Пусть порой мы падали духом, но всегда что-нибудь поддерживало в нас бодрость. Однажды, когда солнце стояло высоко и канистры с водой накалились так, что до них нельзя было дотронуться, мы прокапывали себе дорогу вдоль оврага под насыпью и вдруг услышали тарахтенье: мимо проехала маленькая дрезина. Вскоре мы услышали, что она возвращается; в ней стояло человек семь или восемь весело улыбающихся дорожных рабочих. Дрезина остановилась прямо против нас. Один из рабочих выпрыгнул, сбежал с насыпи и подал нам половину холодного как лед арбуза. Никогда ни до этого, ни после я не ел ничего вкуснее ледяного куска этой розовой с зеленым амброзии.
Фрэнк заполняет судовой журнал
Был случай, когда неожиданный минутный дождь снова погрузил нас в трясину и поблизости не было ни единого дерева, чтобы привязать оставшийся у нас клочок веревки. Сколько мы ни копали, сколько ни кидали веток в грязь, даже выпустили воздух из баллонов, ничто не помогало - нас только засасывало все глубже и глубже. Я уж было решил оставить Элен и идти разыскивать волов, как вдруг к нам подошло шестеро мужчин. Они были в чистых, свежих одеждах и спешили домой после купания. Без единого слова все они полезли в грязь и начали толкать машину. Когда «Черепаха» была освобождена, они не взяли никакой платы, только пожелали нам «Que le vaya bien» и пошли обратно на речку мыться по второму разу.
Но больше всего поддержала нашу слабеющую волю новая встреча с Томасом. Впервые мы встретились с ним в прошлую поездку, когда в темноте никак не могли найти обходного пути вокруг болота. Мы вернулись тогда к травяным хижинам, скучившимся на просеке в джунглях, и попросились к какой-то старушке переночевать. Она приветливо приняла нас, предложила еду, воду и гамаки, и тогда-то мы и познакомились с Томасом, ее старшим сыном. Он был примерно моих лет, строен и черноволос, с блестящими смеющимися глазами. Он сказал, что в соседнюю деревню дороги нет, но, выслушав нашу историю, добавил:
- Ну что ж, я знаю тут одно высохшее русло. Может, вам удастся проехать.
На заре мы двинулись вслед за Томасом. Он прорубал тропинку сквозь густые заросли, срезая траву и тростник, и словно без всякого усилия валил трехдюймовые стволы взмахами своего мачете. С его помощью мы спустились с крутого обрыва, прошли вдоль сухого русла реки и поднялись на противоположный берег, где грунт вдруг осыпался и джип чуть не опрокинулся назад. Томас дюйм за дюймом пробивался сквозь ползучие стебли, вырубая туннель в такой чащобе, что не видно было неба, а мы еле-еле ковыляли за ним. К вечеру сделали крюк в пять миль, обошли болото и вышли на дорогу.
Обитатели Исла-Гранда
На этот раз мы встретили Томаса на дороге в нескольких милях от его дома. Он с гордостью рассказал нам о жене и о новорожденном младенце, а затем с неменьшей гордостью сооощил, что тропинка, прорубленная им вокруг болота, служит теперь настоящей проезжей дорогой.
- Вы пойдете навестить мою мать и семью, правда? - сказал он.
Я посмотрел на зловещее небо и заколебался.
- Да, - сказал он понимающе, - в этом году дожди будут ранние. Мы ждем их через несколько дней. Вам нельзя задерживаться. Я опять провожу вас.
Так мы второй раз ехали за Томасом, а он обрубал вновь отросшие ветки и расчищал дорогу там, где «Черепаха» не могла пройти. Когда мы прошли эти пять миль, я воспользовался тем, что Томас моет руки в луже, и тихонько сказал Элен:
- Я бы хотел как-то показать ему, что мы очень ценим его помощь. Прошлый раз он оскорбился, когда мы предложили деньги.
Элен на минуту задумалась.
- У вас с ним примерно один рост. Не подарить ли ему одну из твоих рубашек?
Она порылась в шкафу и вытащила трикотажную спортивную рубашку в серо-белую полоску - свой подарок к моему дню рождения.
Когда я протянул ее Томасу, он нахмурился:
- Это что - плата?
- Нет, - ответил я, - это дружба.
Он задумчиво развернул рубашку. Глаза под широкополой соломенной шляпой просветлели.
- Тогда я беру ее как дружбу.
Мы расстались с Томасом и снова потащились по тряской проселочной дороге, отбрасывая камни и форсируя реки; а над нами нависало темнеющее небо, и мы знали, что даже один день дождя лишит нас возможности одолеть намеченный путь. К концу девятого дня мы прошли всего две трети расстояния от Тоналы, но знали, что если добраться до Уистлы, милях в двадцати, то оттуда в Тапачулу проведена приличная автомобильная дорога. Элен что-то притихла за последние дни. «Вероятно, просто устала», - думал я.
Когда мы спросили в местечке Эскинтла, есть ли проселочная дорога в Уистлу, нас неожиданно обрадовали: здесь недавно провели новое шоссе, по которому грузовики возят кофе с гор к железной дороге. Я был счастлив оттого, что мы снова попадем на настоящую дорогу, но, к моему удивлению, это не произвело никакого впечатления на Элен. Мы тронулись через банановые плантации, потом поднялись вверх, в горы, где на склонах росли кусты кофе, а внизу, в долинах, с грохотом разбивались водопады. Сквозь туман деревья выступали точно зеленое кружево на белой гигроскопической вате. Дорога вилась все выше и выше. Начался дождь. Я хотел во что бы то ни стало попасть в Уистлу и отчаянно жал, буксуя на скользких глинистых поворотах и подпрыгивая на шатких валунах. Дождь лил целый час; но вот наконец мы начали спускаться и только тогда обнаружили, что залитые болотной грязью тормоза не держат на крутых уклонах. На самой малой скорости, тормозя мотором, мы скользили вниз по узкой дороге, стараясь как можно плотнее прижиматься к горе. К вечеру мы снова спустились в долину и с облегчением обнаружили, что дождь здесь был совсем небольшой. Однако, проделав петлю в тридцать миль, мы всего на пять миль приблизились к Уистле; оставалось еще одиннадцать. Мы сделали привал на каменистой отмели в середине реки, а на следующее утро покатили в Уистлу по хорошо наезженной дороге. И, покрывая эти последние двадцать пять миль до Тапачулы по самым богатым кофейным плантациям Мексики, мы испытывали тот же подъем, что и четыре года назад. В эту ночь 10 марта, после одиннадцати дней пути, пройдя двести сорок миль и истратив почти пятьдесят галлонов бензина, мы наконец прибыли в Тапачулу.
После ярких звезд, жужжания насекомых и скрипа телег ночная жизнь города с его неоновыми огнями, радиолами и мчащимися автомобилями показалась нам призрачной и почти фантастичной. Счастливые, мы скользили по гладкой мостовой в поисках отеля. Перед «Гранд-отель Интернасиональ» я оставил Элен в машине и осторожно пробрался в холл, где несколько изысканно одетых мужчин стояли, обмахиваясь веерами. Я-то, конечно, выглядел как герой какого-нибудь романа Стейнбека. С презрением взглянув в мою сторону, портье сказал, что у них нет номеров. Я рассердился. Пока люди в холле шептались: «Loco americano» (Сумасшедший американец (испан.)), я на ломаном испанском языке объяснил портье, откуда я приехал, и, бросив беспокойный взгляд на ресторан, полный посетителей, он с неохотой дал мне комнату, но при этом решительно потребовал, чтобы мы внесли чемоданы с черного хода.
Наконец «Черепаха» была водворена на место, и мы, благословляя темноту, выгрузили огромные узлы грязной одежды, фотоаппараты, чемоданы, пишущую машинку и вообще все движимое имущество.
- Пусть Дина идет рядом, - предупредил я. - Я побоялся сказать клерку, что ко всему прочему у нас есть еще и собака.
Так по черной лестнице мы пробрались в свою каморку.
На следующее утро Элен осталась уговаривать прачку взять горы нашего грязного белья, а я повел «Черепаху» в агентство «Виллис». Агентство, пожалуй, слишком громкое название для открытого навеса, пристроенного к одной из стен грязного двора, где под моим присмотром «Черепаху» разбирали, чистили, смазывали. Пока я прыгал вокруг, стараясь уследить за деталями, разбросанными по всему двору, maestro, то есть главный механик, сидел в углу и с важным видом командовал двумя мужчинами и тремя мальчишками. Постепенно я начал давать им свой инструмент, так как у них явно не было комплекта и вместо гаечного ключа они пускали в ход молоток и зубило. Ровно в два часа они побросали все как попало и ушли: началась сиеста.
Я подсчитал все повреждения, которые получила «Черепаха» за последние одиннадцать дней. Мы-то с Элен наберем по десять фунтов, которые потеряли, но «Черепаха» уже никогда не будет такой, как прежде. Ее бока и днище были покрыты вмятинами от ударов о камни и пни, краска содрана острыми ветками, а обе полки для канистр покосились. Вдобавок ко всему во время переезда мы потеряли резиновую пробку из днища, и в корпус набралось галлонов двадцать воды. Пробку мы поставили новую, но царапины и вмятины были боевыми, заслуженными ранами, и мы не стали их трогать.
Вскоре после того как рабочие возобновили ремонт, к навесу подъехал какой-то зеленый джип. Я был слишком озабочен тем, чтобы все детали «Черепахи» вновь попали на свои места, и не обратил внимания на пришельца, пока один из рабочих не тронул меня за плечо со словами:
- Это ваш земляк.
Тут только я заметил калифорнийский номер и, что еще более удивительно, герб калифорнийского университета на боку. Вот неожиданность! Из-за руля вылез высокий молодой рыжеволосый парень с военной выправкой, в рубашке и штанах цвета хаки. Он широко улыбнулся и сказал:
- Так вот что за штука взволновала всю страну от Арриаги до Тапачулы! Меня зовут Эд Маркелл.
- Очень рад познакомиться, - ответил я, снова поглядев на герб калифорнийского университета. - Ну и ну, будь вы сам доктор Ливингстон, я удивился бы не больше. Что вы тут делаете?
- Видите ли, я врач, - засмеялся он. - Послан от медицинского факультета и изучаю тропические болезни. Когда я ехал поездом, то мне на каждой остановке говорили, что двое сумасшедших американцев пытаются проехать сквозь джунгли на какой-то странной машине. Я думал, они меня разыгрывают. А ведь можно было догадаться, что это, конечно, калифорнийцы.
- Это было нелегко, - сказал я. - Как насчет того, чтобы пообедать с нами сегодня? Я познакомлю вас с моей женой.
Он явно удивился, что вторым «сумасшедшим» оказалась женщина.
Волей случая доктор Маркелл жил в том же отеле, и вечером мы втроем сидели за столиком. Получилась настоящая встреча однокашников.
Когда Эд рассказал нам, что было построено в университете за последнее время, я не мог удержаться и сказал:
- А мы можем считать себя почти студентами-медиками: мы там учились водить машину.
- Чему учились? Я слышал, что факультет права обвиняли в том, что там учат преследовать санитарные машины (Намек на то, что в Америке есть специальные юристы, ведущие дела лиц, пострадавших от уличного движения. Их называют преследователями санитарных машин). - Он засмеялся: - Но я впервые слышу, что будущих медиков учат водить машину.
- В котлованах стройки мы прошли нечто похожее на вводный курс управления «Черепахой».
- И эта наука нам очень пригодилась, - добавила Элен.
Это были первые слова, произнесенные ею за весь вечер. Немного позже она извинилась и хотела уйти. Все это было так не похоже на нее, что я забеспокоился.
- Ерунда, немного расстроился желудок. Утром все будет в порядке.
- Не удивительно, если вспомнить, где вы побывали, - сказал Эд. - У меня наверху есть пилюли, они вам помогут. Утром я уезжаю, но, если послезавтра вам не станет лучше, советую обратиться к врачу. Желаю удачи, бродяги.
Утром я ушел, когда Элен еще спала: торопился закончить ремонт «Черепахи». Вдруг днем звонят из отеля.
- Ваша жена заболела. Приходите поскорее и привезите врача.
Я все бросил, позвонил врачу, которого мне рекомендовали, и помчался к Элен. День был знойный, а ее отчаянно трясло под одеялом. Доктор смерил температуру, и я, как мог, ответил по-испански на его вопросы. Когда он уходил, я вышел проводить его в холл.
- У вашей жены высокая температура, - сказал он. - Я думаю, это тиф.
Ошеломленный, я вернулся в комнату. Тут я впервые понял, что вялость и безразличие последних дней объяснялись не только усталостью Элен. Но откуда же тиф? Мы всегда кипятили воду и сделали себе прививки. Я сказал это врачу на следующее утро.
- Мой диагноз - тиф, - повторил он. - Прививки могут ослабить форму, но во всех случаях ехать вам пока нельзя.
Ни один из последующих дней не обходился без проливного дождя. Я не отходя сидел у постели Элен и следил, как температура поднимается, затем чуть-чуть падает и снова подскакивает еще выше. Я не давал ей сбрасывать одеяло, когда она металась в бреду, клал горячую бутылку к ногам, если ее бил озноб, и слушал, как она говорила о доме, о болотах, насекомых и цветах. Какое счастье, что мы успели доехать до Тапачулы!
Доктор приходил ежедневно, прописывал новые лекарства, но температура с каждым днем все повышалась. Дойдя до ста четырех градусов, она остановилась. Элен лежала тихая, очень бледная под темным загаром. Так прошло несколько дней, прежде чем спал жар. С радостью я услышал, что Элен хочет есть, а когда она вяло попробовала шутить, я понял, что дело пошло на поправку.
Пока Элен набиралась сил, я закончил ремонт джипа, сделал все необходимые запасы, в том числе купил двести футов тонкого стального троса для лебедки. Когда мы покидали Тапачулу, Элен была еще слаба, но рвалась в путь. Мы ведь оба знали, что если на юге дожди тоже будут ранние, то нам придется туго.
Глава четвертая
Приближаясь к границе Гватемалы, мы с Элен снова представили себе содержимое нашего джипа разбросанным по всему помещению таможни.
Чиновники с подозрением оглядывали многочисленные дырки, царапины и вмятины кузова - это были тяжелые минуты! - но, видно решив, что ни один уважающий себя контрабандист не поехал бы на такой диковинной тарахтелке, они поставили печати на наши паспорта, даже не заглянув внутрь.
После гнетущего зноя Тапачулы прохладный горный воздух казался блаженством. Свет почти не проникал в густые, тенистые леса, покрывавшие склоны. Орхидеи оплетали голые нижние ветви, а выше, как это ни странно, банановые пальмы соседствовали с хвойными деревьями. Скалы, громоздившиеся в голубой дали, поочередно выступали из туманной дымки. Где-то далеко внизу, в долине, из моря зеленой листвы выделялись отдельные деревья; их стройные стволы и пышные кроны напоминали крошечные растрепавшиеся зубочистки. Спустился туман, и все потонуло в зыбком мареве; ажурный папоротник и высокие пальмы с огромными листьями не меньше ярда в поперечнике тихонько вздрагивали, когда на них падали капли росы. В небе солнце тщетно пыталось пробиться сквозь туман и золотило края каждого мимолетного облачка. Как чудесна прохлада стремительных потоков, в которые мы окунались во время коротких остановок! А какое удовольствие свернуться в спальном мешке в холодную ночь!..
По дороге встречались чистенькие деревеньки с улицами, вымощенными булыжником. Каждый дом украшен цветником; тут и острые лепестки и нежные стебли пуансеттии, неподвижные волнистые буганвиллеи и буйные краски гибискуса. Почти отвесные подъемы переходили в крутые повороты, и нашей «Черепахе» приходилось выкладываться вовсю. Мексиканский бензин довольно низкого качества, и двигатель на нем сильно стучит; но тем не менее мы заполнили все наши канистры. Дальше бензин будет стоить сорок центов за галлон вместо тринадцати.
Дорога к Кесальтенанго похожа на спиральную пружину, а индейцы, идущие по ней на базар, - точно нитка разноцветных бус. Каждый нагружен такой ношей, что любой вол бы устыдился. Сегодня суббота, и, хотя мы повстречали их в двадцати пяти милях от Кесальтенанго и рысца их казалась медленной, дойдут они вовремя и успеют раскинуть свои товары, чтобы утром начать воскресную торговлю.
На следующее утро площадь в Кесальтенанго кишит народом. В тени пурпурных джакараидовых деревьев возвышаются горы индейских ручных изделий, и тут же стоит домашний скот; словно пушечные ядра, сложены пирамидами необливные глиняные горшки; громоздятся башни лакированных шкатулок, а рядом свиньи на привязи, корзины с цыплятами, и, конечно, собаки, жадно рыщущие в поисках съестного, и красные гребни и морщинистые шеи индюков, подпрыгивающих в такт походке мальчуганов, которые тащат их под мышкой.
Неподалеку от паперти уселись индеанки с корзинами красных и желтых лепестков роз. Цветы бледнеют рядом с пунцовой вышивкой их блуз и пестротой головных уборов. На полукруглых ступенях горят костры, и дым взмывает к выбеленным стенам церкви. Индейцы, стоя на коленях, монотонно бормочут молитвы на родном языке, неутомимо качаются кадила, и тяжелый дурманящий дым благовоний заволакивает темнокожие лица. В своих красных закопченных тюрбанах, черных вышитых куртках и пыльных черных коротких штанах они ползут на коленях, останавливаясь на каждой ступеньке. В церкви целуют ноги статуи Христа, одетого в парадный индейский костюм с перьями, рассыпают по полу розовые лепестки и, пятясь к двери, уходят заканчивать свои молитвы перед каменным алтарем в горах над городом.
Дожди, так неожиданно рано начавшиеся в Тапачуле, не пришли за нами в Гватемалу, но мы с Элен знали, что медлить нельзя. Мы составили жесткое расписание, где на осмотр достопримечательностей отведено мало времени, и решили ежедневно ехать так долго, как сможет выдержать ослабевшая Элен, и так быстро, как только позволит дорога, изобилующая крутыми поворотами, ухабами и глубокими колеями.
В городе Гватемале мы задержались ровно столько, сколько потребовалось для получения визы для въезда в Эль-Сальвадор, и по сильно запущенной дороге устремились к границе, непрестанно объезжая оползни, валуны и просто канавы.
После того как мы без осмотра и всего лишь с минутной задержкой дважды пересекли границу Мексики и дважды Гватемалы, мы чувствовали себя вполне уверенно, когда затормозили перед таможней Сальвадора. Впереди лежал самый длинный участок асфальтированной дороги из всех, что мы проехали за целый месяц, и нам не терпелось посмотреть, как пойдет наша «Черепаха», если скорость будет больше двадцати миль в час. Но чиновники решили иначе. Может быть, уже приближалось время сиесты, да и день был невыносимо душный; во всяком случае наше заявление, что все вещи находятся в кузове, не произвело никакого впечатления. К тому же начальник таможни устал, а от его стола до джипа оказалось целых тридцать футов ходьбы. Так что следующие несколько часов мы провели, перетаскивая наши вещи к нему в таможню. А потом, когда все оказалось в порядке, начальник пожелал послать с нами одного из своих парней, чтобы увериться, что мы не занимаемся торговлей. Правда, после того как с нашего тайного разрешения Дина внушительно оскалила зубы, ему не удалось найти ни одного желающего. Но потом оказалось, что было бы куда лучше, если бы кто-нибудь и в самом деле поехал с нами: полиция не останавливала бы нас каждые несколько миль по пути в столицу.
Эль-Сальвадор - самая маленькая и наиболее густозаселенная страна Центральной Америки, к тому же это одно из двух государств Латинской Америки, в которых Панамериканская магистраль имеет твердое покрытие. Это прежде всего страна кофе, и почти все ее богатства сосредоточены в руках нескольких крупных плантаторов (говорят, что в столице больше «кадиллаков» (Марка очень дорогого автомобиля), чем на Беверли-Хиллз (Фешенебельный район Лос-Анжелеса). По сравнению с соседями у Эль-Сальвадора довольно мирное историческое прошлое, может быть, потому, что правительство установило здесь такие низкие налоги, что дешевле их платить, чем покупать оружие для революций. В первый приезд сюда нас впустили по туристским карточкам такого же типа, как и в Мексике - бывалой стране туризма. Но эль-сальвадорцам это, видно, показалось слишком простым решением вопроса, и они предпочли вернуться к более сложной и бюрократической системе виз. Кроме того, я заметил, что у них до сих пор в обращении chimbimbo - наша американская десятицентовая монета. Во время первой поездки я было растерялся, получив десятицентовики сдачи. А в следующий раз купил что-то за десять центов и протянул продавцу две никелевые монетки, но он не взял. Оказывается, наш десятицентовик у них двадцатипятицентовая монета по официальному курсу, а в их собственной монетке в четверть доллара содержалось слишком много серебра, и она исчезла из обращения.
В Сан-Сальвадоре - столице государства - мы с Элси остановились в отеле «Интернасиональ» - здесь, как и всюду, есть отель «Интернасиональ», - чтобы принять ванну перед походом за визами в консульства Гондураса, Никарагуа и Коста-Рики. Мы наняли такси на утро, но продержали его целый день. Раньше все паши встречи с консульствами проходили вполне безболезненно: чтобы получить визу, требовалось не более пяти минут. И поэтому, когда похожий на сову джентльмен в консульстве Гондураса посмотрел на нас поверх очков и заявил, что придется ждать десять дней, мы просто опешили.
У озера Никарагуа
- Но мы не можем ждать так долго, - запротестовал я. - Мы должны добраться до Коста-Рики, прежде чем начнутся дожди, а десять дней могут спутать нам все карты. В вашей стране мы пробудем всего несколько часов. Мы очень хотели бы осмотреть вашу очаровательную столицу, но у нас даже на это не будет времени.
Мое явное восхищение Тегусигалпой смягчило его.
- В таком случае я немедленно выдам вам транзитную визу, - сказал он, - если вы сначала получите визу от Никарагуа - следующей страны вашего маршрута.
- Прекрасно, через полчаса мы привезем эту визу, - ответил я и вдруг заметил, что в глазах его сверкнул странный огонек.
В консульстве Никарагуа я понял смысл этого огонька. Здесь надо было ждать виз две недели. Дело в том, что Сомосе, диктатору Никарагуа, хотя сам он предпочитал называть себя умиротворителем, только что удалось увильнуть от пули. И теперь визы выдавались только с его личного разрешения. При этом государственная граница в тысячу миль длиной совершенно не охранялась и ее запросто мог перейти любой злоумышленник; но такой мелкий факт никого не смущал, тогда как каждый, кто проезжал через единственный охраняемый пункт на главной магистрали, попадал под подозрение. Целый час мы объясняли, убеждали, уговаривали и просто льстили, но ничего не смогли добиться. Надо было ждать две недели.
Мы пришли в отчаяние. За городом на ветках огромные, с палец величиной, жуки молились о дожде. По местному поверью, эти насекомые месяца за два до начала дождей начинают петь, и нам сказали, что они поют уже шесть недель. Необходимо прибыть в Коста-Рику прежде, чем их молитвы будут услышаны.
И мы снова объясняли консулу, как страшна для нас эта задержка. Консул согласился телеграммой испросить разрешение на выдачу нам виз, но прибавил, что на это тоже уйдет не меньше недели. Все началось сначала, и мы еще целый час объясняли ему суть дела.
Устав спорить, консул, наконец, сказал:
- Я выдам визы с одним условием: вы представите мне личную рекомендацию от американского посла.
С таким же успехом он мог требовать, чтобы мы привезли ему золотое руно. Если не считать одного неофициального, но неприятного столкновения с посольством в Никарагуа четыре года назад, наши отношения с американскими дипломатами сводились к получению почты. Не испытывая особого восторга от предложенного консулом компромисса, мы мрачно спустились к все еще ожидавшему нас такси и велели шоферу гнать в американское посольство. Там нас принял необычайно галантный секретарь, сочувственно выслушал нашу горькую повесть и сообщил, что посол сейчас находится в Штатах. Перед моими глазами уже сверкали молнии, и в ушах гремел гром. Я видел «Черепаху» затонувшей в море грязи на севере Коста-Рики.
И тут вдруг по лестнице спустился высокий, стройный, безукоризненно одетый молодой дипломат, словно вышедший из голливудского фильма о дипломатах, как раз во время, чтобы услышать последний акт нашей мелодрамы. Он представился как Д. Чэдвик Браджиотти, управляющий всеми делами в отсутствие посла. В будущем нас ожидало множество встреч с представителями министерства иностранных дел США, но никогда больше нам не попадался человек, который бы так быстро схватывал суть дела и так чутко отнесся бы к нам. Он спешил по каким-то важным делам и уже опаздывал, однако еще задержался, чтобы позвонить консулу Никарагуа и велеть помощнику составить письмо, а нас пригласил в гости на тот же день к вечеру.
Сбор урожая
В четыре часа дня у нас уже были все визы и разрешение выехать из Эль-Сальвадора - обычно на получение этой бумаги уходило два дня. Затем мы отправились в американское посольство, и нас провели в кабинет мистера Браджиотти. И тут последовал разговор, которому суждено было иметь для нас огромное значение. Он попросил нас оказать ему услугу. «Любую», - подумал я.
- Вы едете следом за вице-президентом, который совершает по странам Латинской Америки поездку доброй воли, - пояснил он. - Одна из целей его путешествия - вызвать интерес к развитию Панамериканской магистрали, и я полагаю, что известие о том, как вы преодолеваете еще не законченные участки, может очень способствовать успеху этого предприятия. Я бы хотел познакомить вас с нашим сотрудником службы информации, который должен сделать несколько снимков и получить кое-какой материал о целях вашей поездки. Если вас это не затруднит.
После встречи с сотрудником службы информации мы получили рекомендательное письмо к другим сотрудникам службы информации США на всем нашем пути.
На следующее утро, когда мы покидали Эль-Сальвадор, молитвы жуков все еще не были услышаны. За несколько часов мы проехали сто двенадцать миль и были уже на границе Гондураса, но нам понадобилось еще столько же времени, чтобы прорваться сквозь таможню. Там чиновники тоже были усталые и злые.
Гондурас - единственное государство Центральной Америки, где Панамериканская магистраль не проходит через столицу. В Тегусигалпу ведет отлично асфальтированная дорога, и мы с неохотой проехали мимо. Сейчас в нашем состязании с дождем каждый день был на счету. Нам не терпелось поскорее проскочить оставшиеся девяносто пять миль, чтобы засветло добраться до Никарагуа.
В Манагуа - столице Никарагуа - новые рогатки: Сомоса лично визирует все разрешения на выезд. В бюро по делам иммигрантов нам сказали, что единственный способ избежать волокиты - это самим побывать у президента. Нас вовсе не прельщала перспектива взбираться на холм, где стоит его роскошный дворец, да еще на «Черепахе», слишком смахивавшей на танк; но без нее скорее верблюд пролезет сквозь игольное ушко, чем мы увидим диктатора. На вершине горы, возвышающейся над городом Манагуа и озером того же названия, дворец его оказался чем-то средним между собором и фортом.
Со времени покушения на жизнь Сомосы охрана была удвоена, и нам с большим трудом удалось добраться до ворот. Целый взвод судорожно дергавшихся на ходу солдат с автоматами препроводил нас к начальнику охраны, который заявил, что Его Превосходительства нет в городе. Мы попросили разрешения повидать секретаря и сквозь три кабинета трех помощников секретаря были наконец допущены в зал-приемную с жесткими кожаными креслами. Несколько минут спустя, нас представили дородному, хорошо сложенному джентльмену в белом полотняном костюме. Он спокойно спросил, что нам угодно, и куда-то позвонил. Потом нам предложили в течение часа получить в бюро по делам иммигрантов визы на выезд.
Манагуа и в наш первый приезд доставил нам немало хлопот. Правда, разрешение на выезд мы тогда получили легко, но достаточно намучились по другому поводу. Прежде всего из-за денег, вернее, из-за их отсутствия. Когда мы приехали, у нас оставалось денег только на гостиницу или на еду; мы выбрали еду, а затем пошли за почтой: ожидали получить возврат подоходного налога; но я, видно, просчитался, и вместо чека нам прислали счет. Раскинув лагерь в парке на берегу озера Манагуа, мы размышляли над своим бедственным положением, как вдруг появился добрый гений в лице маленького круглого человечка, который подошел с таким таинственным видом, словно хотел предложить нам порнографические открытки. Но он оказался не продавцом, а покупателем. Нет ли у нас нейлона, дамского белья, фотокамер, инструмента? Он купит все что угодно. У нас была одна-единственная вещь, которую можно было бы продать, но в стране, где правит диктатор, на любое оружие, более смертоносное, чем водяной пистолет, требуется правительственное разрешение - мы не очень-то уверенно упомянули о ружье, контрабандой побывавшем с нами в четырех странах. В своем натуральном виде его, увы, нельзя было употреблять в пищу, и мы решили обратить его в деньги, взяв с нашего кругленького друга клятву молчания. Он сказал, что вечером придет к нам в отель, и спросил:
- Где вы остановились?
Когда я ответил, что мы живем прямо здесь, на берегу озера, он очень рассердился. В конце концов нам удалось его убедить, и, хотя он никак не мог понять, что это за американцы, если они не остановились в лучшем или хотя бы в каком-нибудь отеле, он все же сказал, что наверху, высоко над городом, есть парк, где можно расположиться даже с некоторым комфортом.
- Там прохладнее, есть проточная вода и нет москитов.
Мечтая об этом Элизиуме, мы последовали его советам, сделанным на испанском языке, и выехали на дорогу, ведущую за город. Здесь все было точно так, как он описывал: два фонаря, сторож и высокий забор. Мы с великолепной небрежностью объявили охраннику, что хотим сделать тут привал на ночь. Он с некоторым беспокойством позвонил куда-то из своей будки и затем отпер ворота.