- Выбирайте, где вам больше нравится, - сказал он.
Мы провели божественную ночь среди гибискусов и роз. На следующее утро садовник спросил, не желаем ли мы искупаться. «Что за гостеприимное парковое начальство?» - подумал я. После освежающего прохладного купания в душе за решеткой, расцвеченной голубыми утренними бликами, мы подогрели остатки кофе и позавтракали куском дининого бисквита, - это был поистине собачий завтрак. Когда я сворачивал спальные мешки, то заметил вдалеке на холме красивый дом. Я спросил садовника, что это за общественное здание.
Дикие тараканы
- О нет, вовсе не общественное. Это резиденция американского посла. Вы спали в его саду.
Ошеломленные, оставив сторожу анонимное благодарственное письмо, мы поехали в город, надеясь, что предложение купить ружье не окажется очередной шуткой нашего друга-спекулянта. Когда сделка совершилась, он спросил, как нам понравился парк. Тут я на него напустился, но он сказал извиняющимся голосом:
- Но, сеньор, вы же меня не поняли. Я сказал, надо ехать мимо освещенных ворот, а не сквозь них. Парк как раз рядом.
С тех пор мы сделали довольно большие успехи в испанском языке...
На этот раз наши неприятности с визами и разрешением на выезд объяснялись отчасти ухудшением отношений между Сомосой и Фигересом, президентом Коста-Рики. Сомоса обвинял Фигереса в организации покушения на его особу, а Фигерес обвинял Сомосу в том, что он способствовал революции, недавно совершившейся в Коста-Рике. Их переговоры носили характер перебранки. Напряженность в отношениях двух стран непрерывно усиливалась, и даже доходили слухи, что в горах у границы действуют вооруженные группы. Повстречавшийся нам инспектор межамериканских геодезических работ отнюдь не успокоил нас в этом отношении.
|
|
- Ни в коем случае не останавливайтесь, - предупредил он. - Если спустит баллон, езжайте на дисках.
С таким «утешительным» напутствием мы выехали из Манагуа, надеясь в тот же день пересечь границу. Но мы переоценили местные дороги. Видимо, для того чтобы как можно больше затруднять переезд через границу, дороги в латиноамериканских странах ремонтируются очень редко. На ночь мы расположились недалеко от озера Никарагуа - единственного места в мире, где водятся пресноводные акулы. Но потревожили нас отнюдь не эти хищники.
Когда мы поужинали и собирались забраться в свой джип, уже совсем стемнело. И тут вдруг Элен заметила семь ярких огоньков, как-то странно и беспорядочно двигавшихся по открытому полю в нескольких сотнях ярдов от нас. Они появились не со стороны дороги, - значит, это не могли быть автомобили, и, кроме того, они шли широкой полосой, будто что-то искали. Ужасно противное было ощущение, когда мы следили, как огоньки надвигаются все ближе и ближе. Мы находились всего в нескольких милях от границы, и нетрудно было вообразить какого-нибудь слишком рьяного патриота, который сначала стреляет и лишь потом начинает задавать вопросы. Но нам оставалось только ждать и надеяться, что они нас не заметят. Увы, надеждам этим не суждено было сбыться. Случайный луч скользнул по рефлекторам на боку джипа, и они засверкали, как бенгальские огни. И тотчас же все огоньки осветили нас, точно «юпитеры» Соню Хени в ревю на льду. Элен ринулась за крыло, я встал на нос.
|
|
- Добрый вечер, джентльмены, - сказал я дрожащим голосом. - Мы друзья, turistos norteamcricanos (Туристы из Северной Америки (испан.)).
Гробовое молчание. Я, моргая, вглядывался в слепящие огни и пытался разглядеть, не солдаты ли это, но разобрал лишь контуры шестерых всадников, вооруженных, точно гангстеры из комиксов. Они продолжали молчать, и я уже решил, что это либо враги, либо немые.
Наконец один спросил по-испански:
- Откуда вы едете?
- С Аляски, - ответил я.
Снова пауза, а затем тот же всадник сказал на чистейшем английском языке:
- Какого же черта вы здесь делаете?
Огоньки погасли, и через минуту я уже курил с шестью спортсменами из Манагуа, охотниками за оленями, - поэтому они и освещали местность широкой полосой. Не очень-то спортивный способ охоты, но у меня не было ни малейшего желания спорить с ними на эту тему.
На следующее утро мы пересекли границу Коста-Рики. Деревянные домики пограничного поста носили явные следы недавних военных действий: в окнах не осталось ни одного целого стекла и каждый квадратный фут стены был прострелен. Прежде чем проехать, нам пришлось четыре часа ждать капитана маленького отряда, который отправился в горы на охоту.
Провинция Гуанакасте (Северная Коста-Рика) - это дикая местность, представляющая собой скалистое плато, изрезанное каньонами, по которому разбросаны клочки густой растительности. Здесь занимаются скотоводством, да и во многом другом нравы напоминают атмосферу «Дикого Запада». Мы ехали по узкой грунтовой дороге, и каждый мужчина при нашем приближении хватался за спрятанное под одеждой оружие.
|
|
Мы недаром мчались через четыре государства, чтобы оставить позади эту дорогу, прежде чем начнутся дожди; нас подгоняло воспоминание о путешествии по ней даже в сухое время года. Но на этот раз очень плохими оказались только первые четырнадцать миль, а те восемьдесят, которые нас так тревожили, мы проехали по отличной гравийной дороге.
В джунглях Южной Коста-Рики
В Сан-Хосе, столице государства, мы спросили у полицейского, как проехать в пансион «Интернасиональ», отель, который держали наши старые друзья - семья Рамос. Услужливый полицейский предложил проводить нас на мотоцикле. Поспешая за своим первым почетным эскортом, не считаясь с уличным движением, мы почувствовали, что наконец-то проблема езды по городу решена. Но радость наша длилась только до той минуты, пока мы не очутились перед большим квадратным зданием, где на вывеске вместо «pension» прочли «policia». Последовал перекрестный допрос, и тут выяснилось, что безвредную «Черепаху» сочли по меньшей мере троянским конем, внутри которого прячется сам Сомоса. К счастью, прежде чем засадить нас за решетку, полицейские разрешили мне позвонить по телефону, и через несколько минут появился негодующий сеньор Рамос.
Сан-Хосе оказался для нас одновременно и концом, и началом путешествия. До сих пор мы могли опираться на опыт прошлого, но отсюда начиналось неизведанное, и будущее представлялось нам в виде гигантского вопросительного знака. Мы знали, что никто еще не достигал Панамы своим ходом на колесной машине и что через горы не было даже пешей тропинки. Обычно автомобилисты, ехавшие по Панамериканской магистрали, грузили машину на корабль в порту Пунтарепас и высаживались в Панаме, в зоне канала. Нам предстояло проложить новый путь. Из Сан-Хосе мы предполагали двигаться к югу, до Сан-Исидро, где кончалось магистральное шоссе, а оттуда по извилистой горной дороге спуститься вниз, на берег Тихого океана, в Доминикал. Осуществление наших планов зависело от разных обстоятельств, уточнить которые можно было только опытным путем. О наличии отлогих берегов и отмелей мы знали из карт; но, как поведет себя джип в океане, оставалось неясным: это ведь не тихая бухта, где мы его испытывали. В лучшем случае нам придется пройти две сотни миль вдоль почти необитаемого побережья от Доминикала до Педрегала в Панаме - первого морского порта, где снова начиналась дорога. По картам видно было также, что берег изрезан устьями рек и скалами, далеко выступающими в открытое море, которые придется обходить, и мы целиком зависели от того, есть ли там защищенные бухты. По самому скромному подсчету, путешествие займет две недели, и, готовясь к худшему, нужно было запасти семьдесят галлонов горючего.
В Сан-Хосе нашей первейшей задачей было разузнать как можно подробнее о районе предполагаемого плавания, и тут нам очень помог мистер Ли Хансейкер - сотрудник службы информации, который устраивал нам встречи со всеми, кто имел хоть малейшее представление о побережье. Вместе с мистером Хонибаллом из «Юнайтед фрут компани», мистером Пэрисом из «Юнион ойл» и мистером Харшбергером из бюро общественных дорог мы изучали карты и фотографии местности, сделанные с воздуха, но почти все имеющиеся материалы касались внутренних районов. О береговой линии между Доминикалом и Педрегалом было известно очень немногое. Нам посоветовали повидать Томми Брауера, американца, державшего в Доминикале маленький отель: предполагалось, что он лучше всех знает эту часть Тихоокеанского побережья. Но когда мы выезжали из Сан-Хосе, у нас была лишь все та же неиспытанная амфибия да теоретические выкладки.
Несколько дней, проведенных в Сан-Хосе, были заполнены добыванием сведений, закупкой провизии, осмотром и профилактикой джипа и поисками дополнительных канистр для горючего. Кроме того, надо было еще получить визу для въезда в Панаму. В консульстве седовласый джентльмен довольно бодро задал нам обычные вопросы, а когда дело дошло до сведений о виде транспорта, механически написал: «Самолет». Я сказал, что мы не собираемся лететь. Прежде чем я успел хоть что-нибудь объяснить, он зачеркнул «Самолет» и написал: «Пароход». Я опять поспешно его остановил.
- Как же вы все-таки едете? - взмолился он.
- На джипе-амфибии.
Услыхав мой ответ, он вообще зачеркнул всю графу и просто поставил свою подпись.
В Сан-Хосе нас забрали под свое крылышко мистер Хансейкер и его жена, веселая, живая Джейн. Их милое гостеприимство было приятным разнообразием после жизни в «Черепахе». Мистер Хансейкер устроил нам встречу с президентом Фигересом, который задавал неизменные вопросы насчет того, как мы рассчитываем попасть в Панаму, но так же, как и остальные, сомневался, сумеет ли доставить нас туда наша «Черепаха». Президент считал, что команда «Черепахи» состоит всего лишь из капитана и первого помощника. Мы благоразумно остерегались упоминать о собаке, ведь она скрывалась от карантина. Дина обычно сопровождала нас к Хансейкерам и очень полюбила их дочурку Шелли. Один только раз Дина была отправлена в ссылку на кухню, так как неожиданно появился «лимузин» президента. Она страшно обиделась, что не участвует в пиршестве, но Шелли время от времени отпрашивалась из-за стола и носила ей всякие лакомства.
В вербное воскресенье 1955 года мы выехали из Сан-Хосе в Сан-Исидро по крутой горной дороге, которая бежит вдоль вершин горной цепи Таламанка. Большая часть пути проходит на высоте девяти - одиннадцати тысяч футов, и говорят, что в ясные дни отсюда можно видеть оба океана - Атлантический и Тихий. Однако в тот день туман заволакивал все вокруг, и к тому времени, когда мы проехали все семьдесят миль до Сан-Исидро, по крыше джипа уже барабанил дождь. Мы решили принять приглашение мистера Харшбергера и остановиться в лагере бюро общественных дорог, чтобы не ночевать под дождем, перед тем как продолжать путь в Доминикал. Если корпус «Черепахи» начнет протекать так же, как крыша, нам вряд ли удастся отъехать далеко.
В полдень следующего дня мы были уже в Доминикале, - это маленькая кучка ветхих деревянных строений, и среди них такой же ветхий отель, принадлежащий Томми Брауеру. Среди толпившихся в баре посетителей не так-то легко оказалось различить мистера Брауера, но когда мы нашли его, то буквально засыпали вопросами о побережье. Увы, он знал об этом не больше, чем обитатели Сан-Хосе. Но все-таки он указал нам одно место в трех милях к югу, где прибой был не очень сильный. Совершенно очевидно, что нам не пройти сквозь буруны у самого города. Они вздымались ввысь на двадцать футов. Их рев был слышен задолго до того, как мы их увидели.
Пробираясь между деревьями и огибая обломки скал у края воды, мы проехали три мили до конца отлогого берега и остановились среди группы кокосовых пальм. Дальше ехать было некуда: берег замыкала сланцевая скала, выдаваясь на полмили в море, и непроходимая чаща леса. Чтобы обойти скалу, надо прорваться сквозь буруны: другого выхода нет.
Оставшуюся часть дня мы были заняты подготовкой «Черепахи» к ее первому морскому крещению: переложили все вещи так, чтобы самые тяжелые легли на дно и служили балластом, и всю еду разделили на ежедневные нормы. На самом верху в непромокаемом мешке лежал аварийный запас: аптечка первой помощи, нож, канистра с питьевой водой, трехдневный запас еды, средство от насекомых, москитная сетка и запасные носки. Я надул спасательный резиновый плот и положил его на крышу, затем залез под джип, осмотрел все резиновые прокладки и пробки и тщательно проверил, не течет ли кузов. Спасательные пояса мы положили под рукой внутри машины.
Томми Брауер говорил, что низшая точка отлива бывает около шести часов утра и что с каждым днем она будет на час позже. Когда все было готово, мы двинулись вдоль берега по кромке воды. Берег был твердый, но при отливе волны смывали и уносили сотни камней. Конечно, скалы и камни затрудняли нам выход в море, но здесь мы сами могли выбрать место и надеялись избежать опасности. Иное дело, когда придется приставать к берегу: тут уж у нас не будет выбора, и мы решили высаживаться во время прилива, когда волны перенесут нас через рифы прямо на песчаный берег. Мистер Брауер предупреждал нас, что море спокойнее всего по утрам, и посоветовал плыть только в эти часы. Вот почему мы и решили пуститься в путь на следующее утро в семь часов, во время отлива, и пройти в первый день двадцать миль до Мала-Пойнта, с тем чтобы высадиться во время высшей точки прилива около часа дня.
В эту ночь мы лежали на койках и слушали, как непрестанно бьют о берег волны, а кокосовые орехи сыплются вместе с дождем и колотят по крыше джипа, Все это ничуть не походило на тихо плещущее море, которое я описывал Элен, когда она рисовала передо мной картины бурных валов, с грохотом разбивающихся о скалы. В Аляске, за девять тысяч миль отсюда, я старался разубедить ее и уверял, что мы наверняка найдем спокойную бухту для выхода в море. Желая разогнать ее страхи, я все упростил до того, что сам в это поверил. Я считал, что мы просто будем ехать вдоль берега, пока не упремся в скалу, выступающую в море; тогда мы выходим в море в спокойной, удобно расположенной бухте, доплываем до новой прибрежной полосы и так далее и тому подобное, пока не доберемся до дороги в Панаме. Но в ту ночь, когда мы молча лежали в машине, было уже вполне ясно, что мои теоретические выкладки не очень-то соответствуют действительности. А ведь я был так в них уверен, что до поездки даже ни разу не попробовал пересечь на джипе полосу бурунов.
И в семь часов утра на следующий день, стоя у кромки воды, мы представляли себе, как вести джип, - да и вообще какую-нибудь лодку - не больше, чем было выгравировано на медной дощечке, прибитой к его щитку: «Подойди на полном газу и веди по курсу, держа под нужным углом к волнам». Очень скоро я узнал, что не одинок в своей наивности и склонности к упрощению. Я бы посоветовал инженеру, составлявшему инструкцию, испытать ее на собственной шкуре.
Я где-то читал, что океанские волны обладают особым ритмом и за каждой большой волной регулярно следует несколько мелких, составляя как бы определенный цикл. Но сколько мы ни ждали, напряженно сидя в джипе, сколько ни пытались уловить предполагаемый ритм, все волны вздымались одинаково высоко.
Жарко было, как в печке, потому что окна и люк были задраены и весь жар от мотора шел в кабину. Вот наконец волна, которая кажется нам самой высокой; она проходит, и мы осторожно спускаемся в море, включив дополнительно передний мост, чтобы не забуксовать. Гребной винт начинает вращаться. Мы входим глубже, и колеса беспомощно повисают. Джип слегка качает и кружит на волнах, и вот мы уже плывем. Я быстро отключаю мосты, даю полный газ и правлю прямо на буруны. Первая волна уже улеглась, когда мы в нее попали, но «Черепаха» вся задрожала от удара и смотровое стекло обдало пеной. Подавляя естественное желание тормознуть, я сохраняю полный газ и правлю прямо на водяной вал; он обрушивается на нас, как боевой бык на Пласа-де-Торос. Белой пеной вихрится гребень буруна, когда в него погружается джип. «Черепаха» вздыбилась, как конь, - Элен хватается за перегородку, Дина падает на спину, а я с мрачным упорством цепляюсь за рулевое колесо. Десятифутовая волна всей тяжестью обрушивается на ветровое стекло, так что я невольно откидываюсь назад, - и мы валимся в провал между волнами. Следующая волна покрывает нас с головой. Затем еще одна. И вот уже буруны остались позади, а мы мерно поднимаемся и опускаемся на длинных спокойных волнах.
Прошло еще несколько минут, прежде чем мы настолько оправились, чтобы заметить, что джип сильно кренится на правый борт. Мы попробовали выровнять его: передвинули внутри все, что можно, и перевели Дину на левую сторону, но этого оказалось недостаточно. И, отплыв на полмили от берега, мы вынуждены теперь возвращаться, чтобы переставить канистры с горючим.
С задраенными люками мы полным ходом мчимся к тому месту, где только что прошли. С бурунов уже нет пути назад. Вот джип на гребне первой волны. Она несется в ту же сторону, что и мы, и машина почти перестает слушаться руля. Ближе к берегу новая волна задирает нам корму и тычет носом вниз, так что мы погружаемся в буруны и нас несет, швыряя из стороны в сторону, а я лишь отчаянно цепляюсь за руль. Джип совершенно его не слушается; нам кажется, что мы летим с бешеной скоростью. Взлетаем на гребень - белая пенная вода яростно хлещет по бокам «Черепахи». Я чувствую, как колеса касаются твердой земли, включаю передачу, и мы выкатываемся на песок.
К тому времени, когда мы перекладываем груз, отлив уже наполовину окончился. До прилива осталось всего три часа. Мы решили сократить сегодняшний маршрут и проплыть всего десять миль до Увита-Пойнт. Когда мы снова вышли в море, прибой усилился.
Благополучно перебравшись через буруны и удалившись от рифов, мы легли на курс к Увита-Пойнт и пытались наслаждаться новыми ощущениями, плывя в автомобиле по Тихому океану. Вначале, когда гигантские волны катились прямо на джип, нависая над нами, как горы, мы поворачивали руль и старались встретить их носом. Но скоро поняли, что волны без всякого вреда для нас проходят под джипом, то мягко приподнимая его, то опуская между валами. Если бы можно было не думать об опасности, забыть, что всего лишь тонкий слой стали да несколько резиновых пробок отделяют нас от огромной толщи воды там, внизу, то управлять джипом было бы почти так же легко, как и на шоссе. Но машина слушалась руля хуже. Мотор ревел, словно мы двигались со скоростью не менее тридцати миль в час, но вместо толчков от дороги ощущалось лишь легкое покачивание. Шум гребного винта заменил шуршание шин, волны плескались под крыльями, и встречный ветер не дул нам в лицо, как на шоссе: наша скорость в три мили вызывала лишь легкое журчание воды за кормой.
Наши навигационные приборы были весьма примитивны: часы для наблюдения за временем прилива и отлива; бинокль для наблюдения за берегом; гидрографическая морская карта, составленная на американском корабле «Рейнджер» в 1885 году, и компас, который, как мы надеялись, не придется пускать в ход,
Наши расчеты постоянно подвергались пересмотру. По пути действительно встречались песчаные косы, но они были очень короткие, так что не стоило рисковать и высаживаться ради того, чтобы сэкономить чуть-чуть времени. Мы изменили свои планы и решили идти морем почти до полного прилива и высадиться по южную сторону любой выступающей скалы. А потом в ожидании отлива ехать по берегу до следующей преграды.
Так мы около двух миль шли вдоль берега, избегая встречи с плавучими водорослями, и, рассматривая в бинокль береговую линию, старались найти какие-нибудь ориентиры и сверить их с картой.
К тому времени как мы заметили буруны против Увита-Пойнт, где в море выступала длинная песчаная коса, прилив давно уже начался и вода поднялась очень высоко. Море казалось спокойнее всего к югу от высокого мыса, отвесно спускавшегося в море мили на две ближе к нам. Мы стали под нужным углом к волне и двинулись в этом направлении. Когда мы возвращались на берег в Доминикале, с моря нельзя было определить высоту волн. То же произошло и здесь, у берегов Увиты.
Я нажал на педаль акселератора, и мы вступили в зону бурунов. Волны точно так же рвались к берегу; первый же еще не вздувшийся бурун прошел под нами, второй толчком поднял корму. Джип зарылся носом в волны. Мы снова потеряли управление. Стоя почти вертикально на носу, «Черепаха» кинулась вперед, взлетела на гребень волны и рухнула вниз с двадцатифутовой высоты. Я чувствовал себя совершенно как в кабинке аттракциона «американские горы» на первом спуске. В ужасе, уверенный, что мы сейчас перекувырнемся, я сбросил газ, надеясь, что гребень волны пройдет под нами и джип выпрямится. Но вместо этого, как только исчез поток от винта за рулем, мы сразу потеряли всякое управление, «Черепаха» закружилась на волнах и упала на бок. Двигатель захлебнулся и смолк. Так висели мы целую вечность. Волна за волной била в дно кузова, и мы не понимали только одного, почему джип не переворачивается, молили бога, чтобы этого не случилось, и знали, что случится непременно. Левый борт целиком погрузился в море, вода хлынула сквозь недостаточно герметичную обшивку двери. Дина и Элен старались за что-нибудь уцепиться и не мешать мне, а я как бешеный жал па стартер и педаль акселератора.
Словом «чудо» часто злоупотребляют и пользуются им, когда можно найти вполне разумное объяснение. Но то, что произошло в тот день у Увита-Пойнт, никаким другим словом не объяснишь: волны вдруг улеглись, джип стал барахтаться, постепенно выпрямился, и залитый двигатель завелся. На пустынном берегу мы, едва живые, выбрались из люка и оглянулись назад, на прибой. Он был здесь такой же высокий, как под окнами отеля в Доминикале.
Оставшуюся часть дня мы просидели под пальмами, окаймлявшими берег. Во рту было сухо, сердце тяжело колотилось. У наших ног играли красные крабы. Берег был усеян кокосовыми орехами, они помогли нам утолить жажду. Эта высадка окончательно уничтожила нашу и без того пошатнувшуюся теорию. Мы твердо решили никогда не высаживаться во время прилива. Может быть, при отливе буруны не будут так неистовы. Но это решение влекло за собой другие сложности. В ту неделю отлив наступал рано утром и по вечерам, когда стемнеет. Значит, надо отправляться, как только рассветет, и рассчитывать на очень короткие переходы, за те несколько часов, что остаются до утреннего отлива.
На следующий день в половине шестого утра мы отплыли в Мала-Пойнт, рассчитывая пройти десять миль и высадиться вскоре после отлива, в восемь часов. Мы держались как можно ближе к берегу и, пристально вглядываясь в очертания суши и в воду, старались все получше разглядеть в предутреннем тумане. Сквозь глухую дымку впереди вырисовывались контуры скалистых островков.
По карте до них было мили две и по обе стороны от них тянулась цепь Мелких рифов, но между ними и береговыми рифами был обозначен свободный проход. Может быть, обогнуть всю цепь? Но это означало лишние пять миль. Мы предпочли поверить карте и идти через проход между рифами, - это надежнее, чем высаживаться через два часа после отлива.
Скалы разной высоты - от нескольких футов до ста шестнадцати - цепью выступали из синевы вод, образуя как бы арку у входа в туннель, в конце которого начинался канал, ведущий к берегу. Мы сбавили обороты и смотрели на птиц, гнездившихся на могучих голых вершинах, и на пену воли у подножия скал. Пока мы не вошли в проход, нам и в голову не могло прийти, что карта ошибается. Но тут в провале между волнами сквозь воду вдруг на миг высунулись торчащие каменные пальцы. Мы были слишком близко, чтобы повернуть. Задний ход тоже не помог. Машина медленно двигалась прямо на скалы. Чтобы она лучше подчинялась рулю, я изо всех сил нажал на акселератор, почти наугад выбрал пространство между пальцами, и, точно муравей меж зубьями пилы, джип прополз на гребне водяного вала. Мы были уже далеко, а я все еще тупо сжимал руль. Интересно, долго ли счастье будет нашим незримым попутчиком?
Высадка даже при отливе подарила нам сильные ощущения, но в половине девятого утра мы были уже на берегу. Следующий отлив наступал вечером, когда стемнеет, и потому мы могли выйти в море только на другое утро. К югу виднелась длинная береговая полоса, которая, изгибаясь, сливалась с плоским сине-коричневым горизонтом. За желтой песчаной полосой лежали соляные топи и мангровые болота. По карте береговая линия тянулась пятнадцать миль и прерывалась лишь устьями немногих рек.
Стараясь держаться поближе к кромке воды, где песок тверже, мы ехали со скоростью двадцать миль в час, пока не добрались до устья первой реки. Перед нами открылось широкое мелководье; оно бурлило, потому что его течение сталкивалось здесь с волнами океана. Мы поехали вдоль берега до самой узкой его части, в полмили шириной, и осторожно сползли по гладкому склону, не подозревая, что у нас приоткрыт люк. Волны здесь не имели определенного направления и били со всех сторон, а мы, вспенивая воду, неслись как сумасшедшие к противоположному берегу реки. Примерно на середине потока сильная волна неожиданно плеснулась в лобовое стекло и залила мотор. Джип беспомощно закружился на одном месте, мне пришлось выскочить на палубу. Там с капотом, открытым любой шальной волне, я лихорадочно протирал свечи и распределитель. Потом подал Элен знак нажать стартер. Мотор не работал. Она бросила мне еще одно сухое полотенце, и я снова все тщательно протер. С облегчением услышал, как мотор прокашлялся и стал набирать обороты. Я закрыл капот, быстро перелез через ветровое стекло и сквозь открытый люк спустился в машину.
Когда мы наконец перебрались через реку, прилив уже начался и от берега осталась такая узкая полоска, что ехать было нельзя. Мы поставили «Черепаху» среди прибитого к берегу плавуна (передние колеса ее купались в воде), а сами спрятались от солнца в единственном тенистом местечке - под выступающей кабиной джипа. Кругом ни звука, кроме рокота волн. Мы сидели и думали, какие еще сюрпризы готовит нам море.
Джип-амфибия
Когда прилив кончился, мы поехали дальше по берегу, застревая в черной грязи устьев рек и утопая в мягких зыбучих песках. В одном месте нам пришлось несколько миль ехать наполовину в воде, так как по берегу тянулась шестифутовая песчаная гряда. Прилив, вероятно, покрывал ее. Один раз машина провалилась колесами в мягкий песок, и мне пришлось лебедкой вытаскивать ее на завязшее в песке бревно. Что было бы с нами, если бы прилив застал нас между морем и этой песчаной стеной?! Когда стемнело, мы подъехали к самой широкой реке и устроили привал, решив переправляться утром.
В ту ночь к нам подошел рыбак - первый человек, которого мы встретили от самого Доминикала. Молодой парень, чем-то напоминающий Томаса из Южной Мексики, нерешительно, но с любопытством спросил, откуда мы, А потом, присев на корточки на песок, казавшийся черным в ярком лунном свете, описал нам всю береговую линию. Он не мог понять, как нам удалось забраться так далеко, но предупредил, что худшее впереди. И предложил нам вернуться. Но об этом не могло быть и речи.
С тех пор я часто спрашивал себя: что было бы с нами, если бы нам не встретился этот рыбак? Я проклинал его за все, что случилось потом, и благословлял за спасение от того, что могло бы случиться, но неизменно задавал себе этот вопрос. Если бы он не подошел поболтать с нами в ту ночь, мы бы на следующее утро продолжали свой путь с той же дрожью, от которой ёкало сердце, бросались бы в буруны и так же цепенели бы от страха, когда нужно было высаживаться. Может быть, нам и удалось бы добраться до Панамы, как мы рассчитывали, а может быть, «Черепаха» пошла бы ко дну у какого-нибудь пустынного берега или счастье изменило бы нам где-нибудь в лабиринте скал.
Рыбак снова пришел к нам на следующее утро, когда мы искали место, где перейти устье реки. Он захотел взглянуть на нашу карту. Водя по ней заскорузлым пальцем, он сказал:
- Вверх по этой реке, в пятнадцати километрах, есть плантация «Юнайтед фрут компани». Когда я там работал пять лет назад, там была дорога в городок Пьедрас-Бланкас, а в этом городке Рио-Эскинас впадает в Гольфо-Дульсе.
И он провел пальцем линию, которая на сто миль сокращала путь морем и побережьем вокруг полуострова Оса.
На Плайя-Чиките еще никогда не видели автомобиля
Не знаю почему, но я ему поверил. Служащие «Юнайтед фрут компани» в Сан-Хосе говорили, что дорог здесь нет. Рыбак клялся, что видел дорогу. Конечно, рисковать не следовало, но мы с Элен были сломлены всем пережитым и слишком боялись того, что ждало нас впереди. Мы готовы были ухватиться за любую соломинку, даже за самую тоненькую. Ведь есть же забытая проселочная дорога в Южной Мексике, почему же не может быть забытой дороги в Южной Коста-Рике? Мы снова изменили свои планы, спустились по крутому берегу вниз в реку и двинулись вверх по течению к банановой плантации.
Наступающий прилив подгонял «Черепаху» вверх по лениво текущей бурой реке. Шум моря слышался все слабее. Мы чувствовали себя как узники, которым удалось добиться отсрочки исполнения приговора и держались как можно ближе к высокому берегу, чтобы не налететь на плывшие мимо обломки всякой всячины.
По обеим сторонам, точно гигантские пауки, высились на своих длинных тонких корнях мангровые деревья; в их ветвях играли черномордые обезьяны. Над головой летали попугаи в роскошном оперении, расцвечивая небо яркими красками и наполняя воздух хриплыми криками. Но вот река круто повернула и пошла в обратном направлении; где-то здесь есть слившиеся притоки, о которых говорил рыбак.