о нем известно". Управление узнало кодовое имя Андросова от Джентила. Эймс сунул свою записку в конверт и написал на нем: "Ген. Андросову. Резиденту КГБ". Этот конверт он вложил в другой, оставив его неподписанным. Во время ленча Эймс планировал вручить чистый конверт Чувахину. Он предполагал, что дипломат вскроет его, увидит имя Андросова и передаст письмо последнему, не распечатав второй конверт и не ознакомившись с его содержимым.
Рик прибыл в "Мэйфлауэр" на полчаса раньше. "Я выпил две или три двойные порции водки, чтобы расслабиться". Чувахин должен был присоединиться к нему в час дня. В два часа Рик все ещё ждал его. В половине третьего до него дошло, что его обманули. Все это время Рик непрерывно пил водку, успокаивая нервы. «Я пытался понять, что мне делать. Я подумал: "Ладно, передавать ему письмо было бы безумием. Брошу-ка я эту затею". Но на тот момент я уже все для себя решил, поняв, что это единственный способ разобраться с моими финансовыми проблемами. Я сказал себе: "Боже мой, я могу оборвать телефон этому парню, но неизвестно, придёт он когда-нибудь на ленч или нет". Поэтому я решил действовать экспромтом — посетить советское посольство. Мне было известно, что за посольством следит ФБР, но позже я мог все объяснить, так как они знали, что я пытаюсь завербовать этого парня. Я осушил ещё один бокал с крепким коктейлем и вышел из бара».
Добравшись до советского посольства, Рик юркнул за железную ограду и влетел в вестибюль. Его остановил охранник, сидевший за перегородкой из пуленепробиваемого стекла. "Я спросил мистера Чувахина, объяснив, что мы с ним договаривались вместе позавтракать. Охранник. сказал: "Я позвоню ему". Поговорив по телефону, он сообщил мне, что через минуту Чувахин ко мне спустится".
Рик отодвинулся от стеклянной перегородки и укрылся в углу. Теперь или никогда, сказал он себе. Набравшись смелости, он подошёл к охраннику и вытащил конверт. "Я вскрыл его, достал второй конверт, на котором было напечатано имя Андросова, и сунул его охраннику через окошечко. Он схватил конверт и взглянул на него. Выражение его лица изменилось. Затем дежурный отложил конверт, и я сразу же отвернулся. Тут спустился Чувахин, и, подойдя к нему, я сказал, что мы договаривались встретиться на ленче. Мне хотелось бы знать, почему он не пришёл".
Чувахин заявил, что он про это забыл. Извиняться не стал. Рик сказал ему, что хочет перенести завтрак на другой день.
— Я позвоню вам через несколько недель, — прибавил он.
— Я буду занят, — буркнул Чувахин.
— Это мы ещё посмотрим, — усмехнулся Рик.
Выйдя из посольства, он отправился в бар, где выпил ещё несколько порций водки. На следующий день Эймс извинился перед руководителем резидентуры ЦРУ Джоном Мерфи за то, что не предупредил ФБР заранее о своём посещении посольства. Мерфи кипел от злости, поэтому я сказал: "Послушайте, этот парень не явился на ленч, вот я и сымпровизировал. У меня не было времени позвонить в ФБР"».
По подсчётам Рика, у КГБ должно было уйти несколько дней на проверку его личности. Русским также потребуется время на то, чтобы достать деньги. Подождав две недели, он набрал номер Чувахина. «Чувахин ответил: "Я все ещё очень занят. Позвоните мне на следующей неделе". Но по его тону я понял, что на этот раз это не простая отговорка.
Я был уверен, что ему приказали сказать мне это». Ровно через неделю Рик снова позвонил в посольство, и Чувахин согласился с ним позавтракать 17 мая в отеле "Мэйфлауэр". «Перед тем как положить трубку, Чувахин сказал: "Не могли бы вы зайти за мной в посольство?" Я ответил: "Какие проблемы!", но про себя подумал: "Что, черт возьми, происходит? Зачем они ещё раз меня туда вызывают? И что подумают в ФБР?»
Чтобы себя обезопасить, Эймс позвонил Мерфи и доложил ему о просьбе Чувахина. "Я решил, что ФБР, вероятно, прослушивало наш телефонный разговор, и притворился, что происходящее озадачивает меня не меньше, чем всех остальных. Я знал, что никто из ребят в ФБР и ЦРУ меня не заподозрит, поскольку я был старшим офицером и занимался подобными делами уже очень давно. Мы все ломали голову, пытаясь вычислить, что задумал Чувахин".
Рик готовился отметить свой день рождения. Ему исполнялось 44 года, 23 из которых он проработал в Управлении. Сожалений у него не было. "Я прекрасно отдавал себе отчёт в том, что делаю, и был полон решимости довести это до конца".
На этот раз Чувахин дожидался Рика в вестибюле. Он дал Рику знак следовать за ним по коридору, который вёл в большой конференц-зал. Когда Рик шагнул в зал, оставшийся снаружи Чувахин закрыл за ним дверь. Рик оказался в одиночестве. «вошёл ещё один русский… мы обменялись рукопожатием, и он вытащил из кармана письмо, которое протянул мне. Он боялся, что зал прослушивается, и жестами показал мне, что я должен открыть письмо и прочесть его. В письме было сказано: "мы с радостью принимаем ваше предложение" — или что-то в этом духе. Следующая фраза гласила: "мистер Чувахин НЕ является офицером КГБ, но мы оцениваем его как надёжного и трезвомыслящего человека. Он сможет передавать вам деньги и завтракать с вами, если вы захотите обмениваться с нами новыми сообщениями". Я встал и нацарапал на обратной стороне записки: "Хорошо. Большое вам спасибо". Мы пожали друг друг другу руки, я вышел из зала, и Чувахин сказал мне: «Идемте завтракать».
"Мы с Чувахиным зашли в ресторан "У Джо и мо" и там побеседовали о контроле над вооружением. Затем, уже собираясь уходить, Чувахин сказал: "Ах да, вот кое-какие пресс-релизы, которые, я думаю, будут вам любопытны" — и протянул мне целлофановый пакет с релизами. Я поблагодарил его и ушёл". Рик поспешил к своей машине и заглянул в сумку, лишь когда выехал на ведущее из города шоссе. Он остановил свой автомобиль в живописном месте на Джордж Вашингтон Паркуэй, рядом с рекой Потомак. То, что он искал, лежало в обёрточной бумаге на самом дне пакета. Он надорвал уголок свёртка. "внутри оказались туго перевязанные пачки денежных купюр. Каждая из купюр была по 100 долларов! Я насчитал их ровно 50. Мне хотелось прыгать от радости. Моё дело выгорело!"