Кто‑то очень настойчиво колотил в мою дверь. Прямо барабанил. Казалось, каждый удар отражается в моей голове, будто в одном из тех видео замедленной съемки, где показывают, как яблоко разлетается на куски от выстрела. Я застонал и попытался нащупать свой пистолет на полу около кровати, затем схватил его и прижал к груди. Если стук в дверь не прекратится, я воспользуюсь оружием – либо выстрелю в того идиота за дверью, либо в самого себя, смотря в каком случае мои мучения закончатся быстрее. И чувствовал я себя так не потому, что находился в ужасном похмелье. В смысле, у меня было похмелье, просто дикое, но алкоголь и его последствия являлись лишь побочным эффектом моего состояния: мне на все было глубоко наплевать.
Бум, бум, бум.
– Бобби! Открой дверь, или я ее вышибу! – это был Сэм.
– Пошел ты на хрен сотню раз за то, что так шумишь! – крикнул ему я, но от этого боль в голове только усилилась. Клянусь, даже по сравнению с недавней операцией по изъятию злобного интракуба из собственной головы это было очень больно. – Уходи, или я отстрелю тебе член.
– А этот, как его там звали, был прав – ты действительно придурочный нытик. Давай уже вставай и открой мне дверь.
Я понял, что если я нажму на курок в моем нынешнем, достаточно нетрезвом состоянии, то вряд ли смогу прицелиться так, чтобы выстрел оказался смертельным. Однако он издаст очень громкий БУМ прям возле моего уха. А затем Сэм продолжит стучать в дверь: БУМ БУМ ХРУСТЬ. Словно мои нервные окончания подожгут и начнут уничтожать отбойным молотком. Я пополз в сторону двери, застрял перед старым диваном, затем наконец поднялся на ноги и, шатаясь, пошел открывать этому шумному бессердечному ублюдку.
Пистолет все еще был у меня в руке. Сэм посмотрел вниз, изогнул бровь и сказал:
– Рад меня видеть?
– Заткнись. Не произноси больше ни слова. Заходи, если надо.
– Не могу. Я жду Клэренса. Он паркует машину.
– Клэренса? – Я опять застонал и двинулся к дивану. – Ты привел его сюда? И ты, черт возьми, Брут? – одна только мысль о детских вопросах этого неунывающего новичка вызвала у меня тошноту. – Просто уходите. Оба. – Я закрыл глаза, желая поскорее умереть.
– Не выйдет. – Я почувствовал какой‑то запах и снова открыл глаза. Сэм водил гигантской кружкой кофе прямо у меня под носом. – Выпей‑ка это. Ты сидишь тут взаперти уже шесть дней, Бобби. Я знаю, как все плохо, но сдаваться нельзя.
Я засмеялся, но даже мне самому не понравилось, как звучал этот смех.
– Нельзя? Просто глянь на меня, детка, я покажу тебе мастер‑класс полной капитуляции.
Клэренс ворвался в комнату, словно мастодонт в железных ботинках.
– Чувак, ну здесь и воняет! – было первое, что он сказал.
– И я рад тебя видеть, малыш.
Я отпил немного горячего кофе. Я понимал, что если проглочу его, значит, соглашусь прожить еще несколько часов, но я не спешил соглашаться на такую сделку. И все же вкус у него был приятный. Ну, по ощущениям горячий и похож на кофе. Как обычно.
– А теперь почему бы вам обоим не свалить отсюда на хрен?
– Потому что мы не собираемся позволить тебе упиться вусмерть, Бобби, – разъяснил Клэренс.
– Тогда вы опоздали. Потому что я уже мертв, не забыли? Ну, раз уж мы решили эту проблему, вам пора уматывать. Не пропадайте надолго. Встретиться в начале двадцать второго века будет самое то.
Сэм осматривал комнату.
– И это, мой юный друг Клэренс, отличный пример того, что творит жалость к себе самому. Это бросается в глаза, это слышится в его голосе, и, Господь не даст соврать, это даже имеет свой запах.
– Отвали, Сэм. Я серьезно.
– Мы понимаем, как ты расстроен, честное слово. Мы действительно понимаем.
Клэренс подошел поближе, ступая между пустыми бутылками и пакетами из‑под еды осторожно, словно сапер. Я испугался, что он решит сесть возле меня и попытаться утешить, но он остановился в метре от меня, так что мне не пришлось стрелять ему в ногу или куда‑то еще.
– Но не сдавайся, Бобби. Ты же знаешь, как говорится – лучше…
– Если следующими словами, которые вырвутся из твоего рта, малыш, будут «любить и Потерять», – перебил его я, – я врежу тебе по лицу так сильно, что твои глаза, уши и все остальные важные части спрячутся на затылке и больше никогда не вернутся. Никогда. И остаток своей ангельской жизни ты проведешь с внешностью Мистера Картофельной головы, [103]которого кто‑то уронил с очень высокого здания.
– Видишь! Ты все еще можешь шутить.
Я снова закрыл глаза.
– Я уже побывал в Аду. За что вы так со мной?
– Мы должны вытащить тебя отсюда, – сказал Клэренс. – Тебе надо привести себя в порядок. Подышать свежим воздухом.
– Что мне действительно нужно – что ж, вы поймете это, когда увидите, что криками делу не помочь.
Клэренс вздохнул и закатил глаза.
– Сэм, сможешь достучаться до него?
Сэм засмеялся.
– Черт, да он никогда меня не слушает. Он бы не оказался в этой ситуации, если бы послушал меня.
– Что ты под этим имеешь в виду? – Я по‑прежнему сидел с закрытыми глазами. Я еще не перестал надеяться, что эти люди, громко разговаривающие в моей квартире, были всего лишь одним из череды моих кошмаров. – Серьезно, ты даешь худшие советы со времен того, как Линкольну подсказали сходить в театр в день его кончины.
– Это старая шутка, жалкий ты пьяница. – Он повернулся к новичку. – Сразу видно, когда он начинает оживляться – думает, что снова может всех насмешить. Но ему этого знать пока не надо, иначе он запаникует. В душ его.
Жаль, я забыл заплатить за коммунальные услуги. Тогда бы из крана текла горячая вода.
Мы пошли в «Устрицы Билла» на берегу.
Я, вообще‑то, не собирался оживать так быстро, но пару дней назад у меня закончилась содовая, а сочетание чистого алкоголя и остатков замороженного фастфуда меня просто убивало. Я не смог найти свою машину и начал смешивать водку с вишневым сиропом. Я намешивал «Белый русский» [104]со сливками, расфасованными под кофе. После всего этого я был более чем готов выпить пару чего‑нибудь, смешанного профессиональным барменом. (Вообще‑то, это выражение преувеличивает навыки работников в «Устрицах Билла». И бармен, и повар, вероятно, приходятся Биллу либо родственниками, либо приятелями по тюрьме, и оба они уделяют обслуживанию ровно столько сил, чтобы случайно не убить какого‑нибудь посетителя. Плюсом было то, что в «Устрицах» стоял музыкальный автомат, полный мучительных поп‑песен семидесятых и восьмидесятых.)
Отмывшись и выйдя из дома, я уже сделал большой шаг вперед, но, если я собирался жить, надо было найти ради чего, что означало, обнаружить что‑то, достойное жизни в себе. Чаша весов с моими неудачами была впечатляющих размеров, а на противоположную сторону я мог поставить только Гоба. Я не сделал ничего геройского – не вытащил малыша из Ада, но, по крайней мере, помог ему выбраться из жуткой ситуации и оказаться в более приемлемом обществе Рипраша. А это уже что‑то. Да, Бобби Доллар, полу‑мини‑квазигерой.
Как только я пытался вспомнить свои хорошие дела, тут же меня окружали призраки моих неудач. Самым последним и крупным провалом, конечно, была Каз. Сама мысль о ней прожигала радиоактивную дыру в моих мыслях – я не мог ее игнорировать, но должен был держаться от этой мысли подальше, иначе она сведет меня с ума. Но не думать о ней – это был еще один способ о ней думать, и все начиналось снова.
Как я и говорил, чаша весов с неудачами была впечатляющей, даже захватывающей. Рассматриваем пример: я прошел через все, что могло уничтожить меня в Аду, и смог выжить, но я потерял то единственное, что не должен был отпускать ни в коем случае – потерял ее, потому что был самонадеянным и легкомысленным, потому что верил, что смогу предугадать все хитрости Элигора. Орфей [105]спустился за своей женой в Аид, но потерял ее, нарушив условие богов и посмотрев на нее слишком рано, еще не покинув подземное царство. Я же потерял свою любимую, потому что смотрел, но многого не видел.
– Я должен был знать это, – повторил я, должно быть, уже трехсотый раз с того момента, как мы покинули ту парковку. – Мне не следовало уходить из Ада без нее. Его уловка началась еще тогда, в Лошадиной плоти – он показывал мне ненастоящую Каз и обещал освободить ее. Уже тогда он все спланировал! Он передаст мне поддельную Каз и не нарушит свое слово. Ему даже не надо было клясться, но он воспользовался этим шансом, чтобы напоследок помучить меня.
В животе у меня будто все свернулось комом. Я посмотрел на «Кровавую Мэри», стоявшую передо мной. Теперь, когда я пил ее – ну, уже вторую, если говорить честно, – я задумался, действительно ли мне хочется еще алкоголя? Только забвение помогло мне пережить первые несколько дней, но выпивка уже больше не помогала. Если я не собирался нырнуть в черную пустоту, то надо было подумать о других вариантах. Я решил, что обязательно начну возвращаться к жизни завтра. Или послезавтра. Хотя нет, лучше завтра.
Беспокоиться о чем‑то – это полный отстой.
– Дело в том, – сказал Клэренс, – что я так и не понял, в чем вся особенность этого пера. Ну, в смысле, даже если оно из крыла одного из наших боссов, какое до этого дело Элигору? Он как‑то может его использовать? И почему он так хотел получить его, что даже был готов обменять на женщину‑демона? Ну, не обменять, конечно, а сделать вид, что меняет, – он увидел выражение моего лица. – Прости, Бобби.
Даже после всех безумий, случившихся со мной после возвращения из Ада, я по‑прежнему был избирателен в том, что касалось информации, которой я делился. Даже Сэм не знал всего: я утаил от него рассказ о воспоминаниях Уолтера Сандерса. Даже если Кифой действительно была Энаита, и это именно она отправила «улыбающегося убийцу», чтобы забрать у меня перо и защитить с его помощью свои тайны, я не хотел ставить Сэма перед выбором, пока не достану доказательства получше. Дело не в том, что он мог меня выдать, но наша дружба претерпела определенные изменения, которых я до конца пока не мог понять, и я хотел, чтобы все было по‑честному. Мне оставалось лишь надеяться, что, умалчивая об этом, я не подвергаю его опасности.
А Клэренс, естественно, знал еще меньше. Теперь ему стало известно больше, чем мне хотелось, но он все равно не подозревал, насколько безумной эта ситуация была на самом деле и что, вполне возможно, именно такой важный ангел, как Энаита, одна из Главенствующих, оживляет серийных убийц и отправляет в Ад невинных ангелов вроде Уолтера. Если я и Сэму не мог полностью довериться, то я точно не собирался раскрывать все карты перед новичком – это было ясно как божий день.
– Самая простая версия, – сказал я, – заключается в том, что Элигор совершил сделку с кем‑то в Раю, с кем‑то очень важным. И сделка эта касалась создания Третьего пути, который находился бы вне Рая, Ада и Земли. Но Элигору требовалась защита, особенно на тот случай, если об этом прознают в Аду, поэтому он взял перо от Кого‑то из Рая в качестве… чего? Возможного шантажа, как мне кажется. Смысл таков: если Кто‑то из Рая не сдержит своих обязательств по сделке или дела пойдут плохо, у Элигора останется это перо, которое заставит ангела играть честно – ведь это все равно что подпись под словами: «Я заключил тайную сделку с Адом». Им обоим нужно было держать это в секрете. И ни одна из сторон – ни Рай, ни Ад – не должна была узнать об этом, – внезапно я ощутил острый приступ голода. Наверное, потому что я не ел весь день или даже больше. – И теперь ангельская метка опять в руках этого ублюдка.
– Так что же осталось у того важного ангела? – спросил Клэренс.
– Не знаю. Вероятно, сожаление. Как и у всех нас. – «Может, мне и правда стоит немного поесть», – подумал я. Ничего серьезного, потому что мой желудок явно был настроен против.
– Ты что‑нибудь закажешь, Бобби? – спросил Сэм. – Хорошая идея. Возьми‑ка блинов. Они высушат хоть немного пойла из твоего желудка. – Он отклонился назад и отпил свой имбирный эль. – Я, может, закажу кальмаров. Даже повар Билла не сможет испортить еду, если она была заморожена.
– Ты уже забыл, как нашел батарейку, когда ел рыбу с картошкой? – поинтересовался я, поглядывая на меню. Я махнул официантке. Затем, будто фитиль догорел и наконец достиг пороха в пушке, потому что в моей голове раздалось громкое «бум!».
– Постой‑ка – что ты сказал?
– Кальмары.
– Не ты, придурок. Клэренс.
Новичок на мгновение задумался.
– Я спросил, что осталось у ангела.
– Что осталось у ангела?..
– Ну, если перо было меткой их соглашения, то какой была другая метка? Демон получил перо, а что досталось ангелу на тот случай, если бы ему пришлось шантажировать Элигора?
Наконец, к нам подошла официантка, но я был слишком изумлен, чтобы говорить. Сэм сжалился надо мной и заказал мне блинов и еще кофе, а себе взял нечто хрустящее и жутко холестериновое.
Когда официантка удалилась, я все еще был занят размышлениями. Должно быть, я выглядел так, будто со мной случился удар, потому что Клэренс подался вперед и спросил:
– Бобби, с тобой все в порядке?
– Новичок, если бы я не был слегка неуверен в своей мужественности и если бы я не знал, что Сэм точно никогда мне этого не простит, то я бы расцеловал тебя прямо сейчас.
– Что?
– Ты прав, ты прав, ты так чертовски прав. – Я покачал головой, удивленный размахом своей собственной глупости. – Мои мысли несколько месяцев были заняты только этим пером, но я никогда не задумывался, что Элигор отдал взамен. Ведь, конечно, он должен был что‑то дать ангелу. Клятву кровных братьев не заключают, если каждая сторона не прольет крови! И я знаю, что это.
– Можешь обобщить всю эту хрень, пока мне не принесли кальмаров? – спросил Сэм.
– Легко. Той ночью я кое‑что заметил.
– Той ночью – это какой именно из тех ночей, когда ты пил, слушал блюз, плакал и блевал в мусорку? – спросил Сэм. – Вероятно, все это ты делал одновременно. Так ты говоришь о прошлой неделе, на парковке?
– Ну да, неважно. В последний раз, когда я видел Элигора, он всего на мгновение показал свое истинное лицо. Это, конечно, не совсем «лицо», – пояснил я Клэренсу. – Ведь Элигор и другие падшие ангелы… они на самом деле старше всех лиц. Но он потерял контроль над собой, и я увидел частичку его разгневанного демонического облика. Почему‑то меня не удивило, что он всегда выглядит как Валд, даже в Аду, а должно было. – Я чувствовал, как ускоряется биение моего сердца. Не скажу, что мне стало лучше, потому что мне по‑прежнему было так плохо без Каз, что я едва ли мог разговаривать и вообще двигаться, но впервые с того момента, как в моих руках оказалось илистое тело Марморы, я ощутил, что кое‑что могу сделать. – Но я об этом не подумал. Когда его маска дрогнула, я увидел, что один из рогов на его голове был… ну, вроде как изуродованный и жалкий на вид. Как если у козла или другого рогатого животного спиливают рог, а потом он начинает нарастать снова.
– Так ты имеешь в виду… – начал Сэм.
– Что когда они заключили сделку, а наш важный ангел отдал Элигору перо, то вполне вероятно, что Элигор тоже передал что‑то этому ангелу – тот самый рог, который до сих пор полностью не вырос. И поэтому он не показывался в своем адском обличье.
Сэм сделал удивленное выражение лица.
– Ну и ну.
– Но разве этот факт может тебе как‑то помочь? – спросил Клэренс. – Я имею в виду, если у одного из великих ангелов хранится рог Элигора, как ты собираешься его достать?
– Ты хочешь сказать, как мы собираемся его достать? – отозвался я. – Потому что один я это сделать не смогу. Я пытался снова и снова, но не выходит. Мне нужна помощь от вас обоих.
Сэм засмеялся, но эта его улыбка была неискренней.
– Ты засранец. Ты ведь это несерьезно?
– Я не могу себе позволить шутить на такую тему, Сэм. Это слишком важно. Единственная женщина, о которой я когда‑либо заботился, находится у него, и к тому же он обманул меня на обмене пера – а ради этого обмена я рисковал жизнью раз десять, не меньше. Если я сумею достать этот рог, то у меня будет чем его шантажировать! Это будет мой козырь!
Клэренс наконец‑то понял, что я говорю серьезно.
– Нет. Ни в коем случае, Бобби. Я и так успел повстречаться с важными демонами в нерабочие часы и скрываю секреты, которые принесут мне кучу проблем, если кто‑то узнает…
«Вообще‑то, секреты, за которые тебя отправят в Ад – или еще хуже», – подумал я, но счел разумным не произносить это вслух.
– … Но я не могу на это пойти! Украсть что‑то у одного из наших боссов! Чтобы ты мог вернуть свою девушку из Ада!
Принесли мои блинчики. Я полил их сиропом и принялся есть. Я вдруг почувствовал, что очень голоден.
– Да, ты не можешь на это пойти, Клэренс. Ты прав. Но и не пойти на это ты тоже не можешь.
– Черт возьми, хватит уже называть меня Клэренсом! – он сказал это так громко, что люди вокруг стали оборачиваться. Он покраснел – и почему мое земное тело так не умеет? – и наклонился так близко к столу, будто собирался побеседовать с бутылкой кетчупа и пачкой салфеток. – В каком это смысле, не могу не пойти на это?
– Потому что я собираюсь это сделать в любом случае. И хотя я пообещал, что никогда добровольно не донесу на вас, если или когда меня поймают на этом, в Раю, скорее всего, выжмут из меня все детали о происшедшем за последние несколько месяцев. Как знать, какие методы они применяют для получения информации? А значит, они узнают о том, что ты должен был сообщить и обо мне, и о Сэме давным‑давно.
Новичок был шокирован.
– Ты что, Бобби, шантажируешь меня?
– Нет. Вовсе нет. Я просто реально смотрю на вещи. Нельзя играть на обе стороны, Клэренс – или «Харрисон», если тебе действительно так больше нравится. Мне кажется, это имя больше подходит ребенку, который ходит на занятия по методу Сузуки [106]и назначает свидания в песочнице. – Я налил еще сиропа на блины. – «Клэренс» звучит намного круче.
Казалось, он был удивлен, хотя я не знал, чем именно – моими словами или же тем фактом, что я помнил его имя.
– Не знаю. Мне надо подумать.
Мгновение спустя он поднялся, достал пару купюр и бросил на стол.
– Мне пора. У меня вызов. Я… поговорим об этом позже.
– Теперь тебе и ехать не на чем, – сказал я, когда Клэренс ушел.
Сэм засмеялся.
– Ты что, шутишь? Я был за рулем. Уже забыл?
– Так мы приехали на твоей машине? Как ты вообще можешь иметь машину, обитая в своем зазеркалье?
– Позаимствовал у Орбана. Он сочувствует тем, кто застрял меж двух сторон.
– Да, это логично. – Я разделался с блинами и выпил кофе. – Не подвезешь меня назад домой? Пора мне начать обдумывать, что делать дальше.
– А что насчет новичка? – Сэм поднялся, позвякивая ключами от машины. – Тебя не беспокоит, что он может донести или сделать что‑нибудь в этом роде? Отправиться к твоему непосредственному начальству?
– Да, Клэренс. Именно поэтому он оставил пять баксов за чашку кофе. Он такой идеалист и так хочет тусоваться с большими мальчиками, то есть с нами, что мне, похоже, придется сдерживать его пыл, когда он решит атаковать Рай с автоматом наперевес – и все ради Справедливости!
– Эта мысль меня очень пугает, – сказал Сэм, когда мы подошли к стоянке, откуда направились ко мне домой. – Ты ведь на самом деле не планируешь ничего такого? Потому что даже мы в Третьим пути не хотим, чтобы Рай был уничтожен. Черт, да мы даже не желаем уничтожения и Аду с его жуткими безумцами – ведь им там самое место.
– О, да, – ответил я. – Я согласен. И многих из этих безумцев я повстречал. Нет, я не хочу ничего уничтожать. Мне просто надоело такое отношение, вот и все. Мне нужна правда.
Сэм выбросил зубочистку, которая помогала ему расправиться с остатками кальмаров, застрявшими в зубах.
– Знаешь, именно так все и говорят, а потом начинается какая‑то действительно жуткая хрень.
С гавани подул легкий ветерок, свежий, но на удивление холодный.
– Мне нужны ответы, Сэм. Мне нужна справедливость. Без всяких революций.
Он сплюнул что‑то на асфальт.
– Твоими бы устами говорить Всевышнему, Бобби. Надеюсь, Он нас слушает.
– Воистину, дружище, – сказал я. – Аминь.
И затем, хоть вы и не поверите, я отправился домой и навел порядок в квартире. Потому что надо хоть с чего‑то начинать.
Эпилог
КОРОЛЕВА СНЕГОВ
Хотелось пить. В холодильнике у Каз я нашел бутылку лимонной газировки и с ней же вернулся в постель. Каз дремала; простыня лишь едва прикрывала ее бедра, и я остановился у двери, потому что мое дыхание вдруг замерло. Как она красива… Знаю, я все время это говорю, но потому что я не могу выразить это по‑другому, особенно когда дело касается таких вещей. Она была миниатюрной, стройной, но ее бедра изгибались так, что что‑то странное начинало происходить внизу моего живота (и в других местах тоже). Трудно объяснить, но нечто в этом прекрасном изгибе женщины, лежащей на боку… ну, я думаю, это похоже на поэзию: если слишком долго ее анализировать, можно упустить самое главное.
И ее волосы, такие длинные, прямые, светлые, как и сама Каз. Мое желание было таким сильным, что я не мог не задуматься – вдруг это очередная адская западня? Но это была не уловка. Это была она, и все, что я ощущал, было настоящим. Я попадался на хитрости Ада уже не один раз. И разница была мне известна.
Она перевернулась и взглянула на меня краем глаза.
– На что ты смотришь? Никогда раньше не видел падшую женщину?
– Не видел ту, которая бы пала так низко.
– Ты имеешь в виду, пала до Сан‑Джудаса или до тебя?
– И то и другое. – Я присел на край кровати, чтобы полюбоваться ею, потому что я знал – если подойду ближе, меня снова отвлекут эти прикосновения, запахи и вкусы.
Знаю, звучит безумно, но в тот момент я вспоминал фотографию актрисы из 1960‑х, Джин Сиберг, [107] одетую в броню для роли Жанны д'Арк. Правда, у нее были очень короткие волосы, и к тому же на нее надели килограммов десять металлической брони, а Каз была едва укрыта простыней. Но что‑то делало ее невероятно похожей на этот образ Джин Сиберг: может, такое же нежное лицо, хрупкое и стройное тело в борьбе против большого, полного опасностей мира? Думаю, актрисе пришлось не легче, чем самой Жанне, так что вряд ли все это покажется вам разумным сравнением.
– Ты все еще пялишься на меня.
Я засмеялся – меня поймали.
– Прости. Ты… я просто думал о Жанне д'Арк.
– Почему? Собираешься сжечь меня?
– Только своей любовью.
Каз засмеялась, и это было приятно. Перевернувшись на спину, она натянула простыню до живота, что вовсе не решило проблему: я по‑прежнему смотрел на нее и отвлекался.
– Я помню то время, когда ее казнили.
– Ничего себе! Ты была там?
– Я? – Она покачала головой. – Нет, конечно нет. Ты такой американец! Я была там, где сейчас находится Польша, а это как минимум в полутора тысячах километров оттуда. Но новость об этом обошла всю Европу. Мой муж, да не упокоится никогда его душа, услышал об этом во время путешествия и не мог дождаться, когда вернется домой и расскажет мне об этом. Он считал это… даже не знаю. Интересным. Захватывающим. – Она снова замолчала. – Когда пришло и мое время, я вспомнила о ней. Не в плане ее веры, конечно. У меня к тому времени ее совсем не осталось.
Я хотел задать ей вопрос, но выражение ее лица меня остановило.
– Я вспомнила о ней, потому что весь ужас был не в смерти, а в ненависти толпы. Среди тех, кто наблюдал за ее казнью в Руане, наверняка было несколько людей, считавших ее невиновной или, по крайней мере, не заслуживающей такой ненависти – кто‑то даже дал ей крест из палочек, чтобы она смогла встретить свой конец вместе с Господом. Но среди толпы на нашей городской площади не было ни одного человека, включая моих детей, который бы думал, что я не заслуживаю умереть в страшных мучениях.
В тот момент я впервые осознал разницу между нами, то есть разницу между нашими воспоминаниями. Я вздрогнул, представляя себе алчные и враждебные лица средневековой толпы.
– Не стоит, – сказал я. – Все кончено. Ты здесь – и я здесь.
Она повернулась ко мне. На миг я подумал, что она разозлилась. Я до сих пор не всегда пониманию выражение ее лица, но тогда она лишь сказала:
– Это никогда не кончается, Бобби, дорогой. Ад устроен совсем по‑другому.
Я забрался поближе к ней и обнял ее, а она повернулась спиной, прижавшись своими бедрами к моим. Я пытался, как мог, не обращать внимания на эту отвлекающую близость ее тела, ее тепло, на ее грудь, поднимающуюся в такт ее дыханию.
– Я по‑прежнему изумлен тем, насколько светлые у тебя волосы, – сказал я, целуя ее шею – этим я был занят большую часть той ночи. – Просто невероятно, они практически белые. Может, твоими предками были викинги? – Конечно, они могли быть и покрашены, хотя удивительно сочетались с ее бледной кожей, но годы на Земле многому меня научили: спрашивать у женщины, красит ли она волосы, не самая лучшая идея, как и задавать вопрос о том, не беременна ли она.
Она пожала плечами в моих объятьях.
– Викинги? Вполне возможно. Но среди моих предков намешано много крови: славянской, германской, готской и даже монгольской. – Она прижалась ко мне еще сильнее, не заигрывая, но устраиваясь поудобнее. – Есть одна старая история о том, откуда появились люди с золотистыми волосами. Цыганская история.
– Цыганская? В тебе течет и цыганская кровь?
– Нет, это вряд ли. – Она стала говорить медленнее, и я подумал, что она опять засыпает. – Они жили в королевстве всего несколько поколений. Но когда я была маленькой, среди наших прислуг была одна цыганка, и за работой она иногда рассказывала мне разные истории.
Я ждал.
– И что же за история? Про людей с золотистыми волосами?
Через какое‑то время она продолжила:
– Да. Она рассказывала, что однажды у подножия горы расположилось цыганское племя. Они не взбирались вверх по горе, потому что там всегда было туманно и холодно, а по ночам они слышали голоса, завывающие вместе с ветром. Единственным храбрецом, решившим забраться на гору, стал парень по имени Одинокий Коркоро, у которого не было семьи. Но даже он не стал подниматься слишком высоко, иначе с заходом солнца он не смог бы найти дорогу назад.
Как‑то ночью разразилась ужасная буря, с громом и молнией. Всю верхушку горы укутал туман, и она стала невидимой. Рядом с поселением цыган появилась женщина – красивая, но очень странная молодая женщина с белыми волосами и голубыми глазами…
– Как ты, – сказал я.
– Заткнись, крылатый, я рассказываю историю.
Она протянула руку и погладила меня так, что я сразу отвлекся. Однако это сработало: я перестал ее перебивать. Конечно, теперь было трудно сконцентрироваться на ее цыганской истории.
– Так вот, первым, кто ее увидел, был Одинокий Коркоро, который любил уходить далеко от поселения, чтобы поохотиться. Он привел ее с собой, и люди накормили ее и напоили вином, но все равно были напуганы ее странным видом. Все цыгане были темными, с волосами и глазами цвета ночи, а она словно пришла из другого мира.
Они спросили, откуда она и кто ее народ, и светловолосая женщина ответила, что она – Королева Снегов, что она живет на вершине холодной горы со своим отцом, Королем Туманов, но она сбежала из своего королевства, потому что узнала, что люди умеют любить, а именно этому она и хотела научиться больше всего на свете.
Она полюбила Коркоро, который нашел ее, и он полюбил ее, и наконец все племя цыган стало доверять ей, хотя она все равно казалась им необычной. Вместе с Коркоро, которого больше не называли «Одиноким», они завели двадцать детей, и у каждого волосы были солнечного цвета, как у их матери. И, если верить цыганам, так и появились люди с золотистыми волосами.
– И это конец истории?
Она слегка напряглась.
– Не совсем. По крайней мере, не из той истории, которую узнала я.
– Так что там случилось?
– Не помню. Я устала, Бобби. Дай мне немного поспать.
И я должен был послушать ее. Но я хотел наслаждаться каждым мгновением с ней и еще хотел узнать, почему она не рассказала историю до конца.
– Это одна из тех легенд, где дети вырастают и становятся героями?
– Нет, – она вздохнула. – Нет. Ее отец, Король Туманов, завидовал ее жизни среди людей и особенно ревновал дочь к ее мужу. Поэтому он приказал ей вернуться, а если она ослушается, он грозился уничтожить всех цыган. Поселение окружил туман, полный воинов Короля Туманов. Их глаза блестели, словно кошачьи. Коркоро хотел вступить в бой, но Королева Снегов знала, что ему не справиться с Королем Туманов, поэтому, когда наступила темнота, она ушла в туман и исчезла. Но она оставила своих детей, и они все выросли, поженились и завели собственных детей, и у всех их потомков были светлые волосы, и поэтому в Польше появились люди с такими волосами, как у меня. – Она свернулась и стала еще миниатюрнее. – Теперь давай спать. Пожалуйста.
– А что же Корки?
– Кто?
– Корки, Корко, Коркодорко, или как его там звали? Ее муж. Который нашел ее и влюбился. Что он сделал, когда она вернулась назад в Королевство Туманов.
– Ничего. Он ничего не мог сделать. Ни один человек не мог добраться до вершины горы, где жил Король Туманов. Коркоро вырастил детей. Он не забывал ее. Это конец истории.
– Как‑то глупо, – сказал я и перевернулся на спину.
Сначала Каз все так же лежала на боку, но потом сдалась и повернулась лицом ко мне‑то есть к моему боку. Я же смотрел в потолок.
– Глупо? Это просто старая история, Бобби.
– Неважно. Я хочу, чтобы в историях был смысл. Я бы никогда не позволил тебе… будь я на месте этого Коркадудлду, я бы никогда не отпустил ее. Я бы отправился за ней.
– Но он не мог, – сказала она терпеливо, будто это было так очевидно, а я не мог этого понять. – Он ничего не мог поделать. Она ушла. Ему надо было научиться жить без нее.
– Ни за что, – сказал я. – Он должен был забраться на эту гору.
– Тогда бы он погиб. – Она погладила меня по голове, словно я был ребенком, слегшим с температурой. – И у их детей не осталось бы ни отца, ни матери.
– Тоже неважно. Он должен был пойти за ней.
Она уставилась на меня – я чувствовал это, хотя видел ее всего лишь краем глаза. Она приподнялась и положила голову мне на грудь.
– Иногда ничего нельзя поделать, Бобби.
– Это чушь, Каз. Всегда можно что‑то сделать.
– Это же сказка. Почему ты так злишься?
Она была права, а я действительно не знал, в чем причина моей злости. Тогда не знал. Сейчас я, конечно, знаю, да и вы, наверное, тоже.
– И все же ему не следовало ее отпускать. – Я обхватил ее обеими руками, будто пытаясь удержать на тот случай, если придет туман. – Никогда.
– Иногда все не так просто, – сказала она.
[1]«Остерегись, император» (лат.).
[2] Нейтан Детройт – герой мюзикла «Парни и куколки», организатор игр в кости.
[3]Ангел‑хранитель Клэренс Одбоди из фильма «Эта прекрасная жизнь» (1946).
[4] Джефри Чосер – английский поэт XIV века.
[5]В оригинале «the smyler with the knife beneath his cloke».
[6]Американский серийный убийца, убивал молодых людей, страдал пироманией.
[7]Американский малогабаритный пистолет‑пулемет.
[8]Американский актер, преимущественно игравший отрицательных героев.
[9] Shtupping dybbuk – смесь английского с идишем, в переводе – «трахаться с демоном».
[10]Пресный индийский хлеб.
[11]Латиноамериканский танец.
[12]Американский блюзовый гитарист и певец.
[13]В оригинале Broken Boy.
[14]В «Божественной комедии» поэт Вергилий предлагает Данте осуществить странствие по загробному миру.
[15]Бобби искажает название фильма «Брейк‑данс‑2: Электрическое Бугало» (1984).
[16]В литературе демон вражды и раздора.
[17]Американский джазовый музыкант (1929–1988).
[18]Японское рыбное блюдо.
[19]Серия пародийных фильмов с Бингом Кросби и Бобом Хоупом, название каждого из которых начиналось «Дорога в…».
[20]Скульптор из Калифорнии, известный своими масштабными работами.
[21]Нидерландский художник, известный оптическими иллюзиями и нетрадиционным восприятием логики и формы пространства.
[22]Персонаж книги Брэма Стокера «Дракула».
[23]Долгий спуск вниз напоминает Бобби об отделах распродаж, которые обычно находятся на нижних или подвальных этажах торговых центров.
[24]Немного (франц.).
[25]В Ветхом Завете название ада, преисподней.
[26]Индустриальный город в Британии, известный ранее как лидер по добыче угля.
[27]Царство мертвых в греческой мифологии.
[28]Хищное растение.
[29] Кокит – река в царстве мертвых.
[30] Маркс Граучо – американский комик 1930‑х, который для своего образа использовал пышные усы и брови.
[31]Площадь названа по имени бога подземного мира из римской мифологии.
[32]Бобби вспоминает о стихотворении Блейка «Иерусалим», в котором упоминаются «сатанинские мельницы» – символ либо промышленной революции, либо государственной церкви, согласно исследователям его творчества.
[33]В древнегреческой мифологии так называлась глубокая темная бездна, расположенная над царством Аида.
[34]В древнегреческой мифологии – огненная река в подземном царстве.
[35]Река забвения в подземном царстве.
[36]Центральный железнодорожный вокзал в Нью‑Йорке, ежедневное количество пассажиров – около полумиллиона человек.
[37]Ограничительная решетка на передней части паровоза, изобретенная в XIX веке и применяемая для очистки путей по причине того, что пастбища были неогорожены и стада выходили на пути.
[38]Определенное время, когда напитки в баре или клубе продаются со скидкой.
[39]В германской и скандинавской мифологии – воинственные девы.
[40]Бобби вспоминает Хамфри Богарта (1899–1957), американского актера, снявшегося во многих популярных фильмах, среди которых и знаменитая картина «Касабланка» (1942).
[41]Бобби вспоминает знаменитый театр в Нью‑Йорке, оказавший огромное влияние на развитие негритянской музыкальной культуры.
[42]Первый американский пулемет, который затем использовался армией США и многих других стран, а в 1920‑е был основным оружием гангстеров Нью‑Йорка и Бостона.
[43]Героиня романа «Дракула», супруга юриста Джонатана Харкера, который отправляется в замок Дракулы.
[44]Вероятно, Бобби смотрел мультсериал для взрослых под названием Aqua Teen Hunger Force, в одной из серий которого персонаж заявляет, что у него есть татуировка на легком, и «это так больно, словно восемь сук на сучьей лодке».
[45]Знаменитый британский актер (1887–1969), прославившийся ролью Чудовища в фильме «Франкенштейн» 1931 года и снявшийся во многих других фильмах ужасов.
[46]Элемент рукояти орудия, защищающий руку от ударов соперника.
[47]Именно в языке индейцев возникло выражение firewater как определение спиртных напитков. Также, согласно одной из версий, именно огненная вода погубила коренное население США и стала причиной резкого сокращения численности.
[48]Скупой делец из рассказа Ч. Диккенса «Рождественская песнь».
[49]Бобби вспоминает знаменитый вестерн режиссера Серджио Леоне, снятый в 1966 году и заверша<