Елена была ещё на работе, когда он вошёл в их тихую квартиру. Сергей налил себе выпить, сел и задумался. Вдруг он почувствовал, что что-то не так. На первый взгляд в квартире все было, как обычно, однако интуиция подсказывала, что ее обыскивали. Он поспешил к своей коллекции записей джазовой музыки. Более трёх тысяч пластинок стояло вертикально в ряду по всей длине стены. Сергей ставил их в таком порядке, который отвечал его эстетическим вкусам. Он заметил, что некоторые из них были не на своём месте. Кто-то вынимал их, возможно, по нескольку раз, и не поставил назад в прежнем порядке. Федоренко был уверен, что в квартире побывали сотрудники КГБ. Он вытащил долгоиграющую пластинку из конверта, снял два листа белой бумаги, предохраняющих ее от царапин. "Хорошо", — подумал он. Сотрудники КГБ не догадались о его уловке. Перед тем как он улетел в Москву, ЦРУ снабдило его бумагой для тайнописи. Бумага была обработана бесцветным химическим веществом. Все, что он писал на этой бумаге, исчезало и могло быть восстановлено только после проявления другим химикатом.
Сергей разложил эту специальную бумагу в альбомы с пластинками, чтобы ее листы выглядели как внутренние конверты пластинок. Он вытащил все альбомы с секретной бумагой и быстро направился в спальную комнату, где была спрятана фотокамера. Там Федоренко уложил шпионские принадлежности в пустую жестяную банку для теннисных мячей и поздним вечером, когда Елена уже спала, засунув банку внутрь куртки, пошёл выгуливать собаку. Он дошёл до находящегося неподалёку парка, постоянно проверяя, не следят ли за ним. Достав свой перочинный нож, он проделал отверстия в крышке банки и закопал ее. По его расчётам, понадобился бы месяц, чтобы достаточное количество воды просочилось внутрь банки и подвергло разложению ее содержимое. Это давало ему время, чтобы снова выкопать шпионские принадлежности, если он решит, что страдает паранойей. Впоследствии Федоренко вспоминал, что, возвращаясь домой тем вечером, он думал, что оставалась ещё одна потенциальная опасность. "Я очень надеялся, что у сотрудников ЦРУ хватит ума не пытаться связаться со мной".
Через шесть недель после выдворения Петерсон из Москвы ЦРУ подтвердило через различные дипломатические источники, что Тригон мёртв. С годами появилось несколько версий того, как он умер. Получившая наибольшую известность из них содержалась в вышедшей в 1983 году книге "КГБ сегодня: невидимая рука", которую написал Джон Баррон, имевший хорошие связи в ЦРУ. Огородник был арестован и доставлен на Лубянку, где сразу же признался, что он шпион, и начал читать допрашивающим лекции о зле, которое несёт в себе коммунизм. Произнеся своего рода панегирик самому себе, Огородник спросил охранников, не может ли он воспользоваться собственной ручкой, чтобы подписать признание. Когда те, не подумав, передали арестованному ручку, он резко открыл ее и проглотил спрятанную внутри пилюлю со смертельным ядом. Шпион мгновенно умер. По другой версии, имеющей широкое хождение среди американских писателей, после того, как Огородника в течение нескольких лег пытали, он покончил жизнь самоубийством. В этой версии предатель опять изображается как храбрый антикоммунист, преданным своим идеалам до самой смерти. Но ни в одной из этих версий не упоминается о любовной истории с Пилар Санчес или о деньгах, которые ЦРУ передавало ему в фиктивных камнях.
Я летал в Москву дважды, с тем чтобы взять интервью для этой книги, и во время этих поездок продолжительностью в месяц каждый раз беседовал почти с двумя десятками отставных и действующих сотрудников КГБ. Один из них утверждал, что входил в группу, посланную арестовать Огородника. "К счастью для меня, в тот день мне было поручено вест машину, — сказал он, смеясь. — мы просто посадили предателя в автомобиль, а двое наших офицеров сели рядом с ним в тот момент, когда ему удалось достать из кармана пилюлю. Прежде чем наши люди заметили это, он успел ее проглотить. Я понял, что происходит, когда Огородник стал исступлённо метаться, а мои товарищи, чертыхаясь, пытались удержать его и вызвать у него рвоту.
Я помчался так быстро, как только позволяла машина, в больницу, где доктора стали промывать ему желудок, но было слишком поздно. Некоторое время спустя мы узнали, что он достал пилюлю из авторучки. Мне удалось избежать наказания, поскольку я был всего лишь водителем, а моих товарищей наказали".
Адмирал Стэнсфилд Тернер, который был тогда директором ЦРУ, дал указание Леонарду Маккою, заместителю начальника контрразведки, провести расследование причин провала Огородника. В ходе его выявились следующие факты: за несколько недель до исчезновения агент передал ролик микроплёнки сотрудникам ЦРУ в Москве. На нем были фотографии дипломатических телеграмм, включая одну, составленную советским послом в США Анатолием Добрыниным, в которой описывался неофициальный разговор наедине между ним и государственным секретарём Генри Киссинджером. Согласно телеграмме, Киссинджер был расстроен тем, что президентом избрали Джимми Картера и Сайрус Вэнс сменил его на посту госсекретаря. В телеграмме приводятся слова Киссинджера с резкими нападками на обоих политических деятелей, которых он якобы охарактеризовал как "дилетантов". Далее цитируется его совет Добрынину, как можно перехитрить Вэнса и его команду в ходе переговоров о Договоре ОСВ-II. Согласно Договору ОСВ, срок его действия истекал в октябре 1977 года. Если телеграмма была подлинной и если то, что написал Добрынин, точно отражало содержание беседы, то Киссинджер совершил, по мнению должностных лиц ЦРУ, акт государственной измены, оказав помощь Советам на переговорах об ОСВ.
Не все, однако, считали, что телеграмма подлинная. Возможно, телеграмма была дезинформацией, подброшенной КГБ с целью дискредитации Киссинджера. Никто не знал наверняка, когда был арестован Огородник, и не исключалась вероятность того, что КГБ нашёл микроплёнку, чтобы поставить в затруднительное положение Киссинджера и ввести в замешательство ЦРУ.
В течение нескольких дней группа старших должностных лиц ЦРУ обсуждала вопрос о том, была ли телеграмма подлинной, а если была, то предал ли бывший государственный секретарь свою страну. Обе сверхдержавы знали, что у Добрынина и Киссинджера существуют особые отношения с тех времён, когда Киссинджер был советником по национальной безопасности при президенте Никсоне. Историки впоследствии по достоинству оценили доверительные отношения между ними, которые помогли проложишь путь разрядке. Для тех, кто полагал, что телеграмма подлинная, казалось логичным, что Киссинджер злился из-за потери им высокого положения и поэтому высмеивал Картера и Вэнса.
Они также отмечали, что вызвавшая споры фотография телеграммы находилась в середине ролика микроплёнки. Примыкающие к ней по обе стороны документы были явно настоящими. Зачем КГБ рисковать другими документами только для того, чтобы осложнить жизнь Киссинджеру? И наконец, те, кто считал телеграмму подлинной, выдвигали аргумент, что у Кремля нет причин подрывать положение Киссинджера, поскольку Советы до выборов хотели, чтобы президентом продолжал оставаться Джералд Форд, а госсекретарём — Генри Киссинджер.
Те, кто сомневался в подлинности телеграммы, отвергали все эти аргументы. Сотрудники КГБ отличались своим антисемитизмом, а Киссинджер был евреем. Сторонник жёсткого курса, КГБ хотел провала разрядки. Какой способ подорвать переговоры о Договоре ОСВ-2 и разрядку может быть лучше, чем организация утечки документа, в котором ставится под сомнение лояльность Киссинджера? Что касается других телеграмм, то их раскрытие было необходимым, с тем чтобы телеграмма Добрынина казалась подлинной.
После нескольких дней горячих споров бюрократы ЦРУ решили просто передать дело по инстанции. Тщательно составленная докладная записка была отравлена в Белый дом. Не ясно, что произошло потом. До сегодняшнего дня ЦРУ не подтверждает, что телеграмма Добрынина когда-либо существовала. Никаких заявлений на этот счёт не делалось при Картере и Белым домом. Время от времени появлялась информация об этой телеграмме. Впервые о ней подробно было рассказано в документальной книге "вдовы". Отставной адмирал ВМС США Элмо Р. Замоулт-младший упоминал о телеграмме в газете "Вашингтон таймс". Но никто не смог объяснить, что произошло с телеграммой. Эймс в беседе со мной утверждал, что ему это известно. "У Киссинджера ещё оставались друзья в коридорах власти, и они позаботились о нем, — сказал Эймс. — все следы телеграммы благополучно исчезли". Эймс сообщил мне, что он предпринял попытку найти телеграмму Добрынина в 1984 году, когда получил место в отделе СВЕ, давшее возможность ознакомиться с досье Огородника. "Об этом ходило так много слухов, что я решил докопаться до истины.
Я нашёл негативы микроплёнок, которые Огородник передал нам, но одна лента плёнки отсутствовала. На ней были кадры с телеграммой Добрынина. Я поинтересовался, что случилось с этой лентой, и мне сказали, что она просто исчезла". Судя по записям в хранящейся документации, предпринималось несколько попыток выяснить, кто изъял эту ленту плёнки, но никто никогда так и не смог этого определить.
Старший офицер ЦРУ отдела СВЕ в отставке, который был знаком с досье Огородника, подтвердил в беседе со мной рассказ Эймса. Этот офицер признал, что лента с негативами, содержащая телеграмму Добрынина, была действительно изъята и, как предполагается, уничтожена. Никому не известно, кто это сделал.
Я пытался найти первоначальную телеграмму Добрынина в министерстве иностранных дел в Москве, но, несмотря на неоднократные попытки, потерпел неудачу. Однажды я спросил помощника Евгения Примакова, который в 1995 году возглавлял Службу внешней разведки (СВР) — преемницу КГБ, не смогу ли я получить копию этой телеграммы. Через несколько недель помощник ответил мне, что такая телеграмма существует, но она не может стать достоянием общественности. Он посоветовал мне не подчёркивать ее важность в своей книге. "Посол Добрынин пользуется репутацией, в которой преувеличено его влияние на политику. Как я полагаю, это было во многом и с Киссинджером, — сказал помощник. — Поэтому вы не должны исходить из того, что наши лидеры обратили на эту телеграмму особое внимание".
Возможно, когда-нибудь телеграмма Добрынина, если она существует, появится в Москве, но даже если это произойдет, я уверен, никто не будет знать, подлинна она и является ли точным отражением слов Киссинджера.
После того как ЦРУ умыло руки, отделавшись докладной запиской о телеграмме Добрынина, Маккой вновь решил выяснить, почему был схвачен Тригон. Он пришёл к выводу, что в этом виноват сам шпион. Источники в Москве сообщали в ЦРУ, что тот был заснят скрытой камерой в министерстве иностранных дел фотографирующим дипломатические телеграммы. Расследование дела об аресте Тригона было закрыто.
Пять лет спустя ЦРУ раскроет реальную историю ареста Огородника. В 1973 году, когда Огородник стал шпионом, ЦРУ наняло человека по имени Карл Кочер для работы в качестве переводчика в отделе СВЕ. Темпераментный, громкоголосый чех, свободно владеющий русским, французским, чешским и английским языками, казалось, был ярым антикоммунистом с отличными, вызывающими к нему доверие данными. Он был натурализованным американским гражданином, который в 1965 году иммигрировал вместе с женой Ханой в Нью-Йорк, чтобы избежать религиозного преследования в своей стране. Мать Кочера была еврейкой. И Карл, и Хана прошли рутинные проверки на детекторе лжи их биографических данных. Ни у кого не возникло ни малейшего подозрения, что эта пара была в действительности "нелегалами". Чешские шпионы прошли подготовку для проникновения в иностранные правительственные структуры. К удивлению, Кочеры не пытались влиться в бюрократические круги ЦРУ, как это можно было бы предположить. По меньшей мере дважды в неделю 40-летний Карл и Хана, которая была моложе его на десять лет, менялись супругами с другими парами или посещали сексуальные вечеринки в окрестностях Вашингтона, согласно расследованию репортёра Рональда Кесслера, чья книга "Шпион против шпиона", вышедшая в 1988 году, частично основывается на эксклюзивных интервью с этой парочкой. Кочеры часто посещали секс-клубы Нью-Йорка, и Хана позднее хвастала, что переспала со многими сотрудниками ЦРУ, сенатором США, журналистами нескольких ведущих газет и служащими Пентагона.
Каким образом Кочер узнал настоящее имя Тригона, остаётся неясным. Некоторые утверждают, что Хана услышала его во время интимных встреч с одним служащим ЦРУ. Более вероятно, что именно Карл выяснил подлинное имя агента после того, как был назначен на работу в СКРИН — группу переводов и анализа отдела СВЕ. Его работа там заключалась в переводе полученных письменных материалов и телефонных разговоров, которые были тайно записаны на плёнку Управлением. Большая часть этих материалов была на русском и чешском языках. Некоторые — от Тригона.
Кочер оставил работу в ЦРУ ещё до самоубийства Огородника, но иногда возвращался к ней как частично занятый служащий для выполнения специальных заданий. Впоследствии ЦРУ утверждало, что оно стало подозревать Кочера после того, как его "засекли" передающим документы известному чешскому шпиону. Однако Эймс сказал мне, что это объяснение использовалось ЦРУ и ФБР в качестве прикрытия, чтобы обезопасить один из своих источников. "мы поймали Кочера, потому что наш чешский источник, работавший в их службе разведки, сообщил о нем". Кочеры были арестованы в декабре 1984 года, и Карл сделал признание, но его заявление не могло быть принято к рассмотрению в суде, поскольку два агента ФБР и офицер ЦРУ, допрашивавшие его, вырвали это признание обманным путём. Министерство юстиции не могло рисковать, передавая дело в суд, поэтому согласилось выпустить эту супружескую пару в обмен на освобождение советского диссидента Анатолия Щаранского.
В разговорах со мной Эймс настаивал, что есть ещё одна загадка в деле Огородника, которая никогда не оглашалась. "мы всегда считали, что Огородник потерял первую пилюлю с ядом, скрытую в зажигалке, которую мы передали ему, — говорит Эймс, — но после того, как он покончил жизнь самоубийством, до нас стали доходить слухи, что в действительности он использовал эту пилюлю для убийства одной женщины в Москве. Это была его любовница, от которой он хотел избавиться. Разумеется, в ЦРУ решили, что это — советская дезинформация, поскольку никому из нас не хотелось признаваться, что мы, возможно, несём ответственность за то, что снабдили его орудием убийства невинной женщины".
Когда я спросил об этой истории сотрудников КГБ, мне показали свидетельство о смерти женщины, которая была найдена в ее московской квартире в середине 1976 года. Согласно этому документу, она умерла, приняв яд, предположительно цианистый калий. Не было каких-либо записей о близких родственниках этой женщины, так что я не смог узнать о ней что-либо ещё или доказать, что она действительно была любовницей Огородника и была убита.
Известно, что самоубийство Тригона серьёзно обеспокоило офицеров ЦРУ, работавших в Москве. Они опасались, что этот случай может побудить КГБ предпринять попытку "провокации" (термин, используемый для обозначения ловушки, когда одна служба разведки посылает офицера, который играет роль потенциального шпиона, а затем арестовывает разведчика, который выходит на встречу с ним, чтобы завербовать его). И действительно, вскоре после того, как в ЦРУ узнали о самоубийстве Огородника, офицер Управления, работавший в посольстве США, обнаружил записку, оставленную под стеклоочистителем его машины. Автор записки утверждал, что имеет доступ к военной информации, которая настолько ценна, что может "изменить баланс сил". Он сообщил, что работает в исследовательском институте радиопромышленности, занимающемся разработкой и совершенствованием советских радарных систем, и хочет встретиться с сотрудником ЦРУ.
Примерно в то же самое время КГБ устроил засаду и задержал офицера ЦРУ, направлявшегося на встречу с советским агентом, известным по кличке Блип. Офицер был выслан из страны, а ЦРУ впоследствии узнало, что Блип арестован. Директор ЦРУ Тёрнер приказал всему отделу СВЕ "приостановить деятельность". Все встречи с агентами в Советском Союзе и восточной Европе были отменены. Совершенно очевидно, что что-то не так, и Тернер не хотел, чтобы, пока он руководит ЦРУ, исчезли и другие советские шпионы.
Резидент ЦРУ в Москве Гас Хэтэуэй считал реакцию Тернера чрезмерной. Настойчивый руководитель, Хэтэуэй попросил разрешения вступить в контакт с загадочным автором записки, который, видимо, очень хотел предложить свои услуги. Но Тернер и его советники подозревали, что записка является частью ловушки, и Хэтэуэю посоветовали не проявлять активности. Через несколько недель появилась другая записка. К ней автор приложил описание некоторых технических деталей одной из советских радарных систем. Но даже это не сочли достаточным, чтобы убедиться в подлинности намерений автора записки. Хэтэуэй был раздражён. Он доказывал своему руководству, что кому-то необходимо связаться с настойчивым автором. Но Тернер отвечал: "Нет". Месяц спустя, худощавый мрачный человек подбежал к офицеру ЦРУ, когда тот остановил свою машину у светофора недалеко от американского посольства, и попытался передать ему третью записку. Напуганный офицер быстро уехал. Теперь директор ЦРУ был уверен, что все это — провокации КГБ. Все знали, что его сотрудники вели наблюдение за американским посольством и слежку за большинством офицеров ЦРУ, которые там работали, 24 часа в сутки. Какой идиот рискнёт так прямо подойти? Только тот, кому нечего было терять, поскольку он не был настоящим шпионом. Через две недели тот же самый человек предпринял ещё одну безуспешную попытку вступить в разговор с офицером ЦРУ. В составленной в решительных выражениях телеграмме Хэтэуэй предложил аппарату директора ЦРУ компромисс. Он просил разрешения позвонить автору по номеру, указанному в одной из его записок. Тернер нехотя согласился.
"Есть пакет, который ожидает вас, — сказал Хэтэуэй снявшему трубку мужчине. — Он спрятан в телефонной будке недалеко от Института радиопромышленности".
ЦРУ вело наблюдение за тем, как худощавый человек подошёл к телефонной будке и быстро взял пакет. В нем содержались перечень вопросов о советских радарах, подробные инструкции, как и где оставлять ответы на эти вопросы и 500-рублевая купюра, равная в то время примерно 500 долларам. Через неделю худощавый человек положил своё сообщение в условленное место. В нем сотрудники ЦРУ обнаружили подробные ответы на все технические вопросы, которые содержались в перечне. Все сомнения относительно того, является автор записок двойным агентом или нет, быстро рассеялись. Информация, которую он предоставил, была настолько секретной, что в Управлении сразу же поняли, что КГБ никогда не будет рисковать ее раскрытием. Офицер ЦРУ был послан для встречи с новым добровольным помощником.
"Меня зовут Адольф Толкачёв", — сказал русский офицеру. Очень скоро Толкачёв стал одним из самых ценных шпионов. Он снабжал США подробной информацией об электронных системах управления, используемых советскими истребителями МИГ, а также о контрмерах, применяемых МИГами для того, чтобы ускользать от самолётов США. Ещё более значимыми были переданные им чертежи, касающиеся советской технологии "Стел". ЦРУ потеряло чрезвычайно полезного агента в лице Тригона. И в то же время, несмотря на все свои усилия проигнорировать Толкачёва, Управление приобрело в его лице, по мнению некоторых, ещё более важного шпиона.
Глава 7
Аркадию Шевченко было страшно. Он попросил Рика и Джима Хааса встретиться с ним на конспиративной квартире ЦРУ, которой они пользовались в экстренных случаях. Это была квартира, расположенная в том же доме, где жил Шевченко со своей женой. 31 Марта 1978 г., в пятницу, посол сбежал вниз по лестнице на три пролёта, отделявших его апартаменты от этого помещения, и ворвался в убежище. Он сказал, что получил телеграмму с приказом вернуться в Москву, но ехать туда не хочет. В течение 27 месяцев он шпионил на ЦРУ и теперь заявил, что готов стать перебежчиком.
Позже Шевченко напишет в своей книге "Разрыв с Москвой", изданной в 1985 году, что не знал наверняка, зачем его вызывали домой. Однако, по словам Эймса и других опрошенных мною сотрудников Управления, дипломат боялся, что его жена Лина попала в беду. Она дружила с Лидией Дмитриевной Громыко, супругой министра иностранных дел Советского Союза Андрея Андреевича Громыко, и обе женщины уже давно занимались спекуляцией.
Лина Шевченко покупала в Нью-Йорке шубы и антиквариат и пересылала их Лидии Громыко для последующей перепродажи в Москве по сильно завышенным ценам. Это было незаконно, о чем Шевченко не раз предупреждал жену, но она лишь твердила, что он трус и что все начальники только и делают, что наживаются на своих загранкомандировках.
«Нас давно беспокоила неспособность Аркадия решить свои личные проблемы, а также его ухудшающиеся отношения с женой, — рассказывал Эймс, — и за несколько недель до случившегося мы решили отвезти его в коттедж в лесу на кратковременный отдых. Предполагалось, что директор ЦРУ вручит ему медаль, чтобы "подкачать" его эго».
Рик и Хаас попытались уговорить Шевченко повременить с переходом на сторону американцев, но он был непреклонен. В Управлении решили поместить его в коттедж, который уже был арендован. Рик поинтересовался у Шевченко, говорил ли он жене, что собирается просить политического убежища. "Нет", — ответил тот. Аркадий боялся, что она сдаст его КГБ. В то время его жена спала наверху. Рик предложил Шевченко написать жене письмо и оставить его на видном месте, где она обнаружила бы его утром. Рик и Хаас сообразили, что отправить Шевченко в квартиру — неплохой способ проверить серьёзность его намерений. Через несколько минут Шевченко вернулся с дорожной сумкой. "Поехали", — сказал он. Рик и Хаас поспешили вместе с ним к поджидавшей внизу машине, которая стрелой вылетела из Манхэттена.
Когда добрались до коттеджа, от волнения никто не мог уснуть. Они знали, что побег второго официального лица ООН вызовет переполох в средствах массовой информации всего мира. Как только забрезжил рассвет, Шевченко набрал свой номер, чтобы попросить Лину присоединиться к нему. ФБР было готово помочь ей бежать. Трубку поднял мужчина.
— Лина? — спросил Шевченко.
— Ее нет дома, — ответили ему по-русски.
Шевченко бросил трубку. Он был уверен, что попал на офицера КГБ.
Вечером его побег стал главной новостью на телевидении, а на следующее утро об этом кричали все газеты. "Узнать о том, где мы его прячем, пытались все, — вспоминал Эймс. — Русские, средства массовой информации — все за нами охотились".
После того как неподалёку от коттеджа был замечен фургон телевидения, Управление решило переправить перебежчика в другое место. Его возили из одного отеля в другой. Рик неизменно его сопровождал. Советы потребовали личной встречи с Шевченко, чтобы удостовериться в том, что его не похитили. Переговоры состоялись в Манхэттене.
Шевченко прибыл туда под конвоем из машин ФБР. Единственными русскими, допущенными на встречу, были посол СССР Добрынин и советский представитель в ООН Трояновский. Трояновский сообщил Шевченко, что его жену выслали в Москву и она в ужасе от его поступка. КГБ также допрашивает взрослую дочь и сына Шевченко, прибавил Трояновский. Он предложил Шевченко пересмотреть своё решение. Шевченко потребовал освобождения жены и детей, пригрозив, что в противном случае не покинет свой пост в ООН, чего от него добивались Советы. Переговоры вылились в поток взаимных оскорблений, после чего Шевченко в ярости выскочил из комнаты. Вторая встреча, состоявшаяся через несколько дней, была не менее напряжённой. ФБР, опасавшееся, что КГБ может попытаться выкрасть Шевченко, усилило его охрану.
"Когда после окончания второй встречи мы ехали по Бруклинскому мосту, машины ФБР, замыкавшие наш конвой, просто взяли и остановились посередине моста, — вспоминал Эймс. — Они заблокировали все движение транспорта на 10 или 15 минут, чтобы дать нам возможность скрыться".
Пока тянулись переговоры между Советами и Шевченко, страсти разгорались все сильнее. "мы находились под чудовищным давлением, и никто из нас не был рад тому, что произошло", — говорил Эймс.
Как-то днём они с Шевченко остались наедине в домике для гостей, расположенном на территории владений одного богатого бизнесмена недалеко от Нью-Йорка.
— Аркадий зарвался. Он весь день угрожал, что снова перейдёт к русским, и наконец я тоже не выдержал. Я сказал: "Послушай, Аркадий, если ты так хочешь вернуться, мы можем сесть вон в ту машину, я лично отвезу тебя на 67-ю улицу и распахну перед тобой дверцу напротив советского представительства! Если ты не можешь держать себя в руках, не можешь представить себе свою дальнейшую деятельность в Соединённых Штатах, то скажи только слово — и мы сейчас же выезжаем". Аркадий стал на меня кричать: "Да кто ты такой, чтобы со мной разговаривать в таком тоне!" Именно этого я от него и добивался. Я хотел напомнить ему, что он чрезвычайно важное лицо, способное держать все под контролем. Ещё примерно полчаса мы друг на друга орали, а затем успокоились. Оба были в полном изнеможении. Потом мы пообедали, и Аркадий спросил меня, как бы я поступил, если бы он сказал: "Отвези меня в представительство"? Засмеявшись, я ответил, что довёз бы его до 64-й улицы и повернул назад.
В конце концов страсти несколько улеглись и Управление устроило Шевченко посещение его квартиры. КГБ не оставил там ни одной личной вещи. Через несколько дней Аркадию сообщили, что Лина скончалась. По словам КГБ, в состоянии тяжёлой депрессии она совершила самоубийство.
Он не поверил этому и до сих пор не верит.
В Управлении решили купить Шевченко дом на окраине Вашингтона. Рик отвёз его из Нью-Йорка в Вашингтонский отель "Шератон", который должен был стать ему временным пристанищем, пока он не выберет себе дом.
Мы обменялись рукопожатием, и под влиянием какого-то порыва я вырвал из блокнота листок и написал на нем номер домашнего телефона. До этого я ещё никому не давал свой настоящий номер — это было против правил, но я сказал, что, если ему когда-нибудь что-нибудь понадобится, он может мне позвонить. Я сделал это от всей души. Он поблагодарил меня и вышел из машины. С тех пор я больше его не видел. Наконец я вздохнул с облегчением — ведь меня не было дома целый месяц, — но то, что мы вместе пережили, глубоко меня тронуло.
Нэн сохранила для Рика вырезки из газет, посвящённые Шевченко, но когда он вернулся домой, они обсудили происшедшее лишь вкратце. Нэн устроилась на новую работу и была по горло занята.
— Она была поглощена своей собственной работой и практически потеряла всякий интерес к тому, чем занимался я, — рассказывал Эймс. — мы почти не разговаривали. Если я был дома, мы смотрели телевизор или ходили в театр. Мы отдалялись друг от друга, но, похоже, нам обоим это было безразлично. Каждый из нас словно думал: "Зачем стараться?" По крайней мере, я относился к сложившейся ситуации именно так. К тому времени мы были женаты девять лет.
По вечерам, до возвращения домой, Рик стал выпивать. Тогда же он начал позванивать Пегги Андерсон, своей старинной школьной приятельнице. Она была замужем, но брак не удался. Рик разглагольствовал о том, как жалеет, что женился не на ней, а на Нэн. "Ему было очень одиноко", — позже сказала Андерсон. Рик стал встречаться с другими женщинами. Сначала он хотел только секса, но вскоре его мимолётные связи переросли в более серьёзные измены. У него было два романа, оба раза с сотрудницами. Даже если Нэн об этом и знала, она никогда не подавала вид. С ее стороны не было ни гневных упрёков, ни истерик.
В Нью-Йорке у Рика и Нэн были близкие друзья — Дэйвид и Анджела Блейк. Время от времени Дэйвид встречал Рика с другими женщинами, но, зная о том, что Рик — офицер ЦРУ, полагал, что женщины служили ему прикрытием.
— Нэн и Рик обожали театр, и у них дома была чудесная коллекция дисков классической и оперной музыки, — вспоминала Анджела Блейк. — Почти каждый уик-энд они приглашали нас к себе на обед и Рик готовил блюда китайской кухни. Мы просто сидели и разговаривали о разных вещах. Между ними не было особой нежности, но они оба не любили выставлять напоказ свои чувства. Во всяком случае, ничто не говорило о том, что кто-то из них несчастен.
— Поскольку мы не ругались и не ссорились, всем казалось, что мы вполне довольны жизнью, но страсть давно умерла, да и секс практически сошёл на нет. У меня было ощущение, что мы с Нэн просто играем в мужа и жену. Я решил, что именно так все и бывает после нескольких лег брака. Кроме того, я был очень занят на работе, — говорил Рик.
В то время отдел СВЕ переживал очередной кризис, на этот раз в связи с грядущей публикацией книги Эдварда Джея Эпстайна "Легенда: тайный мир Ли Харви Освальда". Сотрудники ЦРУ добыли сигнальный экземпляр книги и пришли в бешенство, прочитав, что ЦРУ завербовало в шпионы двух высокопоставленных советских чиновников. Эпстайн узнал о них, проводя расследование убийства президента Кеннеди. В его книге было упомянуто, что вскоре после убийства Управление наводило справки об Освальде у своего ключевого советского источника, известного под кодовым именем Федора. Эпстайн писал, что, если бы ЦРУ понадобилась дополнительная проверка возможных связей Освальда с КГБ, оно воспользовалось бы выходом и на другое влиятельное в Советах лицо. С подобной проблемой Управление столкнулось впервые. Эпстайн намеревался разгласить псевдонимы двух советских агентов, которые все ещё активно работали на ЦРУ.