Проблема заключалась не в том, что Черчилль слишком высоко ценил жест и психологический эффект от происходящих событий, последние все-таки имеют место и порой способны оказать вполне реальное влияние на результат. Проблема заключалась в том, что США не подыграли британскому союзнику. По крайней мере, не в 1940 году и не в том объеме, как ожидалось.
В 1934–1935 годах Черчилль написал несколько эссе о Ф. Рузвельте. Теперь, после окончания войны, ему предстояло показать непосредственное взаимодействие между ним и Рузвельтом в 1940–1945 годах. В первом томе он упоминает, что во время Первой мировой войны имел встречу с будущим президентом. «Эта великолепная, юная и мощная фигура произвела на меня большое впечатление», – признается он377. На самом деле Черчилль забыл об этой встрече, а приведенная выше фраза являлась не более чем искажением прошлого в угоду настоящему. Ключевым элементом в отношении двух государственных
деятелей стала знаменитая переписка, которую они начали вести вскоре после начала войны. «Мои отношения с президентом постепенно стали настолько тесными, что главные вопросы между нашими двумя странами фактически решались посредством личной переписки», – сообщает автор во втором томе. «Еженедельно, а часто почти ежедневно, я самым подробным образом сообщал ему обо всем, что знал о мыслях и намерениях британцев и об общем военном положении», – возвращается Черчилль к эпистолярному общению с главой США в следующем томе. Благодаря тесному общению (Черчилль направил девятьсот пятьдесят телеграмм и получил около восьмисот ответных посланий), им удалось, по словам премьера, «достичь исключительного взаимопонимания»378.
Упоминая знаменитую переписку, Черчилль пытается создать у читателей впечатление, что между британским и американским руководством была налажена тесная и плодотворная связь, позволяющая накоротке и в согласии решать сложнейшие вопросы военного времени. Однако реальность была куда более прозаична. Британский премьер действительно установил особые отношения со своим заокеанским коллегой и старался активно поддерживать их как посредством упомянутой переписки, так и с помощью личных встреч. Но говорить о том, что два государства действовали в унисон, особенно в 1940 году, означает выдавать желаемое за действительное. Хорошо укрытые от европейских треволнений Атлантическим океаном, американцы не торопились принимать участие в боевых действиях. Согласно результатам общественного мнения, на вопрос «Кто победит в текущей войне» точка зрения американских респондентов распределилась практически поровну между тремя вариантами ответов: «Британия», «Германия» и «Не знаю»379.
Черчилль, напротив, продолжал тешить себя иллюзией, что США не будут медлить и вступят в войну. Де Голль впоследствии вспоминал, как в августе 1940 года в Чекерсе, потрясая в воздухе кулаками, Черчилль закричал:
– Неужели люфтваффе не придут?
– Вам так хочется, чтобы немцы разрушили ваши города? – спросил французский собеседник
– Поймите, – объяснил ему Черчилль, – бомбардировки Оксфорда, Ковентри, Кентербери вызовут в США такую волну возмущения, что Америка вступит в войну!380
В этом диалоге вновь проявляется акцент британского премьера на психологическом воздействии конкретных действий. Аналогичной логики он придерживался и во время общения со своими коллегами. «Зрелище бойни и кровавой бани на нашем острове вовлечет США в войну», – сказал он премьер-министрам доминионов в середине июня все того же 1940 года381.
Вторжения не произошло. Но и без него США не слишком торопились отказываться от своего нейтралитета. Эксперты сравнивали проводимую в 1940 году Вашингтоном политику с поведением военнослужащего, который, хотя и не принимает непосредственного участия в боях, тем не менее не гнушается снимать сапоги и часы с умирающего солдата382. Не считая ведения бизнеса – за год войны Великобритания заплатила США наличными почти четыре с половиной миллиарда долларов за продовольствие и материальные средства, – единственным результатом англо-американского союза в тяжелейший для Британии 1940 год стал августовский обмен старых пятидесяти американских эсминцев времен Первой мировой войны на право США использовать в течение девяноста девяти лет восемь британских военно-морских и военно-воздушных баз в северной и южной части Атлантического океана.
Вряд ли эта сделка, по результатам которой к концу 1940 года удалось полностью переоборудовать и подготовить к плаванию только девять из упомянутых пятидесяти эсминцев, может быть расценена, как полноценная помощь. Тем более что и Рузвельт говорил о ней не иначе, как о «приобретении баз для обороны Западного полушария», что категорически «не устраивало» Черчилля. Продолжая играть на струне психологического эффекта, британский политик решил представить получение эсминцев в качестве значительного дипломатического успеха своей страны. В обращении к Рузвельту он отметил, что не собирался заключать с ним «какой-либо контракт, соглашение или сделку, связанную с продажей». В его трактовке, базы были предложены «совершенно независимо от вопроса об эсминцах или какой-либо другой помощи». Эта телеграмма была приведена в «Их звездном часе», как и другие пояснения автора о том, что передача эсминцев «произвела глубокое впечатление во всей Европе». Ведь речь шла о «событии, которое, безусловно, приблизило Соединенные Штаты к нам и к войне <… > этот шаг свидетельствовал о переходе США из положения нейтральной к положению невоюющей стороны»383.
Реальность же была менее восторженна и приятна. У американцев тоже были свои претензии к британцам, причем не только в 1940 и 1941 году, но и позднее, когда две англоязычные страны находились, по образному выражению Рузвельта, в «одной лодке». В отчете для Форин-офиса от 6 июля 1942 года сообщалось, что британское посольство в Вашингтоне имеет «фантастически низкую репутацию». Его характеризовали, как «снобистское, заносчивое, высокомерное, темное и сонное» место, «рассадник реакционных и пренебрежительных идей». Негативное мнение сложилось у американской общественности и относительно самих британцев, которых в США воспринимали, как империалистов, «чрезмерно предусмотрительных и враждебным всему новому», пропитанных пораженческими настроениями384.
Держа фигу недовольства в кармане, американцы зря времени не теряли. Они предпочитали вести тонкую и выдержанную игру. Пока в мае 1940 года Черчилль привыкал к новой должности и пытался побороть внутреннюю оппозицию в военном кабинете, Рузвельт вступил с премьер-министром Канады Макензи Кингом (1874–1950) в секретные переговоры о перебазировании Королевского флота в случае капитуляции Британии из метрополии в страны Содружества. Президента поддержали аналитики из комиссии планирования объединенного штаба, считавшие, что «раз англичане не упускают из виду свои послевоенные интересы», то и «мы должны заботиться о собственных интересах». После капитуляции Франции Конгресс США принял резолюцию о непризнании «перехода какого-либо географического района в Западном полушарии от одной неамериканской державе к другой неамериканской державе». Одновременно США поспешили выступить в роли «опекунов» над теми территориями, чьи метрополии утратили независимость. К весне 1941 года были составлены планы размещения американских военных в Гренландии, Исландии, на Азорских островах и на острове Мартиника. 1940–1941 годы стали решающими в американской внешней политике. «Именно тогда шел высев самых разных идейно-политических культур и их селекция, в том числе американского подвида „мировой ответственности“, который после смерти Рузвельта утратит положительный заряд и выродится в заявку на мировую гегемонию», – указывает отечественный дипломат и историк В. М. Фалин (1926–2018)385.
Невилл Чемберлен не доверял США, еще в 1937 году выразив свое кредо: «Всегда самым лучшим и безопасным подходом является не ждать от американцев ничего, кроме слов»386. Старый лис времен Первой мировой войны Дэвид Ллойд Джордж также не обольщался относительно заокеанской державы, считая, что «США, несомненно, помогут нам всеми средствами, кроме военных»387. Какого мнения придерживался Черчилль? По целому ряду причин он был настроен более благодушно. Летом 1940 года Британия начала передачу США новых технологий. В сентябре семь британских ученых, возглавляемых Генри Томасом Тизардом (1885–1959), прибыли в Америку с черным металлическим чемоданчиком, в котором находились чертежи последних модификаций ракет, реактивного двигателя и один из опытных образцов магнетрона, дальнейшее развитие которого позволило разработать компактный радар с возможностью установки на самолетах. Среди переданных технологий содержались также последние наработки в области нового вида вооружения, использующего энергию атома.
Несмотря на реверанс в сторону Вашингтона, Черчилль признавал, что США придерживались отстраненной политики и беспокоились исключительно о собственных интересах. Во время заседания военного кабинета 27 мая 1940 года он отметил, что американцы «практически не оказали нам помощи в войне»; даже увидев, в насколько трудном положении оказалась Великобритания, они больше обеспокоены «потребностями собственной обороны»388. «Ваш народ сделал не слишком много», – заявит он в письме своему другу, американскому финансисту Бернарду Баруху (1870–1965), спустя месяц389. В декабре 1940 года, отправляя Галифакса послом в США, он будет наставлять экс-главу Форин-офиса, что «мы не получили от Соединенных Штатов ничего, за что бы мы не заплатили, а то, что мы получили, не сыграло большой роли в наiем сопротивлении»390. Когда в конце августа 1940 года министр финансов Кингсли Вуд (1881–1943) предложит реквизировать у населения золотые кольца и прочие украшения с целью собрать дополнительно двадцать миллионов фунтов, Черчилль одобрит это предложение, но заметит, что к подобной мере следует обратиться в крайнем случае, когда «нам будет нужен какой-либо привлекающий внимание акт, чтобы пристыдить американцев»391.
Ни одно из представленных высказываний не нашло отражения во «Второй мировой войне». Черчилль не собирался обострять отношения с могущественным союзником. Однако полностью скрывать свою позицию он также не стал. Еще в первом томе, описывая зиму 1939/40 годов, он констатировал, что «ни один союзник не поддержал наше дело». США были «сдержаннее, чем когда бы то ни было». Он признавал, что «упорно продолжал переписываться с президентом», но «не встречал большого отклика». Во втором томе Черчилль приводит свое письмо премьер-министрам доминионов (август 1940 года), в котором искренне признает, что «не может сказать», как поступят США. «Они не дают никаких обязательств относительно поддержки», – разводил руками британский политик392.
В подобных обстоятельствах выход был один – рассчитывать на самих себя. После падения Франции в июле 1940 года начался важнейший этап в многовековой летописи Туманного Альбиона. Он продлится всего несколько месяцев, но войдет в историю острова, как один из самых героических периодов. Современникам и последующим поколениям с легкой руки Черчилля этот период станет известен, как Битва за Британию. Пойдя на поводу у рейхсмаршала Германа Геринга (1893–1946), Гитлер решил сокрушить непокорный остров непрерывными бомбардировками с разрушением промышленных центров, уничтожением военных объектов и деморализацией гражданского населения. Но британцы поднялись в воздух и дали люфтваффе бой, не позволив противнику сломить дух нации и добиться поставленных целей. Одержанная путем многодневных воздушных боев победа стала, по словам В. М. Фалина, «неоспоримым и с точки зрения воздействия на ход мировой войны неоценимым успехом», «без натяжек и передержек» это было «первое поражение гитлеровской военной машины, первый сбой в стратегии блицкригов, первое вынужденное отступление»393.
Кульминационным эпизодом достопамятного противостояния стало 15 сентября 1940 года, когда был предпринят массированный дневной налет на Лондон и в небе сошлись в борьбе не за жизнь, а на смерть 630 истребителей Королевских ВВС со 1120 истребителями и бомбардировщиками 2-го воздушного флота Германии. Описывая столицу в этот период, Черчилль сравнил Лондон с «огромным доисторическим животным, способным переносить страшные раны, изувеченным и кровоточащим и все же сохраняющим способность жить»394. Самому знаковому дню Черчилль уделил в книге особое внимание. По сути, этот день и был «их звездным часом». «У каждого есть свой день, и некоторые дни длятся дольше остальных», – заметил Черчилль на одном из заседаний в палате общин395. В определенной степени это высказывание применимо и к 15 сентября.
Знаковый день пришелся на воскресенье – «подобно битве при Ватерлоо», добавляет Черчилль. Он отправился на автомобиле в Аксбридж, в штаб 11-й авиагруппы, в которую входило двадцать пять эскадрилий, прикрывающих территорию Эссекса, Кента, Суссекса и Гемпшира. За сражением Черчилль наблюдал в оперативном центре, расположенном на пятнадцатиметровой глубине под землей. В помещении находился огромный стол с картой, на которой двадцать сотрудников отражали ход битвы в реальном времени. Непосредственное командование Королевскими ВВС, как и в другие решающие дни Битвы за Британию[37], осуществлял вице-маршал авиации Кейт Родни Парк (1892–1975). Черчилль вспоминал, как в один из моментов сражения, он заметил беспокойство Парка.
– Какие у нас есть резервы? – спросил он.
– Их нет, – ответил командующий.
И дальше Черчилль пишет: «В своем отчете об этих событиях Парк отмечал, что я „выглядел мрачно“. Должно быть. Наши трудности были огромны, резервы – отсутствовали, шансы были неопределенны»396.
Приведенный диалог насчет резерва и его отсутствия должен был, по замыслу автора, отсылать к другому обмену мнениями, который состоялся за четыре месяца до этого – 16 мая в Париже, когда Гамелен также односложно ответил об отсутствии стратегического резерва. Это был искусный авторский ход. Играя на сходстве ответов, Черчилль показал различие самих событий. С одной стороны – потрясенные французские политики и военные, не знающие что делать, не имеющие данных о реальном положении и с трудом осуществляющие руководство своей армией, с другой – кульминационный момент решающей битвы, прекрасная осведомленность обо всем, что происходит, оживление, азарт, напор, отправка всех сил на борьбу с врагом и уверенность в победе. «Все это очень, очень хорошо (выделено в оригинале. – Д. М.)», – прокомментировала описание этого эпизода Клементина, оценки которой нечасто отличались похвалой397.
Черчилль написал этот фрагмент одним из первых, еще в октябре 1946 года. Остальная часть главы «Битва за Британию» содержит стандартное изложение событий с опорой на вышедший в 1941 году памфлет с одноименным названием. Речь идет о небольшой книге (31 страница), в которой описываются сражения и приводятся воспоминаниями пилотов; она была подготовлена при поддержке Министерства авиации и первоначальный тираж составил пятьдесят тысяч экземпляров. Однако уже в течение первых недель заявки на брошюру превысили миллионный рубеж. Впоследствии брошюра была переведена на несколько языков. В процессе работы над вторым томом Черчилль перечитал знаменитый памфлет и нашел его «восхитительным». Он также привлек к работе Альберта Гудвина (1906–1995)[38], преподавателя Колледжа Иисуса Оксфордского университета, который отвечал за сбор материала при подготовке «Битвы за Британию». Кроме того, Черчилль использовал материалы исторической секции Министерства авиации.
Гудвин продолжил работу с «Синдикатом» и подготовил материал для следующих двух глав: «Блиц» и «Лондон выдержит».
За ними последовала глава «Война ученых», написанная при участии профессора Джонса. Перечисленные три главы различны по своему формату и наглядно отражают ограничения творческого метода Черчилля. Гудвин работал над текстом восемь месяцев в 1947 году и написал девяностостраничный отчет. Он оказался слишком подробным для Черчилля, который был вынужден использовать лишь часть материала, разбавив его документами и привычными связками. Джонс, напротив, подготовил «замечательное краткое описание» (по словам Д. Келли) на двадцать пять страниц, которое легло в основу соответствующей главы, а также послужило превосходным источником для написания собственного текста Черчилля в формате рассуждений и размышлений398.
На творческий процесс оказывали влияние и коллеги автора из политической сферы. Драматической сердцевиной двух глав: «Египет и Средний Восток» и «Средиземноморский путь» стало принятое в августе 1940 года решение отправить в Египет три бронетанковых батальона – половину «лучших танков», которыми располагали британские войска. Это было более чем рискованное решение[39], принимавшееся в условиях, когда операция «Морской лев» (вторжение на Туманный Альбион) еще продолжала занимать умы немецких стратегов. Несмотря на огромный риск, Черчилль считал, что от британских танков будет больше проку в Египте, где осенью 1940 года развернутся основные сухопутные бои. При описании этих событий в 1948 году Энтони Иден счел необходимым воздать должное начальнику Имперского генерального штаба фельдмаршалу Джону Диллу. Черчилль недолюбливал Дилла и называл его «Дилли-Дэлли», но к просьбе Идена отнесся с пониманием. Текст был дополнен следующей фразой: «Совместно с Диллом мы предприняли, как тогда казалось, ужасные шаги по отправке половины наших танков». Предложенная редакция не понравилась Идену, который тоже жаждал получить свою долю славы. «Мне бы хотелось, чтобы было однозначно показано, что, занимая в тот момент пост военного министра, я так же, как и Дилл, поддерживал вас в этом решении», – обратился он к Черчиллю с просьбой внести коррекцию, и тот не стал возражать. В окончательной редакции было сказано, что «в результате штабных переговоров 10 августа Дилл при горячем одобрении Идена написал мне, что Военное министерство подготавливает немедленную отправку в Египет» трех бронетанковых батальонов399.
Как бы ни редактировались и ни переписывались отдельные предложения, общий посыл оставался неизменен. Пойдя на столь рискованное решение перед лицом чудовищной опасности, в условиях отсутствия достаточной информации, Черчилль представал храбрым и прозорливым политиком. Последних двух качеств ему действительно было не занимать. Но даже облеченный значительной властью и ответственностью, он продолжал оставаться человеком, испытывающим сомнения и страхи. В первоначальных редакциях Черчилль собирался привести две записки Исмею от 26 и 31 августа, в которых отмечал, что «мы не можем больше отправлять бронетанковые войска» в Египет, а также сообщал, что «запрещает отправку дополнительных крейсерских танков». Сначала он перенес их в приложение, а затем одну из них выкинул, оставив только более короткую записку от 31 августа400.
В процессе работы над книгой Черчилль неоднократно возвращался к мысли, что «окончательное суждение» об описываемых им событиях «вынесут будущие поколения»401. Но сам он сделал многое, чтобы по принципиальным моментам сформировать у историков первое и выгодное для себя впечатление, которое должно было оказать существенное влияние на выводы последующих исследователей. Одним из показательных в этом отношении примеров является эпизод с принятием в США закона о ленд-лизе, в соответствии с которым американцы стали поставлять союзникам военную технику, сырье, продовольствие и прочие необходимые материалы без получения предварительной оплаты. В главе «Ленд-лиз» Черчилль пытается показать, что ключевую роль в принятии знаменитой государственной программы сыграл именно он, отправив Рузвельту 8 декабря 1940 года объемное десятистраничное послание. Приводя этот документ, Черчилль, называет его «самым важным, который я когда-либо писал». Перечислив потребности своей страны в военной технике, он затронул в этом обращении к президенту болезненный вопрос финансов. Черчилль признался, что «близится момент, когда мы больше не сможем платить наличными за суда и другие поставки». Также он считал «в принципе неверным и фактически взаимно невыгодным, если бы в разгар этой борьбы Великобритания лишилась всех своих активов и оказалась раздетой до нитки после того, как победа будет завоевана». Рузвельт получил письмо во время плавания в Карибском море на крейсере «Тускалуза». По словам Черчилля, президент «вновь и вновь перечитывал мое письмо», «сосредоточено молчал и размышлял». Именно «результатом этих размышлений», указывает автор, и стало принятие «поразительного решения», позволившего Британии «строить на длительный период грандиозные планы удовлетворения всех своих потребностей»402. Предложенная Черчиллем интерпретация окажется весьма стойкой и популярной. Факты же говорят о том, что в начале 1941 года Рузвельт прорабатывал разные варианты, и все больше места в его рассуждениях стало занимать готовящееся вторжение Германии в СССР. Известно, что и текст законопроекта составлялся с учетом распространения его действия на Советский Союз403.
Движение вермахта на восток начало занимать и Черчилля. Одной из заключительных глав второго тома стала «Германия и Россия». Эта глава была написана на основе сборника трофейных документов «Нацистско-советские отношения, 1939–1941 годы», опубликованного в 1948 году Госдепом США. Особенно Черчилль акцентировал внимание на поездке председателя СНК В. М. Молотова (1890–1986) в Берлин 12 ноября 1940 года, также он процитировал в полном объеме план операции «Барбаросса». Понимая, что описание советского участия в мировой войне является делом следующих томов, автор не стал развивать эту тему в настоящей главе404.
Работа над продолжением «Второй мировой войны» шла одновременно с публикацией, обсуждениями и коррекцией уже законченных частей. За составление третьего тома Черчилль взялся до того, как в книжном формате появились «Надвигающаяся буря» и «Их звездный час». В конце февраля 1948 года был подготовлен план, предусматривающий двухкнижный формат нового тома по одиннадцать и восемь глав соответственно[40]. В следующем месяце автор начал сбор материала. В мае он направил помощникам первые сырые главы, попросив «сделать все возможное для их заполнения»405.
После подготовки «исправленной финальной» версии второго тома в конце октября 1948 года Черчилль продолжил работу. К тому времени первая книга уже была готова в черновом варианте, и он переключился на вторую часть, посвященную вступлению в войну СССР. «После того как Россия стала союзником, война расширилась до таких пределов, что масштаб повествования должен быть изменен, – обратился Черчилль к своим помощникам 24 октября. – Стиль изложения должен стать более обобщенным, операционные детали следует сократить, основное место надо уделить обширным тематикам»406.
В мае 1949 года, к моменту получения очередной выплаты за свой литературный труд, Черчилль смог представить на суд издателей первую читабельную версию. «Засидевшись несколько вечеров за полночь, я смог завершить третий том», – с гордостью сообщил он Дикину 5 мая, попросив помощника «посмотреть заключительные главы и сообщить о малейших непреднамеренных пропусках или повторах»407. Другим членам «Синдиката» автор поручил тщательно проверить всю рукопись, в том числе, с привлечением «главных заинтересованных лиц». В числе последних имелись в виду Иден, Уэйвелл, Смэтс[41] и, конечно, Норман Брук408.
Одновременно рукопись была передана американским издателям. Все понимали, что речь идет о недоработанном материале. Но даже с учетом этой особенности качество текста неприятно удивило первых читателей. Автор снова заполнял книжное пространство обширными цитатами из документов. А где же обещанный анализ, где знаменитый слог, где оригинальные трактовки и определяющие выводы? Не понравилось издателям и тематическое наполнение нового тома. Британские военные кампании в Северной Африке и на Среднем Востоке были не слишком интересны американцам. Последнее обстоятельство могло отрицательно сказаться на продажах, не оправдав вложенных в авторский гонорар инвестиций.
На стороне Черчилля выступил Ривз, который считал что подход с концентрацией исключительно на интересах американской публики негативно влияет на произведение в целом. Между Лонгвеллом и Ривзом завязался спор, исход которого определил Норман Брук. Жестко стоящий на страже британских интересов, он всеми доступными средствами выступил в поддержку существующего наполнения.
У издателей была и другая претензия к знаменитому автору. Пусть и вчерне, но уже был подготовлен третий том, а само описание продвинулось лишь до начала 1942 года. Понимая, что изложить оставшиеся три года войны в двух томах с сохранением прежнего формата будет проблематично, издатели начали опасаться появления дополнительного тома, а с ним и дополнительных затрат. С учетом этого они настоятельно рекомендовали автору минимизировать прямые цитаты, сократить разделы, посвященные британским кампаниям, и постараться довести изложение до высадки союзников в Северной Африке в ноябре 1942 года (операция «Торч»).
Шестнадцатого мая 1949 года Лонгвелл встретился с автором в Чартвелле и передал ему мнение своих коллег. Беседа носила жесткий характер. Черчилль наотрез отказался расширять тематическую плоскость. По его словам, это «невозможно с художественной точки зрения». Лонгвелл спросил, может ли автор гарантировать, что в следующем томе описание военных событий будет носить более динамичный и менее детализированный характер, позволив осветить начало операции «Оверлорд» (высадка англо-американских войск в Северной Франции, июнь 1944 года). Черчилль отказался взять на себя столь серьезные обязательства, заявив, что будет готов предметно обсудить вопрос четвертого тома не раньше, чем через полгода. Издателю ничего не оставалось, как напомнить, что первоначально речь шла о пятитомном издании, и если появится дополнительный шестой том, то ни Life, ни New York Times не станут платить за него сверх оговоренной суммы. Черчилль заверил гостя, что издание ограничится пятью томами, а он в свою очередь уберет из текста «большое количество важных документов»409.
На самом деле к моменту этой беседы вопрос с шестым томом был уже практически решен. Во время своего посещения США в апреле 1949 года Черчилль встретился с Генри Лафлином и с присущим ему красноречием объяснил, что проект должен быть расширен. Зная о недовольстве в Life и New York Times, он выбрал главным тараном в этом споре Эмери Ривза, полностью поддержавшего своего клиента и друга. Ривз также считал, что, решив оказать на Черчилля давление, Лонгвелл выбрал неправильную тактику: «Никто, даже Гитлер, в этом не преуспел». Черчилль просто занял стойку и категоричным «нет» отмел все возражения.
В ноябре 1950 года Ривз предложил ему издать шесть томов по следующей схеме: пять основных и один дополнительный. Другим словами, описание военных событий должно было завершиться пятым томом. Принятие такого варианта означало изменение первоначального подхода с написанием равноценных томов. Кроме того, требовалась серьезная переработка пятого тома, работа над которым в тот момент шла полным ходом. Неудивительно, что Черчилль отклонил такой вариант, назвав его «совершенно невероятным».
Что касается оплаты, сначала Ривз предложил компенсировать затраты на шестой том из личных средств, затем добился аналогичного жеста от Камроуза, издательств Houghton Mifflin Со., Cassell & Со. Ltd. и газет в доминионах, оставив Life и New York Times в изоляции и непростом, с точки зрения репутации, положении.
В мае 1951 года Лонгвелл отправился на встречу со знаменитым автором для решения возникших разногласий. Согласно договору, последний (пятый по счету) платеж издатели должны были произвести только после получения читабельной версии последнего тома. Неважно, будет он пятым или шестым, главное, чтобы он был последним. Определенную долю в ужесточении позиции руководства Life также добавляли опасения, что и на шестом томе Черчилль может не закончить свое повествование. Издатели не исключали, зная способности, подход и размах автора, что проект может увеличиться до восьми, а то и до десяти томов. Если это произойдет, учитывая возраст Черчилля и его возможное назначение на пост премьер-министра, «Вторая мировая война» грозила превратиться в долгострой.
Собрав все эти факты воедино, Лонгвелл прилетел в Великобританию с четким намерением попридержать последний платеж. Сумма была приличная – одна пятая от всего контракта: двести тридцать тысяч долларов. Так что Черчиллю было что терять. Но ему удалось успокоить издателей. Он показал наработки по шестому тому, из которых следовало, что этот том будет последним и что его большая часть уже написана. Поэтому, даже если статус автора изменится и он займет кресло премьера, книгу удастся завершить в приемлемые сроки. Оставшись довольным переговорами, Лонгвелл и руководство New York Times решили разбить имевшуюся сумму между двумя томами. Летом 1951 года они пообещали заплатить сто пятьдесят тысяч долларов за пятый том, а оставшиеся восемьдесят тысяч – после получения читабельной версии последнего тома410.
Вернемся к истории написания третьего тома. Поддержав своего клиента в переговорах с издателями, Ривз, тем не менее, признавал обоснованность претензий к качеству текста. Новый том уступал предыдущим. Описание кампаний в Северной Африке и на Среднем Востоке носило чрезвычайно детализированный характер с приведением неподходящих для сочинения такого уровня операционных записок и телеграмм каждодневного ведения боевых действий411.