– Как вы не понимаете? Просто сладкого захотелось…
Кравцов твердо бил ребром ладони по краю стола:
– Ты прежде подумал ли о мерзости своего поступка?
– Нет, не думал. Как увидел сладкое, так меня и потянуло.
Савка, страдая за Колю, поднял руку.
– Можно я?
Ему дали слово, и он сказал кратко, но горячо:
– Я так думаю, что юнга Поскочин понял всю нехорошесть своего поступка, и больше он так делать не будет.
– Ну, это уже разговор для детских яслей, – вступился Щедровский. – Если все на флоте, совершив проступок, станут говорить, что они больше не будут, то во что обратится служба? Надо рассуждать серьезно.
Росомаха, кашлянув в кулак, робко сказал:
– В самом деле, товарищи, давайте серьезнее…
Замполит оглядел юнг постарше:
– Из комсомольцев кто выскажется?
– Я!
Над столом поднялся комсорг Джек Баранов. Он был красивым юношей. Широкая голландка навыпуск великолепно шла к его стройной фигуре, и даже стрижка наголо не портила его, как других юнг, а казалась особой прической.
– Давай! – сказал ему Кравцов.
– Мое мнение особое, – начал Джек. – Считаю, что Коля Поскочин поступил с этим дурацким вареньем правильно!
Это было так неожиданно, что поначалу Джека не поняли. Упрямо мотнув головой, он продолжал:
– Флот кулацких замашек не терпит. Юнга Поскочин самовольно раскулачил Финикина, но раскулачил правильно. Как принято на флоте? Твое – мое. А мое – твое. Представьте на минуту, что мы сейчас сидим не в землянке, а в отсеке подводной лодки. Завтра в этом отсеке мы, может быть, задохнемся на грунте, так разве ты или я станем прятать друг от друга какую-то банку варенья?
Тишина в кубрике рулевых. Тишина…
– Поскочин, – продолжал Джек, – поступил по законам святого морского братства. Твое, Финикин, он взял у тебя, как свое. Но если ты возьмешь у Поскочина все, что пожелаешь, он жалеть не будет, в этом можешь не сомневаться. – Джек повернулся к Щедровскому: – Поймите меня правильно. На чужое мы не заримся. Посылка пришла не нам, и Финикин вправе ею распоряжаться. Но если уж он такой жадюга, взял бы две банки варенья, принес бы к завтраку на камбуз и выставил бы на стол: вот вам, ребята! Это было бы честнее и порядочнее, чем забираться на верхотуру и там, согнувшись в три погибели, наслаждаться в одиночку… Мы не защищаем Поскочина! Но мы осуждаем и Финикина.
Игорь Московский был краток:
– Поскочин всегда был хорошим товарищем, и с ним я пошел бы в любую заваруху, хоть на гибель. А что касается товарища Финикина… я бы еще подумал, идти с ним или не идти.
Остальные юнги соглашались:
– Верно! Чего уж там. Не варенье дорого, а чтобы все по-человечески было… Разве можно так, как Финикин?
Поскочин всхлипнул, счастливый. Финикин проворчал:
– Это не по существу! Варенье-то мое съели… Факт!
Щедровский велел ему замолчать:
– Не лезь со своим вареньем. Тут вопрос посложнее…
Кажется, офицеры поняли суть дела. И поняли ее правильно. Обстановка разрядилась, и Кравцов лукаво подмигнул Поскочину:
– Не рыдай! Флот не выдаст – свинья не съест…
После отбоя, когда погасили свет в кубрике, с высоты третьего этажа долго слышался печальный перезвон. Это Финикин в потемках сортировал свои банки с вареньем.
– Меня же обчистили, и я же виноватым остался. Где же справедливость?
Возня с банками была прервана окриком Росомахи:
– Слушай! Тебе еще не надоела твоя сладкая жизнь?
Все затихло. Мир и покой…
А в шесть утра – еще темнотища над Соловками – от большака уже поют залихватские горны: вставай, побудка… Никто потом ни словом не упрекнул Колю Поскочина за его житейское прегрешение, но зато слова Джека Баранова о морском братстве прочно засели в памяти каждого, и они, эти слова, определят еще многое…
Юнги учились быть щедрыми. Иначе нельзя!
* * *
Когда закончилось комсомольское собрание, Савка на улице возле землянок нагнал Щедровского.
– А, Огурцов! Что скажешь?
Савка рассказал о своих заботах. Бабушка в Ленинграде, отец еще летом ушел в морскую пехоту, под Сталинград, и с тех пор не пишет.
– Ничего мне не сигналит! – закончил Савка свой рассказ.
– Насколько я понял, ты хочешь навести справки об отце. Это нелегко. Если погиб – скорее ответят. А если пропал без вести, тогда устанешь дожидаться. Откуда отец призывался?
– Он не призывался. Служил на Северном флоте в таком же звании, как и вы… Был комиссаром.
– Ну, комиссаров теперь нет. Ладно, – сказал замполит. – Пошлем запрос, но скорого ответа не жди. Сам знаешь, какая идет война. Не до переписки.
Щедровский глянул на часы, потом на небо, вдоль которого распускался павлиний хвост полярного сияния. Шумел черный лес.
– Комиссар Огурцов… Кажется, я его знал. Да, встречались однажды на конференции. – Щедровский вдруг снял перчатку и подал Савке теплую ладонь. – Беги в кубрик. Уши отморозишь.
Утром, после умывания в ледяных прорубях, юнги обычно толпились в кубриках возле расписания занятий, еще красные с мороза, запыхавшиеся от беготни по сугробам. Обсуждали предстоящий день.
– Первый урок – служба погоды, Зайцев ведет.
Метеорология, тайны стихий… Лейтенант Зайцев, щеголеватый, чуточку язвительный, интересовал юнг сам по себе, но и предмет свой вел интересно.
– Что у нас было в субботу? – спросил он, усаживаясь за стол.
– Давление. Циклоны. Муссоны и пассаты.
– Ага. Анероиды и барографы я вам уже читал?
– Читали. Остановились на влажности воздуха.
– Так. Значит, сегодня пробежим дальше.
Зайцев отправился гулять между рядами столов, источая запах одеколона.
– Значение службы погоды в нынешней войне неизмеримо возросло. От метеосводок зависят действия армий и флотов, зависит исход битв на воде и в воздухе. Перед вами – гигрограф, прибор для автоматической записи влажности воздуха. Его действие основано на свойстве человеческого волоса укорачиваться или удлиняться с изменением влажности в атмосфере. Причем, как выяснили ученые, лучше всего реагирует на влажность рыжий волос.
Класс дружно обрадовался:
– У нас Финикин рыжий! Если его два года не стричь, он весь флот обеспечит рыжими волосами. Можно за границу продавать!
Зайцев даже не улыбнулся.
– При всем моем уважении к товарищу Финикину должен сразу его огорчить. Волосы для приборов берутся от рыжих женщин. Век живи – век учись.
– А почему от женщин, товарищ лейтенант?
– Женский волос мягче, восприимчивее и эластичнее. Подойдите к столу. Спокойнее, без давки. Вот он, этот прибор, который так важен в морской метеорологии. Он же позволяет кораблям вовремя избежать взрывоопасной сухости или влажности в погребах, где хранятся боеприпасы.
Зайцев позволял юнгам не только смотреть, но и щупать пальцами, крутить барабан автомата. Не беда, если испортят учебный прибор, – важно научить!
– Насмотрелись? По местам. Откройте тетради. Кто из вас читал книгу Лухманова «Соленый ветер»?
Выяснилось, что половина класса знакома с нею.
– Добро, – похвалил их Зайцев. – Лухманов, бывший капитан парусного судна, написал стихи… Многовековый опыт мореплавателей выявил ряд удивительно точных примет погоды. Лухманов, чтобы легче запомнить, изложил эти приметы в стихах. Конечно, все знают: если небо красно к вечеру, моряку бояться нечего, если красно поутру, моряку не по нутру… А вот приметы по облакам:
Радуга утром – дело плохое,
Радуга вечером – дело иное.
Если солнце село в воду,
Жди хорошую погоду.
Если солнце село в тучку,
Берегись – получишь взбучку.
Вечером небо коль полно огня,
Утром же зорю туман застилает, —
Верные признаки ясного дня,
Старый моряк парусов прибавляет.
Савка, записывая стихи, наслаждался, и урок окончился незаметно.
– Поздравляю вас, – сказал Зайцев на прощание, – в Савватьево прибыл преподаватель электронавигационных инструментов. Толковый специалист флота, мичман Сайгин, прошу любить и жаловать.
– Уррр-а! – обрадовались юнги, вскакивая из-за столов.
– Чему вы радуетесь? – удивился Зайцев. – Мичман Сайгин сейчас задаст вам перцу…
– Мы радуемся другому, – признались юнги…
* * *
Звонок – и с чемоданчиком в руке мичман явился в класс рулевых. Обыкновенный мичман, каких много на флоте. Только маленького роста. Да на левом рукаве кителя два золотых шеврона, означающих десять лет службы сверх срока. Что было неприятным в Сайгине, так это сладенькая улыбочка. Впрочем, юнги уже понимали, что внешность человека бывает обманчивой. Вон Аграмов – уж каким страшилой показался на первых порах, а теперь они в нем души не чают.
Сайгин действовал молча. Покопался в своем чемодане, и в руках его вдруг оказался волчок. Самая обычная детская игрушка-волчок. Не спеша мичман поместил чемодан под стол и – улыбка! улыбка! улыбка! – раскрутил волчок на плоскости стола. Юнги смотрели, как вращается игрушка, и ничего не понимали. Ведь Сайгин им еще и слова не сказал. Похоже было, что мичман просто решил поиграть немного…
Наконец мичман произнес:
– Оп! – И линейкой подсек волчок снизу.
Теперь волчок вертелся на самом конце линейки, и Сайгин обошел с ним весь класс, продолжая улыбаться. Раздалось:
– Оп! – И с линейки волчок перепрыгнул на подоконник.
Вращение его угасло, а мичман перестал улыбаться.
– Всем вам знакома эта игрушка, – заговорил он. – Между тем великий Леонард Эйлер уже относился к волчку с большим почтением. Он подозревал, что в волчке скрыта загадка, но… какая? Если бы волчок был только игрушкой, то его свойства не стали бы изучать такие корифеи науки, как Софья Ковалевская, академик князь Голицын, кораблестроитель Крылов и отец русского воздухоплавания Жуковский. Советую вам забыть об игрушке… Сейчас перед вами откроется окно в новый мир.
Сайгин подтянул рукава, словно фокусник на эстраде, и снова сунулся носом в свой волшебный чемоданчик. Он извлек оттуда блещущее никелем сооружение. В системе кардановых колец покоился волчок – только массивный, на шарикоподшипниках.
– Карданов подвес вам уже знаком. Именно благодаря ему ось волчка вращается в любом направлении, а сам волчок как бы подвешен в свободном пространстве. Поэтому он и перестал быть игрушкой, а превратился в особый прибор, название которому – гироскоп… Вот вы – все равно, кто из вас – подойдите!
Артюхов шагнул к гироскопу. Мичман велел ему:
– Надавите на любой конец оси слева направо.
Федя тихонько толкнул гироскоп по горизонтали.
– Теперь ткните его снизу вверх… смелее!
Артюхов выполнил приказание.
– Вы убедились, что гироскоп охотно вам подчиняется?
– Да, – кивнул Федя. – Отлично убедился.
– Тогда садитесь на место.
Сайгин достал из кармана длинный тонкий шнурок.
– Сейчас мы заставим этот гироскоп работать.
Он продел шнурок в отверстие на оси гироскопа и во всю длину намотал его на ось. Потом взялся за кончик шнурка, притих, напрягаясь перед рывком, и сильно дернул шнурок на себя. Гироскоп стремительно вошел во вращение, класс наполнился ровным ноющим звуком. Сайгин спрятал шнурок в карман.
– Гироскоп работает, – сказал он, опять сладко улыбаясь. – Обратите внимание, сейчас его ось глядит вон в тот угол класса. Представьте себе, что он вращается час, два, три, четыре часа… Куда, по вашему мнению, будет направлена ось гироскопа, скажем, часов эдак через пять-шесть?
Никто не знал. Послышались предположения:
– Туда же… в угол.
– Неправда! – вдруг крикнул Сайгин. – Через пять-шесть часов постоянного вращения гироскоп направит свою ось вот в это окно. Единый вздох удивления юнг. – А все просто, – ошарашил их мичман. – Вы совсем забыли о Земле! Гироскоп сохранит свое положение в пространстве неизменным. Но Земля-то ведь за это время совершит четверть оборота. За двадцать четыре часа работы гироскоп обведет своей осью всю комнату и через сутки уставится опять в этот угол… Вы меня поняли?
Вращалась планета, и как бы независимо от нее крутился гироскоп. Сайгин рукою остановил его движение. Ротор сразу ожил. Чередуясь в блеске никеля, замелькали его кардановы кольца, обнимающие гироскоп, уже отдыхающий от быстрого бега.
– Откройте тетради. Запишите крупными буквами. Слово в слово, как я вам скажу. Диктую: ОСЬ СВОБОДНО ПОДВЕШЕННОГО ГИРОСКОПА СОХРАНЯЕТ В МИРОВОМ ПРОСТРАНСТВЕ НЕИЗМЕННОЕ НАПРАВЛЕНИЕ… Вот это и есть первое, самое значимое правило гироскопа!
Шнурком он раскрутил гироскоп еще сильнее.
– Меня, – сказал мичман, – не удивляет, когда ребята катаются на велосипедах, сняв руки с руля. По сути дела, колеса велосипеда есть такой же гироскоп. Снаряду, летящему во врага, нарезы в стволе орудия придают вращательное движение – вот вам еще один гироскоп! Торпеда знаменитой лунинской подлодки, поразившая гитлеровский флагман «Тирпитц», управлялась в своем стремлении под водой прибором Обри – вот еще один гироскоп! Перед войной в нашей стране проводились опыты по созданию однорельсового пути и одноколесного вагона – в основу положен принцип гироскопа! Океанские лайнеры не боятся шторма – любую их качку успокаивают гигантские роторы гироскопов… По сути дела, – заключил Сайгин, – мы с вами живем в окружении гироскопов, сами того не подозревая. Мало того, наша планета Земля, населенная мыслящими существами, тоже является гироскопом, заключенным в мировом пространстве гироскопических галактик… Разве это не прекрасно?
Гироскоп перед мичманом еще вращался.
– Вот ты… Как тебя зовут?
Савку сдернуло со скамьи навстречу учителю-волшебнику.
– Подойди сюда… Артюхов уже убедил вас, что в спокойном состоянии ось гироскопа покорно подчиняется внешней силе. Теперь попросим юнгу Огурцова поставить опыт на работающем гироскопе. Дави на ось в любом направлении, – сказал мичман.
Кончиком карандаша Савка тронул ось, и вдруг гироскоп рванулся в другую сторону. Савка направил усилие точно сверху вниз. Но гироскоп, сердито воя, развернул свою ось по горизонту. Савка стал нажимать слева направо – тогда ротор вдруг полез осью куда-то кверху, строптивый и непокорный.
– Садись! – велел мичман Савке. – Как видите, волчок не так уж прост. Он не подчиняется той силе, которая к нему извне прикладывается. Вот и родилось второе правило гироскопа… Запишите и подчеркните: ЕСЛИ К ОСИ СВОБОДНОГО ГИРОСКОПА В РАБОТАЮЩЕМ СОСТОЯНИИ ПРИЛОЖИТЬ ВНЕШНЮЮ СИЛУ, ТО ОСЬ ЕГО ПОСЛЕДУЕТ НЕ В НАПРАВЛЕНИИ ПРИЛОЖЕННОЙ СИЛЫ, А В ПЕРПЕНДИКУЛЯРНОМ НАПРАВЛЕНИИ. Эти два правила знать твердо, иначе никогда не поймете дальнейшего…
Совсем некстати прозвенел звонок на перерыв.
– Десять минут отдыха, – сказал Сайгин, – после чего мы перейдем к главному, без чего современный флот не способен сражаться…
В коридоре юнги делились:
– Ну вот! О баранке теперь и речи быть не может.
– Понимаешь, – волновался Поскочин, – здесь что-то есть. Тут заключена тайна. Я чувствую, что мичман куда-то клонит.
– Я тоже подозреваю, – согласился Джек Баранов. – Еще не знаю, что будет, но уверен, что что-то будет…
Финикин вставил в общий разговор свое веское слово:
– Ведь сказали же: рулевым это можно знать, а можно и не знать. Только бы поменьше слов иностранных…
Из боцманского класса к ним подошел Синяков:
– Привет извозчикам! – И попросил басом: – Нет ли чинарика какого курнуть? Сейчас опять двояк схватил по такелажу.
Курева ни у кого не было.
– Во нищета! – обозлился Витька, явно страдая. – Курить хочу – спасу нет. Сколько на флоте прослужил, а половину всей службы только тем и занимался, что сшибал чинарики разные…
После перерыва Сайгин взял быка за рога:
– Свойство гироскопа перпендикулярно уклоняться от направления силы носит в науке название прецессии. Представьте себе, что мы имеем гироскоп, работающий постоянно. И так же постоянно будет воздействовать на него внешняя сила. Гироскоп способен работать без остановки, если вращать его электричеством, а не шнурком, как это делал я. Постоянная внешняя сила у нас тоже имеется в запасе с избытком. Это – земное притяжение!..
Не все юнги поняли Сайгина, и мичман пояснил:
– Если к гироскопу подвесить маятник (проще говоря, груз), то маятник, испытывая на себе силу земного притяжения, станет постоянно воздействовать на гироскоп. Не забывайте о притяжении Земли! Совместите эту силу притяжения с двумя правилами гироскопа, которые я велел вам записать в тетради… Ну?
Класс молчал, завороженный. Сайгин неслышной походкой двигался между юнгами, давая им время подумать самим.
– Кто понял, что произойдет? – спросил он.
Нет! Юнги еще не понимали, но они упорно думали.
– Маятник, – сказал Сайгин, помогая им мыслить, – можно ведь сделать из двух сообщающихся сосудов, наполненных какой-либо тяжелой жидкостью… например, ртутью! Она переливается в сосудах, которые стремятся занять положение в зависимости от земного притяжения. А при этом вес ртути постоянно воздействует на ось гироскопа. Земля вращается, гироскоп тоже… Движение оси гироскопа перпендикулярно! Неужели еще не догадались, что произойдет?
Сайгин нарисовал на доске земной шар. Повесил в пространстве роторы гироскопов. Обозначил притяжение Земли, а к гироскопам условно прикрепил маятники – сосуды с переливающейся в них ртутью.
Остановился перед Огурцовым.
– Подумай, – сказал Сайгин, заглядывая Савке в глаза. – Ну, представь себе эту картину… проанализируй все с самого начала.
Савка зажмурился. Гироскоп вращался. Маслянистая ртуть неслышно переливалась в сосудах. Не покоряясь этой силе, ось гироскопа разворачивалась в перпендикулярном направлении и ползла… выше, выше, выше!
В жизни каждого человека бывают моменты некоего озарения, и нечто подобное испытал сейчас Огурцов. От неожиданности он даже вскрикнул:
– Я понял… понял от начала и до конца!
Сайгин остановил гироскоп, и в классе наступила тишина.
– Теперь расскажи нам, что ты понял…
Савка заговорил. Гироскоп уже превратился в ГИРОКОМПАС. Ртуть текла по трубкам. Земля воздействовала на нее, и вот ось гироскопа, противодействуя силе притяжения, стала взбираться… выше, выше, выше – к полюсу! Это и был ИСТИННЫЙ МЕРИДИАН. Теперь ничто не мешало гироскопу – он ведь не подвластен магнитным искажениям, ему не вредит никакое корабельное железо. Установя свою ось в истинном меридиане, гирокомпас давал кораблям ИСТИННЫЙ КУРС.
– Без угла склонения! Без угла девиации!
Класс ожил. Задвигался. Зашелестел.
– Вот это ловко, – произнес Поскочин, переживая. – Как все это сложно. И одновременно просто… Неужели без девиации?
Улыбка растаяла на губах Сайгина:
– Девиация у гирокомпасов есть тоже, но она, возникая при сильной качке, совсем незначительна. Современная война на море невозможна без гирокомпасов! Из лекции капитан-лейтенанта Симонова вы уже знаете, сколь капризен магнитный компас. А гирокомпас, дающий кораблям истинный курс, можно укрыть от осколков внутри отсека. Под защитой брони он и стоит, называемый «маткой», словно царственная пчела в улье. От матки бегут провода на репитеры, отражающие на своих датчиках истинный курс. Практически число репитеров неограниченно. Но гирокомпас не сразу приходит в меридиан (нужно четыре часа, пока его ось не отыщет истинный норд). Магнитный же действует все время. Гирокомпас питается от судового тока, при разрушении энергосистемы он замирает. Это страшно, когда корабль лишится гирокомпаса, от которого зависима и стрельба артиллерии… Две различные системы гирокомпасов – Сперри и Аншютца – вошли в научный обиход под именами их создателей. Поэтому штурманские электрики зовутся по-разному – сперристы или аншютисты.
– А кем были вы на корабле? – спросили юнги.
– Вообще-то я аншютист, но умею работать и на гирокомпасах «сперри». Шестнадцать лет жизни я посвятил службе гирокомпасам и благодарен флоту за такую чудесную профессию.
После занятий Савка Огурцов подошел к Сайгину:
– Не дадите ли почитать что-либо о гироскопах?
– Я бы дал. Да боюсь отпугнуть. Там ведь формулы.
– А я как-нибудь… посижу. Подумаю сам.
Мичман завел юнгу в боковую комнатушку учебного корпуса, которая примыкала к церкви Одигитрии; тут были свалены ящики с приборами. Порылся в столе, достал книгу.
– Вот, почитай Михайлова, нашего моряка-ученого.
– Спасибо. А подчеркивать можно?
– Что хочешь делай. Я дарю ее тебе. А вечером навести меня.
– С удовольствием. А что будем делать?
– Будем монтировать схему гироскопа. Увидишь матку, самую настоящую. Только не увлекайся – тебе быть рулевым!
…Не знал тогда мичман Сайгин, что его ученик уже отравлен ядом. Самым сладким ядом – отравой познания. Савка в эту ночь спал плохо. Сверкающие никелем гироскопы, ровно жужжа, вращались над его койкой, ртуть переливалась из сосуда в сосуд, и оси гирокомпасов – эти колдовские оси! – сами собой искали и находили истинный меридиан… Позже, став намного старше, он говорил о мичмане Сайгине:
– Это был змий-искуситель. С эдакой бесовской улыбочкой. Что он сделал со мной! Весь мир обратился для меня в гироскоп!
* * *