Глава 9. Узнать или понять

К чему, собственно говоря, я придираюсь в высказывании: «интерес к психическим состояниям появился в глубокой древности»?

Ведь любой человек, у которого голова на плечах, прекрасно мог бы понять то, что автор не высказал или высказал криво. Понять за автора, понять как бы вопреки тому, что сказал автор. Например, что речь идет о том, что «психические состояния», как состояния «психики», существовали всегда, когда существо­вала эта самая «психика». А у людей всегда было то, что наука сейчас называет «психикой». И люди, надо думать, давно начали обращать внимание на то, что вещь, обозначенная этим словом, изменчива и меняет свои состояния. Разве нельзя понять и про­стить такие простые вещи?!

Вот именно к этому: я гляжу на написанное и понимаю его, — я и придираюсь. Во-первых, потому что понимать приходится не то, что написано, а то, что не написано. А для этого надо снача­ла узнать в написанном нечто, что указывает, что я должен до­думать, чтобы испытать «ощущение понимания».

А во-вторых, написанное надо читать. Просто читать, а не понимать. Если же автор заставляет читателя понимать себя, зна­чит, он преследует еще какую-то цель, помимо заявленной. На­пример, заставить или научить думать. Но и это должно быть сказано! Однако ученые очень часто не только себе позволяют иметь внутри рассуждения совсем иные скрытые цели, но и упор­но приучают нас к тому, что таков и есть способ познания исти­ны. То есть каков?

Отнюдь не заставить нас думать, создав из своего рассужде­ния задачу, побуждающую к движению мысли, как делают де­тективы. А, загромоздив путь к истине так, чтобы движение лег­ким не казалось, и нам было бы трудно заметить, что кто-то мутит воду, чтобы половить в ней рыбку. Возможно, в этом даже есть величие школы, потому что человек, который прорвется сквозь научный способ рассуждать, действительно обретет силу для раз­гадывания самого себя.

Пока же могу сказать: язык исследования должен быть точен, если ты действительно ставишь себе целью описать действительность. В данном случае ученый не имел права говорить от лица древних. За них он мог только предполагать. А вот от себя он должен был сказать: «Интерес к тому, что психологи называют психическими состояниями, появился в глубокой древности...»

И тогда в исследовании сразу же появилось бы движение, потому что это высказывание тут же вызывает вопрос: а что пси­хологи называют психическими состояниями? И если они имен­но это ими называют, то подтверждается ли их понимание тем, что интересовало древних?

Не буду говорить о тех разочарованиях, которые бы принеслиответы на эти вопросы, но вот о чем надо обязательно ска­зать, так это о том, что такая «маленькая тактическая хитрость» в подаче своих построений, на поверку, оказывается хитростью военной. Сообщество по имени Наука все еще ведет сражение за захват власти в мире, а на войне все средства хороши. Наверное, даже истина, когда она полезна. Про ложь и не говорю.

Этот прием или привычка писать то, что надо, а не то, что есть, — важнейший слой сознания всех членов научного сооб­щества, это, так сказать, важнейшая часть их «психологии». Те, кто начинает говорить, что есть, в ущерб тому, что надо, — предатели и изгои.

Но то дела сообщества и вопрос душевного выбора каждого ученого в отдельности. Я говорю сейчас не о личностях, которые могут быть самыми разными и у ученых, а об «общественной психологии», являющейся одним из слоев сознания всех членов научного сообщества. А через них проникающей в общество, то есть в нас. И опять же, мне нет нужды обвинять в чем-то ученых, как не обвиняет врач пациента в болезни. Я просто описываю явление и создаю орудия самозащиты, точнее, лекарство в виде способа очищения своего сознания от таких заразных загрязнений.

Ученые как хотят, а мы должны знать, как справиться с соб­ственными помехами. Неважно, от кого и как мы их подцепили. А то, что этот вирус очень распространен, я постараюсь пока­зать на примерах.

Итак, часто ученый не только сам не видит, что рассуждает не чисто, но и как бы старается приучить нас питаться подобной «рыбой второй свежести», чтобы с него и не спрашивали друго­го. Если вы увидели это в предыдущем рассуждении, то без труда распознаете и в следующем высказывании того же Т. А. Немчина.

«В VI в. до нашей эры Гераклитом был отмечен противоречивый характер определения понятия «состояние» и его содержательной трактовки. Гераклит указывал, что само слово «состояние» свиде­тельствует о постоянстве, устойчивости этого психического фе­номена» (Там же).

Вот уж не подозревал, что международным языком филосо­фии в VI веке до нашей эры был русский! Бедный Гераклит, о котором и свидетельств-то почти не сохранилось, оказывается, был основоположником научной психологии состояний и вел споры о «психических феноменах»!..

Уже по главе, где я еще весьма поверхностно сравнивал слова «состояние» и «state», вы убедились, какое это непростое дело — перевод с одного языка на другой. И какое это счастье, если удается для перевода какого-то иностранного слова найти в род­ном языке слово, у которого хоть часть значений совпадает с переводимым словом. А о каком греческом слове, используемом Гераклитом, собственно говоря, идет речь?! Нас, что, — обду­рили?!

Просто для того, чтобы сделать мое замечание очевидным, напомню, что значения некоторых греческих слов, вроде «лого­са» или «Софии», наши христианские богословы выясняли ве­ками размышлений и поиска соответствий в русском и славян­ском языках. Очевидно, им нужно было понимание. А что хотел Немчин?

Однако не думайте, что это он так плох. Нет, перед нами общий подход всей психологии состояний. Тот же А.О. Прохо­ров, о котором я уже рассказывал, начинает свою книгу «Пси­хические состояния и их проявления в учебном процессе» с ис­торического очерка, где говорит:

«Впервые философское определение понятию "состояние" дал Аристотель. По Аристотелю, в категории "состояние" бытие рас­сматривалось как нечто "претерпевающее "» (Цит. по: Прохоров, с. 13).

Думаю, сейчас будет достаточно, если я просто предложу свой вариант этого высказывания: впервые философское определе­ние понятию, которое наука о состояниях распознает как «состоя­ние», дал Аристотель.

Какому в действительности понятию пытался дать определе­ние Аристотель? Иначе говоря, что он там понимал в глубине своего сознания и пытался выразить словами, для чего писал о категориях? И на какую часть то, что он высказал на греческом языке, значит, через понятия, существовавшие две с половиной тысячи лет назад у греческого народа, совпадает с тем, что обо­значается в современном русском языке словом «состояние»?

Да какое это имеет значение?! Значение явно имеет нечто иное.

Далее Прохоров разворачивает некую последовательность ша­гов, которая позволяет понять, как рождалось и наполнялось - удержанием действительное понятие «психического состояния». Этот образ понятия стоит воспроизвести.

Как я показал выше, первую составную часть этого образа научное сообщество извлекло из учения Стагирита о категориях. Что же было взято из Аристотеля?

«Он отличал состояние вещи от свойств этой вещи. Кроме того, Аристотель считал, что всякое состояние предмета проявляется лишь в определенных отношениях и вне этих отношений судить о наличии того или иного состояния невозможно» (Там же).

Как вы понимаете, Аристотель вовсе не говорил этого. Все эти слова принадлежат Прохорову. Он же взял их у переводчика Аристотеля, поняв так, как понял. А тот, в свою очередь, пере­вел Аристотеля так, как смог или захотел понять...

Но для КИ-(культурно-исторического)-психологического исследования нам и неважно, что говорил Аристотель. Пусть этим занимаются философы. Нам важно лишь то, что привносится в наше сознание текстом, который мы читаем. А это текст Прохо­рова, как представителя Психологии состояний. В сущности, ею, самою Психологией состояний, и привносится. И это именно она сейчас заявила первое основание своего понятия «состоя­ние», подкрепив его авторитетом Аристотеля.

Второе основание было извлечено из начал естественной науки. И это очень красноречивое основание:

«Дальнейшее развитие понятия «состояние» связано с развити­ем Физики (Ньютон), Механики (Лейбниц, Лаплас и др.). Состояние выступает как момент проявления существования объектов, кото­рые можно качественно описать» (Там же).Бред о «моменте проявления существования объектов» я не понимаю. Зато я понимаю, что так психология состояний подса­дила себя к древу физической механики, чтобы стать полноп­равной наукой в глазах общественного мнения. Как эти механи­ческие понятия сочетаются с Гераклитом или нирваной, один бог знает... Но разбирать противоречия между тем, как понимает «состояние» механика и как его понимали самые разнообразные и по сути религиозные мыслители, я не в силах.

Да и важно лишь то, что теперь психология сверяет свое по­нимание с физикой, внося в него непоправимые искажения. Ведь эти понятия могут совпадать лишь механически, но для описа­ния сознания механика может служить не более, чем самым при­митивным символом. В сущности, это есть потеря и подмена соб­ственного предмета исследования на то, что покупается лучше.

Соответственно, следующий шаг ведет нас к тому, как по­нимают «состояние» психологи естественнонаучного склада, и уводит от того, что можно было увидеть как народное понима­ние, проступающее сквозь слова обычного языка. Обосновывает­ся эта подмена с помощью Канта.

«Кант противопоставляет состояние, как непрерывно изменя­ющееся, тому, что в предмете относительно устойчиво. Этим от­носительно устойчивым является субстанция» (Там же).

Иными словами, «состояние» постепенно начинает понимать­ся психологией как процесс, в отличие от устойчивого вещества.

Я пропускаю мнения более поздних исследователей. Итог всей этой работы профессора Прохорова — определение «психичес­кого состояния».

«Психическое состояние — это отражение личностью ситуа­ции в виде устойчивого целостного синдрома (совокупности) в ди­намике психической деятельности, выражающейся в единстве пове­дения и переживания в континууме времени» (Там же, с. 37).

Поняли? Может быть, хотя бы сможете использовать? На­пример, чтобы решить, действительно ли это то, о чем сказано: интерес к тому, что психологи называют психическими состоя­ниями, появился в глубокой древности... В глубокой древности появился интерес именно к отражениям личностью ситуаций в виде устойчивого целостного синдрома?

Трудно. Но путь, каким достигалось такое состояние науки о состояниях, показан мною точно, потому что я всего лишь шел вместе с ее творцами, шаг за шагом, подсвечивая то, как к по­иску истины добавлялись какие-то побочные цели. Вроде целей психологии стать уважаемой, как физика.

Да мне, в действительности, и не важно, какие цели двигали учеными, когда они вносили искажения в свои понятия. Важно лишь то, что искажения эти есть. И есть определение состояния, которое невозможно ни понять, ни использовать. Но за которое требуется простить автора, и узнать что-то самому... Мы же, все-таки, интеллигентные люди!