ГЛАВА ПЯТАЯ. ПРЕРВАННОЕ ОТШЕЛЬНИЧЕСТВО

МОЙ 61-й ГОД (1990-1991)

Около десяти лет я пребывал в провинциях Цзянсу и Чжэцзян и теперь хотел совершить дальнее путешествие к горе Ву-тай, после чего намеревался предаться углубленной практике в уединении на горе Чжун-нань. Сначала я покинул гору Чи и отправился в Чжэньцзян и Янчжоу, потом совер­шил паломничество на гору Юнь-тай (гора облачной терра­сы). Продвигаясь дальше, я пересек границу провинции Шань-дун и посетил гору Тай (1524 м.), ее священную восточную вершину. Снова направившись на восток, я дошел до горы Лао, где навестил пещеру Нараяны недалеко от места, где миньский Учитель Хань-шань" восстановил монастырь Хай-инь (морской котик). Затем я отправился в префектуру Цюй, чтобы почтить гробницу и храм Конфуция².

Затем я взял направление на запад и однажды ночью добрался до какого-то разрушенного храма и остановился в нем. Там был лишь прогнивший гроб с перевернутой крыш­кой. Поняв что гроб бесхозный, я устроился спать на нем, но где-то в полночь почувствовал, как что-то шевелится в нем, и, неожиданно, услышал голос, сказавший: "Я хочу вы­браться отсюда".

Я спросил: "Ты человек или привидение?"

"Человек" - ответил голос.

"Кто ты?" - спросил я.

"Нищий" - ответил голос.

Я улыбнулся, встал и выпустил его из гроба. Он выглядел не лучше привидения. Он спросил меня: "Кто ты?"

"Монах" - ответил я.

Он был рассержен и сказал, что я раздавил ему голову. Гак как он хотел ударить меня, я сказал ему: "Когда я сел на крышку гроба, ты даже не соизволил пошевелиться. Так за что же меня бить?"

Вынужденный подчиниться, он вышел справить малую нужду и вернулся, чтобы снова переночевать в гробу. Я покинул это место перед восходом солнца.

В то время уже начало активизироваться Боксерское Движение, переходящее в мятежи во многих районах провин­ции Шаньдун. Однажды я встретил на дороге иностранного солдата, который наставил на меня ружье и спросил: "Ты боишься умереть?". Я ответил: "Если мне суждено принять смерть от тебя, тогда давай, стреляй!" Увидев, что я ни в коей мере не обеспокоен, он сказал: "Ну ладно, можешь идти". После этого я поспешил на гору Ву-тай и, совершив воскуре­ния, намерился продолжить свой путь и подняться на гору Чжун-нань. Однако в связи с тем, что разразился Боксерский Мятеж, я возвратился в Бэйцзин (Пекин), где посетил монас­тырь Си-ю и почтил Пещеру Каменных Сутр. Я навестил И-сина, монаха с горы Тань-чжэ, который славился своей удивительной учтивостью и обходительностью. Затем я добрался до монастыря Цзя тай, где почтил ступу чаньского Учителя Фэй-бо. Затем я поднялся на гору Хон-луо и принял участие в собрании, практикующем медитативное произнесе­ние имени Будды и посетил монастырь Большого Колокола. Там я увидел бронзовый колокол, отлитый Яо Гуан-сяо. Он весил 87 тысяч каттй* и был 15 футов высотой. Длина его верхней подвесной части составляла 7 футов, а диаметр - 14 футов. Весь текст Аватамсака сутры был отлит на внешней стороне колокола, а Лотосовой сутры - внутри. Алмазная сутра была начертана на краю его корпуса, а Сурангама мантра - на его подвесной части. Колокол был преподнесен в дар императором Чэн-цзу во времена правления Юн-ло (1403-1424) династии Мин во имя спасения души его покой­ной матери.

Затем я направился в монастырь Лун-цюань (Драконов родник), немного севернее столицы, и остановился там на некоторое время. На пятом месяце Боксерский Мятеж достиг кульминации. Многочисленные толпы кричали: "Защищай­те династию Маньчу! Уничтожайте иностранцев!" Секретарь японской дипломатической миссии и германский министр были убиты в результате тайного подстрекательства вдов­ствующей императрицы. Семнадцатого дня того месяца был издан имперский указ, объявляющий войну иностранным державам. В столице воцарился беспорядок. На шестом месяце Тяньцзинь был захвачен союзными армиями, которые втор­глись в столицу, Бэйцзин (Пекин), месяцем позже. Наслед­ники престола и министры, знавшие меня по монастырю Лун-цюань, стали настаивать на том, чтобы я присоединился к императорской свите, которая собиралась бежать на запад. В полном замешательстве во время отъезда наблюдалось полное отсутствие горделивой помпезности, обычно выказываемой испорченным сыном небес. Днем и ночью каждому приходи­лось совершать вынужденные походы и испытывать большие трудности. По прибытии в Фубин император и вдовствующая императрица были рады встрече с наместником Чэнь Чунь-сюанем в провинции Ганьсу. Его солдаты пришли привет­ствовать и защитить их величества и сопроводить их за Великую Стену. На перевале Юнь-мэнь император встретил пожилого монаха в монастыре Юнь-мэнь, которому было 124 года. Император преподнес ему тонкую желтую ткань для рясы и приказал соорудить на этом месте памятную арку. Мы продолжали наш поход на запад и прибыли в префектуру Бинъян, где свирепствовал страшный голод. Местные жите­ли предлагали свою пищу таро [клубень] и верхушки сладко­го картофеля их величествам, которые были очень голодны и сочли это деликатесом. Когда мы добрались до Сяня, их величества остановились в штаб-квартире наместника. В то время, когда голодные массы ели трупы на улицах, местные власти, чтобы остановить это, предприняли меры и сооруди­ли восемь будок, из которых производилась раздача еды голодающим людям. Бесплатная еда раздавалась также в сельских окрестностях.

Наместник Чэнь Чунь-сюань пригласил меня в монас­тырь Во-лун (полулежащий дракон) помолиться, призывая снег и дождь, чтобы покончить с длительной засухой. После завершения молитв старый настоятель Дун-ся пригласил меня остаться в монастыре, но, узнав что императорский двор со всем его шумом и суетой содержался в Сяне, я тайком уехал.

 

На десятом месяце я поднялся на горную цепь Чжун-нань, чтобы построить там соломенную хижину. За вершиной Цзя Ву-тай я обнаружил "Пещеру Льва", представляющую собой уединенное место, пригодное для духовного отшельни­ка. Тогда я изменил свое имя на Сюй-юнь (порожнее облако), чтобы избежать встреч с нежеланными посетителями. Пос­кольку на горе не было воды, я вынужден был использовать талый снег и питаться сырыми травами, выращиваемыми мною. В то время в горах жили Учителя Бэнь-чжан на вершине По-ши, Мяо-лян в храме Гуань-ди, Дао-мин в гроте Ву-хуа, Мяо-юань в старой соломенной хижине, а также Учителя Сю-юань и Цин-шань на горе Хоу. Учитель Цин-шань был уроженцем провинции Хунань и пользовался очень большим уважением у монахов на этой горе. Он жил относи­тельно близко от меня и мы часто навещали друг друга.

На восьмом месяце следующего года Учителя Фа-чэн, Юэ-ся и Ляо-чэнь пришли ко мне в хижину и, увидев меня, удивились и сказали: "Мы несколько лет о тебе ничего не слышали. Кто бы мог сказать, что ты здесь спишь?". Я сказал: "Давайте не будем говорить о "здесь", лучше скажи­те как "там"?.⁵ После этого мы обменялись приветствиями и после того, как я угостил их таро, я сопроводил их на вершину По-ши. Юэ-ся сказал: "Старый настоятель Фа-жэнь с горы Чи сейчас дает толкование Лотосовой сутре в гуй-юаньском монастыре в Ханьяне. Эму не нравится его шумное окружение, и он хочет отправиться на север. Он просил меня подыскать для него место в здешних местах". Юэ-ся попро­сил меня помочь ему найти подходящее место для старого настоятеля, но поскольку я был занят практикой медитации, я вежливо отказался. После того как я закончил недельную чаньскую медитацию, Учителя Хуа-чэн, Инь-юэ и Фу-цзя нашли на горе Цуй-вэй подходящее место для старого насто­ятеля. Учитель Юэ-ся сказал, что место хорошее, но я был другого мнения, поскольку это место было подвержено вли­янию "Белого Тигра" с севера при отсутствии холма, поддер­живающего вечернюю звезду [оккультные термины, относя­щиеся к описанию подземных и космических течений в науке Фэн Шуи и касающиеся выбора благоприятного места].⁶ Они не прислушались к моему совету и, таким образом, они несли ответственность за то, что случилось [к несчастью, в следую­щем году].

В ту зиму в день солнцестояния старый Учитель Цин-щань попросил меня сделать кое-какие покупки для него в префектуре Сянь. Возвращаясь, я попал под сильный снего­пад. Когда взобрался на гору, на подходе к своей новой соломенной хижине я поскользнулся и упал с обрыва в снежный сугроб. Я стал кричать, и Учитель И-цюань, мой сосед, пришел мне на помощь. Моя одежда насквозь промок­ла. Было уже темно и, думая, что снег к утру занесет все дороги, я по заснеженной тропе с трудом добрался до Учителя Цин-шаня. Увидев меня в таком потрепанном состоянии, он усмехнулся и пошутил, сказав, что я ни на что не гожусь. Я улыбнулся и кивнул в знак согласия. Потом я вернулся в свою хижину, где встретил Новый Год.

 

Примечания

1. Хань-шань (1546-1623). Пещера Нарайяны находится между Дэн-чжоу и Лай-чжоу в районе Цзин-чжоу. По тради­ции считается местом пребывания некоторых бодхисттв. Ближайший монастырь представлял собой руины, когда Хань-шань приступил к его восстановлению. Он реконстру­ировал его и назвал "Хай-ин" или Морской котик.

2. Конфуций (Кон Фу-цзы) 551-497 до н.э. Известен своими Аналектами и другими трудами. Семья Кон и теперь живет в префектуре Цюй провинции Шаньдун.

3. Боксерское Движение или И-хэ-цюань. Полудаосское тайное общество.

4. Древняя мера зерна равная одной пинте.

5. Учитель Сюй-юнь попросил своих посетителей забыть о том, что можно найти "здесь", в этой сфере чувственного восприятия, намекая на то, что может быть найдено "там", в первозданной запредельной истинной природе. Эти терми­ны носят чаньский характер и использовались в нетрадици­онном смысле.

6. "Фэн-шуй" (буквально - ветер и вода) это древняя китайская наука, используемая для определения наиболее благоприятного места и времени постройки домов, выбора сельскохозяйственных земельных участков, рытья колодцев, возведения храмов, произведения захоронении и так далее. Она основана на идее приведения в гармоничное состояние отрицательных и положительных энергий (инь и ян) данного места. Некоторые места считаются изначально обладающими необходимым комплексом благоприятных энергий, тогда как другие считаются вредными, в силу отсутствия такого ком­плекса и должны быть либо скорректированы, либо избега­емы. Эксперты в этой науке используют биоэнергетический планшет и компас, сложным образом откалиброванный, с учетом "пяти направлений", "восьми триграмм" (ба-гуа), "девяти направлений", "пяти видов деятельности" (ву-син) и часовых делений, основанных на китайских шестидесятиричных циклах, и так далее. Даже самые передовые китайцы серьезно относятся к этой науке, и лишь немногие банки, гостиницы и другие современные здания строятся без кон­сультаций с экспертами "Фэн-шуй". Как и большинство традиционно мыслящих китайцев. Учитель Сюй-юнь прида­вал большое значение принципам "Фэн-шуй". Для более детального изучения Фэн-шуй читайте книгу С.Скиннерс "Руководство Фэн-шу по живой земле" (Раутледж, 1982).

 

МОЙ 62-й ГОД (1901-1902)

Я оставался в своей хижине в течение весны и лета Старый Учитель Фа-жэнь с горы Чи прибыл в провинции Шэньси и построил хижину на горе Цуй-вэй. Его сопровождало шестьдесят человек. Примерно половина из них остановилась в монастыре Хуан-ю [бывшая летняя резиденция императора Тай-чжуна (627-649) династии Тан], тогда kbi другие разместилась в новой хижине и в монастыре Син шань. В этом северном районе в те времена начальник Су ответственный за подготовку пахотных земель, выделил тысячу цидей земли (около 1515 акров) на Грязевом берегу Я бай, чтобы монахи с горы Цуй-вэй могли, возделывая ее, иметь источник пропитания. Местные жители запротестовали, говоря, что они жили там из поколения в поколение, настаивали на том, чтобы земля была отдана им в обмен на выделенные рисовые поля. Монахи не согласились, и дел<" рассматривалось в суде, который решил его в пользу местных жителей. Старый Учитель Фа-жэнь был огорчен и в следую­щем году возвратился на юг. Перед отбытием он вернул все свои пожитки учителям Ти-аню и Юэ-ся и распустил своих приверженцев.

Когда я думал о будущем, я сознавал, что если просто полагаться на влиятельных людей, то можно причинить себе вред и, в конце концов, попасть в беду. Это инцидент сильно повлиял на тех южных монахов, которые отправились на север. В общем я не мог отбросить, как бессмысленный, фактор геомантических влияний на это место. Год прибли­жался к концу, все окрестные горы были покрыты снегом, и сильный холод пробирал до костей. Я находился один в своей хижине, но тело мое и ум были чисты и непорочны. Однажды я готовил таро в котелке и сидел, скрестив ноги, ожидая, когда пища будет готова, и непроизвольно погрузился в самадхи.

МОЙ 63-й ГОД (1902-1903)

Учитель Фу-чэн и другие, жившие в соседних хижинах, удивились, что я долгое время к ним не заходил и пришли ко мне, чтобы поздравить с Новым Годом. Вокруг моей хижины они обнаружили повсюду тигровые следы и никаких следов человека. Они вошли в мою хижину и, увидев, что я нахожусь в самадхи, пробудили меня цином [деревянным музыкаль­ным инструментом с утонченным, но проникающим звуком]. Когда я пришел в себя, они спросили: "Ты съел свою пищу?". Я ответил: "Пока нет. Таро в моем котелке должно быть теперь хорошо сварилось". Когда подняли крышку, оказа­лось, что пища в котелке была на дюйм покрыта плесенью. Фа-чэн был поражен и сказал: "Ты, вероятно, находился в самадхи полмесяца". Тогда мы растопили лед, сварили таро и вдоволь поели. Они пошутили на мой счет и ушли.

Через несколько дней после ухода Фа-чэна монахи и миряне из окрестных и отдаленных мест пришли навестить меня. Чтобы избежать ненужного общения с людьми, я ушел ночью со своим багажом за плечами в пустынное место, где не росло ни клочка травы. Я дошел до горы Тайбай (3767 м.) и остановился в гроте. Но через несколько дней Учитель Цзя-чэнь, шедший по моим следам, пришел в мой приют. Тогда мы согласились совершить долгое путешествие к горе Эмэй вместе. Мы вышли через ущелье Бао-я, добрались до горы Цзыбай, прошли через террасу Тай-цзы, посетили храм Чжан-лян и пресекли район Чжао-хуа, где увидели Кедр Чжан-фэя. Продвигаясь дальше, мы достигли Чэнду, где немного отдохнули в храме. Потом мы снова отправились в путь и через префектуру Цзядин мы, наконец, добрались до Эмэй Шань и поднялись на вершину Цзиндин. "Огни Буд­ды", которые мы там увидели, были совершенно такими же, как на горе "Петушиная Ступня". Поздно ночью мы видели бесчисленные небесные светильники. По яркости они напо­минали "светочи мудрости", виденные прежде на горе Ву-тай. Я посетил зал Си-ва, где отдал дань почтения старому настоятелю Чжэнь-ину, которому было более семидесяти лет. Он был предводителем всех монахов на этой горе, будучи просветленным Учителем чаньской школы. Он охотно разре­шил мне побыть с ним несколько дней.

После этого я спустился с горы, обогнул бассейн Сисян, и, миновав монастырь Да-эр, достиг равнины Чжан-лао, где находились храм Вайроканы и районы Эмэй и Цзяцзин. Дальше я намеревался пересечь реку Люша в деревне Инь-цунь. Случилось так, что вода в реке поднялась, и с утра до полудня я ждал лодку. Лодка прибыла, и после того, как все пассажиры перешли на борт, я попросил Цзя-чжэня сесть в лодку первым и передал ему наш багаж. В тот момент, когда я собирался перебраться на борт, швартовочная веревка порвалась, но я успел ухватиться за ту ее часть, которая была прикреплена к борту. Поскольку течение было сильным, а на борту находилось много пассажиров, малейший наклон лод­ки мог привести к тому, что она опрокинется, так что я не двигался, в то время как лодка тащила меня по воде. На закате она причалила к берегу, и меня вытащили на берег. Моя одежда и обе ноги были изрезаны камнями. Было холодно и шел дождь. Когда мы прибыли в таможенный пункт Шай-цзиня, ближайшие гостиницы отказались при­нять монахов. На улице был храм, но единственный его монах также отказался впустить нас, несмотря на многочленные просьбы. Он разрешил нам только провести ночь на театраль­ных подмостках, что были снаружи. Поскольку наша одежда была мокрой, а настил влажным, мы дали монаху денег, чтобы он продал нам немного сухой соломы. Вместо этого он принес нам две охапки отсыревшей соломы, которую было не поджечь. Мы терпеливо выносили эти неудобства и сидели до восхода солнца. Потом мы купили несколько грубых фрук­тов, чтобы заполнить свои желудки, и двинулись дальше. Мы перешли гору Хуо-жань, прибыли в префектуры Цзянь-чжан и Нин-юань и, в конечном итоге, добрались до Хуэй-ли'Чжоу. Мы пересекли границу провинции Юньнань, прошли район Юн-бэй, посетили святое место Авалокитешвары, пресекли реку Цзыньша и совершили паломничество к подножью горы "Петушиная Ступня", где провели ночь под деревом. И опять послышался звон колокола за каменной дверью.

На следующий день мы начали восхождение на гору и достигли вершины Цзиньдин, где совершили воскурения. Я снова начал думать об этом священном месте Будды и Патриарха, которое было теперь в таком полуразрушенном состоянии, и о вырождении всех традиций сангхи в провин­ции Юньнань. Я дал обет построить хижину на этой горе, где могли бы останавливаться паломники, но мне не позволила это сделать монашеская наследственная система, преоблада­ющая в этой местности. Я был огорчен и не мог удержаться от слез.²

Затем мы спустились с горы и прибыли в Куньмин. Там упасака Чэн Куань-цы, буддистский законник, пригласил меня остановиться в монастыре Фу-син, где с помощью Учителя Цзя-чэня я уединился для медитации, проведя новогодний период в затворничестве.

Примечания

1. Это означает, что Учитель предпочел избежать помех внешнего характера.

2. "Наследственное владение" храмами было весьма распространенным явлением во времена Сюй-юня. Это озна­чало, что контроль над монастырями и управление ими определялись произвольными правилами. Храмы практичес­ки считались частной собственностью и скорее непотизм, чем духовные заслуги, диктовал что должно делаться и кем. Это не позволяло странствующим монахам свободно пользовать­ся многими услугами или даже остановиться на ночь во время совершения долгих паломничеств. В принципе никакой буд­дистских монастырь не должен считаться собственностью тех, кто в нем живет. Он должен принадлежать всему ордену Сангхи в соответствии с установленными правилами.

 

МОЙ 64-й ГОД (1903-1904)

Во время моего уединения пришел один монах из храма Ин-сян, чтобы сказать мне о том, что кто-то у них там выпустил петуха, весящего несколько катти, и что птица эта агрессивная и поранила других домашних птиц. Я отправил­ся в этот храм и подробно объяснил птице правила поведения в монашеской среде и ее заповеди, а также научил ее произносить имя Будды. Вскоре петух перестал драться и сидел в одиночестве на ветке дерева. Он больше не убивал насекомых и ел только тогда, когда ему давали зерно. Через некоторое время, всякий раз, когда он слышал звон колокола и циня, он шел за монахами в главный зал и после каждого молитвенного собрания возвращался на ту же ветку дерева. Его опять стали учить произносить имя Будды и в конце концов, он прокукарекал: "Фо, Фо, Фо" ["Будда" по-китайски]. Два года прошло с тех пор, и однажды после молитвенного собрания петух встал во весь рост в зале, вытянув шею. Он трижды взмахнул своими расправленными крыльями, будто собираясь произнести имя Будды, и умер стоя. В течение нескольких дней его внешний вид не менялся. В конечном итоге его положили в коробку и похоронили. По этому случаю я сочинил следующее стихотворение:

Этот петух по природе боец
Он дрался и кровь проливал чужую.
Когда его ум от священных трактатов замер,
Он стал зерном питаться, и уединившись, для насекомых не опасен стал.

На изваянья золотисто-желтые взирая,
Он имя Будды так легко прокукарекать мог!

И вот три раза повернувшись, вдруг отошел он в мир иной,

И разве это существо отличное от Будды?

 

МОЙ 65-й ГОД (1904-1905)

В ту весну буддистские законники и настоятель Ци-мин из монастыря Гуй-хуа попросили меня прервать свое затвор­ничество и навестить их монастырь, где мне предстояло дать толкование Сутре Полного Просветления и Сутре из Сорока Двух Разделов. К тому времени более трех тысяч человек стало моими учениками. Осенью настоятель Мэн-фу пригла­сил меня дать толкование Сурангама Сутре в монастыре Цюн-цзюй. Я руководил изготовлением деревянных матриц, с помощью которых можно было бы напечатать тексты Сурангама Сутры и поэмы Хань-шаня. Эти матрицы хранились в монастыре. Меня также попросили дать толкование запове­дям, и в конце встречи главнокомандующий Чжан Сун-линь и генерал Лу Фу-син пришли в сопровождении других чиновников и знати с приглашением посетить префектуру Дали и остановиться в местном монастыре, но я сказал: "Я не хочу жить в городах. В прошлом я дал обет остаться на горе "Петушиная Ступня", но местные монахи не позволили мне это сделать. Поскольку вы являетесь буддистскими законни­ками, мой обет мог бы быть выполнен, если бы вы выделили мне участок на этой горе. Я мог бы здесь построить хижину и принимать паломников, спасая, таким образом, сангху отгибели и восстанавливая святые места Махакашьяпы".

Они все одобрили эту идею и приказали заместителю префекта Биньчуаня оказать мне помощь (чтобы я мог исполнить свой обет). Для меня подыскали разрушенный храм Бо-ю на той самой горе. Я отправился туда с целью там остановиться, и хотя там не было жилых комнат, и, несмотря на то, что я не взял с собой никакой еды, я принимал наносящих мне визиты вежливости монахов, монахинь, мужчин и женщин из преданных учению мирян, приходив­ших отовсюду. Храм Бо-ю опустел со времен правле­ния Цзя-цина (1796-1820) из династии Цин потому, что справа от него была обнаружена большая скала, излучавшая губительные эманации "Белого Тигра" и делавшая, таким образом, это место необитаемым. Я хотел снести скалу и вырыть бассейн, в который можно было бы запустить рыбу и другую речную живность. С этой целью были наняты рабочие, но ничего не получилось потому, что когда был удален слой земли вокруг скалы, ее основания не было видно. Она возвышалась на девять футов и четыре дюйма и в ширину составляла семь с половиной футов. На ней можно было сидеть, скрестив ноги и медитировать. Был приглашен десятник для руководства работой по передвижению скалы на 280 футов влево, и более ста человек пришло, но им не удалось этого сделать, несмотря на то, что они изо всех сил старались в течение трех дней подряд. После их ухода я обратился с молитвами к духам, охраняющим храм, и прочел мантры. Понадобилось десять монахов и вместе нам удалось сдвинуть скалу влево. Те, кто пришли понаблюдать за нами, шумно выражали свои чувства и удивлялись, понимая, что нам помогают высшие силы. Кто-то написал на скалах три иероглифа "Юнь И Ши" ("Облако сдвинуло скалу"²). Представители властей и ученые, услышавшие эту историю, пришли и сделали надпись на этой скале. По этому случаю я также написал стихотворение:

Эта странная скала выдвинулась дерзко,

Замшелая с давних времен.

Ее оставили мне, когда трещину дал свод небесный.³

И, видя чаньской школы упадок, решил я ее воссоздать

И с сарказмом отнесся к глупым идеям Ю-гона горы сдвигать.⁵

В поисках истины, дхарме внимающий,

Видно, нашел ее на тигровой горе.⁶

С тех пор под шквалом восьми мирских ветров устоявший,

В заоблачных высотах в окружении нескольких елей oн жил.

Вершина Бо-ю насквозь дворец брахмы пронзает.

Желающий дао постичь пройдет десять тысяч ли,

Чтоб посетить отшельников дом золотистых оттенков.

Я тысячу препятствий преодолел,

Чтоб добраться до этой горы и этой замшелой скалы,¹⁰
В ярком свете лунном, когда рыба с тенью от ели играет.
Тот, кто с высот на мир иллюзорный взирает,
Услышит колокольный звон, порожденный небесным ветром.¹²

Я начал восстанавливать храм, чтобы принимать па­ломников отовсюду, и поспешил собрать необходимые для этого средства. В связи с этим я попросил Учителя Цзя-чэна присмотреть за храмом и в одиночку отправился в Тэнюэ (с целью изыскания материальной поддержки). Из Сайгуаня я прибыл в Юнчан и в конечном итоге достиг Дерева Хэму. Дорога до него была длинной - в несколько сот ли - и оказалась очень суровой и трудной, поскольку ее не ремонти­ровали в течение многих лет. Однако местные жители сказа­ли, что некий монах из другой провинции решил, мужествен­но преодолевая серьезные трудности, отремонтировать ее. Он не просил оказать ему финансовую помощь, принимая лишь добровольные пожертвования от прохожих в виде пищи для удовлетворения самых скромных потребностей. Он неуклон­но работал в течение нескольких недель. Благодаря его усилиям, почти на девяносто процентов дорога была в при­личном состоянии. Чтобы выразить благодарность за совер­шенную им работу, население Пупяо намерилось восстано­вить для него храм Павлиньего Царя¹³. Однако он отклонил их предложение и сосредоточил свои усилия на ремонте дороги. Меня удивила эта история, и я решил разыскать этого монаха. На исходе дня я встретил его на дороге. Он нес мотыгу и корзину и собирался уже уходить. Я подошел к нему, соединив ладони в знак приветствия, но он лишь выпятил на меня глаза, не сказав ни слова. Я не обратил на это внимания и последовал за ним до храма, где он положил на место свой инструмент и сел, скрестив ноги, на подушечку. Я пришел выразить ему свое почтение, но он игнорировал меня и Молчал. Тогда я тоже сел напротив него. На следующее утро он встал и начал варить рис, пошевеливая кочергой поленья. Когда рис сварился, он не позвал меня, но я наполнил свою чашу и поел. После завтрака он взял мотыгу, а я - корзину, И вместе мы пошли сдвигать камни, копать землю и рассыпать песок. Таким образом, мы работали и отдыхали вместе более десяти дней, не обменявшись ни единым словом. В один из вечеров, при ярком лунном свете - почти как при дневном - я вышел из храма и уселся, скрестив ноги, на большую скалу. Было поздно, но я не вернулся в храм. Старый монах украдкой подошел ко мне сзади и крикнул: "Что ты здесь делаешь?"

Я медленно открыл глаза и ответил: "Любуюсь на луну".

Он спросил: "Где луна?".

"Сверкающий розовый свет" - ответил я.

Он сказал: "В круговороте фальши едва ли увидишь реальное,¹⁴ Так не прими же радугу за лучезарный свет".

Я ответил: "Свет, что в форму проникает, не в прошлом, и не в настоящем.

Препятствий не встречая, он ни хорош, ни плох".¹⁵

После этого он схватил меня за руку и, громко смеясь, сказал: "Уже очень поздно. Пожалуйста, возвращайся на отдых [в храм]". На следующий день он был приветлив и начал разговаривать со мной, рассказав, что он уроженец Сянтаня (в провинции Хунань). Его звали Чань-сю (проповед­ником чань). Он смолоду стал отшельником и в возрасте 24 лет появился в чаньском зале монастыря Цзинь-шань, где ему удалось остановить свой блуждающий ум. Потом он совершил паломничество на священные горы (в Китае) и, побывав после этого в Тибете, вернулся в Китай через Бирму. Поскольку дорога была трудной, ему стало жаль людей и лошадей, плетущихся по ней. На него произвели впечатления поступки, совершенные Дхаранимдхара Бодхисаттвой, и он принялся за ремонт дороги в одиночку. Таким образом, он пребывал там в течение нескольких недель, и ему было уже 83 года. У него не было верного друга, и он был обрадован благоприятной кармической возможностью, позволившей ему излить свою душу, рассказав свою историю, долгое время остававшуюся не поведанной. Я также рассказал ему об обстоятельствах, приведших меня к отшельничеству.

На следующий день, после завтрака я откланялся и мы попрощались, громко смеясь. После этого я пошел в Тэнчун (также называемый Тэнюэ). Оттуда открывался вид на Бхамо через границу с Бирмой. Я был намерен добыть деньги на восстановление храма. По прибытии туда я остановился в хунаньском Позолоченном Зале. Не успел я опустить на землю свой багаж, как ко мне подошло несколько человек в траурных одеждах и, отвесив мне поклон, сказали: "Досто­почтенный господин, мы просим Вас прочесть нам сутры".

Я ответил: " Я прибыл сюда не для того, чтобы читать сутры¹'.

Один из них, сын усопшего, сказал: "Нам известно, что почтенные монахи, подобные Вам, читают сутры".

Я сказал: "Я не слыхал о том, что в этом районе есть монахи».

На это глава Позолоченного Зала воскликнул, объяс­няя: "Достопочтенный господин, вам следует их навестить и прочесть им сутры. Это редкое стечение обстоятельств. Они являются внуками академика By, известного под именем "Праведный". Ему было более 80 лет, когда он умер. Он оставил несколько дюжин сыновей и внуков, среди которых есть несколько ученых и академиков. Почтенный старец скончался несколько дней назад и перед смертью он сказал, что был монахом в прошлой жизни. Он дал указание одеть его по-монашески, и просил, чтобы домашние не плакали, и чтобы не забивали домашнюю птицу или скот, и чтобы не приглашали никаких даосских священнослужителей для чтения их писаний. Он также предсказал, что выдающийся монах придет и спасет его. После этого он сел, скрестив ноги, и отошел в мир иной. На следующий день он выглядел свежим. Достопочтенный господин, поскольку вы пришли сюда сегодня, не является ли это случаем проявления доброй кармы усопшего?".

Услышав это, я принял приглашение и отправился в дом умершего, чтобы прочесть там сутры и совершить обряд, дарующий пищу голодным духам в семидневный период.

Весь район с его представителями власти и учеными пригла­шал меня остаться в Тэнюэ, но я сказал им: "Я пришел сюда с целью добыть денег на восстановление храма на горе "Петушиная Ступня" и сожалею, что не могу остаться". Узнав об этом, они с радостью и энтузиазмом пожертвовали значительную сумму. После возвращения на гору я закупил продовольствие для общины, построил здания с дополнитель­ными комнатами, установил монашеский распорядок, регу­лируемый установленными правилами, ввел медитацию и чтение сутр с их трактовкой, укрепил дисциплину и передал буддистский канон.

В тот год число монахов, монахинь и мирян, следовав­ших канону, превысило 700 человек. Постепенно все монас­тыри на горе последовали нашему примеру и приняли меры к самосовершенствованию. Монахи снова начали носить подобающую одежду и довольствоваться вегетарианской пи­щей. Они также останавливались в храме с целью получения наставлений.

Примечания

1. Хань-шань или "золотая гора" был выдающимся адептом, который жил во времена правления Цзинь-гуань (627-664) из династии Тан. Его считают трансформирован­ным телом Манджушри. Он жил в гроте и писал вдохновен­ные стихи в духе чаньского учения. Многие из них были начертаны на мертвых деревьях, бесхозных зданиях и подо­бных объектах.

2. "Облако" подразумевает Учителя, чье имя (Сюй-юнь) означает "Порожнее Облако".

3. Согласно китайской мифологии, когда двое богов вели междоусобную войну, четыре опоры небесные рухнули и небо было сильно повреждено. Ну-ва, один из богов, воспользовал­ся магическим пятицветным камнем для его починки. Учитель Сюй-юнь был великим поэтом. Многие другие китай­ские поэты использовали аллюзии, связанные с древними мифами, в своих целях. Учитель в действительности имел в виду, что его долгом было "исправить" дхарму, пострадав­шую на горе "Петушиная Ступня".

4. Буквально "Облако увидело перемену и захотело следовать за драконом". "Облако" подразумевает Сюй-юня, а "следовать за драконом" означает следовать хорошим примерам, установленным древними, которые всегда рас­пространяли дхарму и возрождали чаньскую школу, когда она проявляла признаки упадка. Предложение метафорично. Оно было изложено выше на простом и понятном английском языке.

5. Ю-гон появляется в одной древней басне, известной большинству китайцев. Даже будучи пожилым человеком в возрасте 90 лет, он хотел сдвинуть две горы, что видны были из двери его дома. Народ смеялся над его глупой затеей сдвинуть горы, но он сказал: "Пусть я умру, но дело мое продолжат мои сыновья, а когда умрут они, их сменит множество внуков. По мере увеличения числа моих потомков будет уменьшаться число горных камней". Согласно легенде попытки старика сдвинуть горы настолько тронули "небес­ного владыку", что он послал двух ангелов, которые это осуществили. Здесь Учитель Сюй-юнь использует эту исто­рию, чтобы подчеркнуть значение Ума, который один мог сдвинуть горы и устранить все препятствия на пути к мгновенному просветлению.

6. Это указывает на трудность осознания правильной дхармы.

7. "Восемь мирских ветров", мешающих уму, это при­обретение и потеря, чрезмерное восхищение и охаивание, хвала и осмеяние, радость и печаль.

8. Практикующий находит уединение на окутанной облаками горной вершине, где в обществе лишь двух-трех елей он медитирует.

9. Говорят, что гора "Петушиная Ступня" является местом, где Махакашьяпа - или "золотистый аскет" -ожидает, пребывая в самадхи, пришествия в этот мир Майтрейи. Говорят, что Махакашьяпа проглотил свет, отсюда его "золотистость" и его имя "Пьющий Свет". Эти две строчки свидетельствуют о трудностях, символизирующих путь к просветлению. Эти трудности должен преодолеть ищущий дао, посещая святое место Первого чаньского патриарха.

10. Эта скала символизирует сопротивление деградирующих монахов с этой горы.

11. Яркий лунный свет означает первозданно просвет­ленную природу человека, а рыбы - заблуждающихся живых существ, играющих с иллюзорными тенями елей, являющи­мися символом "несуществующих" явлений.

12. Последние три строчки стихотворения означают, что, находясь в окружении иллюзий, человек, способный загля­нуть за пределы феноменального мира, достигнет просветле­ния и удостоится похвалы Махакашьяпы, который звонит в невидимый колокол, звуки которого разносит небесный ве­тер, символ блаженства, испытываемого удачливыми после­дователями.

13. Четверорукий Бодхисаттва, едущий верхом на павли­не.

14. Когда ум медитирующего становится совершенно спокойным, то, как правило, перед его взором предстает красивая цветовая гамма, которую можно по ошибке принять за свет мудрости.

15. Свет мудрости может содержать всякие иллюзорные формы, но он вечен, то есть находится за пределами простран­ственно-временных ограничений. Он всепроникающ, и не встречает никаких преград, так как лишен всякой двойствен­ности, которая является причиной ощущения разделения между субъектом ("познающим") и объектом ("познавае­мым"). Таким образом, он подобен "чистому свету", являю­щему радугу, цветовой спектр которой сам по себе нереален. Аналогичным образом, все проявленные формы своей осно­вой уходят в этот чистый свет мудрости, но ни одна из них самостоятельно реально не существует.

Тело Учителя Хань-шаня в монастыре Шести Патриархов. Учитель Хань-шань (1546-1623) был выдающимся дзенским монахом династии Мин. Он восстановил монастырь Шести Патриархов в Цао-си, провинции Гвандун за три сотни лет до того как тоже самое сделал Сюй-Юнь.

ГЛАВА ШЕСТАЯ. ДОСТАВКА ТРИПИТАКИ НА ЦЗИ ЦЗУ ШАНЬ

МОЙ 66-й ГОД (1905-1906)