"В 70-х годах мы были уверены, что все советские граждане, которым разрешают выезжать за границу, работают либо в КГБ, либо в ГРУ, либо контролируются ими, — рассказывал Эймс, — но Огородник постоянно твердил, что он настоящий дипломат. Шеф резидентуры в Боготе в конце концов сказал ему в лицо, что он лжец. Тогда Огородник заявил: "Ладно, вы правы. Я из КГБ" — и дал нам длинное описание операций КГБ в Боготе. Когда мы проверили, то выяснили, что этот рассказ — сплошной вздор, потому что он в самом деле был дипломатом. Все были не столь поражены, сколь разочарованы, так как существовало убеждение, что стоящей является только информация о КГБ, ГРУ и советских военных". Эта точка зрения быстро изменилась, когда в Информационно-аналитическом директорате прочитали, что передал агент. Советское посольство в Боготе вряд ли можно было назвать горячей дипломатической точкой, но посол постоянно знакомился с потоком телеграмм из Москвы, которые объясняли позиции Кремля по отношению к Латинской Америке и вопросам, обсуждаемым в Организации Объединённых Наций. "материал был взрывным, и впоследствии доступ к ним нашего агента стал ещё больше", — говорил Эймс. Через семь месяцев после вербовки агент объявил, что его отзывают в Москву для работы в управлении общих международных проблем министерства иностранных дел. Это было одним из наиболее важных и хорошо охраняемых подразделений МИД. Каждый советский посол должен был представлять в министерство ежегодный отчёт, анализирующий политическую ситуацию в стране пребывания, с оценкой того, что делает посольство для достижения целей коммунизма. Через Огородника ЦРУ могло бы видеть мир точно таким, каким его видело советское руководство.
|
|
Огороднику выдали специальные шифроблокноты с индивидуальным шифром. Только человек, имеющий идентичный блокнот, мог расшифровать сообщение. ЦРУ снабдило его также шпионской фотокамерой Т-100, замаскированной под обычный тюбик губной помады, но способной делать 100 снимков. Огороднику была дана также новая кличка. Всегда существовал риск, что КГБ обнаружит, что "крот" ЦРУ, известный как Кнайт, работал в советском посольстве в Боготе. Если Кнайт будет неожиданно упомянут в потоке телеграмм из Москвы и в Москву, КГБ сможет вычислить, что это некто, недавно уехавший из Колумбии в Москву.
Огороднику дали псевдоним Тригон и, чтобы надёжнее защитить его, добавили Новый префикс. В отличие от "АЕ" префикс "СК" не относился к какой-либо конкретной стране, а лишь означал, что он является агентом отдела СВЕ.
Очень скоро Рику пришлось решать неожиданно возникшую проблему. Его часто вызывали для информирования высокопоставленных чинов Оперативного директората о работе с Огородником, и в этот раз Хэвилэнд Смит ожидал, когда Рик придёт на работу. "Тригон попросил передать ему пилюлю со смертельным ядом, чтобы проглотить ее, если его схватят в Москве", — объявил Смит. Рик был удивлён. Он не знал, что ЦРУ занималось изготовлением 'С" (смертельных) пилюль, но Смит объяснил, что в редких случаях во время второй мировой войны их выдавали офицерам, которых посылали за линию фронта. Смит предложил Рику убедить Тригона, что ему не нужна такая пилюля. Тот попытался было, но Тригон упорно настаивал на своём, поэтому техническое подразделение ЦРУ запрятало пилюлю в зажигалку и отправило ее агенту. Несколько месяцев спустя Тригон дал знать, что ему нужна другая такая пилюля, поскольку он потерял зажигалку. Управление выслало ему ещё одну, запрятанную в дорогой авторучке.
|
|
В Москве Тригон стал фотографировать сотни советских дипломатических телеграмм, включая секретные донесения, написанные советским послом в Соединённых Штатах Анатолием Добрыниным, работавшим в Вашингтоне, и Олегом Трояновским, советским представителем при Организации Объединённых Наций в Нью-Йорке. Материал Тригона был таким важным, что ЦРУ ввело отдельную систему его распространения. Дипломатические сообщения, которые Тригон фотографировал, переводились и дословно печатались на страницах с синим окаймлением. Они стали называться "сине полосными докладами" и доставлялись с курьерами в Белый дом, Государственный департамент и Совет национальной безопасности. Было известно, что Генри Киссинджер внимательно изучал их.
То, как Рик работал с Тригоном, произвело на Смита сильное впечатление, и он решил взять его с собой в Нью-Йорк для встречи с другим советским дипломатом. Смит завербовал этого агента и занимался им сам лично. Если русскому, который работал в Секретариате ООН, Рик понравится, Смит передаст этого агента ему. Нью-Йорк был Меккой для вербовщиков. В отделении ЦРУ там работало 60 сотрудников. Они тесно взаимодействовали с местным отделением ФБР, которое располагало двумя сотнями специальных агентов, готовых по вызову вести слежку за русскими. У некоторых из этих сотрудников не было даже в отделении ФБР, находящемся в Манхэттене, своего стола, поскольку все рабочие дни они проводили на улицах. По оценкам ЦРУ и ФБР, из 700 советских граждан, работающих в ООН, советском представительстве и Секретариате ООН, по меньшей мере половина были офицерами КГБ или ГРУ.
|
|
Смит и Рик заранее прибыли на конспиративную квартиру ЦРУ в Бронксе, находившуюся вблизи линии метро которую многие советские сотрудники использовали для поездок в штаб-квартиру ООН в Манхэттене и возвращения в советский жилой комплекс в Ривердэйле. Сергей Федоренко, чья кличка в ЦРУ была Пиррик, на встречу опоздал.
— Что-нибудь не так? — спросил озабоченный Смит. — За вами следили?
Федоренко ухмыльнулся. Ершистый русский постоянно бахвалился тем, что не нуждается в инструкциях ЦРУ о том, как вести себя, чтобы не быть схваченным КГБ.
— Разве в Нью-Йорке кто-либо когда-либо поспевает вовремя? — саркастически заметил он.
Федоренко был красивым 30-летним мужчиной, на два года моложе Рика, курил сигареты "Кэмел", говорил прямо, отличался необычайной сообразительностью и бунтарским духом. У него была репутация абсолютно бесстрашного человека, многие сказали бы — безрассудного. Никто не собирался вынуждать его работать с Риком, если он сам этого не захочет. После нескольких бутылок пива у русского сложилось мнение о Рике: тот ему понравился. Волосы Рика закрывали уши, и он носил черные туфли. Судя по этим признакам Рик не являлся типичным Вашингтонским бюрократом. Ему понравился также интерес Рика к нему.
— Я идиот, идеалист, — заявил тогда Федоренко. — Когда я был маленьким, мой дед любил произносить афоризмы примерно такого содержания: "Не бойся своих врагов, потому что единственное, что они смогут сделать, — это убить тебя. Не бойся своих друзей, потому что все, что они смогут, — это предать тебя. Но всегда бойся молчаливого безразличия, поскольку именно оно является почвой, на которой будут совершаться все преступления". Я отказываюсь молчать или быть безразличным к тому, что КГБ делает с моей страной.
В тот вечер Федоренко поделился мыслями, о которых позже Рик услышит и от других советских. Федоренко сказал, что он любит свою страну, но презирает коррумпированную систему компартии и в особенности ненавидит КГБ. Его дед провёл десять лег в лагере в Сибири за то, что воспользовался как туалетной бумагой куском газеты, на котором был напечатан портрет Сталина. Информатор КГБ был следующим в очереди в общественный туалет и получил дополнительные привилегии за то, что достал грязный кусок газеты, чтобы доложить об оскорблении и представить его как улику. "Это — служба, которую я хочу разрушить". В конце встречи Федоренко сказал Рику:
— Я буду работать с тобой. Я доверяю тебе свою жизнь. — И, помолчав несколько секунд, добавил: — И пожалуйста, не дави на меня.
Рик стал ездить раз в два месяца в Нью-Йорк для встреч с агентом, и за следующие два с половиной года они стали близкими друзьями. Часто после долгих деловых разговоров они расслаблялись за бокалом вина, и Федоренко рассказывал, каково ему жилось в Советском Союзе в детстве и юности. У него был талант рассказчика. Сергей родился в годы великой Отечественной войны, когда большинство населения России голодало. Он был незаконным и нежеланным ребёнком. Его мать хотела сделать аборт, но врач отказался прервать беременность, поскольку она была уже на седьмом месяце. Не имевшего имени новорождённого оставили в переполненном, плохо финансируемом приюте для сирот, где он едва не умер с голоду. Но оказалось, что он живучий. Юношей он проявил незаурядные способности в игре в шахматы и в математике. Учитель помог ему поступить в престижный московский авиационный институт, благодаря которому во многом обеспечивался успех советской космической программы. Сергей стал специалистом по управляемым ракетам, которые рассматривались как оружие будущего, и его работа вскоре привлекла внимание одного из наиболее видных советских дипломатов — Николая Федоренко.
Н. Федоренко был главой советского представительства при ООН, безупречно говорил по-китайски и работал переводчиком, когда Мао Цзэдун впервые нанёс визит Сталину.
У него была дочь Елена, одна из женщин, пользующихся наибольшим успехом в Москве. "Елена Федоренко была наделена яркой русской красотой, горделивой осанкой, живым умом и богатством чувств молодости. К 19 годам девушка уже поездила по миру: жила с родителями в Китае, Японии и Соединённых Штатах. Сергей и Елена влюбились друг в друга, и после того, как они поженились, муж взял фамилию своего знаменитого тестя, поскольку Федоренко старший не имел сыновей и не хотел, чтобы его фамилия исчезла. Отец Елены устроил так, что Федоренко стал членом советской делегации на переговорах по Договору ОСВ-I — самым молодым в ней, а затем потянул нужные ниточки, с тем чтобы его взял к себе на работу в ООН Аркадий Шевченко, который в 1972 году стал заместителем Генерального секретаря ООН, вторым лицом в этой системе. Федоренко мог бы вести лёгкую обеспеченную жизнь, но его ненависть к КГБ и бунтарский дух всегда причиняли ему неприятности.
Он рассказал Рику, что сотрудники КГБ посетили их с Еленой в Москве вскоре послё того, как стало известно, что Сергея назначают на работу в ООН. "Они ожидали, что я буду помогать им шпионить, но я отказался играть в их грязные игры и выставил из своей квартиры". Федоренко позвонил своему тестю, и тот, пригласив его к себе, посоветовал: "Скажи сотрудникам КГБ в Нью-Йорке, что ты будешь рад помочь им, а затем делай все, что они попросят, так плохо и глупо, что они оставят тебя в покое". Это был хороший совет, но Федоренко оказался слишком упрямым, чтобы следовать ему. Резидент КГБ в Нью-Йорке Борис Александрович Соломатин быстро отреагировал, когда Федоренко осадил его офицеров. Он вызвал Елену в свой офис и стал отчитывать за плохую работу в качестве оператора-телефонистки в советском представительстве, где она получила эту работу. Елена была в слезах, а ее муж понял, в чём тут дело. "Он показал, как КГБ может осложнить жизнь моей семьи".
Вскоре сотрудник КГБ попросил Федоренко съездить в Новую Англию и посмотреть на строящуюся радарную станцию. Большинство советских граждан, работающих в Соединённых Штатах, получали в Госдепартаменте специальное разрешение для поездок на расстояние более 25 миль от их места службы, но Федоренко работал в Секретариате ООН, служащие которого могли свободно передвигаться по территории Соединённых Штатов без каких-либо разрешений. Федоренко считал эту поездку пустой тратой времени. "Площадка для радарной установки будет окружена забором. Я не смогу ничего увидеть", — ответил он. На этот раз, однако, Сергей предложил альтернативный вариант — попытаться разузнать что-нибудь о Гудзоновском институте, нью-йоркском мозговом центре, имеющем тесные связи с Пентагоном, Советом национальной безопасности и Госдепартаментом. Офицер КГБ был весьма доволен.
Федоренко позвонил Дональду Бреннану, директору по научным исследованиям в этом же институте, которого он раньше встречал на переговорах по ОСВ-I, и они договорились встретиться за ленчем. Бреннан, эксперт по системам ядерного оружия, считался одной из важнейших "целей" КГБ. Его жена была дочерью одного из руководителей корпорации "Боинг" — основного производителя бомбардировщиков "в-1" и лидера в разработке технологии "Стелс".
Сотрудники КГБ хотели, чтобы Федоренко подружился с Бреннаном и завоевал его доверие; потом Федоренко должен познакомить Бреннана с вербовщиком КГБ. Но когда учёные встретились на ленче, именно Федоренко предложил шпионить в пользу американцев. "Дон, не мог бы ты познакомить меня с кем-нибудь из твоих друзей в Вашингтоне?" — спросил Сергей. Месяц спустя Бреннан организовал для Федоренко выступление на научном семинаре в столице страны. Хэвилэнд Смит, сидевший в первом ряду слушателей, остался, чтобы поговорить с Федоренко наедине.
Первое, что поведал Федоренко Смиту: три офицера КГБ пытаются проникнуть в Гудзоновский институт. В ФБР уже знали о двух из них, но никто не подозревал третьего, поскольку тот был известным советским учёным. Он дружил с несколькими сотрудниками института, включая Бреннана, который был поражён, узнав, что этот человек — шпион.
Во время бесед со мной Федоренко, который теперь живёт в Соединённых Штатах, обычно подчёркивал, что он никогда не снабжал ЦРУ или ФБР информацией относительно советских вооружённых сил. Первой и последней причиной для шпионажа в середине 70-х годов было нанесение ущерба КГБ путём раскрытия имён его офицеров и разоблачения тайных операций. Эймс и агенты ФБР, которые вели беседы с Федоренко, заявляли, что русский давал информацию не только о КГБ. "Сергей рассказал нам все о ракетах среднего радиуса действия "СС-4", которые Советы пытались разместить на Кубе, а также о других ракетах, — сказал Эймс. — Однако его наиболее ценным вкладом в то время было разъяснение механизма работы советской оборонной промышленности. Мы не имели представления, как Советы принимают решения, какие системы оружия будут созданы и кто какой контракт получит. Мы даже не знали, кто принимает такого рода решения". Опыт и знания Федоренко имели кардинальное значение для Пентагона, который на основе его информации в конце 70-х годов полностью пересмотрел свои оценки военной мощи Советов, утверждал Эймс.
"Мне не нужны ваши деньги, — сказал Федоренко, когда он впервые добровольно предложил свои услуги. — Я это делаю по собственному желанию и буду делать так, как считаю нужным. Я не хочу быть обязанным вам".
Тем не менее ЦРУ начало откладывать для него наличные*.
Осенью 1973 года Федоренко сообщил Рику, что офицер КГБ по имени Валдек Энгер настойчиво просил его выкрасть документы из Гудзоновского института. После своей первой встречи с Бреннаном Федоренко убедил сотрудников КГБ, что безопасность в институте обеспечивается слишком строго, чтобы можно было что-либо украсть. Энгер хотел, чтобы он попытался ещё раз. Рик предложил Федоренко избегать Энгера, однако своенравному шпиону этот совет не понравился. Такое поведение могло вызвать у Энгера подозрения. Сергей предпочитал кормить Энгера крохами информации, что безопаснее. Рик проконсультировался со своими боссами, и они согласились. В течение последующих месяцев Управление провело работу с тем, чтобы несколько научных докладов было передано через Бреннана Федоренко, вручившего их Энгеру. "Эти материалы были незасекреченными, но очень актуальными", — говорил позднее Федоренко. Энгер был так окрылён успехом, что стал больше времени уделять своему новому источнику. Несмотря на свою ненависть к КГБ, Федоренко вскоре обнаружил, что Энгер ему нравится. "Он был безобидным, почти идиотом, но приятным". Он также понял, что Энгер являлся отличным источником сплетен о сотрудниках КГБ. Благодаря своей должности он был знаком с конфиденциальной информацией: кто с кем из советских граждан находится в интимных отношениях, кто злоупотребляет алкоголем, кто подозревается в нелояльности.
Эту информацию Федоренко передавал Рику.
(Позднее, после того как Федоренко дезертировал в США, Эймс помог ему открыть банковский счёт. Поскольку Федоренко в то время не имел постоянного адреса, он указал адрес Эймса. Именно обнаружение этого счета сделало известным, что Федоренко в 70-х годах занимался шпионажем. "Вашингтон пост" неосознанно раскрыла Федоренко, когда один из ее репортёров заметил, что ФБР во время сбора улик в доме Эймса обнаружило совместную чековую книжку с именем Федоренко на ней. Репортёр написал статью, в которой поднимались вопросы о связях Федоренко с Эймсом, и в течение нескольких дней отношения Федоренко с ЦРУ и ФБР стали общеизвестными. Федоренко был взбешён: он опасался, что советское правительство может подвергнуть репрессиям его родственников в Москве, но никто из них не был арестован и не допрашивался. (Прим. авт.)
Однажды вечером Федоренко прибыл на конспиративную квартиру ЦРУ, все еще посмеиваясь по поводу недавно состоявшегося разговора с Энгером. Командировка резидента КГБ Бориса Соломатина закончилась, и его преемник Юрий Иванович Дроздов очень хотел проявить себя. Он потребовал от своих офицеров вербовать больше американцев. «Энгер испытывал сильное давление, поэтому он спросил меня, не мог бы я пригласить какого-нибудь американского дипломата к себе на шашлык, — рассказывал Федоренко Рику. — Энгер говорит мне: "мы можем приготовить возле дома шашлыки, а затем склонить его на свою сторону". Я сказал: "Валдек, что мы можем ему предложить за шпионаж?" Он ответил: "Что ж, у нас нег денег, но, возможно, мы могли бы дать ему отличную русскую меховую шапку". Я сказал: "Валдек, ты не можешь вынудить человека такого калибра предать свою страну за шапку". Он спросил: "Тогда кого же мы можем склонить к предательству своей родины за шапку?" Я ответил: "Только кого-то из наших людей!"».
Федоренко и Рик смеялись весь вечер. Поездки Рика в Нью-Йорк и обратно вскоре стали обыденным делом. Он уезжал перед рассветом из Вашингтона на электричке, ехал на такси до местного отделения ФБР в Нью-Йорке, где беседовал с Р. Патриком Уотсоном, который также работал с Федоренко. Много раз Уотсон и Рик за ленчем обсуждали, какие вопросы зададут вечером агенту. Рик покупал бифштексы и вино, а затем они ехали на метро на конспиративную квартиру, чтобы приготовить ужин для себя и Федоренко. Однажды в 1975 году Рик заснул, когда ехал в метро на конспиративную квартиру. Он проснулся как раз в то время, когда поезд почти уже тронулся с остановки, где должен был выходить Рик. Рик раздвинул двери, когда они уже закрывались, и выскочил на платформу. Сразу же он вспомнил, что оставил свой портфель в поезде. В нем были фотоснимки, которые Федоренко сделал на последнем приеме. На обратной стороне каждого агент написал имена изображённых на них русских. "в советском жилом комплексе, расположенном недалеко от конечной станции метро, проживало более трёхсот русских. Я знал, что большинство из них ездят на метро. Эта линия явно была опасной зоной". Если бы сотрудники КГБ нашли портфель Рика, Федоренко наверняка был бы вычислен и арестован. Рик находился всего за пару остановок до конечной станции, поэтому он помчался на другую сторону платформы и стал поджидать, когда вернётся поезд, на котором он ехал. Когда поезд прибыл, Рик ворвался в вагон, но портфель исчез. "Я побежал на конспиративную квартиру и позвонил Уотсону".
Ни Рик, ни Уотсон ничего не сказали Федоренко о пропаже портфеля, когда тот вечером прибыл на квартиру. Они также не предупредили агента, что ему может грозить серьёзная опасность. Сотрудники КГБ в тот самый момент могли проверять содержимое портфеля Река. Когда Федоренко ушёл, такой же беззаботный, как и всегда, Рика ужаснула мысль о том, что он никогда его больше не увидит. На следующее утро Уотсон зашёл к Рику: "мы получили его!"
Женщина, ехавшая в вагоне, нашла портфель и просмотрела его содержимое, чтобы по бумагам определить, кому он принадлежит. Увидев фотографии и прочитав на них русские имена, пассажирка испугалась. На следующее утро она позвонила в ФБР. Начальники Рика объявили ему выговор с занесением в личное дело. "Этот вечер был одним из худших в моей жизни, — вспоминал он. — Я до сих пор помню, как у меня было тяжело на душе, поскольку считал, что на мне будет лежать ответственность за то, что Сергея убьют".
Несмотря на этот прокол, ЦРУ перевело Эймса с повышением в своё отделение в Нью-Йорке и поручило ему ещё более крупное депо. Рик должен был помогать в работе с начальником Федоренко — послом Аркадием Николаевичем Шевченко, вторым человеком в ООН. Первоначально, в 1975 году, когда Шевченко вступил в контакт с ЦРУ, он хотел дезертировать, но ЦРУ направило для встречи с дипломатом одного из своих лучших вербовщиков и тот уговорил Шевченко отложить свой побег и поработать в качестве агента.
"У нас был Шевченко, который имел доступ ко множеству дипломатических телеграмм и информации. В Москве у нас был Тригон, фотографирующий многие из тех телеграмм, о которых нам говорил Шевченко, и у нас был Сергей Федоренко в ООН, также поставляющий информацию, — говорил впоследствии Эймс. — Никто из них не знал друг о друге. У нас был также четвёртый источник под псевдонимом Федора. Он снабжал нас информацией из советской резидентуры в Нью-Йорке. Это было необыкновенное время!"
Рик и Нэн переехали в квартиру с одной спальней в дом под номером 400-Ист на 54-й улице Манхеттена. Из своей гостиной они могли видеть Ист-Ривер. Но несмотря на проживание в хорошем районе, супруги были практически нищими. Они лишились зарплаты Нэн, которая уволилась, чтобы поехать вместе с Риком, а цены в центре Манхэттена были гораздо выше, чем те, к которым они привыкли. "У нас было так плохо с деньгами, что, когда мы ездили в Пенсильванию к родителям Нэн, нам приходилось пользоваться автобусом". Один из родственников Рика позднее вспоминал о своём посещении его и Нэн в Нью-Йорке: "На Рике была совсем старая одежда, они едва сводили концы с концами, но, казалось, их это не беспокоило. Просто деньги для них не были столь важны".
Нэн нашла работу в лоббистской группе "Общее дело", а Рику повысили зарплату. Тем не менее он был недоволен. Он считал, что его продвижение по службе должно проходить быстрее, и думал, что знает причину. "Я не делал ставку на нужных бюрократов. Я занимался действительно важными делами, но комиссии, решающие вопросы повышения по службе, обращают внимание только на один показатель — вербовки. Я никого не вербовал, поэтому не делал быстрой карьеры". Эймс стал чаще посещать различные места в городе в поисках уязвимых русских. Основной офис ЦРУ находился в здании "Пан Ам", но Рик работал под прикрытием фиктивного акционерного общества в небоскрёбе на углу Лексингтон-авеню и 42-й улицы. Предполагалось, что при знакомстве с советскими людьми он будет представляться бизнесменом со Среднего Запада, часто приезжающим в Нью-Йорк. "в действительности это было слабое прикрытие.
Ну что общего может быть у бизнесмена из Огайо с советскими людьми?" Несмотря на все усилия, он никого не мог найти для вербовки. "меня это мало беспокоило, поскольку все равно не было времени для разработки контактов. Я был слишком занят с Федоренко и Шевченко".
Формально Рик не отвечал за работу с Шевченко. Ее поручили заместителю руководителя отделения ЦРУ в Нью-Йорке, но он был занят и передал ее Рику. В середине 1977 года заместителем руководителя назначили Джеймса Дадлея Хааса, который решил взять дело Шевченко под свой контроль. Хаасу было 46 лет, он отличался крупным телосложением и раньше служил в морской пехоте. Шевченко же был человеком утончённым, с хорошими манерами, играл на пианино, любил поэзию. Такие разные, они не ладили друг с другом. У Шевченко было множество проблем, связанных с его браком и увлечением алкоголем.
«Когда он напивался и становился плаксивым, Джим грубовато говорил ему: "Хватит хныкать, будь мужчиной!" От этого Аркадий терялся, становился ещё более жалким, так что я начинал уговаривать его, постепенно помогая ему прийти в себя, чтобы он мог уйти».
Рик питал все большую симпатию к дипломату. «Первое, что говорят офицеру ЦРУ: "Никогда не влюбляйся в своих агентов". Но именно это всегда и случается. Я говорю не о сексе. Я говорю о том, как теряется профессиональная бдительность и начинаешь верить всему, что агент скажет, и беспокоиться о его интересах больше, чем об интересах своей страны. Шевченко дали псевдоним Динамит, и, как оказалось, он ему подходил. Шевченко приходил на конспиративную квартиру и говорил: "все! С меня хватит! Я готов дезертировать", после чего Джим и я начинали переубеждать его, прилагая все усилия, чтобы добиться от него обещания повременить до следующей сессии ООН или сколько-нибудь ещё. Он был слишком хорошим источником, чтобы его терять».
Шевченко регулярно информировал ЦРУ о проявляющихся в Кремле разногласиях между Леонидом Брежневым и Алексеем Косыгиным по поводу отношений СССР с США. Он сообщал, что Кремль указывал своему послу Анатолию Добрынину делать в ООН, какова была советская позиция на переговорах об ограничении вооружений и даже о том, до каких пределов СССР может уступить на переговорах об ОСВ-I. Шевченко предоставлял подробную информацию об ослаблении советской готовности участвовал в событиях, связанных с боевыми действиями в Анголе, совершенно секретные сведения о советской экономике и даже доклады о быстро сокращающихся запасах нефти на месторождениях в волжско-Уральском регионе. "Шевченко имел невероятный доступ к информации. Все, что нам нужно было делать, так это задавать вопросы, а он давал нам ответы".
Вскоре после того, как Рик стал работать с Шевченко, он узнал, что Сергей Федоренко отзывается в Москву. "Неожиданно я выяснил, что Сергей хочет дезертировать, и одним из моих самых больших достижений было убедить его вернуться домой, — вспоминал Эймс. — И конечно же, когда пришло время моего следующего повышения по службе, я его не получил, потому что никого не завербовал. Это было смешно. Благодаря мне удалось удержать Федоренко от дезертирства, но это не учли. Федоренко был назначен на работу в то же самое управление министерства иностранных дел, где по возвращении в Россию работал Огородник (Тригон)". "мы отправили Сергея в Нью-Джерси, где он занимался по программе внутренней учебной подготовки в сокращённом варианте, которую проходили на Ферме наши собственные офицеры, — говорил впоследствии Эймс.
— Вот как мы его ценили и доверяли ему. Раньше мы этого никогда не делали". Во время их последней встречи Рик подарил Федоренко чёрный кожаный кошелёк. "Будь осторожен", — сказал Рик. Федоренко засмеялся. Чего он должен был опасаться?
Глава 6
Москва
15 июля 1977 г. сотрудник ЦРУ Марта Петерсон, молодая женщина, работавшая под дипломатическим прикрытием в посольстве США в Москве, не спеша шла по мосту через Москву-реку. Дойдя до газона на противоположной стороне, она остановилась, огляделась и наклонилась. Когда Петерсон собиралась положить на землю нечто, похожее на камень, на большой скорости подъехала "волга" и резко остановилась возле неё. Распахнулась задняя дверца машины, и оттуда выскочила русская женщина. Не говоря ни слова, она схватила Петерсон, повернула ею и одним быстрым движением распахнула на ней блузку. На груди у Петерсон клейкой лентой был приклеен радиоприёмник. Она использовала его для контроля за наблюдением со стороны КГБ и ошибочно считала, что "затемнилась". Двое мужчин затащили Петерсон в машину и повезли на Лубянку, где неподалёку от Кремля находилось внушительное здание штаб-квартиры КГБ.
Камень, который Петерсон собиралась положить на газон, был подделкой, в которой спрятали деньги, предназначавшиеся для Огородника (Тригона).
"Я дипломат Соединённых Штатов, — стала протестовать Петерсон, когда они приехали на Лубянку. — Я пользуюсь дипломатическим иммунитетом". В КГБ ее допрашивали два часа, прежде чем нехотя освободили. В тот же день она была объявлена персоной нон грата и выдворена из страны. Тем временем Тригон исчез.
Сергей Федоренко прочитал о высылке Петерсон в "Известиях". КГБ предоставил газете фотографии фиктивного камня, материалов для тайнописи и миниатюрной фотокамеры, которой, по словам его сотрудников, ЦРУ снабдило своего шпиона.
Позднее в тот же день Федоренко позвонил приятель из министерства иностранных дел. Не слышал ли Федоренко, кого арестовали? Прежде чем Федоренко смог ответить, его приятель объявил: "Это Огородник!" Федоренко почувствовал, что его предали. "Зачем им нужны были два человека, работающих в одном и том же управлении?" — жаловался он впоследствии. На следующий день Федоренко сообщили ещё более неприятную новость: его переводили на работу в другое место. Федоренко постарался сохранить спокойствие. Он продолжал убеждать себя: если КГБ арестовал Огородника, это не означает, что им стало известно, что и он агент ЦРУ. Однако десятки вопросов не давали ему покоя. Совершил ли Огородник какую-нибудь глупость и раскрыл себя? Не допустило ли ЦРУ какой-то ошибки? Не было ли кого-либо в ЦРУ, кто сдал его шпионов КГБ? вероятность последнего предположения больше всего ужасала Федоренко. Он гордился тем, что был достаточно ловким и умел избежать разоблачения. Но если в ЦРУ есть "крот", Федоренко обречён. Он поехал в Подмосковье на дачу к своему влиятельному тестю. От имени зятя Николай Федоренко задал несколько вопросов своему старому другу Борису Соломатину и получил тревожный сигнал. "Генерал говорит, что в твоё досье забралась проститутка", — сказал тесть. Младший Федоренко понял это выражение: кто-то в КГБ стал интересоваться его связями с американцами, его подозревали в шпионаже. Это все, что сказал Соломатин. Федоренко проанализировал свои последние контакты с Риком и Уотсоном. Допустил ли он ошибку? Он не мог припомнить ничего, что сделал бы неправильно, и вновь задался вопросом: не было ли это делом рук кого-то внутри ЦРУ? Кого?