- Без всего этого, - сказал он, - здесь было бы небезопасно оставаться одному. Правда, гражданская война окончилась три года тому назад, но столкновения в горах еще не прекратились.
И этот мягкий, спокойный человек продолжал со скромной уверенностью говорить об экономических проблемах его страны, о недостатке дорог, ее экономическом потенциале и нетронутых природных богатствах. Послушав его, я ничуть не удивился, узнав, что Томас окончил Национальный университет в Боготе и служил экономистом.
На следующее утро я принялся за «Черепаху». Но признаться, особого желания заниматься этим у меня не было. Я даже начал подумывать о том, не уйти ли мне из клуба «Делай все сам» и не вступить ли в члены более изысканного клуба «Пусть это сделает за тебя кто-либо другой».
Работать над «Черепахой» особенно трудно потому, что не в пример обычным автомобилям она совершенно закрыта снизу. Приходится все делать согнувшись в три погибели внутри машины, и тут уж основным достоинством механика становится способность работать стоя на голове или изогнувшись штопором; кроме того, нужны также и специальные инструменты. Кое-чему я уже научился, когда еще только готовил джип к путешествию, а к концу его стал настоящим мастером.
На дороге, до того как мы встретились с Томасом, я успел лишь весьма поверхностно осмотреть коробку, но мне удалось определить, в чем дело.
В любом случае, даже с отличными инструментами, это заняло бы не меньше трех дней.
Мне вовсе не хотелось приступать к работе, и я сидел в машине, глядя сквозь отверстие в полу на черные маслянистые внутренности коробки перемены передач. Жаль, что конструкторы, проектировавшие эту штуку, никогда не пытались ее ремонтировать, думал я. Конечно, здесь достаточно простой упорной шайбы, но у меня ее не было, а если бы и была, то, чтобы ее поставить, пришлось бы вытащить всю коробку. Где взять шайбу? Сколько препятствий! И вдруг я придумал. Проволока! Если получится, мы сможем доехать до самой Боготы. Если нет - что ж, я не теряю ничего, кроме нескольких часов работы.
Я перерыл все мои винтики и железки и докопался до мотка проволоки, но она была слишком тонка. Тогда Томас предложил мне проволоку от ограды; она была примерно нужной толщины. Я отрезал кусок необходимой длины и обернул ею вал одним витком позади колец синхронизатора. Потом я зажал ее болтом, и проволока встала на место. Я вновь закрыл коробку, завел мотор, включил первую передачу и, затаив дыхание, отпустил сцепление. Джип тут же рванулся вперед и взвыл в гневном протесте. Он стучал и стонал. И вдруг весь этот шум прекратился. Я попробовал другие скорости, все работало отлично. Я объехал вокруг дома несколько раз, все время переключая скорости. Все работало как нельзя лучше. Надо скорее пускаться в путь-дорогу, пока наша «Черепаха» не передумала; мы поблагодарили Томаса и отправились в Боготу. Ехать было очень трудно: выбитые дороги тянулись в тени могучих гор-великанов, их снеговые шапки наполовину скрывал туман. Коробка работала безупречно. Она не перегревалась даже в знойной долине Магдалены, а когда поздно вечером мы добрались до окраин Боготы, то решили, что от добра добра не ищут. И могу вам сообщить, что эта проволока держалась более пяти тысяч миль, а если коробка и барахлила, то всегда по каким-нибудь другим причинам.
В Боготе было холодно. До этого мы провели довольно беспокойную ночь в какой-то каменной дыре, еще не доехав до города, и теперь страстно мечтали о спальных мешках и теплой одежде, которую мы послали вперед из Панамы. Но прежде всего нужно было подумать об отеле. Как это обычно бывает, тот, который нам рекомендовали, был самым дорогим в городе. Он назывался «Текуэндама» и являл собой высокое современное здание из стекла и бетона. Так было на протяжении всего пути. В Панаме нам посоветовали остановиться в исключительном «Эль-Панама», о котором даже Перон в шутку говорил, что он для него слишком дорог. Кого ни спросите об отеле, будь то полицейский, водитель такси или бармен, если вы американец, то единственный подходящий для вас отель будет самым дорогим в городе. Но у нас уже был опыт самостоятельного поиска, и мы очень скоро уютно устроились в скромной гостинице в нескольких кварталах от центра города.
Отель «Кларидж» с деревянными панелями мягких и глубоких тонов и потертыми бархатными портьерами, подхваченными золотой тесьмой, носил отпечаток старинных, полных достоинства нравов прошлого века. Соломенные матрацы не напоминали ложе из роз, а в ванну приходилось шагать в самый конец коридора; но в отеле было очень чисто, а за четыре доллара в сутки кроме номера полагалось еще и солидное трехразовое питание. Приняв горячую ванну, мы отправились вниз, в ресторан, где при желтоватом электрическом свете на столах сверкали белоснежные скатерти. Как только мы уселись за столик, к нам тут же подбежал метрдотель. Его черный фрак был весь измят, а крахмальная манишка то и дело выскакивала наружу, но он был в высшей степени заботлив и внимателен.
- Вы, наверно, устали после долгого путешествия? Не желаете ли пообедать в номере? Разумеется, мы не возьмем за это никакой дополнительной платы, - поспешно добавил он.
- Нет, спасибо, - сказал я. - Мы чувствуем себя превосходно.
- Но ведь вам будет гораздо удобнее в своем номере! Я сейчас же пришлю к вам официанта.
Он так искренне хотел услужить нам, что мы не стали спорить.
Когда мы взобрались по лестнице в свой номер, официант уже ждал нас там.
После обеда мы пошли за вещами. Богота расположена на высоте почти девяти тысяч футов над уровнем моря, и там холодно даже днем, поэтому, несмотря на презрительные взгляды одетых в черное прохожих, мы надели наши пончо. В аэропорту мы спросили свои вещи. Все уже прибыло, кроме одного чемодана, того самого, где был мой костюм. Этот чемодан по ошибке заслали в Картахену, и он прибудет в Боготу только через неделю, сказали нам. Задержка нас ничуть не огорчила: мы все равно собирались пожить здесь не меньше недели, но я начал подозревать, что в чопорной Колумбии спортивная рубашка не очень-то подходящий наряд для джентльмена. Мои подозрения подтвердились в тот же вечер, когда метрдотель снова начал уверять нас, что в номере ужинать куда приятнее.
Мы зашли в американское посольство узнать, нет ли для нас почты, и тут опять увидели посла. Он тепло пригласил нас на празднование Дня независимости в следующий понедельник. Разумеется, теперь для покупки костюма появилась вполне уважительная причина, и он был куплен - темно-серый фланелевый костюм производства растущей текстильной промышленности Колумбии, которая стала одной из главных отраслей промышленности страны.
Последующие несколько дней были приятным разнообразием в нашей сумбурной жизни. С самой Мексики мы не видели такого большого города, как Богота. В этой столице красные черепичные крыши старинных домов резко контрастировали с более новыми строениями и богатыми особняками, которые занимали широкое плато. Недалеко от центра города высоко на холме раскинулся парк с фуникулером. Пока маленькая кабинка медленно ползла вверх по почти вертикальному склону, я вспомнил анекдот об одном американце: он добрался до самого верха, увидел потрепанные канаты и принялся уверять машиниста, что они небезопасны, что их необходимо сменить. Машинист был очень удивлен. «Но, сеньор, мы никогда их не меняем, пока они не порвутся!» - ответил он.
В воскресенье утром - да в сущности, каждое утро, пока мы жили в нашем славном отеле, - нас будил шелест бумаги: под дверь подсовывали газету. И тут же к двери стремительно кидалась Дина, чтобы наказать непрошеного пришельца. Ей так ни разу это и не удалось, и, чтобы оправдаться перед нами за то, что она такой плохой сторож, Дина приносила нам газету и, униженно виляя хвостом, клала ее прямо нам на лица. Через несколько минут раздавался негромкий стук в дверь, и в комнату входил Фернандо - официант, который, по-видимому, взял нас под свое покровительство. Он приносил два стакана апельсинового сока и две чашки дымящегося кофе. Затем, после веселого «Buenos dias» (Добрый день (испан.)), он принимал заказ на завтрак. И мы в общем довольно быстро привыкли к роскоши получать по утрам бифштекс, яйца, кофе и поджаренный хлеб прямо в номер.
Четвертого июля мы проехали по широким улицам за город в аристократический район Чапинеро, где находится резиденция посольства Соединенных Штатов. В обычное время мы взяли бы такси, чтобы не подвергать себя риску вести машину по городу, но тут нас специально попросили доставить джип туда. Мы поставили его в конце длинного ряда автомобилей, прошли по круглому проезду через прекрасный сад и присоединились к веренице гостей, толпившихся в холле, чтобы пожать усталые руки посла и его супруги.
- А, здравствуйте. Где же «Черепаха»? - спросил посол.
- Стоит в нескольких кварталах отсюда, - ответила Элен.
- Это совсем не место для такой необыкновенной машины. Почему вы не подплыли на ней прямо к двери?
И вот, в то время как роскошные «кадиллаки» высаживали своих важных пассажиров у входа и отъезжали в поисках места, я с важным видом провел свою неуклюжую «Черепаху» через величественные решетчатые железные ворота и по указанию посла поставил ее у самых дверей.
В Боготе мы узнали, что приемы бывают двух видов: стоячие и сидячие. В День независимости был назначен первый: по элегантному и с большим вкусом обставленному особняку бродили почти все тысяча пятьсот американских граждан - жителей Боготы. Нас представляли всем как «супругов с джипа-амфибии». Невозможно было поверить, что элегантная Элен в туалете из зеленого муара способна всем телом повисать на ручке лебедки или наравне со мной трудиться с лопатой на дороге. Когда она отвечала на обычные вопросы, у нее был такой вид, точно пальма, стоящая в горшке в вестибюле, - единственное, что она когда-либо видела из всей флоры джунглей, и будто на ее долю никогда не выпадало ничего труднее, чем выловить маслину из коктейля. Пухлая дама в собольей накидке нарочито небрежно расспрашивала ее:
- Вы, конечно, остановились в отеле «Текуэндама», моя милая? Какую интересную поездку вы затеяли! Вы, кажется, только что приехали из Панамы? Я просто обожаю путешествовать. Скажите, милочка, там по дороге есть приличные отели?
И, стряхнув пепел с длинной сигареты в мундштуке, дама продолжала, не дожидаясь ответа:
Женщины-индеанки, несущие воду
- Может быть, это нескромный вопрос, но как вы устраиваетесь со стиркой? Эти горничные невероятно портят белье!
Элен медленно потягивала свой мартини.
- Это меня ничуть не затрудняло, - ответила она наконец. - Я просто выколачивала белье о скалу, как это делают индеанки.
Наступило молчание. Дама в изумлении отшатнулась, потом рассмеялась угодливым смешком.
- Какая прелесть. У вас удивительное чувство юмора, милочка!
В Медельине мы попытались продать наш подвесной мотор, но безуспешно. Там нам посоветовали сделать это в Боготе, но тут в свою очередь порекомендовали обратиться к некоему человеку в Кали - нашему следующему пункту в Колумбии.
После целой недели приемов и светской жизни в Боготе обычная наша жизнь на колесах показалась нам чуть ли не отдыхом. Мы двинулись по Панамериканской магистрали по направлению к Тихому океану, и горная дорога в Кали была такой же мучительной, как и весь путь из Турбо. По обеим сторонам зияли пропасти, дорогу окутывал туман, а водители - колумбийцы, встречавшиеся нам на пути, были не более вежливы и внимательны, чем толпа в метро в часы пик.
В тех местах, где многочисленные цепи Северных Анд делят Колумбию на три, а иногда и четыре части, дороги все крутые, узкие и извилистые, с внезапными подъемами в несколько тысяч футов и спускали более чем в двенадцать тысяч. Подъемы «Черепаха» начинала храбро, но быстро теряла скорость, что было очень кстати, ибо почти на каждом повороте дороги мы рисковали налететь на грузовик или автобус, идущий совсем не по той стороне, где ему положено. Впрочем, не всегда: порой он шел по самой середине шоссе. Здесь признают только две скорости: на всю железку или нулевую. Из-за бесчисленных поломок обычное положение - это последнее, причем, где поломка застанет машину, там она и стоит как вкопанная. Но в остальном водители необычайно заботливы: что бы ни случилось с одним, все тут же останавливаются, наперебой дают советы и устраивают пробку длиной в несколько миль.
Мы въехали в Кали по главному шоссе - широкому проспекту, по одну сторону которого тянулся свежий зеленый парк и текла река, по другую - однообразие современной архитектуры нарушал старый собор. Кали лежит много ниже Боготы. Здесь жарко, и на улицах мелькают ситцевые платья и спортивные рубашки. Но когда мы попытались укрыться от жары в ресторанчике с кондиционированным воздухом, выяснилось, что и здесь соблюдаются формальности в отношении одежды. Это был приятный ресторан, обставленный в стиле старых испанских трактиров, с панелями из темного полированного дерева и голубой фарфоровой посудой. Из решетчатых окон открывался прекрасный вид на улицу, но, когда мы уселись за столик у окна, официант вежливо, но твердо указал на объявление на стене: «Джентльмены без галстука и не во фраке в зал не допускаются».
- Но раз уж вы путешественники, - смягчился он, - мы сделаем для вас исключение. Пожалуйста, сядьте вот сюда.
Чувствуя себя бедными родственниками, мы съели свой обед за ширмой из тисненой кожи, отгораживавшей нас от «прилично» одетых посетителей.
- С волками жить... - сказала Элен.
- Конечно, или уж терпеть все последствия, - закончил я.
После обеда мы отправились к нашему предполагаемому покупателю, но оказалось, что он уже купил мотор.
- Не горюйте, в Эквадоре вы получите за него больше,- утешал он нас.
Наше финансовое положение в ту пору было не очень критическим, но покупка этого мотора, ремонт и другие расходы в Панаме оставили нас без всякого запаса «на черный день».
Мы совсем уже собрались выехать из Кали, как вдруг подъехало несколько грузовиков и на дорогу высыпал целый отряд вооруженных до зубов солдат. Все движение было остановлено на два часа, ибо на улицах начался настоящий военный парад. Сначала шла кавалерия; лошади высоко держали головы, а у всадников в руках были золоченые деревянные пики с развевающимися на них знаменами. Потом шагал оркестр, за ним пехота, эскадрон джипов и полицейские - каждый с пистолетом и сумкой, наполненной гранатами со слезоточивым газом величиной с пушечные ядра. Шествие замыкала добровольная милиция, причем молодежь энергично отбивала шаг, а пожилые изо всех сил старались не отставать, хотя пот градом катился по их лицам. Я спросил одного из толпы зевак, что это такое.
- Двадцатого июля - День независимости, и президент приезжает в Кали с визитом, - сказал он гордо.
- Но сегодня только восемнадцатое, зачем же этот парад?
- Это просто репетиция, - вполне логично объяснил он.
Мы вернулись к «Черепахе» и увидели вокруг нее толпу, которая разглядывала ее, как лилипуты Гулливера.
Я протиснулся к машине и услышал, как одна из женщин, вероятно наблюдательнее других, сказала мужу:
- Знаешь, это похоже на лодку.
- Какие глупости! - отмахнулся тот. - Это просто автомобиль новейшей конструкции.
Маленький мальчик, затаив дыхание, спросил:
- Скажите, вы из цирка?
В Кали постоянно приезжал Королевский цирк Дун-бара. Я вспомнил ребенка в Мексике, который вытаращил глаза на «Черепаху» и спросил меня: «А она летает?» - и был ужасно разочарован, когда я сказал, что нет. Большинство зевак с воодушевлением дразнило бедную Дину, которую их мяуканье и лай загнали в самый дальний угол кузова. «Черепаху» осматривали на совесть: ее лягали ногами, испытывая крепость покрышек, стучали кулаками по корпусу и пробовали, не спустятся ли окна. Кое-кто пытался даже поднять машину, а двое других открывали капот. Некоторые особенно музыкальные зеваки обнаружили, что канистры с бензином издают неодинаковый звук, если по ним хорошенько постучать, и, будучи в праздничном настроении, сосредоточенно пытались сыграть на них нечто отдаленно напоминавшее колумбийский национальный гимн. Но тут кто-то обнаружил гребной винт, и тогда раздался торжествующий крик. Теперь все было ясно. Это и в самом деле лодка. Считая недопустимым, чтобы в лодке была дыра, какой-то заботливый хозяин принялся затыкать отверстие трюмной помпы. Позднее я убедился, что не ему одному пришла в голову эта мысль. Когда я стал ремонтировать помпу, я вынул из нее мраморный шарик, три пыжа из резины, бесчисленное множество пробок от бутылок, носовой платок и даже одно колумбийское песо. К сожалению, в то время мы уже выехали из Колумбии и истратить это песо нам не удалось.
Мы с Элен постояли немного с этой толпой, чтобы ответить на все вопросы насчет «Черепахи», но, когда подошли новые люди и все началось по второму разу, мы извинились и уехали по южной дороге.
Когда мы приехали в Кали, позади осталась почти тысяча миль от Турбо - тысяча миль зигзагов и виражей на горных дорогах, городов, расположенных высоко в горах, ухабистых проселков на равнинах, в большей своей Части не возделанных рукой человека. Но оставшиеся триста миль до границы между Колумбией и Эквадором шли через зеленые пастбища и желтые поля зрелой пшеницы, но пестрому лоскутному одеялу, где живые изгороди отмечали границы между фермами, притаившимися в горах. Дорога бежала по склону, нависавшему над долиной, и казалось, что горы так круты, что на них невозможно просто стоять, а не только обрабатывать землю.
Когда мы приехали па границу и попытались выехать за пределы Колумбии, оказалось, что путешествовать здесь на джипе-амфибии не так-то просто. Это было в субботу утром, и мы надеялись пройти через таможню и выехать в Эквадор еще до полудня, пока учреждения еще не кончили работать. Но перед маленьким цементным строением со стороны Колумбии была протянута поперек дороги тяжелая цепь. Чиновник в черном мундире и остроконечной шапке сказал нам: «Aduana» (Таможня (испан.)) - и стал разглядывать наши паспорта.
- Кажется, в порядке, - задумчиво проговорил он. - Теперь покажите ваши документы на машину.
Я подал ему удостоверение на владение машиной, выданное мне в Калифорнии. Это его не удовлетворило.
- А где бумаги, которые вам выдали, когда вы въехали на территорию Колумбии?
- Какие еще бумаги? В Турбо нам ничего не дали.
- В Турбо? - недоверчиво повторил он. - Кто же въезжает в Колумбию через Турбо?
- Зачем нам еще какие-то бумаги? До сих пор нам нужно было только свидетельство на машину.
- Нужна еще гарантия, что вы ее не продадите в Колумбии.
Я с тоской поглядел на большую арку всего в нескольких шагах от нас. На ней было написано: «Добро пожаловать в Эквадор!» Потом терпеливо объяснил таможеннику, что мы уезжаем из Колумбии, а не въезжаем в нее и что у нас нет ни малейшего желания продавать наш джип. Но это не произвело на него никакого впечатления. Для того чтобы выехать из страны, нам нужна экспортная лицензия. А для того чтобы получить экспортную лицензию, нужна вначале импортная лицензия, и, раз нам ее не дали при въезде в страну, мы теперь никуда выехать не можем. Я мысленно проклял таможенника в Турбо. И сразу же вспомнил, как он бормотал что-то про автомобиль, переплывший Дарьенский залив, или лодку, подъехавшую по суше прямо к таможне. Так вот почему он так легко отпустил нас восвояси: он просто не знал, какие нам дать бумаги.
Тем временем пробило одиннадцать. Я медленно и как можно вразумительнее объяснил ему еще раз, что мы выезжаем из Колумбии.
- Посмотрите, куда направлен нос нашей машины, - говорил я. - И как мы можем продать ее в Колумбии, если мы едем в Эквадор?
- Правило есть правило, - непреклонно возразил он. - У вас должны быть бумаги. Вы уверены, что у вас нет больше никаких бумаг?
Я еще раз порылся в пачке наших документов. Там было все что угодно, начиная от запасных фотографий для паспортов и кончая почтовыми марками и чеком на неподанную кружку пива. В полнейшем отчаянии я подал ему единственную бумагу, которая была еще хоть как-то связана с джипом, - это был сертификат о тоннаже для Панамского канала. Сверху стояла надпись: «Моторное судно «ЧЕРЕПАХА»». Я показал ему этот документ и объяснил, что наша необычная машина зарегистрирована и как лодка. К моему вящему изумлению и облегчению, лицо его просветлело.
- Она зарегистрирована как лодка? Что же вы мне раньше не сказали? В правилах ничего не сказано про лодки.
Он снял цепь.
- Можете проезжать.
Глава восьмая
До арки и Эквадора было всего несколько шагов, и мы надеялись, что надпись «Добро пожаловать» выражала истинные чувства обитателей этой страны. Трудности при выезде из Колумбии были для нас совершенной неожиданностью: свидетельство о том, что мы владельцы «Черепахи», позволило нам пересечь с ней границы семи государств. Мы были убеждены, что колумбийский таможенник просто ошибся, а когда таможенники уже в Эквадоре пропустили нас, бросив лишь беглый взгляд на наши паспорта, мы совершенно в этом уверились.
- Вам придется пройти в Тулькане еще кое-какие мелкие формальности, - сказали они нам, - но вы вполне успеете добраться туда до того, как окончится рабочий день.
На всем протяжении нашего пути в Тулькан - город находился в четырех милях от границы - через каждые несколько сот ярдов стояла сторожевая будка, а дорогу перегораживала тяжелая цепь. У каждой такой будки мы останавливались, часовой разглядывал наши паспорта, несколько раз обходил вокруг джипа, а потом уж снимал цепь. Когда мы наконец добрались до цели, двенадцати еще не было, но все учреждения уже закрылись. Казалось, все кончено и придется ждать до понедельника, хотя Тулькан отнюдь не привлекал нас в качестве места для воскресного отдыха.
Пингвины у порта Десеадо в Патагонии
В городе почти не было уличного движения - по крайней мере когда я услышал свисток, поблизости не видно было ни одного автомобиля.
- Стой!
Дюжий полицейский не торопясь, вразвалку подошел к «Черепахе», и вид у него был такой, словно он шел на медведя. Испанской скороговоркой, рассыпавшейся, точно горох по полу, он обвинил нас в том, что мы ехали во встречном направлении по улице с односторонним движением. Я поглядел вокруг, ища какой-нибудь дорожный знак, - знака не было, но я все же извинился за такую явную глупость. Минут пять он читал нам мораль, но тут появился еще один джентльмен, и нас стало четверо. Вновь пришедший сказал что-то полицейскому, и тот сейчас же ушел.
По ту сторону Магелланова пролива - Огненная Земля
- Спасибо, - сказал я горячо. - Я уж начинал думать, что нам придется провести наше первое воскресенье в Эквадоре в тюрьме.
- Это пустяки. Я чиновник по делам иммигрантов. Чем могу быть вам полезен?
Все-таки нам невероятно везло! Вместе с несколькими зеваками из окружившей нас толпы мы отправились к нему в контору. Он отпер дверь, поставил штамп на наши паспорта и вписал необходимые сведения о нас в огромную книгу. Закончив все это, он потер руки и сказал:
- С вас десять сукрэ за сверхурочное обслуживание.
Десять сукрэ составляли около пятидесяти центов в американской валюте. К счастью, перед отъездом из Боготы мы обменяли несколько долларов на деньги Эквадора. Он уже клал деньги в карман, когда какой-то юнец с хныкающим голосом и жесткими прямыми черными волосами заявил, что он помощник таможенного чиновника и имеет полномочия заняться остальными «мелкими» формальностями - конечно, за добавочную плату.
Помощник привел нас в другую контору, посмотрел на наши паспорта и открыл другую огромную книгу.
- Покажите мне ваше разрешение на проезд. Я с изумлением уставился на него.
- Что?
- Ваше разрешение на проезд, документ, выданный автомобильным клубом, гарантирующий, что вы не продадите вашу машину в Эквадоре.
Я в жизни не слыхал о таком документе. Может быть, он нужен только коммивояжерам, подумал я.
- Тут, вероятно, какая-то ошибка. Мы туристы. Так ли уж необходим нам этот документ?
- О нет, - ответил он. У меня вырвался вздох облегчения. - Вместо него вы можете перевести нам по почте наличными сумму, равную таможенной пошлине за вашу машину.
Конец пути близок, но как тяжелы эти последние мили
Он заглянул в свою книгу и назвал астрономическую цифру в сукрэ. В долларовом исчислении она составляла больше, чем у нас оставалось на всю дальнейшую поездку. Нет, тут явно была какая-то ошибка.
- До Кито всего один день езды отсюда, - сказал я. - Мы урегулируем все это там.
- Вас остановит первый же часовой, - был мрачный ответ.
Первая цепь встретила нас, как только мы выехали из города. В обычной будке сидел часовой, кончик его ружья высовывался наружу. Он медленно вышел из своего убежища, обошел джип и прислонился плечом к дверце машины.
- Ваши документы.
С самоуверенным и небрежным видом, хоть на душе у меня было довольно скверно, я подал ему все наши документы до единого. Большинство было написано по-английски, но он тщательно разглядел каждый, держа некоторые вверх ногами, кивая головой и одобрительно бормоча что-то про себя. Потом он отдал мне их все назад, протянул еще одну бумажку и снял цепь.
- Один сукрэ, пожалуйста.
Я был так счастлив, что охотно отдал бы ему сто сукрэ, если бы он только догадался попросить столько. Через несколько минут, когда мы немного пришли в себя, я заглянул в его бумажку. Там было написано: «Как водитель, вы пожертвовали деньги в фонд строительства мавзолея водителей».
Ушуая - самый южный город мира
Дорога в Кито вымощена отличным булыжником - ехать по ней по сравнению с ездой по выбитым колумбийским дорогам - просто удовольствие. Поездка была бы совсем приятной, если бы не цепи или деревянные шлагбаумы через каждые несколько миль. Мы всякий раз покрывались холодным потом, пока проделывался один и тот же ритуал и нам в конце концов разрешали проехать. Фонд строительства мавзолея для водителей, видимо, имел лишь одного сборщика.
Из Тулькана Панамериканская магистраль поднималась на десять тысяч футов. Затем ныряла вниз. На гладком булыжнике сверкало солнце. В одном месте мы увидели забавную сценку, сюда, точно на минуту, перенеслась Африка: крошечные негритянские ребятишки играли перед остроконечными травяными хижинами. Долина зеленела банановыми пальмами, плеск реки заглушал свист ветра с окружающих дорогу обнаженных холмов. Но это было единственное краткое напоминание о тропиках, а в основном путь лежал по прохладным плоскогорьям через Ибарру и Отавало, куда мы добрались как раз к концу субботнего базара.
Сотни индейцев торопились домой по шоссе, и цвет их домотканой одежды резко выделялся на фоне янтарных гор. Женщины в ярких широких юбках и высоких круглых шляпах, точно ореол, осенявших их головы, несли в шалях детей или еще что-нибудь и торопили мужчин, желая поскорее добраться до дома. День склонялся к вечеру, воздух стал прохладнее, и тогда изящные складки красных плащей скрыли просторные блузы и короткие белые штаны мужчин, но густые чубы иссиня-черных волос неизменно свисали из-под небрежно надвинутых войлочных шапок.
Короткий осмотр машины перед последним перевалом через Анды
Эквадор, названный так из-за воображаемой линии, опоясывающей земной шар, представляет собой явный парадокс. Климат там весьма далек от нашего представления об экваторе - по крайней мере так нам казалось, когда, укутавшись в плащи и широко расставив ноги, мы стояли в этом центре земного шара, а солнце озаряло снежную вершину Кайямбе. У самой дороги возвышался бетонный глобус и обелиск с надписью: «Линия экватора, ноль градусов, ноль минут, ноль секунд».
У экватора
Когда мы приехали в Кито, там энергично готовились к какому-то важному событию. Почему-то мы всегда въезжали в города перед праздником, но на этот раз подготовка шла необыкновенная. Все жители убирали, чистили и ремонтировали свои дома. Мостовые и тротуары наскоро чинили, общественные здания красили, настилали свежий дерн, подметали улицы, ставили указатели, а на главной улице поспешно достраивали трибуну. По какому случаю? Президент Колумбии приезжает в Эквадор с визитом.
Из-за праздника в городе не хватало помещений для приезжих. Правда, комнаты можно было достать, но либо чересчур дорогие, либо, наоборот, слишком дешевые, то есть очень скверные. В одном месте, где комнаты были для нас слишком дороги, мы спросили молодую женщину за конторкой, не знает ли она, где можно найти что-нибудь поскромнее.
- Конечно, - ответила она. - У нас в семье есть лишняя комната.
Просто удивительно, как нам везло! Не прошло и часа, как мы были уже отлично устроены в семье Бега в уютном доме с оштукатуренными стенами и черепичной крышей всего в нескольких кварталах от американского посольства. Это тоже было очень удачно: нам предстояло провести там немало времени.
Сеньора Вега была добрая женщина, почти всегда одетая во все черное. Она воспитала двенадцать детей, и потому прибавление еще двух человек ничуть ее не беспокоило. Мы, разумеется, платили за свое пребывание там, но она обращалась с нами, как с членами семьи. Даже их огромный пес очень приветливо принял Дину. Сеньор Вега, джентльмен с кошачьими усами, обычно не расставался с котелком, как, впрочем, большинство служилого люда в Кито, - возможно, потому, что более привычные мягкие фетровые шляпы носят индейцы. В доме жили только трое из многочисленного потомства четы Вега; они были примерно наших лет и страстные поклонники американского джаза и итальянской оперы. Пене, младший сын, немного знал английский, но для нашей пользы все в доме говорили только по-испански. Ради нас сеньора Вега каждый день готовила новое эквадорское блюдо; то авокадо, запеченное во взбитых яйцах, то суп из сыра и картофеля, то печеные бананы и непременно освежающий напиток из вареных ананасов и мясистого фрукта, напоминающего апельсин.